— …а нам вот нужно, жизненно необходимо, чтобы хоть что-то происходило. Ну, просто потому, что вот все эти утра, чашки кофе, работы, супермаркеты, маршрутки, коты и пледы – они тянутся – понимаешь? Жуются, как клей вишнёвый – ты его в детстве пробовал? – Ася переводит дыхание, хлопает ресницами, смотрит на меня и, не дождавшись ответа, продолжает. – Да вот детство хотя бы. Ты помнишь, как детские площадки ставили и песок привозили – мокрый, жёлтый… пирамиды целые. Мы же в соседних дворах жили, так что ты просто не можешь не знать, не помнить те изумление и восторг. Эх, как же мы бежали к тому песку. А как затмения ждали солнечного, как со змеями воздушными носились, а они срывались иногда, как настоящие – да и улетали куда-то далеко-далеко. — Ася наконец начинает выкладывать на ленту свои покупки, но всё так же щебечет: — У тебя в детстве хоть один такой вот однообразный, на другие похожий день часто случался, Ян?
Я слушать привык, не слыша, как одновременно самый лучший и самый поганый из собеседников, но здесь всё-таки кивнул:
— Знаешь, пожалуй, нет.
— Вот и я о том же. – Замечаю среди Асиных покупок кукурузную муку, корицу, масло, лимон и мёд – это что же она из этого собирается приготовить? Что-то спросить хочу, но она успевает первой: — Ян, ты когда удивлялся в последний раз? Вот так, чтоб по-детски, искренне, с раскрытым ртом. А радовался когда?
Пожимаю плечами. Да чёрт его, право, знает. И… не по чину, что ли. В самом деле, чего это она себе удумала – на иномарке, в костюме, при галстуке и с такой вот отвисшей челюстью? Смешная она, Аська, сказал бы даже, что инфантильная, но это уж как-то совсем обидно, так что… смешная, да. Впрочем, сказать по правде, мне бы сегодня стоило удивиться неожиданной встрече спустя шесть лет. И ведь в другом городе в последний раз виделись на собственном выпускном. А тут вот… оказались вдруг жильцами одного и того же дома — разговорились, отправились вместе по каким-то то ли моим, то ли её делам до ближайшего супермаркета. Так и очутились здесь, около пищащего кассового аппарата, с Асиным практически монологом, в котором я не сумел отыскать для себя ни места, ни нужных слов. Аська за всех справлялась.
— И вот скажи мне, не обидно тебе, не грустно? – Ответить хочу «никак», но отчего-то молчу. Отчего-то слушаю, на Аську гляжу – что она дальше скажет? - Жить ты разучился. Да и я разучилась, и все вокруг. Потому тебе и гадко так иногда, и до поросячьего визга напиться хочется, потому и пусто – я-то психолог, знаю. Но, чёрт побери, Ян, психологи – они ведь те ещё психи. Просто даже не каждый психолог об этом знает.
Нам в лица ударило по-осеннему стылым ветром с колкой, почти невесомой моросью, что то ли предвестником дождя была, то ли промозглым воспоминанием о туманах, когда мы вывалились из тепла и света в шумный, заполненный прохожими поздний вечер.
— Так подскажи тогда, психолог, что с этим делать? Где жить научиться-то? – Чего в моём голосе было больше – ехидного любопытства или циничного недоверия, я до конца не понял, но, подавая мне большие пакеты, Ася посмотрела серьёзно:
— Да вот у тех же детей хотя бы. Но, знаешь, лучше приходи ко мне завтра в гости. Будет нескучно по меньшей мере. Ты ведь не обременён узами супружества, милый Ян?
Я хлюпал-шагал по лужам. Просто потому, что в огромную лужу превратился почти весь город – не обойти, не объехать – можно лишь плыть, рассекая сверкающую фонарными отблесками гладь и выставляя чёрным щитом огромный, надежный зонт. Хотел бы остаться дома, забросить ноги на низкий столик с бокалом сухого красного и приятным фильмом. Согрелся бы сейчас камином и одиночеством, но не сумел совладать с воспитанием и манерами. Аська звала. И я обещал прийти. Благо, что не так уж долго к ней, этой странной Аське, сквозь вечер промозглый плыть.
