Дорогой Друг, ты тоже считаешь, что все мы остаёмся детьми до того момента, пока живы наши родители?
Теперь я окончательно один и стал по-настоящему зрелым. А зрелость, скажу я тебе, — это горькое разочарование, которое ничем не излечить, если только улыбку и музыку не считать лекарством от всего на свете. Впрочем, не сказать, что это лекарство в действительности способно кого-то спасти.
3 июня 2005г.
Глядя на листы с результатами обследований, врач сказал:
— Господин Винтер, мне очень жаль сообщать такую новость, но у вашей матери диагностирована болезнь Альцгеймера.
— Какое лечение вы предлагаете?
— Вынужден расстроить вас, но развитие болезни нельзя предотвратить. Мы можем только оказывать поддерживающую терапию.
Я в упор посмотрел на врача.
— Вы же понимаете, что деньги для меня — не проблема? Говорите, сколько потребуется.
— Боюсь, ваши средства тут не помогут.
— В нашей стране одна из самых развитых медицин в мире. Думаете, я поверю в то, что нет никаких шансов? Раз вы не в состоянии помочь, я обращусь к другим специалистам, а если потребуется, найду врачей за границей. Всего доброго, — я поднялся из кресла и был готов уйти.
— Господин Винтер, — врач тоже встал. — Поймите, болезнь Альцгеймера нельзя вылечить, вам скажут то же самое везде, куда бы вы не обращались. На сегодняшний день нет эффективных лекарств, способных замедлить прогрессирование заболевания. Послушайте мой искренний совет: вместо того, чтобы волновать больную разъездами по другим клиникам, лучше уделите время тому, чтобы быть с ней рядом. Поддержка близких иной раз действеннее врачебного вмешательства.
Я остановился у двери кабинета.
— Как быстро болезнь будет развиваться?
— К сожалению, не могу сказать вам ничего определённого. Скорость, с которой болезнь прогрессирует, индивидуальна для каждого пациента, но средняя продолжительность жизни после установления диагноза составляет около восьми лет.
Моя мать прожила только половину озвученного срока. Я послушал врача и последние четыре года её жизни провёл вместе с ней.
Когда мы узнали о её болезни, она восприняла это известие более стойко, чем я. Мы уже давно жили раздельно, и я еле уговорил её переехать ко мне из квартиры, в которой прошла её молодость с отцом и моё детство. Мама не хотела доставлять мне лишних неудобств и убеждала в том, что нам вовсе не обязательно съезжаться, но я слишком хорошо её знал. Она предпочла бы сгореть от болезни в одиночестве, только бы не беспокоить меня. Справляться самостоятельно с проблемами и ни с кем не делиться собственными переживаниями — как я впоследствии понял, эти черты я перенял именно у неё.
Когда мы снова стали жить вместе, я поначалу не замечал никаких изменений в состоянии и поведении матери. В какой-то момент мне даже показалось, что врачи ошиблись и у неё вовсе не было никакого Альцгеймера. Однако потом болезнь внезапно начала прогрессировать слишком очевидно и в самом деле неотвратимо.
Всё началось с мелочей. Ей вдруг стало трудно читать книги и запоминать то, что я ей говорил. Принятие каких-либо решений требовало всё больше времени и иной раз, когда у неё появлялось желание приготовить мне что-нибудь, чтобы порадовать, она могла на несколько часов уйти в магазин, рассказывая потом о том, что никак не могла определиться с блюдом и выбором нужных продуктов. Я предпочитал готовить самостоятельно, но, следуя рекомендациям врача, не ограничивал мать в её порывах. Меня также настораживало то, что она выходила на улицу одна, но лишать её свободы перемещений до наступления поздних стадий болезни тоже не советовали.
С каждым днём моя тревога о ней только росла. Настроение матери стало неустанно меняться, её то одолевало беспричинное беспокойство, то полная апатия, то излишняя восторженность. Этот период продолжался достаточно долго, но, стоило мне примириться с тем, что она действительно больна и больше не будет прежней, как начали проявляться более серьезные проблемы.
Моя мать по своей природе была женщиной кроткой и сдержанной, и я не припомню, чтобы когда-либо слышал, как она разговаривала на повышенных тонах, или видел, как она теряла самообладание. Но вследствие болезни её характер в одно мгновение испортился. Она срывалась на меня без причины, злилась по любому незначительному поводу и с ней стало невероятно тяжело общаться. На этом же этапе она стала уходить из дома и пропадать, забывая, зачем ушла и куда должна была вернуться.
