— Вставай, йой.
Единственный жест, которого добился от меня Марко, — это неприличный в виде среднего пальца и продолжение сопения в рюкзак. Еще и плащ подтянула ближе к голове.
Меня не смущал ни голос, ни его обладатель. Если Марко Фениксу сон не так уж и необходим, то я, как обычный смертный, не обладающий никакими сверхъестественными силами, нуждалась в нормальном режиме дня, который уже давно меня покинул.
Сон в последнее время сравни богатству.
Но оставлять меня в покое никто не собирался. Еще бы.
Сквозь дрему я почувствовала, как с босой ноги сползла ткань плаща, и в следующий момент меня очень не нежно схватили за нижнюю конечность и резко протащили по песку.
— Феникс, блядь! — от собственного голоса зазвенело в голове. Песок, по которому меня поволокли, стащив с подстилки, мигом нашел свое место под одеждой.
Как-то мне нехорошо…
— Доброе утро, — ответил возмутительно свежий пират. — А если точнее — вечер.
Уставилась на него, сидя на песке. Феникс опустился передо мной на корточки и внимательно вгляделся в глаза, будто ища что-то.
И действительно, солнце клонилось к горизонту, давно перевалив за полдень.
— Марко! — голос Элис отвлек от созерцания «птицы всех моих несчастий». Хотя, скорее, части из них.
Местная сумасшедшая широко улыбнулась и неожиданно размылась в пространстве, тут же оказываясь рядом.
— Элис, — ничего доброго в его голосе не прозвучало, но ту это не смутило.
Пока эти двое сверлили друг друга взглядами, отползла в сторону, вытряхивая песок, собирая его языком с губ и сплевывая на землю.
— Реза согласился ее порезать! — от радости в ее голосе вздрогнула. Поднятый рюкзак выпал из рук.
В голове гудело, но соображать я была еще способна.
— Уже? — обратилась к сумасшедшей.
— Да! — радостный голос, вопреки всему, вызвал мурашки.
За три дня на этом чертовом острове я успела забыть о кошмарах, а после вчерашнего — так вообще.
— Он согласился слишком быстро, йой, — эта легкая нотка растерянности в голосе пирата мне совершенно не понравилась.
— Это плохо?
— Нет, йой.
— Это значит, что все гораздо хуже, чем вы думали, — Элис увиливать не стала. — Значит, счет пошел на дни и…
— Стоп! — подняла руки, останавливая поток слов. — У меня еще есть время, да и мне сказали…
— Реза может отрезать все что угодно. В том числе и твою жизнь. Он видит гораздо больше, весь мир для него то, что он может отрезать или порезать, йой, — Марко шагнул ко мне, резко сокращая расстояние между нами. — Ты проспала двое суток.
— А…
Стоп.
Двое суток?
Обернулась на свою ночлежку, наконец понимая, что проснулась я не там, где уснула, да и все обустроено с комфортом. Прогоревший костер был дальше метров на тридцать, а рядом со мной еще одно место для человека.
Марко, очевидно.
Одно не понимаю, почему он не перенес меня в домик Сшивы, например? Для него это же просто.
А потом я перевела взгляд на гору и замерла на месте.
Если меня не обманывало зрение, а оно меня точно не обманывало, гора немного… съехала.
— Ты все самое веселое проспала! — засмеялась сумасшедшая.
— Да?..
В следующий момент земля дрогнула, грохот заложил уши и гора прямо под нашими взглядами встала на место. В свете солнца, клонившегося к закату, блеснули полупрозрачные нити.
— О, они помирились! Значит, теперь бабуля Сшива точно уломала старикашку!
Молодец я спать, конечно.
Пока дрыхла, тут гору отпилили и обратно пришили.
Поговорка «меньше знаешь — крепче спишь» приобретает совсем другие смыслы.
Старик встретил нас взглядом черных недобрых глаз. Стоящая рядом с ним Сшива мягко улыбалась, когда ее муж буквально всем своим видом выражал неприязнь. Ко всему миру и ко мне в частности.
Взгляд Резы нервировал, вызывал желание просто спрятаться за что-нибудь или за кого-нибудь, но повторить маневр Элис и свалить в ближайшие кусты не могла, так как Феникс цепко держал меня за плечо.
— Фрукт Ями-Ями — та еще погань, — голос старика был полон злобной ненависти. На удивление целые желтоватые зубы искривились в улыбке, и морщины еще сильнее разбежались по его лицу. — Тьма… очень коварная штука, Феникс. Я не могу гарантировать, что девчонка не сдохнет.
— Вы можете отрезать саму смерть.
