Остаток дня для Мами прошёл как в тумане. Она прилежно отправилась на курсы и даже высидела положенное время, засобиравшись только когда прозвучал сигнал о завершении дня. Вот только ни слова из сегодняшних лекций она так и не услышала, потому что была слишком погружена в себя. В себя и ещё одного человека, который огорошил её неуклюжим предложением стать его девушкой. То есть официально завести отношения. Без всяких «а вдруг» и «может быть». И это выбило её из седла на весь оставшийся день.
Вернувшись после занятий, Мами практически вползла домой и, вяло поприветствовав родителей, отправилась к себе. Кажется, отец пробурчал что-то про излишнюю загруженность, но она только отмахнулась.
Упав на кровать и обняв подушку, Мами прикусила ноготь большого пальца и в задумчивости покосилась на лежащий рядом телефон. Ей внезапно захотелось написать Асаоке сообщение. Что-нибудь бессмысленное, она ведь уже имела на это право, правильно? Доставать его глупостями, писать, когда захочется, приглашать куда-нибудь, видеться регулярно. Может быть, снова целоваться…
Мами закрыла лицо ладонью и смущённо хмыкнула. Порыв минувшим днём стал, можно сказать, судьбоносным, кто знает, сколько ещё Асаока продолжал бы ходить вокруг да около, подкармливая и её, и себя намёками. Мами почти гордилась собой за такой поступок.
Поддев пальцами телефон, она в задумчивости прикусила губу.
«В выходные будут открывать новый зоопарк в центре города. Если не боишься яростных плевков со стороны замёрзших верблюдов, можем сходить».
Ответ пришёл едва ли не сразу:
«До ужаса боюсь, на самом деле ^^" Будешь меня защищать?»
Улыбнувшись, Мами быстро набрала:
«Не хочу тебя разочаровывать, но животные меня не боятся».
Через несколько минут пришла ответная смс:
«Я обречён ТоТ Но всё равно зайду за тобой часов в 11 утра. Будь готова!»
И следом ещё одна:
«:*»
Мами вспыхнула и спешно выключила телефон, словно через дисплей этот поцелуй мог дотянуться до неё. Вернее, он и так дотянулся, из-за чего стало жарко, но отчего-то надёжнее казалось выключить телефон совсем. Зарывшись лицом в подушку, чтобы остудить пылающие щёки, Мами тихо засмеялась. Приятная щекотка, распространяющаяся по телу вместе с кровью, ей нравилась. И почему-то она была уверена, что дальше будет только лучше.
Следующие дни превратились для Мами в круговорот событий, из которых не было никакой возможности вынырнуть: она ходила на учёбу, после чего летела на курсы, а следом встречалась у ворот с Асаокой, который подхватывал её сумку и провожал, попутно развлекая разговорами.
Это началось на следующий же день после предложения встречаться, потом повторилось днём позже, а затем превратилось в традицию. Причём если поначалу Мами смущалась такого внимания, потом незаметно привыкла видеть светящееся лицо Асаоки по завершении трудного дня. Его улыбка, как и весь вид в целом, стали ассоциироваться с уютом и комфортом, поэтому временами казалось, что это чувство становится похожим на наркотик. Она стала ждать их поздних встреч с тем же нетерпением, с каким бегала после уроков тренироваться — это пугало и смущало одновременно. И чем дольше это продолжалось, тем сильнее Мами ощущала потребность слышать голос Асаоки, ненароком дотрагиваться и писать смс с какими-нибудь глупостями. А когда он будто бы невзначай касался невесомым поцелуем её щеки, внутри взрывался целый фейерверк.
Но была в этой большой бочке мёда и своя ложка дёгтя, которая носилась укушенным за копчик зайцем и вопила, что не сдаст экзамены, никуда не поступит и не уедет к Йо в Токио, поэтому всё тлен и жизнь не удалась. Звали её Харуна, и Мами, боясь лишний раз будоражить её, всячески пыталась скрыть отношения с Асаокой. Она корила себя за тайны, временами порывалась всё рассказать, но каждый раз, когда с губ должна была сорваться заветная правда, голос заканчивался, обрываясь хрипом. Мами замолкала так внезапно, словно ей залепляли рот скотчем, и Харуна вновь оставалась в неведении.
