Утром приходится не просто собраться, а выехать из отеля, и Арсений напоследок долго принимает горячий душ, как будто отправляется навстречу бездомности и не знает, когда снова сможет воспользоваться благами цивилизации.

Понятное дело, никто его на улице не оставит, и всегда можно, как раньше, попроситься к Серёже, но Арсений в каком-то смысле себя ощущает съехавшим от родителей подростком, которому негоже возвращаться в отчий дом.

Поэтому он пишет Оксане тревожное сообщение с напоминанием, что ему нужно жильё как минимум на ближайшие три ночи и он согласен на любые варианты, лишь бы не ночевать под забором, и получает в ответ стикер с уверенным хамелеончиком, у которого всё схвачено. Хочется верить.

Даже несмотря на то, что сценарии для рекламы разгонять Арсения не тянет, он всё равно, выписавшись из гостиницы, послушно едет в офис, просто потому что больше ехать ему некуда.

Здесь предсказуемо царит расслабленная и совершенно нерабочая атмосфера, как бывает всегда в дни без съёмок и чётких дедлайнов. И Арсений усилием воли позволяет себе в эту атмосферу влиться, расслабиться, уплыть по течению и никуда не торопиться. В конце концов, сегодня его нигде больше не ждут, все, кто ему нужен, тут, и если можно провести половину дня, сочиняя пошлые куплетики вместе с Гаусом, то так он и поступит.

А вот чего он не будет делать совершенно точно, так это искать повод поговорить с Антоном, сесть рядом с Антоном, задеть ногой колено Антона, тронуть рукой волосы Антона, закрывая окно… Он этого не будет делать в первую очередь даже не потому, что это будет выглядеть странно и все заподозрят неладное, а потому, что он не хочет подавать Антону какие-то не такие сигналы. Сигналы, что Шастун был прав, когда говорил, что Арсений не против всего происходящего. Сигналы, что Арсений изголодался по прикосновениям вообще и его в частности. Сигналы, что Арсений отчаянно хочет, чтобы в следующий раз при прочих равных выбрали его.

С каждым молчаливым взглядом, с каждым порывом дотронуться, с каждой неиспользованной возможностью остаться наедине Арсений злится на себя всё больше, потому что он начинал в этой истории на позиции контролирующего и сам не заметил, как превратился в контролируемого. И за что? За какие-то жалкие полтора минета.

Но вся эта злость испаряется, когда Антон, протискиваясь к шкафу за лейкой, ведёт костяшками пальцев по арсеньевской спине. Что-то в этом движении есть такое простое и искреннее, что Арсений мгновенно сдаётся и просто ждёт возможности остаться с Антоном наедине.

Но она всё не представляется и не представляется, их постоянно кто-то дёргает, кто-то вечно что-то хочет. Когда Горох перестаёт донимать вопросами, кого они хотят видеть в качестве гостей «Громкого вопроса», приходит Оксана раздавать платёжки. Когда уходит Оксана, Стас дёргает Антона обсудить что-то связанное с «Контактами». Когда Антон возвращается, в комнату врывается Айдар и утаскивает Арсения на свою половину офиса, чтобы поделиться своей потрясающей, невероятной, сногсшибательной идеей о том, как провести новые «Плохие песни», и для этого, конечно же, нужен Арсений Попов. А когда Арсений возвращается в родной офис со связкой бананов в качестве гостинцев и взятки одновременно, выясняется, что Антон уже уехал.

Взял и уехал. Поехал домой отдыхать, потому что допоздна вчера торчал в баре с Игорем и не выспался. Вот тебе и все обнадёживающие поглаживания по спине.

Арсений тоже решает, что никого ждать больше не будет и ориентироваться на ничего не обещавшего ему Антона не станет. Тоже строит планы на вечер, агрессивно жуёт украденные бананы и, дождавшись от Оксаны сообщения с адресом нового места ночлега, отчаливает из офиса, просто чтобы никто не донимал его вопросами о том, из-за чего у него так резко испортилось настроение.

Нужно отдать должное поисковым навыкам Оксаны, присланный ей адрес оказывается не где-то в Химках, а вполне себе в центре, в обычном доме. Покружив рядом с подъездом и не найдя никаких входов в гостиницу, Арсений догадывается вернуться к инструкциям и понимает, что они таки ведут его в обычную квартиру.

