Когда первое, что ты чувствуешь после пробуждения — острая боль, сравнимая с прикладыванием калёного железа к плоти, стоит задуматься, всё ли в порядке, но Колчек не торопится открывать глаза. Напротив, жмурится, старается вслушаться в происходящее вокруг, но пользы от этого мало: какие-то отдалённые разговоры, которые невозможно разобрать, совсем рядом характерный шелест перелистываемых страниц. Получается уловить едва заметный запах хлорки. Вероятно, больница, а значит, волноваться не о чем. Рано или поздно открыть глаза всё же придётся, Джейсон решает, что сейчас самое время.

Нет, не больница. Взгляд цепляется за тёмно-зелёный брезентовый потолок. Откуда-то сбоку падает желтоватый свет. С трудом получается найти силы на поворот головы — песок и камень. Колчеку требуется почти минута, чтобы сложить происходящее вокруг в цельную картину.

Их жалкое подобие военного госпиталя, расположившегося в западном крыле дворца. Насколько Колчек мог припомнить, с ними не прилетало неимоверное число высококвалифицированных врачей, но была группа для оказания первой помощи. Больших потерь и чрезвычайных ситуаций не предвиделось, но у судьбы плохое чувство юмора.

Пошевелить правой рукой не получается. Колчек её очень хорошо чувствует, но кажется конечность неестественно тяжёлой и, одновременно с тем, ватной. Выход находится сам собой: левой Джейсон прощупывает онемевшую конечность — на месте — поднимается выше, и, когда пальцы доходят до плеча, он не сдерживается и сдавленно шипит. Сложно точно оценить локализацию травм, когда вся нервная система сигнализирует о жутких болях, но сейчас он точно попал в самый эпицентр, только вот это ощущение жжения исходит не изнутри, от предполагаемо повреждённых связок или мышц — будто сама кожа горит. Отказать себе в «удовольствии» выяснить, что же не так, совершенно невозможно.

Джейсон проводит пальцами по ключице, едва касаясь, но даже на касание плоть отзывается новой волной боли, проносящейся по телу. С запозданием лейтенант понимает, что под его пальцами бинты, и одёргивает сам себя. Что он вообще пытается нащупать? Огромную открытую рану, в которую можно запустить целую ладонь и пошарить внутри? Он презрительно фыркает на собственные умозаключения, пытается приподняться, но тело отказывается подчиняться абсурдным командам.

Шелеста страниц сбоку уже не слышно, воцаряется чуть ли не гробовая тишина, если бы не люди, шатающиеся по дворцу. Колчек поворачивает голову и сталкивается взглядом с мужчиной лет тридцати в белом халате, под которым виднеется военное обмундирование: вот и поди разбери — доктор перед тобой или солдат. Хочется задать закономерный вопрос, но во рту невероятно сухо, горло отзывается неприятным раздражением, словно ежа пришлось проглотить, а язык не желает ворочаться, по крайней мере, с первой попытки. Мужчина смотрит на происходящее, держа в руках книжицу в мягкой обложке и, приподняв одну бровь, и после непродолжительной паузы отвечает на немой вопрос Колчека:

— Пытаюсь понять, как много времени вам понадобится, чтобы не трогать свежие швы. Их, знаете ли, накладывают не для того, чтобы вы их лапали сразу после пробуждения.

— Швы? — голос хриплый до неузнаваемости, а в горле не прекращает першить, но Джейсон и не думает сдаваться и соглашаться на мирное молчание. Только вопросы стоит формулировать адекватно, а не тратить силы на бесполезную болтовню. — Пробуждения… Как долго я… хм… Был без сознания?

— Достаточно долго, чтобы заставить всех порядком понервничать. Но, в любом случае, лучше так, чем приди вы в себя прямо на операционном столе, — он закладывает между страниц книги первый попавшийся лист бумаги и убирает её на край стола. — Не думал, что придётся-таки работать здесь, но хоть какой-то досуг, а то слушать препирательства парней о том, кто больший вес отожмёт — то ещё развлечение, — он задумчиво постукивает пальцами по столешнице, а после внезапно добавляет: — Прошу прощения за бестактность. Я вообще тут, чтобы узнать о твоём самочувствии, как только очнёшься. Так, как самочувствие? — остаётся лишь удивиться тому, как быстро он перескочил на «ты».

Колчек хмурится, рассматривая «прекрасного» врача, для которого проведение операций и наблюдение за пациентами — досуг, но после лишь обречённо вздыхает. Как будто у него есть право осуждать. А этот докторёнок ведёт себя так, словно не болтал ни с кем пару дней — сразу решил выложить всё, что надумал о местных вояках. Команда у них бесподобная с какой стороны ни глянь.