Хотя у Мами было одно сомнительное во всех отношениях утешение — Асаока тоже не торопился раскрывать перед Харуной все карты. Или он хотел нарочно потянуть время, чтобы проверить чувства на крепость, или дело было в другом. И Мами, несмотря на все попытки успокоиться и перестать думать о плохом, становилось неприятно, будто Асаока подготавливал себе запасные пути для отступления, в то время как у неё этих путей давным-давно не было.
Вздохнув и взъерошив волосы, Мами устало отодвинула учебники и захлопнула тетрадь. Сил учиться не было, в голове творился хаос и разлад с собственными убеждениями. Но Асаока ей нравился — это факт, и пока ещё не было ни одного случая, чтобы усомниться в его взаимности. Кроме, разумеется, этой тайны.
— Но ведь она же общая у нас, правильно? — вслух спросила себя Мами и на автомате потянулась за телефоном, рассеянно прикусив колпачок ручки. Лишь когда под пальцами скользнул прохладный пластиковый корпус, она улыбнулась, поняв, что неосознанно захотела написать Асаоке. Даже в сумбурном состоянии, когда хотелось одновременно и молчать, и кричать, она думала о нём.
Мами отложила телефон и вновь подвинула учебники, решив во что бы то ни стало отвлечься. Но стоило занести ручку над листком, трубка задорно завибрировала, оповещая о входящем сообщении. Приподняв брови, Мами нажала на кнопку и не смогла сдержать улыбки, когда увидела отправителя. Асаока, видимо, тоже решил сделать небольшой перерыв в подготовке курсовой.
«Мне начинает казаться, что моя единственная любовь — это архитектура. Как думаешь, Такахаши-сан оценит, если я всю курсовую испишу признаниями в своих чувствах?»
Отложив ручку и подперев ладонью щёку, Мами набрала ответ:
«Папа ценит старание. Напиши их на разных языках и разными шрифтами».
Через минуту трубка завибрировала снова:
«Я так растроган… T^T По истории нашей любви нужно рисовать мангу и снимать дорамы!»
Задумавшись на мгновение, Мами сжала губы.
«Ты же архитектуру имеешь в виду?»
Ответ от Асаоки пришёл только спустя минут пятнадцать. И хоть ясности он так и не внёс, зато заставил щёки вспыхнуть с новой силой.
«И её тоже :3»
Мами прижала пальцы к губам и тихо засмеялась, ощущая себя счастливым ребёнком, на которого обвалился внеочередной праздник. Нет, это определённо было одно из лучших чувств, которые она когда-либо испытывала.
Когда часы, висящие на стене, показали полночь, Мами со вздохом закрыла учебник и с хрустом потянулась. Тяжесть в голове уже давала о себе знать, глаза немного слезились — самое время отправляться спать.
Встав и упаковав книги в сумку, Мами хотела уже отправиться в душ, но вновь завибрировавшая трубка заставила её замереть. Глянув на часы и подумав, что если кому-то не спится, это не повод мешать другим, Мами с улыбкой хмыкнула и нажала нужную кнопку. Однако её веселье моментально улетучилось вместе с улыбкой, потому что сообщение мало походило на пожелание спокойной ночи от Асаоки или паническое «Я ничего не успеваю!» от Харуны.
«Внимательнее смотри по сторонам, когда ходишь по улицам. Однажды его рядом может не оказаться».
В строке адресата значилось «Номер неопределён».
Нахмурившись и с усилием прогнав из желудка холодок, Мами передёрнула плечами и спешно удалила странное сообщение. Нет, страшно или жутко ей не было, скорее всего, ошиблись номером, но тянущее неприятное предчувствие всё-таки осело внутри. Не мог же кто-то её и в самом деле так ненавидеть, чтобы угрожать…
***
— Я ничего не успеваю! — то ли стонала, то ли на самом деле рыдала Харуна, распластавшись во время перемены на парте взъерошенным помятым ковриком. — В конце концов, я завалю всё к чертям, Йо найдёт себе другую девушку, а я умру старой девой в компании стаи кошек.
— Харуна, — засмеялась Мами и, перегнувшись через парту, потрепала её по пышным отросшим волосам. Стоило Йо обмолвиться, что ей пошли бы длинные волосы, подруга в ту же секунду сделалась адептом, поклоняющимся Рапунцель. — Ты же сама знаешь, что несешь ерунду. Тебе надо быть увереннее и в себе, и в Йо.