Добравшись до пункта назначения и открыв дверь, Арсений вздыхает. Возможно, в следующий раз с параметрами поиска стоит быть осторожнее, потому что Оксана действительно как будто поставила доступность приоритетом над всеми остальными факторами, и вот Арсений обнаруживает себя не в гостинице, хостеле или комнате коммуналки, а в квартире для посуточной аренды.

О природе этого места и спрашивать не приходится — пошлость и роскошь сочатся здесь из каждой щели.

Арсений ещё раз перепроверяет адрес (как будто то, что найденный в почтовом ящике ключ подошёл к замку, не является достаточным доказательством) и ошарашенно делает шаг вперёд, опуская рюкзак на обитый тигровым бархатом пуфик в прихожей.

Руки сами тянутся к телефону.

— Не, мужики, я считаю, вы должны это видеть, — камера в кружочке переключается с фронталки на основную. — Посмотрите, что мне Окс сняла. Окс, я не знаю, смотрела ли ты на фотографии, но они вряд ли могут передать всё очарова… ба-атюшки, вы только посмотрите на это, тут ещё и зеркальный потолок!

В огромном потолочном зеркале отражается двуспальная кровать с леопардовым покрывалом, белый пушистый ковёр. Напротив неё возвышается шкаф с щегольскими глянцевыми дверцами, окно обрамляют тяжёлые бархатные шторы — каждый элемент этой небольшой квартирки вопит о том, какой он роскошный и фешенебельный. Каждый элемент запечатлен на фото и отправлен в чат.

— Еба-ать, смотрите, тут и джакузи! — восхищается Арсений, заглядывая в выложенную красной плиткой ванную. — Ну всё, приучите меня к роскоши, теперь буду в турах только такие интерьеры требовать!

Ребята вяло перешучиваются в ответ, Матвиенко предсказуемо мямлит что-то про трёх проституток, которые должны идти в комплекте к такому жилью. Арсений ждёт продолжения разгонов, но с ними как-то туго. Вместо новых сообщений в чате на экране внезапно загорается входящий видеозвонок — от Антона.

— Ал… ло? — с подозрением щурится Арсений, нажимая на кнопку ответа.

На том конце провода (хотя никаких проводов между ними и нет) Шастун — взъерошенный, без футболки, валяется где-то у себя на диване.

— Надеялся застать тебя в этой роскошной ванне, — в деланным разочарованием тянет он.

— Не застал бы, — усмехается Арсений, опускаясь на кровать. — Я не беру телефон с собой в ванну.

— А на чём порнушку смотреть? — в голосе Шастуна звучит искреннее недоумение.

Арсений выгибает брови:

— Порну… Шаст, ты что, дрочишь в ванне? Прямо в воду, что ли?

Кажется, Антон от такого наезда теряется:

— Ну не с самого начала, в конце, перед тем как спустить воду. Хах. Спустить перед тем как спустить, понял?

Он явно рассчитывает хоть на какое-то одобрение за свой каламбур, но Арсений показательно закатывает глаза:

— Может, ты ещё и ссышь туда?

— Э-э-э-э, 51-я статья конституции! — находится Шастун.

— Всё с тобой понятно, — фыркает Арсений. — Напомни мне никогда не принимать с тобой ванну.

— Да? А я думал, это всё выглядит как приглашение.

— Что? — Арсений растерянно хлопает глазами, наблюдая, как собеседник на экране расплывается в наглой улыбке.

— Ну кружочки из отеля. Выглядят как приглашение.

Откидываясь на безвкусные пёстрые подушки, Арсений хмурится:

— Чего звонишь тогда? Вообще-то мог бы пробить адрес поиском по фоткам, если бы захотел. Или тебе нужно прям официальное приглашение, как вампиру?

— Да, Арс, да, — уверенно кивает Антон. — Мне, как и вампиру, нужно официальное приглашение и чтобы войти, и чтобы сосать…

— Это уже не совсем то, как это рабо…— начинает было Арсений, но Шастун его перебивает:

— А ты хотел бы? Чтобы я приехал.

Дело вот в чём — да. Да, Арсений хотел бы, чтобы Антон сорвался, приехал сам, по своему желанию, после сложного дня. Чтобы из удобного перепихона с тем, кто и так под рукой, это всё превратилось бы в какое-то… блядь, да во что-то. В роман, в интрижку, в такие отношения, где два человека как минимум хотят именно друг друга, а не просто идут по пути наименьшего сопротивления. По крайней мере, если Антон, глупый, нелепый, нескладный Антон заставляет Арсения так себя хотеть, что от одного воспоминания о том, что он вытворял вчера под столом, пальцы на ногах подгибаются… Если он так на Арсения действует, логично же хотеть, чтобы тебя так же хотели в ответ?