— Отвратительно, — тихо отзывается Колчек и машинально тянется к горящему плечу, но вовремя себя одёргивает.

— Очевидный вердикт, — он поднимается из-за стола, начиная шарить в ящиках. — Могу предложить только отвлечься.

Совет гениален, как и тот, кто его дал. И как это Колчек сам не додумался? Отвлечься — это ведь так просто. Особенно, когда под свежими швами плоть словно горит заживо. За этими мыслями приходят и более чёткие и яркие ощущения в ноге и плече, пока местный врач продолжает: 

— Например, можешь пожаловаться на жизнь, рассказать, что болит, может байки потравить о том, как тебя угораздило. Ну, раз говорить ты всё равно в состоянии.

— Я не привык жаловаться или…

— Да, как хочешь. О, нашёл, — он выкладывает перед собой запакованные шприцы и несколько ампул без коробки, потому понять, что это, не представляется возможным, но спрашивать не приходится. — Анальгин и димедрол. Станет хоть немного, но полегче. Можно ещё что-нибудь из снотворных поискать, но мирный и тихий отдых обещать не могу. Слишком по-разному все переносят.

— Поможет? — Джейсон кивает на ещё закрытую ампулу. Тело жжёт настолько сильно, что он готов умолять об обезболивающих. Сейчас его порядком отдохнувший организм не хочет просто отключаться от подобной пляски нервных окончаний, и надеяться остаётся только на местные препараты.

— В целом должно, но хер знает.

— Зато честно…

— За честность не доплачивают, — он набирает шприц, выгоняет из него попавший внутрь воздух. — Давай руку.

На фоне вакханалии, происходящей под кожей, где словно черти устроили пляски вокруг костров, иголка не ощущается вовсе, хоть и попадает в вену не с первой попытки.

— А что с плечом? — этот вопрос крутился в голове с момента пробуждения. С ногой-то всё относительно понятно. Открытый перелом, операция — самый действенный подход, все прочие приятности, но плечо?

— Перелом ключицы, — пожимает плечами врач. — Может, ты не заметил на фоне более ярких проблем, можно было, на самом деле, не оперировать, но… Скажем так, сейчас у тебя больше шансов начать ходить быстрее. О, к слову, уж прости, что мы тебя вскрыли без твоего хотя бы устного согласия непосредственно перед операцией, но, знаешь, как-то не довелось поболтать.

— А прям так хотелось? — Джейсон даже не пытается скрывать раздражение, которое только усиливается из-за непрекращающейся боли и гудящей головы.

— Тут, между прочим, ужасно скучно, — недовольно бурчит мужчина. — Ещё и эти придурки в химзащите теперь мотаются туда-сюда. Допрашивают всех по пятому кругу. Моррис им доказывает, что с тобой диалог не склеится ещё ближайшие дня два. Но знаешь, высшее руководство никогда не слушает.

Руководство? Люди в химзащите, которые, судя по всему, прибыли после произошедшего. Расспрашивают они точно не о захвате объекта и стратегической белиберде. Они тут из-за вампиров-пришельцев-демонов. Не важно, как они их там называют. Первое, что приходит в голову: «Нужно сообщить о тысячах тварей под землёй».

Джейсон упирается левой рукой в твёрдый матрас, прикладывает все усилия, чтобы приподняться, а потом и вовсе сесть, но манёвр не удаётся, потому что его быстро и поразительно аккуратно укладывают обратно, не давая ощутить все прелести ярких ощущений от активных действий и последующего болевого шока.

— Э-э-э-э, нет, дружище, — он похлопывает Колчека по левому предплечью, — знавал я пациентов, желающих свалить из госпиталя, но не сразу же после операции.

— Поебать. Мне надо с ними поговорить, — желание донести правду до тех, кто может предпринять хоть какие-то действия по борьбе с монстрами, действует сродни уколу адреналина. — Нужно, чтобы…

— А у остальных из разведки языков нет?

Джейсон со вздохом опускается на кровать. Действительно, разве без него не разберутся, как всё было? Но желание рассказать, что он успел повидать, никуда не пропадает. Так хочется предпринять хотя бы малейшую попытку донести правду до мира, а не лежать в псевдо-госпитале мёртвым грузом. Выть хочется уже не от боли, а от внезапного осознания собственной беспомощности. Нога, да ещё и плечо… Как он будет самостоятельно передвигаться? Боль пройдёт в ближайшие дни, но она — не самая страшная из проблем. Анальгин уже начинает действовать и всего лишь притупляет ощущения, но уже какой-никакой прок, а вот место отступающих ощущений занимает накатывающее отчаяние.