— Правда? — Та подняла голову и жалобно заморгала. — Мами-чан, ты такая спокойная со всей этой учебой — аж зависть берёт. Я как представлю, что через месяц выпускные экзамены — у меня из головы собственное имя вылетает, не говоря уже про алгебру с английским…
Мами нервно улыбнулась и заёрзала — на неё нападало примерно такое же состояние каждый раз, стоило подумать об Асаоке. Например, о том, что он опять будет ждать её вечером после курсов, шутливо поздоровается, склонив голову набок и прищурившись, а затем как обычно, не слушая протестов, заберёт сумку, мимоходом скользнёт ладонью по спине — то ли подталкивая вперёд, то ли обнимая…
— Вот сдадим всё — и точно куда-нибудь сходим всей компанией, — щебетала тем временем повеселевшая Харуна, с умопомрачительной скоростью запихивая в себя обед. — У Йо как раз будет перерыв в учёбе, так что он сможет приехать. О, Мами-чан, у тебя телефон жужжит.
Мами, услышав это, вздрогнула так, что Харуна моментально перестала жевать и замерла в почти охотничьей стойке.
— Что случилось? — Она выпрямилась и нахмурилась, зорко наблюдая за её попытками подцепить крышку мобильника.
— Да всё нормально, — через силу улыбнулась та, стараясь дышать ровнее. — Просто какие-то сообщения дурацкие уже которую неделю приходят.
— Ну-ка дай глянуть! — не допускающим возражений тоном потребовала Харуна и протянула руку.
— Ещё чего! — Мами оторвала остекленевший взгляд от экрана и высунула язык. — А вдруг там любовные послания.
— Что, серьёзно? — мгновенно переполошилась подруга, и она невольно расхохоталась: всё-таки Харуна была потрясающим человеком с хваткой бульдога и вниманием воробья.
— Конечно нет!
Мами, тихонько посмеиваясь, быстро отвела глаза и снова ощутила тупой надоевший зуд тайны. Господи, поскорее бы представилась возможность рассказать ей всё, чтобы избавиться от этого камня, но если сейчас и так переполошенной Харуне поведать ещё и об отношениях с Асаокой, всё. Туши свет, бросай гранату. Она не только полезет с воинственными воплями то ли радоваться, то ли разбираться, она ещё и экзамены завалит оптом — и свои, и чужие, а потом больше всех будет страдать об упущенной возможности уехать в Токио.
Услышав оповещающий конец обеденного перерыва звонок, Мами не сдержала вздоха облегчения. Харуна вихрем подхватилась с места, наскоро сгребла коробочку с бенто, обняла её и понеслась в свой класс, оставляя после себя ощущение бесконечной энергии и радости. Но долго наслаждаться этими эмоциями не получилось. Стоило Мами опустить взгляд на телефон, улыбка угасла, сменившись гримасой отвращения.
«Аккуратнее вечером на улицах. Мало ли что».
Да сколько же можно?!
Мами с силой сжала пальцами мобильник. Приходилось сдерживать дрожь всякий раз, услышав знакомое оповещение или звонок, чтобы не вызвать подозрений у Харуны, но леденящее чувство страха потихоньку проникало в Мами с каждой новой угрозой, отравляя редкие моменты спокойствия и радости.
Ещё раз перечитав сообщение, она твёрдо решила зайти в первый попавшийся салон связи и сменить номер.
Вечером, сидя рядом с Асаокой на скамейке ярко освещенного фонарями городского парка, Мами больше всего хотелось прижаться к его плечу и уснуть. Прямо тут. Благо, что погода не просто позволяла, а чуть ли не заклинала закрыть глаза и окунуться в знакомый аромат свежести его лосьона. К тому же было достаточно тепло, а лёгкий, почти весенний ветерок кружил редкие крупные снежинки.
Мами вообще не особо хотелось высовываться улицу, тем более после очередного сообщения с неизвестного номера, но сидеть дома и тихо сходить с ума было ещё хуже. А Асаока своим присутствием и неизменно приподнятым настроением не давал ей чересчур погружаться в себя — он как обычно трещал, не переставая, расспрашивал про школу и Харуну.
— Мы же три дня назад собирались у Асами дома, — тихо засмеялась Мами и спрятала порозовевший нос в шарф. — За это время она мало изменилась, поверь.