— И выпустить ее в мир? Размечтался, — старик оскалился и обратился наконец ко мне. — Впрочем, ты понравилась Сшиве. Так что к тебе вопрос. Либо мы попытаемся вытащить из тебя тьму Ями-Ями, в чем я не даю никаких гарантий и у тебя есть очень неплохие шансы умереть. Либо мы делаем все проще — ты будешь жить целую вечность на этом острове, как Элис. Бессмертие, молодость… и этот остров. Выбирай с умом, девочка.
Вечность на острове в обществе двух стариков и сумасшедшей или возможность жить как раньше?
— Что выбрала Элис? — вопрос вырвался сам собой и повис в воздухе.
Хватка на плече стала просто стальной.
Старик жутко оскалился, и я внезапно отметила его заостренные, чуть вытянутые, хищные клыки.
Он меня понял.
Элис выбрала легкий путь.
Сумасшедшая Элис… запертая на острове веками, без шансов выйти наружу. И даже оговорка про пятьдесят лет совсем не успокаивает.
От осознания волосы встают дыбом и ужас скользит по костям.
Вздрогнула.
Нет, я, конечно, рада бы сбежать с Моби Дика и от пиратов, вот только… не так. Оказаться запертой на этом странном острове с двумя стариками и одной сумасшедшей мне совсем не улыбалось.
Вообще.
— Это будет больно, девочка, — зловеще хохотнул Реза. Бусины и перья в его волосах качнулись. — Подготовь ее, Сшива. Я не буду ее жалеть.
Вопрос, насколько больно, так и не звучит.
Иногда лучше не знать, что тебе предстоит.
— Конечно, — ласково улыбнулась ему женщина и мягко коснулась его плеча, прежде чем положить руку на пальцы Феникса, которые, скорее всего, уже оставили на мне синяки. — Отпусти, малыш Марко.
Чужие пальцы разжались.
Сто процентов будут синяки.
Внезапно нежная улыбка Сшивы показалась пугающей до дрожи, но дернуться обратно в сторону пирата мне просто не дали.
— Ты не умрешь, йой.
— Ага, — скривилась, обернувшись через плечо. — Я еще не сказала Татчу, насколько я его люблю.
Блядь.
Лучше бы промолчала, честное слово.
Первый комдив же обещал Татчу, что вернет меня в целости и сохранности, а тут сказали, что, возможно, я вообще не вернусь.
«Ты не умрешь» — звучит, конечно, здорово, но хрен его знает.
Пиратам верить нельзя.
Да и вообще, никому верить нельзя.
***
— Что мы будем делать? — вопрос неуверенно слетает с губ.
Длинные косы древней женщины завораживают. Сегодня в них вплетены бубенчики, которые очень мелодично звенят.
— В нашем с Резой народе было принято проходить обряд, — загадочно улыбается она, утягивая меня в глубины дома.
— Что за обряд?
— В нашем народе его называли «Шаг в мир». Он помогал отрешится от боли и всего мирского.
Будто мне от этого стало понятней и ясней происходящее. Вообще, из скудных знаний, почерпнутых из интереса к древним временам и всяким разным «духовным практикам», чаще всего для прозрения, просветления, открытия третьего ока и еще другой чертовщины использовали наркотики и галлюциногены.
Чтобы жертва из тела выходила легко и надежно, да.
Дзынь-дзынь-дзынь.
Ее голос становился тягучим, медленным.
Со звоном на пол упало подаренное Элис кольцо. Шорох рубашки, соскользнувшей с рук, остался в одном из коридоров где-то за спиной.
Сознание внезапно начало путаться. Мысли расплывались с каждым звоном, как круги по воде, в разные стороны. Ухватиться за них не удавалось.
Звякнула пряжка ремня.
Звяк-звяк.
— И что же…
Дзынь-дзынь-дзынь.
Звон бубенцов на очередном повороте выбил неозвученный вопрос из головы.
— Иди сюда, дитя.
Босые ноги обжигал холодный камень.
Когда я успела снять сапоги?..
Ступенька. Еще одна. И еще одна.
Ниже и ниже.
Свет свечи в отражении чужих глаз, что замерли напротив.
Страшно.
— Я…
— Тш-ш-ш.
Прикосновение чужого пальца к губам обжигает.
Пещера была жуткой. По стенам разбегались блики от свечей.
Дзынь-дзынь-дзынь.
Вдох.
Плеск воды и тепло, разбегающееся по окоченевшему телу. Заледеневшие стопы ног обожгло, вызывая мучительный стон.
Выдох.