— Слушай, — в голосе врача проскальзывает строгость, что внезапно накидывает ему возраста и профессиональной серьёзности по отношению к пациентам, — если ты не будешь лежать спокойно, то лучше не станет.

Колчек лишь закатывает глаза, но кивает, признавая поражение в даже не начавшемся споре. Несмотря на острое желание принять участие в решении «судьбы мира», тело тратит все свои ресурсы на борьбу с болью. А врач, убедившись, что Джейсон дёргаться больше не будет, вновь теряет всю напускную серьёзность и продолжает как ни в чём не бывало:

— Знаешь, у нас, ну в травме, где я раньше работал, было принято пациентам после операции говорить: «Ну всё, вставай и иди». Чёрный юмор, понимаешь? Многим в критической ситуации помогает легче на жизнь смотреть. Так вот, впервые вижу, чтобы кто-то действительно пытался вскочить с койки с только что зашитой ногой.

Разглагольствования о прежней работе местного медика Джейсона мало волнуют, в отличие от состояния остальных членов их группы и исхода всего происходящего. В придачу Колчек искренне не понимает, как можно в принципе чесать языком и нести беспросветную чушь, когда прямо под землёй покоится космический корабль, наверное, старше всей их цивилизации, и ползают тысячи смертоносных кровососущих тварей… Монстры сидели там тысячелетиями, им приносили жертвы, поклонялись, и те существовали себе спокойно, но что, если хорошие времена для этих тварей кончились? Ох уж это мерзкое и неприятное «но». Их отряд разворошил нечто похуже осиного гнезда, и кто теперь может гарантировать, что существа не вылезут на поверхность с заходом солнца?

— … и тогда ещё Моррису пришлось зашивать наживую, представляешь?

— Угу, — Джейсон выпадает из своих размышлений, быстро кивая в ответ на очередную, видимо, неимоверно интересную историю, которую прослушал от начала и до конца. — Интересно до жути.

На самом деле бестолковая болтовня даже забавляет, тем более, слушать и вникать не обязательно. Слова воспринимаются как белый шум: заполняют пустоту госпиталя и не позволяют ощутить давящее одиночество и безысходность. На пару минут можно даже представить, что не было никакого шумерского храма, кровожадных чудовищ, инопланетных паразитов и потерпевших крушение космических кораблей. Жаль, что подобными иллюзиями долго тешить себя не получается. Тяжёлые мысли о незавидном будущем настигают крайне быстро. Не думать обо всём человечестве — непосильная задача, когда у них была возможность хоть что-то изменить…

— Рей, кончай трепаться, — холодный незнакомый голос раздаётся откуда-то сбоку.

— Да ладно вам, мистер Моррис, я же не просто так, я человека развлекаю.

Колчек переводит взгляд на вошедшего. У того накинут на плечи белый халат и пустой уставший взгляд. Моррис, значит. Что ж, теперь Джейсон хотя бы видел обоих врачей их недо-госпиталя. Плюсов от этого никаких, но чутьё подсказывает, что у второго точно получится узнать что-то важное, а не услышать очередной рассказ о швах или медицинских шутках.

— А теперь заткнись, голова и без тебя раскалывается. Эти клоуны допрашивали меня два часа, как будто я был под землёй вместе с разведкой, — Моррис неспешно переводит взгляд на Джейсона, словно может оценить состояние пациента даже сквозь бинты и застиранный больничный пододеяльник. — Как ваше самочувствие?

— Порывался встать и бежать на допрос, — язвительно подмечает Рей, но его игнорируют, а лейтенант, видя, что ждут непосредственно его ответа, решает повисшую паузу не затягивать.

— Нормально, — он запинается, едва ли не выдавая свою ложь сразу же. — Относительно нормально. Швы болят, но всё лучше, чем лежать с костями наружу.

— Похвальный оптимизм. Всё ещё хотите встать и пройтись до допросной? — на лице врача на мгновение проскальзывает издевательская усмешка. Что ж, враньё Джейсона в очередной раз становится очевидным, но он уже даже начинает привыкать к неприятной тенденции. — Или всё же не уверены, что готовы к прогулкам?

— Предпочту полежать, — Колчек вовремя прикусывает язык, чтобы не добавить пару язвительных эпитетов по отношению к старшему медицинскому персоналу.