Это то, что Попов думает. Но говорит он совсем другое.

— А что бы ты сделал?

— А?

— Что бы ты сделал, если бы приехал?

Антону нужно несколько секунд, чтобы сориентироваться, он смущённо моргает, а затем торопливо отключает камеру. Арсений следует его примеру, прикладывает телефон к уху и ждёт ответа.

— Если я приеду, — рокочет баритон в трубке, — я первым делом всё-таки потащу тебя в душ.

— Разумно, — одобряет план Арсений, — я как раз ещё не успел помыться после съёмок.

— Ты же понимаешь, что я отправлюсь туда вместе с тобой? — фыркает Шастун.

Похоже, ему и правда легче сосредоточиться, когда они только слышат друг друга, а остальное оставляют на откуп фантазии.

— Спинку мне потрёшь? — улыбается Арсений.

— М-м, в каком-то смысле, — соглашаются на том конце провода. — Включу горячую-горячую воду, чтобы всё заволокло паром, чтобы было невыносимо жарко, и прижму тебя к холодной стенке кабины, так чтобы…

— Тут нет кабины, — перебивает Арсений. — Тут джакузи, я же показывал.

Он сам не знает, зачем это делает — зачем вредничает, зачем остаётся сухим и рациональным, когда Антон явно пытается втянуть его в эту фантазию. Мстит? Проверяет Шастуна на прочность? Хочет в его решимости рассмотреть какое-то доказательство, что Антону это действительно нужно?

Тот и правда терпеливо перестраивается, переключается на заданные условия:

— Значит, к стене тебя прижму, так даже лучше. С одной стороны будет холодный кафель, а с другой — горячий я.

Арсений на секунду прикрывает глаза, позволяя себе это представить. То, как вздрагивает стоящий колом член от прикосновения к гладкой прохладе плитки; то, как раскалённое, распаренное тело прижимает его со спины; то, как в его бедро упирается эрекция Антона, и чужое возбуждение можно буквально почувствовать, как и дыхание на загривке…

Арсений открывает глаза, выдёргивая себя из наполненной паром ванной. И словно в наказание за то, что позволил себе поддаться и хотя бы пальчиком потрогать воду, не то что окунуться в эту фантазию целиком, он снова тормозит происходящее:

— А мыться мы будем?

— Не волнуйся, помоемся, — чудом не сдаётся Антон, всё ещё не оставляющий надежду вырулить на путь человеческого секса по телефону. — Я лично проконтролирую, чтобы непомытой не осталась ни одна складочка, ни одна щёлочка, ни одна дырочка…

— Ужасно пошло звучит, — признаётся Арсений, отгоняя от себя мысли о том, как чужие руки аккуратно оттягивают его крайнюю плоть.

— Только сейчас?! — в голосе Антона пробивается возмущение. — Я ему тут распинаюсь, а он… ты думал, я просто так, типа, зачитываю расписание банного дня?

— Возможно, в следующий раз эротические фантазии стоит размещать в спальне? — пожимает плечами Арсений.

Дело, конечно, вовсе не в том, что он не считал намерения Антона, но не признаваться же ему в этом напрямую. Арсений тогда был бы не Арсений.

— Господи, какой ты душнила, — даже по голосу слышно, что Антон закатывает глаза. — Что ты хочешь, чтобы я сказал? «Я кину тебя на эту безвкусную кровать и выебу так, что соседи прибегут жаловаться на твои крики»?

Арсений замирает.

— П-почему… почему бы и нет…

Ему стыдно сейчас в этом самому себе признаваться, но эта вульгарная откровенность дёргает за какую-то низкую, звериную, утробно рычащую струну внутри него, отдаётся волной тугого возбуждения, разбегающегося по телу.

— Хорошо, — вздыхает Антон. — На кровать, так на кровать. Я разложу тебя на этом отвратительном леопардовом покрывале, ещё горячего после душа, мокрого, расслабленного…

Арсений снова прикрывает глаза, из-под ресниц глядя на своё отражение в потолочном зеркале. Отвратительное, отвратительное изобретение, но он, наверное, был бы не против, взглянув в него, увидеть там веснушчатую спину Шаста; смотреть, как перекатываются его мышцы, как вздрагивают плечи с каждым движением, когда он вбивает Арсения в кровать.

