Сан Фалдо — отвратительный город.
Он пахнет ванилью, корицей и другими ароматами. От него приторно несет духами.
Сан Фалдо — элитная шлюха, и понимание этого факта слишком яркое, когда жадные руки скользят по телу, чужое дыхание обжигает кожу шеи.
— А ты красотка.
— Да, я в курсе.
Мерзко.
Сан Фалдо — город слепцов, так как никто не замечает испачканное чужой кровью платье и испуганного неудачливого насильника с пропоротым пузом, воющего на одной ноте.
Розочкой от бутылки элитного вина получить удар должно быть больно.
Вино жаль.
Жизнь идиота — нет. А вот своя шкура мне дороже и вообще штучный, эксклюзивный экземпляр.
Такая жизнь.
Все заняты грохотом салюта, что рассыпается в небе вспышками красочных искр. Ох, да, салюты тут прекрасны и великолепны, они освещают небо каждую ночь, сливаясь с шумом идущих фестивалей, которые тут постоянно. За красочной мишурой очень удобно прятать мерзость и прятаться уродству этого невозможно жесткого мира.
— Ты долго, Юля, — голос коллеги, курящей на крыльце, у двери для персонала, недалеко от мусорных ящиков, заставляет меня растянуть накрашенные губы в улыбке. Россыпь страз, разбежавшихся по вискам, прикрывая некрасивые шрамы, чуть тянет кожу.
— Небольшие сложности.
— О, — хмыкает танцовщица. — К счастью, ты успела к своему выходу. Тебе бы поторопиться.
— У меня ма-аленькая проблема, — очередные фейерверки взрываются под отдаленный грохот музыки и гул людей. Более богатый район продолжал веселиться, в то время как более «темная» часть города вела себя поскромнее.
— Это какая?
Усмехнувшись, покрутилась вокруг своей оси, расправив руки в стороны, демонстрируя прилипшее к коже платье в районе бока, поблескивающее темной зловещей влагой.
— Вино или кровь? — деловито спрашивает Адель.
— Какая разница? — хмыкаю. — В любом случае явно залетный, раз решил меня в переулке зажать.
— Это ты верно говоришь, — Адель хищно улыбается. — Госпожа Джульетта не прощает, когда кто-то трогает нас. Особенно из нашего клуба. Правила созданы для всех.
Правила, созданные женщиной, которая чертила их своей и чужой кровью.
Джульетта этого мира писала гораздо более трагичную историю своей жизни. Шекспир отдыхает. Рыжеволосая красавица пала жертвой насилия будучи стриптизершей. Причем жертвой группового изнасилования около пятнадцати лет назад. После чего эта женщина исчезла лет на пять, чтобы потом буквально за год загнать под свой каблук весь Сан Фалдо.
Мы встретились с ней в тот вечер моего безрассудного пьянства. Рыжеволосая роковая женщина смотрела на меня жестоким взглядом дьявольских синих глаз.
Но провести параллели между ней и Адольфом я смогла очень быстро.
Они были и похожи, и не похожи друг на друга одновременно.
Что ж, мне везло на разные истории и интересные встречи.
Госпожа Джульетта, та, что держала в своих тонких изящных пальцах весь остров, ласково улыбалась, подавая мне ладонь, затянутую в перчатку, после того как перехватила меня, предлагая покровительство, с насмешкой оглядывая мои волосы. Точнее парик.
«Твои движения очень красивы. Боевые искусства или танцы?» — колкий взгляд женщины пробирал до мурашек, но только лишь в первую секунду.
«Корабельная качка», — хмыкнула ей в ответ.
Кто же знал, что, танцующей походкой уходя прочь от непрошенного ухажера, я налечу на хозяйку клуба и получу от нее немного симпатии и личное предложение попробовать прийти на отбор новых танцовщиц в ее клуб.
Она улыбалась, а я широко скалилась безумной Элис в ответ.
И развлекалась за чужой счет. Мы обе развлекались.
Я ей была интересна ровно пять минут.
Ну и слава Морскому Дьяволу.
Адо я, естественно, ничего не говорила по поводу встречи с его… предполагаю, биологической матерью. Ну нахер влезать в семейные разборки.
Особенно в мафиозные.
К тому же подозреваю, что родичи друг другу будут не рады.
А насчет того, почему Марко Феникс забрал именно чахоточного Адольфа с улицы, у меня появились очень даже интересные мысли, которые озвучивать я не собиралась.