— Мудрое решение. Если учесть, что берцовые кости пришлось едва ли не по кусочкам собирать, не рекомендовал бы вам подниматься ближайшие дней пять, — его взгляд задерживается на плече. — Но со всеми прочими обстоятельствами…

Джейсон поднимает голову и скользит взглядом по потолку, как будто это убережёт от того, что он услышит. Нога и плечо — отличное сочетание, которое не позволит ему встать на ноги даже с учётом пластин на костях ближайшие несколько недель. Даже когда болевой синдром пройдёт, нагрузки будут противопоказаны, тут речи не может идти даже о костылях, чтобы не навредить не сросшейся до конца ключице.

— Предложите мне месяц здесь валяться? — быстро перебивает он, чтобы не слышать неутешительный вердикт. Хватит с него неприятных новостей, о которых он и без того осведомлён.

— Почему же здесь. Судя по разговорам начальства, уже завтра всех разошлют по домам, так что можете не волноваться. Валяться будете дома. Хотя бы недельки две.

Сдержать недовольное цоканье не получается. Половина месяца. Звучит, как приговор. За это время можно и вовсе ходить разучиться, если не предпринимать попыток встать на ноги. И здесь уже никаких «хотя бы» на ум не приходит. Остаётся лишь разочарование и злость на всё произошедшее.

Время мучительно тянется, боль начинает угасать, перестаёт быть обжигающим пламенем, но останавливается где-то на уровне тлеющих углей, отдаётся тупым жжением и желанием почесать свежие раны, вытащить из плоти держащие края ран нити, чтобы всё прекратилось. В таком положении приходится соглашаться на всё: и на анальгетики каждые два часа, и на снотворные, толку от которых, признаться честно, не слишком много. Колчеку поначалу кажется, что они и вовсе не действуют, но потом заснуть всё же получается. И чёрт возьми, как же Рэй был прав, не обещая спокойного и долгого сна. Только поверхностная дрёма, сквозь которую ощущается всё окружающее пространство, частые, даже слишком, пробуждения, сухость во рту и лёгкий озноб наперевес с жаром, который успешно сбивается таблетками. Колчек не мог припомнить ни одного случая, когда бы в его организме находилось столько медикаментов разом, и чтобы от всех была такая мизерная помощь. То ли нервная система на пределе возможностей, а от того чувства кажутся острее, то ли уставший и измотанный организм просто не хочет сдаваться перед любыми видами угрозы. Да те же пластины внутри — просто-напросто инородное тело. Вряд ли радостная новость для того же организма.

Очередное пробуждение, сопровождаемое тяжёлым дыханием, попытками захватить побольше воздуха, желанием перевернуться и найти положение поудобнее, но мимолётное движение плечом отдаётся болью и завершается тихим болезненным шипением, когда на предплечье ложится чья-то тёплая рука, заботливо поглаживая.

— Эй, я рядом, — полушёпот, но узнать Ника просто даже по нему. Колчек, наверное, отличит голос друга от тысячи других даже в галлюциногенном бреду, не то, что спросонья. — Всё в порядке.

Ага, как же. Но огрызнуться вслух на попытку его успокоить не получается. Только не в ответ на усталый и замученный голос. Хочется дать себе малейшую возможность поверить, что всё и правда может быть в порядке. С трудом удаётся разглядеть, как лунный свет играет на потрескавшихся каменных плитах полуразрушенного дворца, в котором воцарилась зловещая тишина. Наверняка парочка солдат стоит где-нибудь на карауле, может кто даже патрулирует, но место всё равно кажется вымершим.

Уснувшим. Эту поправку в собственные мысли хочется внести как можно скорее, чтобы не загонять себя ещё сильнее в угол из страхов и терзаний, но на фоне подобных махинаций с размышлениями быстро приходит новый вопрос, уже вертящийся на языке.

— А ты чего здесь делаешь? — Джейсон поворачивает голову, чтобы посмотреть на Кейя. Уже в относительно гражданской одежде с курткой поверх — ночами здесь поразительно холодно. Сидит рядом, а не отсыпается в общем бараке.

— Как-то не спится, — он ухмыляется. — Тебе, вон, тоже.

— Да уж… Попробуй тут усни нормально.

— Можешь попытаться. Моррис сказал, тебе полезно.

Джейсон устало закрывает глаза, чтобы хотя бы морально скрыться от надоедливых советов и нравоучений, касающихся его здоровья, которое сейчас не в лучшем состоянии уж точно, и всё же, он сам решит, как ему восстанавливаться. Однако чужие тёплые и бережные прикосновения успокаивают, внушают чувство защищённости и спокойствия, а сил переживать за кого-то другого или даже за себя сейчас нет. Все ресурсы уходят на борьбу за жизнь, которой толком-то ничего и не угрожает, и провалиться в сон в этот раз получается гораздо проще.