— Ей, кстати, идёт с отросшими волосами, как считаешь? — Асаока весело хмыкнул, разглядывая медленно вращающееся колесо обозрения прямо напротив места, где они устроились.
Мами замолкла на полуслове.
— Ну да… — неуверенно отозвалась она и на автомате прикоснулась пальцами к своим коротким прядям.
Асаока, заметив этот жест, улыбнулся и шутливо толкнул её локтем.
— Да ладно тебе. Зато с короткими волосами можно экономить на шампуне, а потом на эти деньги построить Токийскую башню. Поколений эдак за пять. Чего смеешься? Я серьёзно!
— Надо подкинуть папе эту мысль, — улыбнулась Мами.
— Поздняк! — фыркнул Асаока. — Ты не посмеешь отбирать уникальность и авторство моей курсовой работы.
— Ты забыл, что у меня есть эксклюзивный доступ к ней? — всё ещё смеясь, поддразнила его Мами.
Асаока в ответ картинно возмутился, прижав руку к груди:
— Вот она, коварная женская сущность! Признавайся, ты специально все это время втиралась мне в доверие? На кого работаешь?
— Это государственная тайна. — Она состроила серьёзную мину и сузила глаза. — Если расскажу, придётся тебя…
— Поцеловать? — радостно брякнул Асаока и так резко наклонился, что Мами чуть не подпрыгнула.
— Покрасить. Потом сменить имя, документы и страну, — пробормотала она, почувствовав уже знакомую щекотку внутри.
Уголки губ Асаоки дрогнули в улыбке, затем он отстранился и мечтательно уставился на колесо обозрения. На несколько мгновений образовалась тишина — тёплая, многозначительная и такая вязкая, что каждый удар сердца эхом отзывался во всем теле.
— А давай прокатимся? — вдруг предложил Асаока и, поднявшись, протянул Мами руку, но та покачала головой.
Она не боялась высоты, но оказаться сейчас вдвоём в маленькой кабинке… было слишком неловко.
— Прости, мне что-то не хочется…
— Дава-а-ай, — протянул Асаока, добавив взгляду щенячьей мольбы, а голосу — убедительности. — Я сто лет на колесе не катался. Кажется, последний раз ещё в школе, когда мы с Харуной случайно тут пересеклись. — Он усмехнулся, не заметив, как дрогнули пальцы Мами, когда она принялась поправлять шарф. — Помнится, она кругов пять навернула, а потом вылезла из кабинки вся зелёная, но довольная.
— Харуна любит аттракционы, — деревянным голосом отозвалась Мами и тоже встала. — А я — не очень.
Асаока улыбнулся и, как ни в чем не бывало, покорно кивнул. Через несколько минут они уже выходили за ворота парка — Мами пора было заняться уроками, а у него с самого утра стояли лекции. По дороге у них завязался увлекательный спор, у кого из Толкиена и Ле Гуин детальнее и красочнее придуман мир, в ходе которого Мами, разгорячившись, попыталась в шутку задушить Асаоку его же шарфом. Но тот, хохоча и фыркая, спасся бегством, направившись к ларьку с горячими напитками.
— Ты же не читал её трилогию и споришь из чистого упрямства, — поддела немного уязвленная Мами, когда Асаока вернулся с парой стаканчиков. — Это такая же классика жанра, как и «Властелин колец».
— Про мальчика из волшебной школы? Спасибо, я читал Гарри Поттера, — отозвался тот и, когда Мами укоризненно уставилась на него, с неподдельным ужасом воскликнул: — Господи, Такахаши-сан, не смотри на меня так, я ж подавиться могу!
— И поделом, — пожурила она, согревая ладони стенками стаканчика с пока ещё нетронутым напитком. Дом вдруг каким-то непостижимым образом вынырнул из угла, заставив их остановиться. Сердце дрогнуло и сбилось с ритма. — Ну, я пойду. Спасибо, что проводил.
— Тебе спасибо за вечер! — эхом откликнулся Асаока, пока она открывала калитку.