Ну нет уж.
Вот он — главный герой. Имя, родня, учителя и даже компашка, в которой он рос. Пугающий пацан.
А ведь ничего еще не сделал, а мне уже страшно весело от того, как он может сыграть на будущем поле.
Если выживет.
— На замену у тебя ничего нет, естественно? — голос Адель заставляет меня выплыть из своих мыслей, которые лениво бродят в голове.
Удивительно доброжелательная девушка, в отличие от своих коллег, представляющих из себя серпентарий.
— Одолжишь?
— Чего тебе одолжить? — ворчит Адель, придирчиво осматривая испорченное платье с глубоким декольте чуть ли не до пупа. Кровавые разводы на белой коже живота весьма живописны. — Ты миниатюрная, дохлая, где тебе искать замену-то?
Именно из-за этой миниатюрности и немного шальной безбашенности меня и взяли.
Задумчиво оттянув ткань, прилипшую к животу, кусала густо накрашенную губу.
Была у меня одна забавная идея…
— Мне нужен медицинский халат.
— О, — Адель покосилась на меня с интересом. — А…?
— Можно еще стетоскоп для полноты образа.
Адель, прикрыв глаза, выдохнула в мою сторону дым и кивнула.
Привыкли уже, что у меня все не слава богу. И что при всем при этом мое «оно само» в случае постороннего вмешательства и помощи на этой стезе заканчивается плохо для всех, но для меня почему-то в меньшей степени.
Будто заговоренная.
— Найдем.
— Ты чудо, Адель.
— А ты ебанутая.
— Я сумасшедшая, — хмыкнула, выкидывая бычок от сигареты. — И быть сумасшедшей сукой по ночам в этом заведении — моя работа.
Кто бы знал, как у мужиков встает на сумасшедших стерв. Фетишисты. И почти поголовно извращенцы.
Или просто я конченая?
Зато зарплата на уровне. И «чаевые» очень даже.
И выход для эмоций тоже неплохой.
Благо я работала по сменам и вне графика меня никогда не трогали. Аргумент в качестве смертельно больного ребенка, моего «сына», чью болезнь я, естественно, не разглашала, позволял спокойно применять навыки, которым меня научили на корабле Белоусов.
Сказал бы кто-нибудь, что жизнь на Моби Дике вполне себе была шикарной, три месяца назад, посмеялась бы. А сейчас скучаю.
Впрочем, спасибо девочкам. Сколько личностей, столько возможностей перенять их черты и стили.
<center>***</center>
<i>— Мужчины — это животные, Улик. Они разные, по силе, по внешности, по предпочтениям, но… они животные. И в глубине своей души они мечтают обладать тем, что для них недоступно. Поверь мне, никакой танец для кого-то и ради кого-то не зацепит, как бы зацепил танец для самой себя, — Дара выдала жесткую улыбку, задумчиво смотря в сторону других девушек. — Эгоизм никого не оставляет равнодушным. Женщина, наслаждающая собой, своей свободой, не покоренная никем… такая доступная и одновременно никому не принадлежавшая, цепляет больше всех.
— Ну, кому-то нравятся послушные.
Дара рассмеялась заразительно и весело.
— О, да, нравятся. Но одержимы они другими, — грусть мелькнула в ее взгляде. — Хотя есть исключения. Редкие очень, но таких запоминаешь сразу. Те мужчины, что одержимы только одной женщиной.
Растирая ногу, тяжело вздохнула.
Это ж какой надо быть женщиной, чтобы сэр Виста был верен ей до гроба? Что даже такая, как Дара, отступает в сторону и уважает ее?</i>
— Если бы не запрет и вообще закон неприкосновенности, тебя бы изнасиловали уже давно, — хмыкает Адель, откидывая свои черные кудри себе за спину.
— Но, к счастью, на этом острове заправляет госпожа Джульетта.
— Ты даже представить не можешь, сколько к ней приходит предложений о твоей покупке и сколько за тебя готовы заплатить.
Хмыкнув, поправила чулки и благодарно кивнула, приняв из ее рук протянутую мне помаду, собираясь поправить макияж.
— Почему же? Могу. Та, что меня учила так танцевать, стоила целое королевство, — хмыкнула, поправив воротник медицинского халата. — Да и если так подумать, госпожа Джульетта прекрасно понимает, что получит с меня больше, если я буду выступать хотя бы на общей сцене.
