А на следующее утро было, в общем-то, приятно проснуться на мягкой кровати, пахнущей чем-то нежным и сладким, с зашторенными тщательно окнами и минералочкой на тумбочке. Однако стоило прозвенеть будильнику, как вся приятность сбежала нахуй в истерике.

      Голова болела несчадно, и я в своем любимом полуживом состоянии поперлась туда, откуда доносились звуки жизни — а точнее шипение масла на сковороде и какая-то ненавязчивая мелодия.

      — Аптечка в коридоре рядом с зеркалом, — не оборачиваясь, произнесла Маришка.

      И только когда я вернулась, топоча как слон с огромной пластиковой коробкой, полной всевозможных таблеток, обнаружила Резникову стоящей у подоконника со встрепанными светлыми волосами, чашкой ароматного кофе в дрожащей руке и, видимо, не первой за утро сигаретой.

      — Значит, так, рыжая, — пробормотала она, обернувшись. Скривила губы, видимо, узрев, на кого я похожа. — Оставишь мне свою почту, я скину потом тебе файл, в котором будет подробно расписано, что от тебя требуется.

      — Что? — не сообразила еще частично бухая и похмельная с утра я.

      — Рок Драгоций, Огнева, — протянула Маришка, закатив глаза. — Надеюсь, ты не такая тупая, как кажется, и с такой минимальной просьбой справишься.

      — О, — хмыкнула я. Ну, а хули. — Благодарочка за комплименты с самого утра.

      Маришка ничего не ответила, хмыкнула только, вновь отвернувшись к окну и докурив наконец.

      — Нам на занятия через час, Огнева, — пробормотала она наконец. — А из тебя снова лезет Чужой. Что теперь?

      — Я… я тут вчерашний вечер вспоминать начала просто. Точнее, ночь, — неловко пробормотала я и принялась отколупывать краску с красного креста на пластиковой аптечке.

      — И? — Маришка изящно выгнула бровь, точно так и надо. — Похмелье мучает? Ну так я ж говорю, аптечка тебе на что, иди в человека превращайся…

      — Нет, — я мотнула головой. — Я… Я тебе нравлюсь?

      Маришка расхохоталась.

      — Нет, рыжая, ты точно непроходимо тупая, — она покачала головой, подцепила длинными пальцами стоящую чашку и заскользила к раковине. Черт возьми, махровый черный халат и шелковая комбинация. Блядь, я, кажется, ебанулась. И почему я этого никогда не замечала?.. А хотя нет, погодите…

      — Наверное, не всем дано, — как-то даже горько хмыкнула я и наконец зашевелилась, потянувшись к аптечке.

      — Другой вопрос: ты же у нас безнадежно влюбленная в Драгоция была, если я ничего не путаю.

      — Была, — я пожала плечами. — Я вообще ничего не знаю, а ты уходишь от ответов.

      — Ох, Огнева, — как-то даже нежно хмыкнула Резникова. — Ты сама-то определись. И… я совершенно точно не замена Драгоцию.

      — Что… — сначала не поняла я. — Резникова, ты ебанулась. Какая замена, я, думаешь, типа отчаялась и по бабам пошла? Пиздец, — я патетично всплеснула руками, а потом наконец вспомнила, что у меня ужасно болит голова. — Нравишься ты мне… вроде как… а я… а из меня лезет Чужой, — хмыкнула.

      Наконец полезла за полисорбом родненьким и зашарила взглядом в попытке отыскать кеторол или хотя бы анальгин. Постаралась не смотреть на Резникову, только услышала неясный шорох и наконец почувствовала чужие пальцы на своем подбородке. Запрокинула голову.

      Чужая ладонь заскользила по шее, поднялась к щеке, а потом наконец тонкие пальцы вплелись в мои спутанные рыжие лохмы и начали легонько массировать голову.

      — Конечно, ты мне нравишься, рыжая, — Маришка закатила глаза. — Иначе стала бы я вообще с тобой общаться… Но это пиздец как неправильно.

      Я даже не успела словить приход от этого «конечно, ты мне нравишься», закатив от наслаждения глаза, как тут же нахмурилась и посмотрела на возвышавшуюся надо мной ведьму исподлобья.

      Натурально ведьма — пусть и не рыжая, меня на двоих хватит. Едкая, вредная, со встрепанными волосами. Еще и смотрит ехидно. Точно ведьма.

      — Что неправильно? Что тебе нравится кто-то?

      — Что мы обе девушки.

      — А ты ярая гомофобка, что ли? — хмыкнула я. Не знаю уж, откуда во мне эти либеральные взгляды взялись, но уж, наверное, из интернетов всяких. — Пока я что-то этого не заметила.

      — Не я, но другие, — Маришка покачала головой, ее волосы выправились из-за ушей, свесились, тоже длинные, точно завесой закрыв нас от злой и недружелюбной кухни. Руки сами собой как-то потянулись под халат Резниковой, к теплой коже под скользким шелком.

      — А не похуй ли на других?

      — Не в этой стране.

      — Ладно, — я вздохнула. — Давай об этом потом, а?.. Может…

      И потянулась наверх, к чужим губам, но меня тут же аккуратно развернули в обратном направлении.

      — О нет, рыжая, только после того, как ты хоть немного станешь похожа на человека.

      Я разочарованно застонала и поплелась, вроде бы, в сторону ванной.

      — Ведьма, — буркнула я.

      — Я все слышу, — донеслось грозное со стороны кухни. — И если не заткнешься, останешься без завтрака.

      — Точно ведьма.

      — Огнева, патлы выдеру! Или… укушу.

* * *

      А потом и правда были поцелуи, много, со вкусом мятной зубной пасты, кофе и дурацких тонких девчачьих сигарет, что курила Резникова.

      Я охуевала со всего происходящего, но охуевать мне определенно нравилось.

      Под тонким шелком я отчетливо ощущала острые Маришкины ребра, могла их все пересчитать, а она прикусывала до крови мои губы, тут же слизывая выступившую кровь и целовалась как сумасшедшая.

      Натурально ведьма.

      И губы у нее были охуительные — мягкие, пухлые, теплые и нежные.

      Маришка Резникова в принципе была охуительная.