Вырезанная прямо в полу чаша, наполненная горячей водой, вызвала кратковременный приступ паники.
Плеск и звуки капель.
От воды одуряюще пахло травами, и спустя время запахи начали кружить голову еще сильнее, из-за чего в какой-то момент захотелось схватиться за уступы выдолбленной в камне чаши и вылезти, но руки не послушались. Соскользнули с острых краев.
Кожа содралась, выступила кровь.
Красная.
Вонючая.
Невкусно оседающая на губах, поднятая вверх паром.
Больно.
— Человек появляется в этом мире с болью. И уходит тоже с ней, — голос ведьмы разносился эхом, смешиваясь с паром. Теплые руки касались лица и подносили к губам какой-то горький чай.
Наркотик.
Тело не слушалось и покорно принимало травяную горечь, из-за чего меня кружило еще сильнее с каждой выпитой пиалой.
— А как же безболезненная смерть? — шепчу непослушными губами.
— Ее нет, — тихо смеется она. — Совсем безболезненной она не бывает никогда.
Касание пальцев к шее то слишком ощутимое, то вообще не чувствуется.
Женщина берет за запястья, раскладывает руки в стороны. Травяной отвар медленно убывает из чаши, обнажая живот и грудь. Кисточка с пахучей краской мажет по коже лица, по шее, ключицам, вниз, до самого пупка.
Медленно, слишком медленно скользит через грудь, вырисовывая узоры. То тонкие, то толстые. Короткие и длинные. Прерывистые и не очень. Точки и извилины по бледной коже.
Красиво.
Мир перед глазами смазывается, и я моргаю, чтобы обнаружить себя лежащей на каменном столе.
Света в этом месте немного, конечности намертво прикованы к камню, и в голову забредают мысли о льве Аслане, которого сейчас…
Слова застревают в горле.
Запах одуряюще кружит голову, и только нежные касания, легкие и почти невесомые, заставляют оторвать взгляд от собственного разрисованного тела и запрокинуть голову назад, чтобы увидеть теплую улыбку и… холодные глаза.
— А…
— Выживи, — голос на мгновение приводит меня в сознание. Мир приобретает резкость, четкость и ясность. — И старайся не кричать. К сожалению, Реза не может тебя отрезать от боли, так как нам нужно знать, что именно…
В рот суют дощечку, а на глаза падает плотная темная ткань.
А в следующий момент мир делится на «до» и «после».
— Будет больно, — выдыхает знакомый голос моего личного вивисектора.
***
— Эй, Леха, — окликаю я брата. — Ты же умный, да?
— Мне уже не нравится начало этого разговора, — старший брат смотрит на меня поверх книги. — К чему вопрос?
В моих руках учебник биологии, мне семнадцать, и в голове странные вопросы. Включенный вентилятор разгоняет майскую духоту. Кто-то явно знал, как называть этот проклятый последний месяц весны. Май от слова маяться.
В окно стучится жирная муха, колыхаются тюлевые занавески на кухне. Душно.
С улицы раздаются крики ребятни, у которой последний звонок был только вчера. Везунчики — до сдачи экзаменов еще так далеко…
— Какая боль сильнее: физическая или душевная?
Брат сразу не отвечает, задумывается.
— Зависит от ситуации.
— М?
— Кто-то чувствителен к физической боли настолько, что укол иголки для него становится адом, кто-то может с ножом в груди танцевать ламбаду. Кого-то ранит слово до суицида, а кто-то плюнет и пойдет дальше. Все зависит от человека и от характера воздействия. Но сильная психика способна противостоять и физической, и душевной боли.
— Стальные нервы, да?
— Да.
— А что больнее: своя или чужая?
— С точки зрения…
— Ой, только без этого!
Брат усмехается и откладывает книгу в сторону.
— Не бывает чужой боли, Уль. Если тебе больно за другого, то это уже твоя боль. Как в детстве. — Брат внезапно осекается.
— А что было в детстве?
Мы никогда не были с ним в особо дружных отношениях, но Леха внезапно улыбается.
— Ты защищала меня от наказаний и ревела за двоих, хотя тебя даже пальцем никто не трогал. А один раз сказала наказать себя, а не меня. Притом до этого мы с тобой подрались и меня именно за это и наказали, потому что ты нажаловалась, — улыбка у брата издевательская. — Женщины…
В него летит учебник по биологии.
— Еще одна шутка про женскую логику и…
— Да ладно тебе! — смеется брат, перехватывая учебник и на лету ловя выпавший из него листок. — А это еще что?..
— Отдай! — рывок, и я уже на подлокотнике дивана тянусь за листком.