Быть сумасшедшей и абсолютно непредсказуемой сукой, которой нечего терять, в глазах других иногда просто чудовищно полезно. Потому что тебя, оказывается, начинают слушать.
Спасибо тебе, Дара, за науку быть богиней даже на самом дне. И вечная благодарность всем тем, кто отбил у меня страх.
— Она была такой же сумасшедшей, как и ты?
Чуть закусив губу, полюбовалась собой в зеркале.
— Может быть.
Все влюбленные люди безумны. Как и отчаявшиеся.
Танцевать так, будто это все, что тебе осталось. Выплескивать все чувства и эмоции, но четко контролировать разум.
— Твой выход скоро, — в гримерку ввалились другие девочки. — Ты уж постарайся сегодня, там важные гости.
Дым вился по сцене, музыка, довольно спокойная для начала, лилась по специально затемненному залу.
Усевшись на стул, закинула ногу на ногу. Придержала бокал, наливая вино буквально вслепую. Пригубила алкоголь, и свет на сцене стал ярче.
Ну давай, Уль.
Зажжем.
Выкуренный перед этим кальянчик с интересными добавками в гримерке и так раскрепостил мою окончательно потерявшую стыд натуру, и сцена-подиум стала на какое-то время в моей власти.
Бокал красного, немного прекрасного…
Руками не трогать, господа и дамы.
Вино осталось стоять на стуле позади.
Один прогиб и я погиб, да?
Шумно.
Душно.
Надымлено.
На меня начали обращать внимание.
Когда пришла в этот клуб впервые, то испытала стеснение. На краткий миг, так как потом смущение пропало вместе с пониманием, что это мне точно не поможет легально заработать денег. Заниматься же самым настоящим разбоем, стреляя в жертв из-за угла, было как минимум глупо.
Стеснение… здесь неприлично. Хорошим и правильным девочкам тут места не было. А я давно уже для себя уяснила, что хорошей быть перестала задолго до всего здесь происходящего.
Пару коктейлей, проведенных в наблюдении за другими. Вдох-выдох, мнимое спокойствие. Немного раскрепоститься, натянуть откровенный наряд и выйти к шесту. Ничего особенного вроде бы? На практике все куда сложнее. Потому что даже шест показался на мгновение мучительно грязным и омерзительным.
На словах все просто. При обучении все кажется легче. Да даже при всей своей команде бы станцевать не постеснялась, а тут…
Чрезвычайно острое ощущение беспомощности. Мерзко.
Первый танец перед толпой алчущих — как потеря девственности. Хотя там все же было проще, хотя дикое волнение чем-то похоже.
Тогда впервые я чувствовала на себе, казалось, миллион развратных взглядов, руки так и тянулись потрогать, коснуться. И пусть правилами запрещено, но обозначить касание никто бы не постеснялся. Как и отпускать пошлые словечки в мой адрес. Убирать их потные ладони нельзя. Послать тоже не получится. И единственный выход — музыка и танец как спасение, побег из этой реальности в другую.
Тот еще смех — сбежать от всего этого вверх по пилону.
И в какой-то момент словить ощущение… начинаешь слушать ритм музыки.
На вдохе и на выдохе. На каждом движении, сокращении мышц, каждой своей клеткой. Слушаешь свое тело, дыхание, сердцебиение, что готово раскрошить ребра не в силах успокоиться и настроиться на спокойный ровный ритм.
Начало почти всегда с плавных движений. Заигрывание. Призыв. Замануха чистой воды для всех тех, кто рад обмануться.
Касаешься своего тела сама, не подпуская пока никого. Ищешь то самое ощущение, ускользающее, но желанное. Ловишь его. Этот кайф, спасительный и возбуждающий. Адреналин, пойманный сетью из натянутых нервов, клеткой острых ощущений.
Здесь и сейчас я — Богиня, а все остальные просто… рабы.
Как бы ни думали иначе.
Музыка оглушает, но это уже и не так важно. Ноги предательски дрожат из-за высоких каблуков и чуть-чуть из-за переизбытка переполняющих все тело от макушки до пят эмоций.
И страшно, и стыдно, и нетерпение, и желание начать и поскорее закончить.
И почти всегда — сбежать.
Танец… главное поймать этот момент. Иначе сорвешься. Проиграешь. Окунешься обратно в реальность и сломаешься, а этого делать нельзя. Падать больно, а мне нужно летать через эту чертову боль. Порхать до последнего.
