Я задумчивым взглядом сверлила семейные парочки, прогуливающиеся по моему любимому скверику и вспоминала разговор с Драгоцием. Вспоминать было что. И от этого становилось только более мерзко на душе.

* * *

      — Василиса, — тяжело вздохнул Фэш. — И давно у тебя такие мысли в голове вертятся? Это же… не из-за меня? — осторожно уточнил он.

      За шкурку свою боится. Все они боялись.

      — Не волнуйся, твоя совесть чиста, — я поморщилась и закурила. — Мои загоны со мной с самого детства. Дворовое воспитание… а я тощая, слабая и с примечательной внешностью.

      Конечно, ко мне цеплялись. В особенности — девчонки. Чего они такого во мне увидели, я не знала. Может, слышали слухи про мою семью. А может, им не понравилось, что один из мальчишек напрочь отказывался с ними общаться и вовсю называл мерзкими. Лешка, мой верный рыцарь, всегда меня защищал, только вот с хуя ли — не знала даже я сама.

      — А потом я еще и вылетела с гимнастики. Одна случайная травма — и ты больше никогда не сможешь вернуться в спорт, спасибо, что не осталась инвалидом, так сказать.

      Тогда Инга столкнула меня с брусьев, а я не удержалась и ебнулась на маты, сильно потянув связки. С тех пор я каждый год посещала врачей под неустанным контролем Марты Михайловны и ходила на лечебный массаж. Годам к четырнадцати все полностью уверились, что страшных последствий от старой травмы избежать удалось, но гимнастика мне больше не светит — и я начала курить, иногда пить, ругаться с Лешкой, что чересчур за меня переживал. Хуйню творить умела я знатно.

      С самого детства самокопание стало моим верным другом, и причин было много — почему? Почему я такая страшная, почему меня бросили родители, почему, в конце концов, жизнь так несправедлива?

      А детские травмы умело трансформировались в ебаные комплексы, как чертов пауэр-рейнджер. И спасать меня от этого было некому.

      — Меня никогда не любили, у меня был один друг и чертовы кошки. Никто не дарил мне валентинок, никто не стремился начать общаться… а потом не хотелось уже и мне. Да и свою главную отдушину — гимнастику — пришлось насовсем похоронить. А теперь — теперь у меня есть вы, но вы же все, блять, рано или поздно уходите, даже не прощаясь. Да и мне с самого детства говорили, что я, наверное, лесба, а потом один раз…

      А потом один раз Инга поцеловала меня за ебучими гаражами, от нее пахло мерзкими дешевыми сигаретами, спиртягой и ненавистью. Ее руки касались того, чего касаться совсем не должны были. А я так и стояла столбом, не зная, что делать. Она, быть может, сама испугалась своей ебанутости и позорно сбежала. А на следующий день в школе меня знали еще и как девчонку, что от жалости к себе и отсутствия парней начала домогаться к девчонкам.

      Было больно. Я чувствовала себя разбитой. С тех пор тормоза и сорвало окончательно — и я начала влипать в пиздец полнейший, вести себя, как ебанутая, и пить-пить-пить.

      — А потом один раз меня домогалась девчонка, та самая, благодаря которой я получила травму. И с тех пор все пошло по пизде.

      И с тех пор я боюсь, что я нахуй никому не нужна, бегу от людей, которым начинаю хоть сколько-нибудь нравиться, а теперь боюсь, что наше нахуй не пойми что с Маришкой — лишь тупой ебанатский розыгрыш, не более. И очень скоро мои чувства высмеют и растопчут, назвав мерзкой.

      — Василиса, — вновь тяжело уронил Фэш. Я видела, как он хмурится и не знает, что сказать. Да что уж тут говорить?

* * *

      — Василиса, — старый знакомый с гитарой мне весело улыбнулся. — Давно не появлялась.