Только в лифте ощутил, насколько продрог и вымок – ноги промочил, джинсы и куртку тоже. Глупой однозначно была затея. С самого начала глупой и бесполезной. Мне при моём аврале сейчас только простуды и не хватало. Лучше бы позвонил, объяснился, приглашение перенёс на какой-то благоприятный день… но номер у Аськи забыл вчера взять по некой прогрессирующей рассеянности. Будет мне впредь уроком.
Ася встречала в лёгком домашнем платье, с небрежным пучком и смешными тапками в виде весёлых жабок. Такие же, только моих размеров, стояли практически на пороге, а из глубин квартиры доносился аромат мускатного ореха, ванили и кардамона. Такой уютный, такой до боли знакомый запах, слышанный мною давным-давно, когда ещё мать на пекарню брала, где маленький я носился от печки к печке, наблюдая, как золотятся имбирные пряники, аппетитно румянятся булки и сперва лениво, а затем стремительно поднимается самый главный и важный – хлеб.
— Пирожки только-только вынула, — пояснила Ася. – А ты носом смешно поводишь. – Могла бы не комментировать. Впрочем, сделала она это настолько непринуждённо, с улыбкой на пол лица, что захотелось невольно погримасничать ей на радость. Я всё же порыв сдержал.
— Мне бы куртку в тепле развесить, — вместо того произнёс серьёзно, — мокрая. Тут, представляешь, всего ничего бежать, но ливень такой, что и зонт не спас.
Взамен моей куртке Ася притащила длинный, до пят, халат:
— Гостевой у меня, — протянула. – Чистый и очень тёплый. Переоденься. – И пресекла все споры вопросом: — чай или кофе, Ян?
Хотелось бы буркнуть «виски», но в уюте маленькой прихожей, с пушистым халатом в руках, в ареоле божественного аромата родом из детства, стало совершенно неловко, потому я ответил:
— Чай. – И уточнил зачем-то: — Ягодный, если есть. – Непозволительная такое, однако, наглость.
Но ягодный чай нашёлся – черничный с мятой. Аська заварила его в пузатом керамическом чайнике с незабудками на боку, и, когда я, облачённый в халат и обутый в этих нелепых жабок, отыскал кухню по тихим напевам, разливала его по чашкам, тёмный и ароматный. Чашки дышали жаром, а на столе, накрытые голубеньким полотенцем, вправду лежали свежие пирожки. Захотелось схватить, как в детстве, надкусить, обжигаясь расплавленными конфетами – мать часто пекла пирожки с фруктовыми карамельками, и начинка эта казалась когда-то мне самой вкусной.
Рука потянулась невольно. Я даже не сумел придумать оправдания этому неоднозначному жесту. Так и замер с недвусмысленно протянутой дланью – ну дураком дурак.
Молча глядя в мои глаза, Ася цапнула первый попавшийся пирожок, сунула в рот – да так и продолжила хлопотать, держа в зубах пушистую сдобу. Как будто этой нелепой выходкой оправдала и одобрила мой детский порыв – зажгла, считайте, зелёный свет. Твори, мол, что хочешь, дорогой гость.
Всё же я чинно уселся на табурет, пирожок осмотрел, как будто не надкусить, а за баснословные деньги купить собрался – и неожиданно для себя обжёгся.
— Это ведь карамельки, да? – на языке сладко-тягучей болью запечатлелось детство.
— Фруктовые, — подтвердила Аська. Быстрая какая – она-то уже со своим пирожком разделалась и на стол накрыла: чашка для неё, для меня и ещё одна.
— Кто-то ещё придёт? – насторожился я. Ощущение собственной нелепости и неуклюжести в этом слишком глупом, слишком домашнем виде, отступившее было, вернулось с сокрушительно новой силой.