— Женщины более стрессоустойчивы, чем мужчины, более выносливы и… — лениво отбиваясь, брат щурится за стеклами очков. — Что за феминистские записи у тебя, сестренка?
— Верни!
Брат хохочет и перехватывает меня за талию, тут же опрокидывая на диван и придавливая подушкой.
— Женщины гораздо терпеливее относятся к боли, а также…
Лицо полыхает от стыда.
— Алексей, блин!
— Эй, амазонка доморощенная, открою тебе страшный и ужасный секрет, чтоб ты глупостями себе голову не забивала. Это так не работает.
Поэтому мы и были не особо дружны.
Но всегда были готовы прийти на помощь друг другу. Потому что семья.
***
Каждый вздох — боль.
Каждый стон — страдание.
От слез уже давно промокла повязка, а во рту смешались со слюной опилки.
Леха. Братишка. Братик.
Помоги…
Мама.
Папа…
— Я не могу вырезать эту тварь, Сшива! — ненавистный голос сквозь марево бреда и беззвучных мольб о помощи разбивает темноту перед глазами.
Татчи…
— Но можно…
— Конечно можно! — шипит старик. — Можно и Элис под нож пустить или, вон, Феникса. Почему нельзя-то? Можно! Вот только от Тьмы это не спасет! Ты забыла, что за фрукт, а? Даже огонь Феникса обжигает ее! Поздно!
— Реза!
Хочу домой. Пожалуйста, отпустите меня домой.
Имя моего бывшего мужа замирает на языке, но так и не звучит — кляп не дает.
Даже всхлипнуть страшно. Дышать страшно, потому что кажется, что боль вернется, что…
— Дело не в теле, Сшива! Уже не в теле! Слишком глубоко. Опоздали — девчонка сдохнет. Ну если, конечно, внезапно не отыщется владелец фрукта Тьмы и не сдохнет быстрее нее. И то — мы уже достаточно ее помучили.
— Я хочу сказать…
— И почему именно тебя считают милосердной, скажи мне, а? — голос у старика усталый и злой. — Жестокая упрямая женщина!
— Все высказал? — хмыкает та невозмутимо.
Дзынь-дзынь-дзынь.
— Нет, не все!
— Тогда заткнись и слушай. На этом острове нет, как ты выразился, лишнего тела, но есть малыш Марко. И Катастрофа, которая просто так не может умереть!
— Да ты с ума сошла! Поздно, даже его пламя уже обжигает!
«Татч!..»
— Ха, — дерзко хмыкает женщина. — Мы оба сумасшедшие, и ты это знаешь!
— Он не согласится.
— А если согласится? Шанс на миллион, милый мой муж, — голосом искусительницы шепчет ведьма. — Ну а вдруг? Феникс — птица загадочная. А еще она нужна ему живой.
Марко?..
Уши закладывает от собственного крика, и сквозь сползшую с глаз ткань мерещится синий огонь.
***
Потолок странного дома, дремлющий на стуле мужчина и…
Марко Феникс. Точно. Его зовут Марко Феникс.
А я…
Точно.
Вдох-выдох.
Ощущение, будто в моей голове чего-то не хватает. Чего-то важного.
Чего-то…
— Не пытайся вспомнить, йой, — фраза заставляет меня вздрогнуть и испуганно замереть, после чего неожиданно расслабиться.
Всего лишь Марко Феникс…
Давно ли он стал «всего лишь»?
— Почему? — вместо нормального голоса шепот и резь в голосовых связках. Попытка дернуть рукой, чтобы коснуться шеи, проваливается, заставляя меня на мгновение запаниковать.
— Онемение временное, скоро пройдет, — под глазами у знакомого мне пирата темные круги, да и вид болезненный и уставший.
В голове все еще чего-то не хватает.
— Почему? — вновь повторяю вопрос, волнующий меня.
— Потому что если ты вспомнишь, то сойдешь с ума. Скорее всего.
О как.
— Но я вспомню, да? — пересечение взглядами, неудобные вопросы и ответы, которые не хочется озвучивать.
— Со временем, йой, — судя по всему, тебя это не особо радует, Феникс. — Возможно. Но лучше не вспоминать, поверь мне.
Прикрываю глаза, пытаясь анализировать свое состояние.
Я жива. Это плюс.
Мне отрезали воспоминания — а вот это плюс-минус, какой-то подвох.
— Я буду как Элис?
Местная сумасшедшая, у которой приступы безумия — это ее работа?
— Нет.
Выдох.
Прикосновение к шее ощущается слишком остро, заставляя в панике распахнуть глаза, и вызывает внезапный ужас, который стихает, когда вспыхивает синее пламя.