Член тянет, с ним приходится считаться, и Арсений тянется рукой вниз с мыслью, что просто поправит его, просто переложит так, чтобы он смотрел не вправо, а наверх. Но ладонь предательски замирает на ширинке, когда голос Шаста в трубке низко тянет:

— Нет, если ты думаешь, что я дам тебе так просто отделаться, ты ого-го как ошибаешься.

— Мучить меня будешь? — мурчит в микрофон Арсений.

— Ещё как, — самодовольно отзывается Антон. — Я тебе всю шею и губы исцелую так, что кожа болеть начнёт; вылижу тебя всего с ног до головы — пошло, мокро, вот прям отвратительно; буду в тебя вжиматься, и кусать, и царапать, и снова целовать, пока ты не начнёшь умолять меня это прекратить.

Ого, сколько громких заявлений сразу.

— Почему это я начну умолять? — интересуется Арсений, ведя ребром ладони вдоль ширинки.

На это ответ у Шаста оказывается готов сразу:

— Да потому что больше всего на свете ты будешь хотеть почувствовать меня внутри, я тебе говорю. Будешь скулить, просить, умолять, будешь мечтать о том, чтобы насадиться на мой язык, мои пальцы, мой член.

От этой наглости дух захватывает. Посмотрите на него, как уверен в своих способностях человек, который три дня назад не мог член держать во рту, не давясь!

Но даже несмотря на то что всё это явно пиздёж и провокация, Арсений ведётся, плавится от голоса в трубке, от невыполнимых обещаний, от Антона из собственных фантазий, который всё это умеет. Рука тоже плавится, становится жидкой и, повинуясь законам физики, затекает в штаны как-то сама собой.

Арсению интересно, улавливает ли его микрофон звук расстёгивающейся молнии и мягкий шорох ткани. А ещё ему интересно — на том конце Москвы Шастун сейчас тоже трогает себя или он слишком увлечён сторителлингом?

— А когда я всё-таки начну умолять — сжалишься? — интересуется Арсений, наблюдая, как монотонно появляется и исчезает в собственном кулаке бордовая головка.

— Только когда ты уже будешь еле держаться. И вот тогда — я закину твои ноги себе на плечи, согну тебя так, что ты дышать будешь еле-еле, и только тогда войду. Нет — позволю тебе насадиться на мой член.

Позволит он, вы только послушайте!

Арсений поджимает губы, ускоряя темп. Голос Антона в трубке звучит запредельно близко и чисто:

— И вот тогда, я клянусь, я выебу тебя так, что у тебя звёзды из глаз посыпятся.

Он перескакивает через кучу деталей, но Арсений дорисовывает их в своей голове, докручивает до нужной яркости и громкости. Он почти чувствует, как саднят от агрессивных поцелуев губы; как трясётся под ним хлипкая на самом деле кровать; как пальцы впиваются в чужие бёдра и спину. Арсений чувствует, как Антон сжимает пальцы в его волосах, бешено ускоряя темп; как он сам выгибается навстречу подступающей волне. Как перестаёт дышать, словно боясь спугнуть подступающий оргазм, и как сам рассыпается на мириады звёзд, искр и капель.

Арсений зажимает телефон плечом и задирает футболку за секунду до того, как запачкать её. Ещё немного и пришлось бы стирать.

В трубке тяжёлое дыхание. Антон ничего не говорит — ждёт. А потом его голос набегающей на камни волной рокочет:

— Арс, — и Арсений чувствует, как по спине бегут мурашки, настолько интимным сейчас кажется это обращение. — Мне приехать?

Вот в чём парадокс: Арсений хотел бы, чтобы Антон приехал — но только если бы он не спрашивал. Если бы он сам вычислили адрес, появился за дверью квартиры, наплевав на приличия. Если бы ему хватило наглости быть тем Антоном, которого он описывал в своих фантазиях и ещё немного — тем, которого напредставлял себе Арсений.

Но это всё ещё обычный Антон: осторожный, сомневающийся, боящийся кому-то навредить или кого-то расстроить. И поэтому он делает то, что сделал бы любой порядочный человек — он спрашивает.

И поэтому Арсений отвечает ему честно:

— Нет. У меня… у меня ещё планы на вечер.

Тишина в трубке звучит разочарованно, а потом Антон всё-таки находит в себе силы сказать:

— А. Ну ок тогда.

Они прощаются, наверное, так неловко, как не прощались никогда в жизни. Толстый слой возбуждения, разочарования и вины словно обмазывает их с ног до головы, не давая пробиваться другим чувствам.

Отправляясь в душ, чтобы смыть его, Арсений включает воду погорячее.