У Росинанта Донкихота не было смысла жизни. Никто не знал, что за неуклюжим и нелепым видом сначала кадета, потом рядового, а по итогу офицера Морского Дозора прятался совсем другой человек.
Росинант Донкихот, пожалуй, любил в этой жизни три вещи. Сигареты, одиночество и тишину. Для счастья ему, казалось, больше ничего и не надо, только одиночество в тишине и сигареты, которыми — иной раз складывалось впечатление — он заменял себе и еду, и воду.
Больше молчать — внимательнее слушать, делать выводы, анализировать и «прокуривать» мысли в своей голове, складывая в большинстве своем в невеселые картины мира, — это было его хобби, работой и рутиной.
И от такой собачьей жизни хотелось взять пистолет и застрелиться.
Росинанту двадцать один год, и его жизнь — полное дерьмо, из которого он безуспешно пытается выбраться уже более десяти лет. Хотя если подумать — тринадцать, если округлить — почти пятнадцать.
Стаскивая с себя форменную рубашку и надевая гражданскую одежду, Росинант, бесшумно и незаметно для человека его роста, исчезает из виду своих товарищей и уходит в город. Их корабль потрепало штормом, и капитан объявил остановку на три дня. Так как сам Росинант был лишь попутчиком, что направлялся в главное отделение Морского Дозора в Норд Блю, к тому же выше по званию и вне юрисдикции капитана корабля, на котором плыл, то он решил воспользоваться моментом и немного проветрить голову и мысли.
Небольшой островок Норд Блю встретил привычной суетой обывателей, и Росинант, ведомый паршивым настроением и затяжным стрессом с потребностью немного расслабиться, решил зайти в местный бар. Немного выпивки не помешает. Только вот «немного» превратилось в «бармен, повтори», и вот, уже абсолютно пьяный, он сидел и курил сигарету за сигаретой, думая, как ему в очередной раз вылезти из той задницы, куда его опять загнала жизнь, с минимальными потерями.
Пепельницу переполняли окурки, пьяную голову — мысли, а сердце — ворох противных, никак не желающих успокаиваться чувств.
Росинант не умел пить, о чем прекрасно знал, но сейчас, смотря в бокал с алкоголем, желал окунуться в пьяный угар с головой.
Он слишком сильно устал. В свои двадцать один он слишком сильно устал от этой жизни.
И в какой момент его жизнь свернула не туда? Когда отец решил стать обычным человеком? Или когда их семью начали загонять, как зверей, опьяневшие от вида крови и чужой слабости люди? В момент, когда старший брат, вредный, капризный, но любимый, слетел с катушек и, застрелив отца на глазах Росинанта, измазавшись в крови и заливаясь слезами, еле отпилил тупым ножом отцовскую голову и со словами «не бойся, Роси, я все сделаю, только подожди» отправился на Мариджоа?
А может, в тот момент, когда напуганный Росинант, умирающий от голода и простуды, не выдержав ужас происходящего, убежал куда глаза глядят и наткнулся на Сенгоку?
Росинант прокручивает эти бесконечные вопросы в своей голове уже в который раз. Но четкого ответа на главный вопрос «когда, почему и за какие грехи» найти не может.
Росинанту двадцать один год, он профессиональный шпион и диверсант, вышколенный у лучших мастеров Морского Дозора. Он верная цепная шавка на службе Мирового Правительства. И он прекрасно это понимает, прекрасно осознает, но сорвать с себя поганый ошейник и уйти не может.
Потому что его в покое не оставят. Никогда и ни за что. Потому что он Донкихот. Потому что он кровью повязан с Мировой Знатью и порождением Ада по имени Донкихот Дофламинго.
Когда в очередной раз кураторы, ведущие операцию и инструктирующие, подготавливающие Росинанта к миссии по захвату восходящей звезды подпольного мира, рассказывали ему о том, какие ужасные и чудовищные дела творит его брат, ему хотелось смеяться.