Поскольку я работал и не мог постоянно следить за ней, чтобы позаботиться о предотвращении подобных ситуаций, я был вынужден нанять сиделку. Мать была против посторонних и реагировала на чужого человека в доме крайне агрессивно. Я понимал, что она и будучи в здравом уме отказывалась бы от того, чтобы за ней постоянно наблюдал медперсонал, но без профессиональной помощи не мог справиться.
Мать была больше не в состоянии самостоятельно принимать пищу, её приходилось уговаривать на это. Постепенно у неё также появились трудности с контролем основных функций организма, и она стала мало чем отличаться от маленького ребёнка. Но самым страшным было то, что в последний год своей болезни она совершенно перестала узнавать меня. Она была совсем слаба и уже большую часть времени проводила в постели, но, когда я приходил к ней в комнату, находила в себе силы для того, чтобы накидываться на меня с кулаками. Мне нисколько не было больно от её ударов, и я даже не пытался их избежать, испытывая подлинную боль лишь из-за того, что мой родной человек полностью забыл меня.
Мама, прости меня, я был ужасным сыном. Ты половину своей жизни посвятила мне, а я был таким непочтительным, что, когда разум стал покидать тебя у меня на глазах, почувствовал обиду за то, что исчез из твоей памяти.
В душе я знал, что не имел права ни в чём её винить, но как же мне было тяжело проводить с матерью время, осознавая, что она не имела ни малейшего представления о том, кем я был. Должно быть, я так мучительно это переносил из-за того, что она была единственным человеком в моей семье, кто был в состоянии понимать меня и мои подлинные устремления. Из-за того, что я был стёрт из её воспоминаний, мне казалось, что меня настоящего тоже стёрли из жизни.
Что в юношестве, что уже во взрослом возрасте, я мало понимал, как моим родителям удалось когда-то сойтись. Вероятно, их пара была тем редким примером, когда противоположности уравновешивали друг друга. Отец представлял собой исключительно делового человека, был категоричным, строгим и по многим меркам приземлённым, в то время как мать больше витала в облаках и обладала мягким характером.
Мама привила мне любовь к чтению и музыке, и как раз от неё я унаследовал некоторую мечтательность и тягу к прекрасному. Она часто читала мне вслух и с маленького возраста учила играть на фортепиано. Сначала я, пятилетний мальчишка, сидел у неё на коленях и неуверенно переставлял пальцы по бело-чёрным клавишам, затем в подростковом возрасте мы играли в четыре руки, а после окончания университета, несмотря на то, что мой навык был отточен почти до совершенства, я оставил музыку из-за того, что на меня навалилось слишком много дел, связанных с семейным бизнесом.
Когда мать заболела, я вернулся к прежнему увлечению. Пусть я давно не играл, в моей квартире стоял новый рояль, за который я надеялся рано или поздно сесть. Невероятно прискорбно признавать, что произошло это только тогда, когда мама уже нисколько не воспринимала мою игру. Я опоздал с возможностью порадовать её своей музыкой.
Я думал, что мелодии из моего детства напомнят ей о том, кто я такой, и, возвращаясь домой, неустанно играл ей, но это не имело никакого эффекта. Мне казалось, что я играл только сам для себя, в пустоту, матери же музыка стала полностью безразлична.
Мама умерла, когда мне было 35, пережив своего мужа и моего отца на девять лет. Она так и не вспомнила меня, и я даже не смог должным образом попрощаться с ней, потому что она не понимала мою речь и сама не могла сказать мне ничего тёплого, считая незнакомцем.
На самом деле болезнь забрала мою мать намного раньше того, как к ней пришла настоящая физическая смерть. Думая об этом, я едва ли мог оставаться в своей квартире, которая после её ухода наполнилась горькими воспоминаниями о развитии жуткой болезни.
Я, как и мать, всегда больше тяготел к природе, нежели к жизни в городе. Отец же не был готов далеко переезжать от головного офиса своей фирмы, поэтому не дал нам возможности пожить в более тихих окрестностях города. В память о маме и для того, чтобы оградить себя от ужасающих видений, я решил сменить место жительства и купил загородный дом. Мне пришлось нанять водителя, который бы возил меня на работу и встречи, но тратить по несколько часов в день на дорогу было многим лучше, чем коротать ночи в квартире, в которой меня терзали призраки прошлого и тоска по моей дорогой матери.
Мама, я должен тебе сказать, что я перевёз в свой новый дом рояль. Я знаю, что ты никогда не хотела того, чтобы я пренебрегал любовью к музыке в угоду безразличного мне дела, поэтому теперь играю каждый вечер, представляя, что ты стоишь возле меня и слушаешь, как это бывало в детстве. Я начал сочинять сам, чтобы выразить свою благодарность за твою постоянную поддержку и понимание. Мне очень хочется сотворить что-то, чтобы мной мог гордиться не только отец, но и ты.