Боли в горле становится меньше.
— Я хочу свалить с этого острова, — шепчу внезапно даже для самой себя, тут же ощущая, насколько сильно этого хочу.
Марко устало усмехается.
— Я тоже, йой.
Тишина затягивается, но она на удивление не тяжелая. Спать мне не хочется, а вот воды бы выпить не помешало.
К счастью, Марко замечает мой бегающий взгляд и, встав со стула, уходит, чтобы вернуться со стаканом.
Попытка меня напоить вызывает очередной панический «привет».
— Я сама!
— Хорошо.
Мне помогают привстать, суют в дрожащие руки стакан, который стучит о зубы, и я, нахмурившись, трогаю языком уголки губ.
Больно.
По хребту бегут мурашки.
— Мне… действительно лучше не вспоминать, да? — шепчу потерянно.
— Да, — во взгляде Марко сталь. — Лучше не вспоминать. По крайней мере сейчас тебе точно не стоит этого делать.
Медленно киваю, отдаю стакан и, растеряв вообще какое-то смущение, оттягиваю ткань расшитой в странном диковинном стиле рубашки на воротнике, подмечая, что, скорее всего, та принадлежит…
Сшива.
От ужаса, пронесшегося от кончиков пальцев на ногах до макушки, перехватывает дыхание.
Вдохнуть не получается.
От непонимания кружится голова.
С чего мне так… страшно? Она же ничего не сделала? Она же наоборот…
Реза.
Не могу вдохнуть.
Пальцы на слабых руках дрожат. Комната кружится и давит.
Давит-давит-давит на сознание.
Бежать.
Линии-черточки. Швы и стежки кружатся в водовороте.
Нечем дышать.
— М…
Он понимает меня без слов.
Подхватывает на руки, стремительно сгребая вместе с одеялом, и с непостижимой мне скоростью оказывается вне стен дома.
Перед глазами все смазывается. Наконец я замечаю, как их печет и слезы размывают видимость.
— Дыши, йой, — спокойный голос, и просто спустя секунду удар Воли заставляет меня задушенно пискнуть и схватиться за грудь руками.
Страшно, чтоб тебя!
Отрезвляюще, да.
Мир приобретает четкие очертания.
Вдох.
Выдох.
Знакомая картина. Та, что мы наблюдали, когда я впервые в жизни заговорила с ним о психотерапевтах.
— В этом мире точно нет психотерапевтов? — хрипло шепчу.
— Они есть, — внезапно отвечает мужчина, придерживая, не давая мне рухнуть на камни. Ноги до сих пор не держат. — Я, как врач, знаю парочку неплохих, а главное — компетентных докторов.
— Познакомишь?
Пауза долгая.
— Да.
От удивления вскидываю голову вверх, разглядывая на редкость мрачное лицо.
Это что-то новенькое.
Ни черта не понимаю, но, кажется, я вновь проспала какую-то хрень.
— В прошлый раз ты сомневался, что он мне нужен.
— Людям свойственно менять свое мнение.
— Я рехнулась? — устало спросила, разглядывая красочный пейзаж перед собой. Страха высоты больше не было.
Странно.
— Нет, но можешь, йой.
— Восторг, — прокомментировала я его ответ, а после посмотрела на тропу, ведущую к домику Сшивы.
Вздрогнула, чувствуя, как к горлу подкатывает ужас.
Марко, перехватив меня поудобнее, направился вниз по тропе, удаляясь от этого места быстрым шагом.
Притихнув на его руках, не высказала и слова против. Один хрен, ноги все еще не чувствую.
— Не знаю почему, но я хочу отсюда свалить как можно скорее, — прошептала, вцепившись в рубашку Феникса. — И больше никогда не возвращаться.
Что-то во мне решительно изменилось. Сломалось. Но что — я пока еще не знаю. Но это не пугало, совсем нет.
Меня бросало в дрожь от… всего, что связано с горой. И чем дальше я отсюда, тем, кажется, спокойнее мне будет.
— Уйдем через неделю, йой. Моби Дик будет возвращаться тем же маршрутом, и мы вернемся домой.
— Не помню, чтобы говорила, что Моби Дик — мой дом, — нахмурилась.
Феникс внезапно остановился. Дернулся как-то странно, после чего уверенно заявил.
— Ты разговариваешь во сне.
— Мда? Не помню за собой такого.
Вместо воспоминаний пустота.
Какая нелепая попытка в ложь.
Даже если ты хорошо умеешь врать, Марко Феникс, недоговаривать и молчать у тебя получается гораздо лучше.