Не им рассказывать ему о Доффи и о том, насколько жестоким и решительным может тот быть.
Росинант устал. Устал от длящейся подготовки, от давящего приказа, пришедшего сверху, от постоянного подозрения, что он вот-вот взбрыкнет. Ожидания, что он не захочет идти против брата и…
Он и не хотел. Не желал. Он нахлебался чужой крови, измазался от макушки до пяток в грязных делах, что ему поручали, все туже затягивая ошейник. Но он никогда не ожидал, что именно ему поручат миссию шпионажа за собственным братом, где между строк скользил зыбкой, опасной змейкой приказ — убить, когда дадут отмашку. Подобраться как можно ближе и совершить благое дело.
В благие дела он уже давно не верил.
А против приказа пойти не мог. Выбора не было. И даже Сенгоку, которому Росинант был благодарен за многое, не смог ему помочь. Потому что младший брат чудовища, давно потерянный и внезапно обнаружившийся, — лучший кандидат в шпионы и убийцы.
Но не хотел. Не желал. Скорее наоборот — иногда хотелось, как в детстве, прийти, покаяться и спрятаться под одеялом брата от ночных монстров, позже — кошмаров наяву.
Но если не его, пошлют другого. Вот только другой убьет, а у него рука не поднимется. Сам сдохнет скорее, чем прострелит брату голову. И не в слабости и доброте дело, просто так будет проще, правильней. У Доффи впереди будущее, у Роси, вечного балласта, будущего нет.
У Росинанта Донкихота не было цели в жизни. Была лишь мечта. Стать никем. Стать просто Роси, не связанным прошлым, ненавистью, кровью, дозором. Быть свободным. Чтобы никому не было до него дела и он сам мог делать все, что пожелает.
***
— Ну и что ты забыл в нашем саду? — голос детский, звонкий, хмурые золотистые бровки, беспорядочно торчащая в разные стороны на макушке выгоревшая копна волос и пластырь на левой щеке.
И глаза. Большие. Синие-синие — таких глаз Росинант никогда не видал. В сочетании с золотом волос, под залитым солнцем деревом и с изумрудными зайчиками, разбегающимися сквозь листву, она казалась неземным созданием.
Если бы не пластырь на щеке, хмурый, знакомый до дрожи прищур и интонации в голосе.
Росинант Донкихот никогда не умел пить, да и не увлекался особо, но… видимо, допился до состояния, которое можно было назвать не чем иным, как «белая горячка».
Тем временем галлюцинация не спешила пропадать, а лишь, хмурясь еще сильнее, поджимая губы, ткнула сорванным сочным стебельком травы ему в щеку. Опять.
Росинант дернул рукой, пальцами хватая за стебель, вызывая у галлюцинации испуганный визг и прыжок в сторону.
Голову простреливает болью, когда Росинант резко садится на землю и смотрит на ребенка.
— Кто ты? — хрипло выдыхает он, чувствуя, как медленно сходит с ума.
— Ты? Ты — дурак!
— А…
— А я — Люц!
— Люц?
— Да. Люцифер! Красивое имя, правда? Мама назвала меня в честь короля демонов, представляешь?
— Еще как… — выдыхает он.
Маленький ребенок с фамильной внешностью и чертами главной ветви клана Донкихот белозубо улыбается и щурит синие-синие глаза.
Росинант уверен, что он не спит и ему не кажется. Но легче от этого не становится ни разу. Но все же. Какова вероятность, что на захолустном острове в Норд Блю окажется… кто?
Дитятко Дофламинго или его?
Росинант в себе не сомневался, неучтенных отпрысков у него не было. Насчет Доффи он тоже был уверен… до сего момента.
И все же. Дофламинго, в отличие от своего младшего брата, явно не просиживал штаны в учебке и не имел ограничений по времени и возможностям. К тому же он был старше его на два года и вполне мог заделать ребенка. Вопрос в другом. Знал ли он о нем или нет?
Тем временем ребенок внимательно изучал незнакомца, и в светловолосой голове складывались лишь богу известные цепочки детской логики.