— Или прилетит, — туманно ответила Ася. – А может и нет. Не знаю. — Но в этот же миг в глубине квартиры что-то зашуршало, звякнуло и как будто бы раскатилось бисером. – Я же говорила. Вот, — встрепенулась Ася. Засуетилась, было рванула к выходу – и нос к носу столкнулась с невысокой рыжекудрой девицей. — Зара!
— Холодно там и мокро, — пожаловалась гостья вместо приветствия. От одного лишь взгляда, брошенного украдкой, мне стало жарко. Наверное, то был стыд. – Буду прятаться у тебя, пока не пройдёт циклон, — заявила тем временем Зара, рядом со мной уселась. Будто бы только теперь заметила. – А ты что за птица?
— Ян, — ответил я практически невпопад.
Зара расхохоталась. Беззлобно. Заразительно, скорее, и очень искренне:
— Ася, да где ты их только таких находишь?
— Не знаю, - кивнула Аська в ответ. – Сами они находятся. Как всегда.
Зара обладала завидной внешностью: смуглая, кареглазая, с красивыми скулами и пухлыми губами — в иной ситуации она вполне могла бы стать объектом моего кратковременного интереса – на день, на неделю, на месяц – максимум. Но был я сейчас настолько смешён и странен, что лишь хмуро молчал, жуя ароматный пирожок с душистым, освежающе-лёгким чаем.
— А мне вот всё ещё интересно, Ян: ты какая птица? – спросила Зара, когда её жаркий взгляд изучил меня и снова вернулся к чашке.
— Птица? – поскрёб щетину на подбородке я. – Психологический тест, да? Сейчас определишь мой темперамент, характер или что вы там ещё, психологи, можете рассказать?
Теперь пришло время смеяться Асе.
— Зара не психолог у нас. Впрочем, это ещё не точно. Не определилась она – сегодня пожарный, а завтра – вообще фонарь.
Странный диалог получался. Смешной и глупый. Права была Ася: психологи – те ещё психи на самом деле. И как мне быть?
— Понимаешь ли, Ян. – Зара заговорила теперь серьёзно. – Люди – они ведь птицы. А птицы – люди. Просто почти никто об этом сейчас не знает.
— Да-да. А-то порхали бы по небу птицелюди и людоптицы. – Шутка моя смехом встречена не была.
— А они и летают, — серьёзно кивнула Аська. – Только не всегда и не все. Зара вот, например, лентяйка – всё у меня сидит – то от дождя прячется, то от солнца…
— И какая же Зара птица? – я поддержал игру.
— А ты вот чай допивай. Дождь поутихнет и всё узнаешь.
Наверное я воспринимал всё происходящее как данность лишь потому, что было оно до смешного абсурдным и до абсурдности несмешным. Во всяком случае, когда Ася распахнула балконную дверь и пригласила выйти, я покорно шагнул в сырость промозглой ночи. Усевшись на перила, Зара хитро подмигнула, улыбнулась – и упала спиной вперёд. Вернее сказать, не вперёд, а вниз. С шестнадцатого этажа вниз упала вот так вот просто!
Я вскрикнул, я дёрнулся, руки выбросил, но больше ничего не успел поделать – ослеп, растерялся — испуганный, оглушённый, как мантру шепчущий: «это галлюцинации. Верно, галлюцинации. Я ведь промок, я заболел – и вот…»
А в небесах пылающей, ясной точкой кружилась Жар-птица из детских сказок. И, рассыпая искры, медленно исчезала в тучах.
— Теперь осталось решить, какая ты птица, Ян. И улететь, — накрыла моё запястье тёплой ладошкой Ася, чтобы в следующий миг взмыть угольно-чёрной точкой ввысь с хрипловатым «кар».
Я лишь кивал ей вслед, стоя в чужом халате в чужой квартире.
— Осталось решить, какая я птица. Это ведь, если подумать, очень и очень просто.
Пора лететь.