      — У меня было дохуя проблем, — я тяжело вдохнула. — По правде сказать, их только прибавилось. Но я хочу сегодня петь с тобой так, чтобы сорвать голос. Может, денег на сигареты наскребем.

      — А у тебя нет? — светлые брови при поднялись в изумлении.

      — У меня есть, но такими темпами и в таком настроении я их случайно пропью.

      — Понял, — по его губам вновь скользнула игривая улыбка. — Тогда Начнем с Кобейна.

* * *

      — У меня было нечто подобное…

      — Марк тебя не домогался, — тут же зло с готовностью выплюнула я.

      — Не домогался, — слегка растеряно проговорил Фэш и тут же нахмурился. — А Ляхтич совсем не умеет держать язык за зубами.

      — В обоих смыслах? Да. Но первым это начал ты. С дядюшки.

      — Один-один, — почти горько усмехнулся Фэш. — Но мне правда жаль, Василиса. Послушай, я был ребенком и вообще не знал, что так можно. Я думал, что так… что так неправильно.

      — Но на лесбияночек дрочешь?

      — Нет, спасибо, Маришка меня никогда не интересовала, — хмыкнул Фэш. — Помнишь, мы обещали поговорить, ну, после того, как…

      Он мило смущался и неловко краснел, впрочем, мне тоже было неловко.

      — После того, как занимались сексом?

      — Да, — почти прошептал Драгоций. Сейчас он вновь казался тем потерянным маленьким мальчиком, что пытался строить из себя дохуя важного и крутого. — Твой первый раз был с той… девчонкой?

      — Можно сказать и так. Но не хотелось бы его считать таковым, — я вздохнула, вновь пряча взгляд.

      — Прости, что полез не в свое дело. А перед Ляхтичем мне стыдно. Он был мне другом. Я не гомофоб, но и разделить его чувства точно не мог… Я просто испугался, я был ребенком, мне нужны были ответы, и я пошел к единственному взрослому, который мог мне их дать, который был авторитетом. К дяде. Но меня выпороли и с тех пор смотрели, как на грязь под ногами. С тех пор я даже и подумать не мог, чтобы с кем-то… Мне не нравился никто, и я боялся, что я испорченный, такой же, как Марк. И я сбежал, позорно. Под опекой Рока переехал в Петербург с разрешения дяди и учился там. А потом братец сказал, что нам срочно нужно возвращаться, ничего не поясняя. Я даже и подумать не мог, что причина… причина в этом, — с отвращением произнес Фэш, а я вновь крепко его обняла.

      Казалось, этот мир прогнил насквозь.

      А может, так оно и было.

      — Рок казался мне хорошим, он меня поддерживал тогда, когда не поддерживал никто. А в последние полгода почти пропал, дядя скорбно молчал и лишь смотрел иногда исподлобья. Они оба те еще чудовища, как оказалось. И мне… мне мерзко.

      Я вновь тяжело вздохнула и поцеловала Драгоция в лоб. Я не знала, как реагировать на такое. Да как вообще на такое можно реагировать?!

      И мне было страшно. И мне тоже нужны были ответы.

      И я пошла к отцу. Я все еще не доверяла этому человеку, не знала его мотивов, но он, казалось, видел меня насквозь. Видел и понимал.

      И с этим можно было работать.

* * *

      Он протянул мне пару мятых соток, а я благодарно улыбнулась.

      — Спасибо. Еще увидимся?

      — Когда только пожелаешь. Но через месяц я съебываю. Пересдам экзамены и… и, надеюсь, смогу отыскать для себя лучшую жизнь, например, в столице. Денег я подкопил достаточно. Береги себя, Василиска.

      — Спасибо, и ты себя. Может, еще и увидимся. Я пока не определилась, куда поступать… До встречи, Броннер.

* * *

      Отец смотрел на меня хмуро, оторвавшись от кипы каких-то бумажек.

      — Чай? — мило улыбнулась я, стискивая поднос с чашками и чайником в потных от нервов ладонях.