— Так что ты тут делаешь?
— Я? — судорожный поиск ответа. — Хотел увидеться с одним своим старым другом.
— С моей мамой?
Элитный шпион и диверсант морского дозора попытался взять себя в руки и не спугнуть ребенка. Верны его догадки, или это просто слишком сильно похожий на них двоих, Донкихотов, ребенок, покажет время. Но пугать пока что нельзя.
— Да. С твоей мамой, — Росинант дружелюбно улыбнулся.
Зря.
— Так ты мой папа?
И поперхнулся, схватившись за горло.
— Н-нет.
— Да? — девочка до дрожи знакомо протянула эту треклятую букву «а». — Жаль.
Последующие события вызывали у Росинанта то недоумение, то желание схватиться за голову. Странная, но без сомнений красивая девушка с мечом, до ужаса знакомое выражение лица на детском личике. Но вместо страха и желания придушить пока маленькое чудовище Росинант едва сдерживает порыв сам вытереть слезы с детских щек и напоить ревущее маленькое чудище сладким чаем, подсовывая печенье из корзинки, что стоит на столе.
Росинант предпочитает не вспоминать прошлое, но иногда оно само врывалось, снося барьеры на сердце и памяти.
Маленькой Донкихот Розалин было бы сейчас около четырнадцати вроде? Было бы, если бы она родилась.
Тогда Росинант несильно понимал, что произошло. Слишком был мал, чтобы связать болезнь матери и фразу «Рози сейчас далеко-далеко, Роси. Ей там… лучше».
Доффи — связал. И пусть этот на тот момент малолетний Дьявол постоянно недовольно пыхтел, говоря, что не нужна ему еще одна головная боль, Росинанту казалось, что это была одна из главных причин взять пистолет и убить родного отца, обвинив его во всех грехах.
Самое идиотское — девушка по имени Александра не знала, от кого родила ребенка, но знала, кто такой Донкихот Дофламиго.
Боже, как это было абсурдно. Но предложение проверить родство нашло отклик в его душе. Правда, с этим пришел и страх. Он все сомневался и колебался. Да, Люц внешне и по характеру похожа, но вдруг?
— Лучшее, что ты можешь сделать, это забыть про нас и дорогу сюда.
В душе у Росинанта от этих слов буря, но головой он понимает — это действительно лучшее решение. Пройдет совсем немного времени, как он отправится убивать отца своей племянницы.
И никто не даст гарантий, что все случится не так, как предположила Александра.
— И что ты будешь делать с этим знанием, а, дозорный? — ощерилась Сашка. — Мне тюрьму за связь с пиратом обеспечишь, а Люц — поводок на шею?
Сенгоку мог бы помочь. А мог и не помочь. Слишком сильно тревожил Дофламинго верхушку. А еще он был невероятно живуч. Чем сам Росинант похвастаться не мог.
Поздно ночью он, используя способности своего дьявольского фрукта, бесшумно проник на территорию дома маленькой семьи. И сквозь неплотные занавески на окнах наблюдал, как Александра быстро складывает вещи в сумки, стараясь не шуметь и не разбудить дочь.
Собралась бежать. Что ж, не самое плохое решение, но…
Щелчком пальцев Росинант наложил на комнату племянницы полог тишины, чтобы ее сон не знал тревог. Ближе к рассвету бесшумно пробрался в чужой, уже спящий дом. Снял с расчески темные волосы, поджав недовольно губы из-за того, что этого хватит на изготовление вив-карты в самый притык.
Раскинув в разные стороны маленькие ручки и ножки в синяках и царапинах, свойственных обычным непоседливым детям, Люцифер спала мертвым сном, вызывая у Росинанта улыбку. Аккуратно срезая пучок детских волос, он на мгновение замирает, когда девочка, недовольно сопя, переворачивается на другой бок.
С бледнеющим небом на восходе он покидает чужой дом.
Ему надо многое сделать.