— Да ебаный ты блять! — я задумчиво посмотрела на Лешку, споткнувшегося о рюкзак Фэша. — Он когда-нибудь к себе переедет?

      — После суда. Возможно.

      Пизанская башня геморроя укоризненно смотрела на меня, протянувшись длиной почти во весь стол, возможно, скоро образуя собой не одну башенку, а целый мегаполис говна. Среди сборников для подготовки к ЕГЭ прятались мои заметки по поводу Рока Драгоция и какие-то рандомные каракули. Одной из них являлась довольно похожая на оригинал карикатура, где уважаемый Родион «Астариус» лезет в петлю.

      Хотя, конечно, хотелось бы мне самой.

      — Что у нас сегодня по плану? — я протянула Леше руку, помогая подняться. На полу тоже царил тот еще кавардак — домработница в мою комнату не заглядывала принципиально, после того как один раз я истерично наорала на нее и отца, когда не смогла отыскать свою сигаретную заначку. Даже не верится, что это все было уже так давно.

      — Думаю, матан и русский. Сочинение.

      — Фу, мерзость.

      И мы сидели и учились, почти прилежно — с перерывом на мою истерику, что я нихуя не сдам, а потом в комнату кто-то робко поскребся.

      — Перерыв на чай с ромом? — Дейла неловко улыбнулась. Уж не знаю, что на нее нашло, но она активно пыталась то ли подружиться с сеструхой, то ли выведать планы Марка на будущее. Да об этом даже сам Ляхтич в душе не еб, наивная.

      — Сначала мы закончим разбирать параметры, — Лешка отвлекся на секунду от своих миллиардных конспектов, где было так начеркано, словно это московская карта метро или какой-нибудь лабиринт, а не тетрадка по матану.

      — Мы с Нортом присоединимся? У меня проблемы с окружностями.

      И как-то так вышло, что все стеклись в шикарную библиотеку Огневых, а потом мне позвонила Маришка, и через еще полчаса мы тусили уже компанией из семи человек.

      Маркус активно косплеил дуб, закопавшись в распечатках по истории. Мой братец периодически пихал его локтем, ныряя в чужие конспекты. Юные историки ебались с Иваном Грозным, и, наверное, это была не самая лучшая оргия в стенах этого дома.

      В какой-то момент к нам на огонек заглянул отец и тут же съебался в ужасе, окинув нас задумчивым взглядом. Хмыкнул, взял какие-то документы с ближайшей полки и тихо прикрыл за собой дверь.

      Маришка сосредоточенно вчитывалась в какие-то расчеты, ее волосы были собраны в неаккуратный пучок, и она была так неебически шикарна, просто идеальна в своей неидеальности. Ее тонкие пальцы были все в корректоре и следах от черных гелиевых ручек, она закапывалась с головой в мягкий кашемир своего светло-голубого свитера, а я поняла, что откровенно залипаю только спустя пару окриков от Драгоция и подлый тычок под ребра от Лешки.

      — Рыжая, — недовольно отозвалась моя сестра. — На вас смотреть тошно.

      — Не смотри, — фыркнула Маришка, и я только сейчас поняла, что она тоже на меня пялится. Мне стало стыдно за потасканную домашнюю водолазку и спортивки, растянутые на коленях. Я скрылась за короткими волосами, теперь успешно свешивающимися на лицо.

      — Давайте сделаем перерыв, — вдруг вздохнул Лешка и со стоном наслаждения потянулся. — Все равно половина из влюбленных голубков уже отключила мозги.

      — Не завидуй, Рознев, — хмыкнул Маркус, к которому снова прилипла Дейла.

      — А ты дай повод, — Лешка вдруг ухмыльнулся, а я слегка охуела. Нам определенно нужно о многом побеседовать с милым другом. Я словила удивленный взгляд Маришки — нужно, но… попозже.

* * *

      Парк, в котором обычно тусовались семейные парочки, наверное, охуел от количества пьяной молодежи на один квадратный метр.

      — Валилиска, а помнишь, как в детстве мой батя таскал нас с тобой в походы по лесам за городом?

      — Походы? — Маришка заинтересованно придвинулась к Леше, в ее глазах отражался свет фонарей, а волосы были стянуты во все тот же неаккуратный пучок. Я таяла от одного взгляда на нее и пыталась не казаться совсем уж влюбленной идиоткой. Спиздила у Ляхтича самокрутку и с наслаждением затянулась в попытке отвлечься от такой охуенной Резниковой.

      — Мы уходили на весь день, жгли костер, запекали картошку и хлеб, пили чай, который готовили там же, мутили супы из всяких пайков, на подстилках сидели, играли в догонялки — в общем, развлекались, как могли.