Мами на секунду ощутила осторожное прикосновение тёплых пальцев к своей руке, но оно исчезло так же быстро, как и появилось — будто ветерок подул. С улыбкой проводив взглядом его удаляющуюся спину, она наконец-то пригубила напиток и тут же замерла как вкопанная. Всё недавнее радужное настроение, всё тепло, так бережно и заботливо собираемое по крупицам, упало к ногам, и его тут же заволокло снегом. Мами отняла от губ стаканчик и невидящим взглядом посмотрела на яркую большую ягоду на этикетке, стараясь убедить себя, что превращается в параноика, страдающего от приступов ревности. То, что у неё аллергия на клубнику, знали все близкие знакомые и друзья, включая их компанию. Это был точно такой же известный факт, как и то, что больше всего на свете клубничный молочный коктейль любила именно Харуна.
С того дня Мами частенько стала за собой замечать, что бессознательно ловит Асаоку на малейших упоминаниях в разговорах Харуны. Она готова была поклясться, что получалось это не специально, но всякий раз, когда Харуна так или иначе вновь становилась третьей в их компании, во рту становилось кисло. Мами не сердилась на подругу и старалась не сердиться на беззаботного до глупости Асаоку. Она просто устала от всего так сильно, что единственным желанием, которое всё чаще посещало её, было сесть в угол и отгородиться от всех. От заботливого отца, без перерыва ворчащего об излишней загруженности учёбой; от экзаменов — выпускных и вступительных, из-за которых уже даже выть не хотелось — настолько они вымотали; от надоевших до оскомины сообщений с угрозами. Даже от Харуны и Асаоки, потому что одна говорила исключительно про Йо и то, а второй… второй умудрялся не замечать элементарных вещей и с упорством носорога топтался по одним и тем же болячкам.
Вздохнув, Мами остановилась посреди аллеи и устало присела на скамейку. Её мутило от занятости и проблем, о существовании которых она раньше не подозревала. Если бы ей раньше сказали, что заводить отношения равносильно погружению с головой в болото, что бы она выбрала? Ответ лежал на поверхности, но Мами всё равно не была уверена — правильным ли он был. Ведь в противовес всем тревогам было много и хорошего. Например, чувства, которые она раньше не испытывала ни к кому. Волнение при встречах, мимолётные взгляды, улыбки, прикосновения. Вряд ли Мами могла бы с уверенностью сказать, что готова всего этого снова лишиться. Она понимала Харуну, которая пеклась о Йо и тосковала по нему, но в то же время не понимала себя. Ей хотелось одновременно тишины и защиты, а ещё — спокойствия. Чтобы кто-нибудь накрыл её, маленькую, ладонями и дал отдохнуть. А там, глядишь, жизнь стала бы куда легче и понятнее.
Покачав головой, Мами поудобнее перехватила сумку и хотела уже встать, как вдруг в кармане завибрировал мобильный. Тоскливо застонав, она вытащила трубку и, не читая, удалила сообщение. Ей до тошноты опротивели туманные намёки на опасность, и если таинственный недоброжелатель настолько трусил показаться ей на глаза, незачем было уделять ему время.
Поднявшись, Мами отряхнула пальто и решительно зашагала к выходу, подумав, что чаша её терпения, на самом деле, не такая бесконечная, как привыкли считать друзья. И вскоре она должна была переполниться, судя по ощущениям. По неприятным, давящим, зудящим ощущениям.
Уже почти у самой калитки, когда до улицы оставалось всего ничего, Мами настиг окрик:
— Такахаши-сан!
Вздрогнув и испытав малодушное желание сделать вид, будто ничего не слышала, она остановилась и обернулась на машущего рукой Асаоку.
— Я думал, что ты уже на курсах, — воодушевлённо произнёс он, приблизившись.
— На первую лекцию решила не идти, — немного натянуто улыбнулась Мами.
— Выходит, прогуливаем? — с шутливой укоризной спросил Асаока и погрозил ей пальцем. — Ай-яй-яй, преступный ты элемент, Такахаши-сан.
— Там… прохождение материала, который я уже знаю, — сконфуженно отозвалась та.
Заново зубрить то, что она и так знала назубок, и вправду не хотелось, поэтому она справедливо рассудила, что небольшая передышка не повредит. Кто же знал, что её за этим занятием застанет Асаока.
— А ты чего так рано? — поинтересовалась Мами, ощутив, что ей неожиданно почти до боли стало трудно сделать вдох.