      — Присаживайся.

      Я села напротив него и принялась разливать обжигающую жидкость по белоснежным чашкам. Бордовый. Чай был ягодным и наверняка с кислинкой — такое я любила.

      — Родион сказал, что ты рассчитываешь поступить на бюджет. Зачем? Я в состоянии оплатить тебе обучение в хорошем вузе.

      — Я хочу попробовать сама.

      — Но ты же понимаешь, что до ЕГЭ у тебя осталось всего-ничего? Ты не глупая, Василиса, но за пару месяцев подготовиться нереально.

      — Я смогу, — нахмурилась я. — К тому же, я определилась, на какие направления подавать заявления. И к информатике, на самом деле, я присматривалась еще давно и потихоньку готовилась. Я же и ОГЭ по ней сдавала…

      — Откажешься от МГУ?

      — Ну, замахиваться на бюджет в такой вуз было бы просто глупо. Особенно сейчас.

      Я нервно отхлебнула чай.

      — Хорошо, но если что-то пойдет не так, я всегда рядом.

      — Оплатишь курсы по русскому? Мне бы помощь с сочинением не помешала…

      Я не хотела просить у отца денег, не хотела быть ему обязанной, не хотела быть наследницей компании, не понятно с какой стати. Но жить я хотела и выбора у меня особого не было. Поэтому я решила временно затолкать гордость в жопу и аккуратно выписывать в заметки на телефоне, сколько я уже задолжала.

      И копить.

      И учиться.

      — Хорошо, выбери, какие, и скажи брату, он этим займется. Недавно мне жаловались на твои очередные прогулы.

      — Я не хотела, честно, — хотела. Хотела обнимать Маришку в ее окно между парами, ведь мы были в разных классах и виделись только на лекциях. Хотела посидеть с ней в кофейне, просто болтая ни о чем, слушая ее едкие комментарии и украдкой улыбаясь. — Такое больше не повторится, — повторится, но только по тем предметам, которые мне нахуй не сдались.

      Отец наконец притронулся к чаю.

      — А еще, отец… Я хотела спросить. Ты ведь знаешь, почему Фэш сменил школу?

      — Знаю, конечно. Это был легкий скандал, который нам с Еленой удалось замять.

      Нам с Еленой. Фу.

      — А почему ты интересуешься?

      — Просто… если… Если я вдруг тоже окажусь позором семьи, и- история повторится?

      От волнения я начала заикаться и нервно мять в руках ткать брюк.

      Если бы меня послали на все четыре, презрительно смотря вслед, я бы промолчала. Проглотила злость и обиду, как и всегда, и, возможно, смогла справиться с очередным разочарованием. Это не трудно, но это… неприятно.

      Почти за два года я легко привязалась к этим ебучим аристократам, хоть и не показывала этого. Я не скучала по Марте Михайловне, та никогда не воспитывала меня, хоть и по-своему заботилась — я всегда была опрятно одета, меня лечили, когда я болела, хоть и жаловались на отсутствие денег. Но ощущения дома у меня не было никогда.

      А здесь почему-то появилось.

      — Василиса, — отец серьезно взглянул на меня, наверное, но я все еще не отрывала взгляда от своих трясущихся рук. Из взрослых никто никогда не знал, что со мной случилось в переломные пятнадцать. Да знали-то всю правду только двое — Лешка и сама Инга. А теперь еще и Фэш. — Ты никогда не станешь позором семьи. Да, для тебя мы все чужие люди, с которыми ты познакомилась только в шестнадцать. На то были причины и… Я никогда о тебе не забывал и не избавлялся, как ты можешь считать. Когда-нибудь я про это расскажу. А сейчас хочу лишь просто попросить быть осторожной. Я никогда, наверное, этого не пойму, но… главное, чтобы ты была счастлива.

      Я наконец подняла взгляд.

      — Несмотря ни на что, Огневы — семья. И ты ее часть.