      — Круто было, — воспоминания нахлынули на меня. Это было уютно. Ощущалась какая-то лесная, но вместе с тем домашняя атмосфера, мы играли в дурака с папой Леши и спорили, кто более крутой выживальщик. Иногда лазали по деревьям, если это была весна, а однажды я по глупости даже свалилась в пруд. Марта Михайловна тогда еще долго ругалась, отмывая мои кроссовки от ила и грязи, а меня саму отпаивая горячим чаем.

      Неуклюжесть была со мной с самого начала и не бросит, кажется, даже после смерти.

      — А может сходим как-нибудь? Можно даже с ночевкой, — глаза Маришки лучились любопытством и желанием суету навести. Никогда бы не подумала, что та самая едкая и с иголочки идеальная Марина Резникова захочет творить хуйню в лесу.

      — После экзаменов можно, — Лешка мечтательно улыбнулся. — Можно даже с ночевкой — с палатками и всеми остальными приколами.

      — Ребят, слышали? — громко обратился ко всем Фэш, тоже сидевший неподалеку.

      — Ну что? — недовольно отозвалась Дейла, хотя, казалось бы, нахуя возникать — сестра довольно куталась в пиджак Маркуши и его же объятия.

      — После ЕГЭ в поход, будем суету в лесу наводить, — хмыкнула я, вновь затягиваясь.

      — Угу, и комаров кормить? — Норт вечно всем был недоволен, прям как и Дейла. Неужто родственники?

      — Лично я за любой движ, кроме голодовки, — поддержал идею Фэш. — Можно захватить алкашку, поиграть в какие-нибудь «правду или действие» или «я никогда не…», и вообще, кто не с нами, тот лох.

      — Аргумент, — закатил глаза Марк, а я все-таки заулыбалась. Хорошо. Сейчас — хорошо.

* * *

      — Пап, — мой голос откровенно дрожал и норовил скатиться в ебаный фальцет. Я прокашлялась и стиснула руки в кулаки за спиной. — А Марина может остаться у нас с ночевкой.

      Лорд Огнев сначала нахмурился, отрываясь от каких-то бумажек, а потом тяжело вздохнул. Отец удивительно смотрелся без этих своих зализанных волос и в очках в тонкой оправе.

      — Тебе мало ручного Драгоция? — и все-таки почти улыбнулся. Почти — но для Нортона Огнева это уже, считай, ебать какое одобрение.

      — Ручной Драгоций мне уже надоел, и вообще — это ты его привел, он твой, а я, может, хочу себя своего личного питомца!

      Слышали бы меня сейчас что один, что вторая — пиздец бы мне был. Но отец оценил и даже усмехнулся.

      — Не шумите сильно, Дейле завтра на олимпиаду, а ваши комнаты рядом. И никакого разврата — по крайней мере, чтобы я этого не видел.

      Я не удержалась, вдруг подскочила и обняла эту ледяную глыбу усталости и недовольства. Наконец начала хоть немного понимать и ценить этого человека в своей жизни.

      — Но чтоб ты знала, это не по-христиански и я этого не одобряю.

      — Знаю.

      — Дейла мне скинула в вотсапе видео о лесбийской контрацепции, что бы это могло значить? Она тоже?..

      — Думаю, это намек на меня, но можно как-нибудь без лекций?

      — Василиса, если я начну рассказывать об этом лекции, боюсь, уже через пару минут вам придется вызывать скорую и отпаивать меня валокардином.

      — Вот и хорошо, что никаких лекций не будет, — отец вдруг погладил меня по макушке, растрепав короткие рыже-зеленые волосы.

      — Чудо ты, Василиса, — он усмехнулся. — В перьях.

* * *

      Идея выключить верхний свет, оставив только лампу на столе, была охуенной. Маришка сидела у меня на бедрах, и свет мягко подчеркивал все то, чем я так не могла налюбоваться: растрепанные волосы, выбивавшиеся из пучка, алые от поцелуев губы, аккуратную грудь, легкие очертания пресса, торчащие тазобедренные косточки, острые коленки.

      Я подалась вперед и вновь оставила легкий поцелуй на ее губах.

      Чужие пальцы заскользили по моим ключицам, поднялись к шее, потом к веснушчатым щекам, зарылись в волосы на затылки, легко потянули.

      — Какая же ты красивая, Василиса, — вдруг протянула Маришка и — глаза-в-глаза. — Знаешь, я немного поболтала сегодня с Лешей Розневым.

      — М-м?

      — Он посоветовал почаще тебе напоминать, почему мы вместе.

      — А мы… вместе? — сердце билось заполошно, и я ожидала, когда наконец благодаря одному слову наше хуй-знает-что превратится во что-то большее или развеется прахом.