— Да так… — отмахнулся Асаока и внезапно схватил её за руку. — Надо бы наказать тебя за прогул, — сообщил он и, рассмеявшись, потянул её за собой. — Идём, накормлю тебя до отвала мороженным.
— Н-нет, — засопротивлялась та, — мне через полчаса надо быть на следующей лекции.
— Я украду у тебя всего минут пятнадцать, — пообещал Асаока и снова потянул её за собой. — Неужели тебе совсем не хочется мороженого?
— В такой холод? — Мами покачала головой. — Нет, прости.
— Да ладно, — хмыкнул тот и подхватил вторую её руку, из-за чего тяжёлая сумка съехала с плеча на локоть. — Идём, тут недалеко.
— Нет, — упёрлась Мами, почувствовав, как край чаши терпения дал трещину. — У меня скоро занятия, надо повторить кое-что.
— Ты и так всё прекрасно знаешь, — опять отмахнулся Асаока. — Если совершать преступление, то на всю катушку! А если согласишься, я тебе ещё и молочный коктейль куплю.
Ощутив приступ тошноты от воспоминаний о последнем купленном им молочном коктейле, Мами замотала головой:
— Нет, мне нужно идти, извини.
— Ты сегодня просто на диво несговорчивая, — разочарованно вздохнул Асаока. — Вот что мне с тобой делать?
— Отпустить на занятия? — растянула губы Мами.
— Ты и так умная. — Он кивнул на оттягивающую локоть сумку. — Причём, клянусь, этот гранит с каждым разом всё тяжелее. Боюсь, скоро даже я не смогу его поднять.
— Учёба на этом этапе важна. — Мами с почти отчаянной надеждой оглянулась на калитку.
— Настолько, что можно забить на такую волшебную вещь, как поедание мороженого? — с наигранной печалью отозвался Асаока.
— Настолько, что можно забить практически на всё.
— Вот блин. Смотри не перетрудись, Харуна-чан, а то с этой свистопляской скоро совсем отдыхать разучишься.
Ошеломлённо выдохнув, Мами сперва замерла, словно её огрели по голове пыльным мешком, а затем дёрнулась. Пальцы, до сих пор удерживаемые в ладони Асоки, выскользнули, тяжёлая школьная сумка с грохотом упала на землю, подняв облачко пыли. Глупо заморгав и одновременно пытаясь удержать на лице сползающую улыбку, Мами посмотрела вниз и треснувшим от шока голосом переспросила:
— Как ты меня назвал?
— Что?.. — Асаока осёкся, только сейчас осознав, что именно брякнул, и чуть не засмеялся, из-за чего Мами передёрнуло. — Ой! Извини, случайно с языка сорвалось. Видимо, Харуна-чан мне тоже что-то подобное говорила, вот одно на другое и наложилось.
— Наложилось, — повторила Мами. — Скажи мне… — Она медленно подняла взгляд, попыталась вдохнуть, но в груди пребольно кольнуло. Задыхаясь и ощущая головокружение напополам с тошнотой, она бесцветно спросила: — Ты же до сих пор что-то к ней чувствуешь, правда?
Асаока вдруг застыл, затем едва заметно вздрогнул. Мами показалось, что она по колено провалилась в асфальт. Хватило короткого мгновения, чтобы заметить на долю секунды отведённый взгляд, почувствовать ложь — маленькую, сказанную буквально на одну сотую тональности фальшивее. Дальнейшее сумбурное бормотание с самым простодушным выражением лица «Ну что ты такое говоришь…» она уже не слышала, чувствуя себя зефирным человечком в доменной печи. Совсем скоро от неё не должно было остаться ни следа — слишком жарко, слишком душно. И пламя повсюду ревёт, заглушая мысли.
Молча наклонившись, Мами подхватила одеревеневшими пальцами ремешок сумки и с трудом разогнулась, ощущая, как ломается позвоночник от упавшей на плечи тяжести, как хрустят кости, сминаемые беспощадным давлением. Было больно дышать, больно думать, больно говорить, хотя последнего, в общем-то, и не требовалось. Асаока, так и не пришедший в себя, хмуро замолчал. Развернувшись к нему спиной, Мами медленно направилась в сторону выхода. Любимая аллея, где раньше с ней случались поистине волшебные вещи, внезапно стала клеткой, а воздух — раскалённой лавой. И человек, оставшийся по ту сторону забора, неожиданно стал чужим и далёким.