Есть только я.
Танцем люди могут выразить чувства, эмоции. Могут заигрывать, заманивая и очаровывая, после игриво оттолкнуть.
Стриптиз, как оказалось, несмотря на все то, что его окружает, очень чувственный танец. Он нежный и страстный одновременно, он будоражит кровь не только тем, кто смотрит, но и тем, кто танцует. Он вызывает восторг. Восхищение прекрасным и хрупким телом, элегантно обвивающим пилон. В какой-то момент реальность размывается и иногда кажется, что шест и танцовщица с ним одно целое. Такая вот иллюзия единства.
Иногда приходит страх. Он посещает, врывается в мозг на самой верхушке эмоций и пилона. Страх сорваться и пугает, и разводит на слабо. Адреналин в крови кипит, и эти эмоции становятся мучительно необходимы, чтобы даже в этом искаженном месте, полном греховными делами, вырабатывать счастье. Ведь именно из-за него становится весело, просыпается азарт, из-за сильных резких движений можно гораздо терпеливее сносить боль под ребрами, и это, право слово, почти мазохизм. Извращение чистой воды.
А боль тем временем может быть настолько сильная, что невозможно двигаться, но через «не могу» и «не хочу» появляется отвратительное слово, из-за которого большинство из людей и живет.
«Надо».
Надо — ведь это твоя работа — развлекать гостей.
Много народу, душно, шумно, ярко. Дым забивается в легкие и глотку при каждом вдохе до невозможности дышать. В носу сухо и будто обжигает горячим воздухом, а люди… Звери в их обличье видят только красивую картинку. Но, подобно тебе, эту кривую реальность они тоже не хотят замечать.
Иногда кажется, что еще немного и ты потеряешь сознание. Но до спуска с пилона время пока не пришло, тебе нужно как-то выкручиваться. И здесь молниеносно включается фантазия и импровизация. Сто раз проклятые движения не должны повторяться. И когда тебе совсем плохо и хочется блевать, одурманенная дымом, приливом крови к голове и нагрузкой на тело, стоишь на месте и двигаешься всем телом, вырисовывая красивые линии своими бедрами. Гладишь талию ладонями, касаешься груди и шеи. Когда совсем все плохо и перед глазами темнеет, встаешь на колени или даже на четвереньки.
Унизительно, но по-другому никак. Так себе ощущения.
Пришедшие смотреть на тебя видят только тело, игрушку на одну ночь. Вещь. Им ничего не стоит предложить тебе секс за деньги в туалете клуба, а если откажешься, то будут предлагать сумму больше.
Ведь для них все в этом мире имеет цену. И ты тоже — главное подобрать число.
Мерзость.
А ненавидеть мужчин, оказывается, легко. Да и вообще людей. И доброй да кроткой быть больше не получается. Хотя нет, получается. Только лишь затем, чтобы пользоваться ими в своих целях. Сменить кукловода на марионетку. Ведь они, как и говорила Дара, — животные.
Нет лучшей школы изучения мужской психологии, чем оказаться в подобном месте и в такой вот роли.
Неудивительно, что встреченные мной женщины, прошедшие через подобное, очень четко видели человека, буквально изучали с первого взгляда, а позже… сами навешивали ценник.
Сколько готовы заплатить.
За сколько готовы продаться.
Простая и такая жестокая арифметика.
Первая пуговица, вторая… чей-то разочарованный возглас.
Ох, мальчики.
В первый раз всегда страшно. А после это превращается в рутину. И наверное, самое страшное для кого-то — привыкнуть воспринимать происходящее за нормальный ход вещей и событий.
Вот только пережив подобное, смотреть на этих вот «хороших девочек», кроме как с насмешкой, и не получится.
Мир куда более жесток и грязен. Счастливые же люди те, кто живет в неведении. Но, смотря на них, не хочется возвращаться. Выискивать в себе наивную дуру, верящую в добро и свет.
Лучше горькая правда, чем сладкая, приторная ложь.
Хотя кому как, кому как…
<i>«Танцуй так, будто хочешь сама себя. Наслаждайся этим»,</i> — шепчет на ухо сквозь музыку голос Дары. — <i>«Теряй голову, чувствуй свободу, упивайся. Пусть смотрят и понимают, что не принадлежишь никому, кроме себя самой. Не для них, для себя».</i>
— Воу! — чей-то свист, словно собаке.