      — Нет, Огнева, ну ты иногда натурально идиотка, — громко воскликнула Маришка, патетично всплеснув руками. От потери их у себя на затылке я ощутила резкую пустоту. — Конечно же, вместе. Ты мне, ну как минимум, нравишься.

      — Как минимум?

      — А как максимум, я, кажется, в тебя влюбляюсь.

      Я вновь потянулась к чужим губам, неловко хватаясь за узкие острые плечи. Губы у Маришки были мягкие, теплые, наши дыхания смешивались, и я тонула в этом многообразии эмоций, чувствуя, как внутри собирается какой-то комок из невероятно разрозненных ощущений.

      — А ты? — Маришка вдруг тревожно заглянула мне в глаза. Я не могла не теряться в этой невероятной синеве.

      — А я… а я по уши. Возможно, еще с нашей первой встречи.

      Чужие ладони вновь заскользили по моему телу, стискивая сминая, царапая острыми ноготками.

      — Можно? — неловко спросила я, имея в виду возможность прикоснуться к Резниковой в принципе.

      — Можно. Тебе можно все, Василиса.

      И я потянулась опять вперед, слепо проходясь пальцами по чужому позвоночнику, чувствуя, как за ними тянется стайка мурашек, а мои губы нашли чужую ключицу. Я прикусила зубами идеальную молочно-белую кожу, и Маришка откинулась назад, падая спиной на подушки. Языком отыскала один из сосков, сквозь полуприкрытые веки наблюдая, как Резникова кусает губы и цепляется пальцами за плед.

      Ее ладонь вдруг поползла по моему бедру, а я испуганно дернулась.

      — Василиса? — встревоженно откликнулась Маришка, кажется, растеряв всякое возбуждение. Меня с распростертыми объятиями встретили флешбеки из моей юности за гаражами, и я спрятала растеряно-испуганный взгляд.

      — А можно… можно без этого?

      Фэш — это было совершенно другое, во мне говорил алкоголь, а его тяжелые чуть шершавые ладони ощущались совершенно иначе. Маришка же одновременно напоминала Ингу и была совершенной ей противоположностью.

      — Солнце, — вдруг ласково произнесла Резникова, а я наконец посмотрела на нее. — Конечно, можно. И мы обязательно об этом поговорим, верно?

      — Х-х-хорошо, — мой голос неожиданно дрожал. Ну пиздец.

      Маришка вдруг крепко обняла меня, а я поняла, что даже, блять, плачу. Настолько феерично испортить вечер со своей, кажется, девушкой могла только я.

      Резникова вновь отпустила меня и соскользнула по моим ногам и кровати дальше. Ее окончательно растрепавшиеся волосы свесились ко мне на колени. Щекотно.

      Это ощущение окончательно отвлекло меня, как вдруг я снова ощутила чужие ладони на своих бедрах.

      — Никаких рук, — отреагировала Маришка на мой встревоженный взгляд. — Я обещаю, что не сделаю тебе ничего плохого. Хорошо?

      — Хорошо.

      И тонкие пальцы осторожно, но настойчиво развели мои ноги в стороны, а чужое дыхание коснулось внутренней стороны моих бедер. Маришка подхватила меня под коленями, наклоняя их вперед, а потом чужие губы оставили легкий поцелуй практически у меня между ног.

      — Что ты… не надо! — воскликнула я, и это было последним, что я могла сказать членораздельно. Пальцы путались в светлых Маришкиных волосах, а ее язык касался того, чего не касались даже пальцы Фэша, Инги… а потом из памяти вылетели вообще какие-либо имена.

      Мне было горячо, меня сносило куда-то далеко и надолго, пока Резникова с прилежностью отличницы вылизывала все у меня между ног, проникая языком внутрь, заставляя меня трепетать, скулить, выстанывать ее имя по слогам, пока наконец звезды перед глазами не превратились в звездопад и меня не снесло волной ослепительного оргазма.

      — Вау, — тихо и хрипло выдохнула я. — Вау, — вновь повторила уже громче.

      — Не совсем… плохо? — Маришка неловко улыбнулась, облизывая почти кроваво-алые губы, и кровь прилила к моим щекам от осознания, где только что эти губы находились и чью смазку слизывает этот чертов язык.

      — Ты… охуенная.

      И я вновь поцеловала Маришку, ладонью чувствуя, как громко бьется ее сердце.

      — Ты тоже охуенная, Василиса.

      — А можешь меня вновь так назвать? — я смущенно улыбнулась, вновь заглядывая в эти невероятные голубые глаза, в которых так красиво отражался свет настольной лампы и мигание желтых гирлянд на стене.

      — Как?

      — Ну… солнце.

      — Ты — невероятное солнце, Василиса Огнева.

      Мы не были приторно-сладкими, как в мелодрамах от ебучего Нетфликса, нет, мы были хуже.