— Твою ж мать, — задушенный восхищенный сип, что привлек внимание, почти вызвал смешок, и, повернув голову в ту сторону, прищурилась, расплываясь в улыбке, замечая у края сцены рыжего парня, что как раз и смотрел на меня взглядом, полным жажды.
— Она прекрасна!
— Пенгвин, заткнись! Я первый это сказал!
— Я влюблен, Шачи!
— Утри слюни! Мне кажется, она несовершеннолетняя!
— Глаза разуй! Ей точно больше, чем кажется!
Шачи. Пенгвин.
Твою мать… Пираты Сердца?
Глаза метнулись чуть в сторону, и я пересеклась взглядом с Трафальгаром, мать его за ногу, Ло…
Пират расслабленно сидел у края сцены с полуулыбкой на губах, явно наслаждаясь зрелищем. Меч лежал на его плече. Татуированными пальцами он придерживал бокал.
Хирург Смерти?
Мысли, четкие, яркие, мелькнули в моей голове сквозь безбашенную веселость, меняя направление ветра в этом представлении.
Все или ничего?
Безумие вырвалось из-под контроля.
Вниз так, что видна грудь, пусть маленькая, но из-за закрывающего ее халата только еще более манящая, глаза в глаза на одном уровне.
Эй, пират, тебе нельзя меня трогать, а мне можно!
Звуки отошли на задний план.
— Капитан! — простонал его подчиненный, разочарованный до глубины души.
Пальцами провела по чужому плечу, чувствуя, как он тут же насторожился, будто шерсть вздыбил, и, не удержавшись, коротко хохотнула.
У пирата с жуткими внимательными глазами очень выразительный прищур. Красивый мужчина, ничего не скажешь, с чуть небрежной бородкой, весьма гармоничными чертами лица. В узнаваемой толстовке. Черные растрепанные волосы выглядывали из-под пятнистой шапки.
Кем бы ни был этот проклятый клан «Д», а в Трафальгаре Ло, в его глазах, казалось совсем не похожих, было что-то знакомое.
Неспокойное, как в глазах Портгаса Д. Эйса.
Серые, стальные, сейчас потемневшие, опасно обжигающие.
Ритм дернул меня всем телом назад. Еще одна пуговица покинула петлю, по паркету проскользить, подняться. Следующая пуговица.
Игра, забава, короткое увлечение.
Шоу должно продолжаться.
Раскрыться, показав лиф, наигранно смутиться, вновь закрыться, чтобы потом сорвать с себя проклятый халат медсестры, оголяя узкую спину.
Худая, миниатюрная фигура крошки-лоли просто притягивала к себе извращенцев.
Ладонями по груди, ребрам, бокам…
Прогиб в позвоночнике, тряхнуть растрепанными волосами, улыбаться, растягивая губы на распаленном лице.
В зале буквально витал дух похоти и желания.
Надо довести до конца.
Сегодня отрываемся по полной.
<center>***</center>
Я ворвалась в гримерку, падая на стул напротив зеркала.
С медсестрой я переборщила… Особенно сегодня.
Трафальгар Ло в Сан Фалдо. Сейчас сидит там, в зале, и я только что ему стриптиз станцевала.
Истерический смешок прозвучал внезапно даже для меня. Дернувшись, тут же сосредоточилась на своем отражении в зеркале.
Свое я на сегодня оттанцевала. Пора снимать штукатурку да и вообще маску на вечер. А то я заигралась. Особенно рисуя на плече у Ло букву «Д» с определенным таким намеком. Он должен клюнуть.
Чудо-фрукт и врач…
У меня там ребенок умирает. У меня есть чем заплатить.
Услуга за услугу.
В конце концов, шлюхой мне быть не впервой. И давать ебать другим мозги и психику тоже не привыкать, что касаемо истории, канона и мира… Поздно. Ломать — так все и сразу.
Мне есть чем заплатить тебе, Трафальгар Ло.
— Ты ебанутая! — Адель ворвалась в гримерку. — Тебя требуют на повтор!
— Я домой.
— Юля!
Вдох — выдох.
— Меня сын ждет, — обернулась, демонстрируя наполовину чистое лицо. — Завтра выйду.
— Но!..
— Жить надо по трудовому договору, — хмыкнула, продолжая смывать макияж. — На сегодня любителям маленьких девочек придется обойтись дрочкой или шлюхами. Впрочем, как и всегда. Да и за переработку мне не доплачивают.
Мне нужно встретиться с Трафальгаром Ло.
А самой простой способ пригласить на личную встречу - заказать приват. Все знают, что я такое не принимаю. Но вот если соглашусь…
Он парень неглупый.
Завтра выйду вне графика.
<center>***</center>
<i>Белый молочный туман и огромные крылья Феникса. Огненные всполохи чаровали золотистыми искрами, и от них тянуло теплом. Хотя, казалось бы, Пламя Феникса не греет.
Меня кутали в крылатых объятьях и устало вздыхали над ухом. Не видя лица, но ощущая спиной чужую татуированную грудь, не спешила оборачиваться. Предпочитала пялиться в молочно-белый туман и рассматривать сгиб на суставах крыльев.
— Так и будешь молчать, йой?
— Могу послать, — безразлично отвечаю на вопрос. — Хотя у меня есть идея получше.
В бредовый сон меня почему-то затянуло в том виде, в котором я ложилась. Привычка спать с револьверами прижилась подозрительно быстро, а потому движение было чересчур легким.
Как и скользнувший палец для взведения курка.
Этот галлюциногенный Марко на звук легко узнаваемого щелчка хмыкнул куда-то в макушку.
— Выстрелишь?
— Убью.
— Даже так, — движение, и чужой колючий подбородок уперся в макушку. Пламя стекло, обращаясь из крыльев в человеческие руки. Большие, они заключили в кольцо. — А кишка не тонка, Сычик?
Движение резкое, рука не вздрагивает, когда дуло пистолета упирается во впадину чужого подбородка, а пальцы почти мажут по кадыку.
— С каких пор ты стал меня птицей величать? — бесцветные глаза смотрят сверху вниз.
Его руки скользят по спине. Пока в какой-то момент ладонь не зарывается в волосы на затылке, чуть оттягивая голову назад.
— На птицу ты не тянешь. Потому и сыч. Всего лишь птаха, йой.
— Птахой своего зубастого мальца звать будешь. Замечательная смена вырастет. Если не помрет.
— Злишься, — хмыкает и склоняется ниже, отчего отросшая ананасовая прическа блондинистыми прядями падает на его глаза. — Понимаю. Заслуженно.
Грубые ладони обхватывают лицо, большие пальцы скользят по почти рассосавшимся шрамам на висках, убирая отросшие волосы. В чужих глазах сожаление.
И это вызывает злость.
— Ты ублюдок.
— Я знаю.
— А еще ваша хваленая командная верность — полный отстой, — дергаю головой. — Но спасибо за урок, Марко.
— Улик, — отвернуться мне не дают. — Просто не твори херню. Не лезь на рожон, йой. И возвращайся домой.
Короткий смешок и прямой взгляд в чужие глаза.
— Иди нахер, Марко. В конце концов, ты уже сдох, я всего лишь вижу бредовые сны, где ты выступаешь в роли моего здравого смысла. Но знаешь что? Пацан будет жить, из-за меня ведь вляпался. Но на этом идет ваша кодла в пешее эротическое.
— Не дури, сумасшедшая, йой.
— Ты сам мне советовал рехнуться. А с ебанутых спросу нет.
Я нажала на курок.
</i>
Чтобы спустя мгновение распахнуть глаза и уставиться в потолок, заслышав, как бьется что-то стеклянное. Оу…
В коридоре послышался топот ног и появился заспанный Адольф, с револьверами наперевес и нехорошим видком полутрупа.
— Какого хрена?!
— Дивный сон, — хрипло выдохнула, вскидывая револьвер вверх. Красочно, не отнять и не прибавить. И ведь целилась-то реально несуществующему глюку, судя по руке, именно туда, куда снилось. И даже положение лежа не смутило.
Повертев оружие, положила на прикроватную тумбу, спустив ноги на пол, садясь на кровати.
Адо окинул меня мрачным взглядом.
— В следующий раз не промахивайся, — едко выдало дитятко.
— Обязательно, сынок, — хмыкнула.
— Быть сиротой не так уж и плохо, как кажется, — цыкнул в ответ «сынок» и, осмотрев жертву, в которую влетела пуля, вздохнул. — Окну пиздец.
Стеклу уж точно. Придется менять.
— Решаемо.
— Ну конечно.
Злобный маленький птах.
— Сколько времени?
— Если не поторопишься, опоздаешь, — уже уходя, буркнул подросток.
Милаха.