Если бы Эймонда спросили, то он никогда бы не сознался в том, что ссоры в самом деле ему даже нравились. Точнее сказать, примирение которое за ними следовало, особенно когда виноватым оказывался не он. Эймонд видел, что Рейлла истинно испугалась того, что в скорый миг их мирному браку придёт конец и свои опасения и благодарность за то, что этого не случилось она охотно продемонстрировала в покоях.

      Не спуская с себя платье, оставляя супруга почти одетым, она стянула вниз мужские кюлоты и прильнула к паху. Её руки крепко обхватили мужскую плоть и принялись совершать поступательные движения, помогая языком и губами, глубоко принимая его твёрдое естество. Эймонд прихватил её за волосы, в блаженстве вскинул голову, смежив глаза. Его леди-жена научилась искусно обращаться с его достоинством и ни одна падшая женщина дома удовольствий (в котором он бывал лишь при содействии брата в ранней юности) не делала ничего лучше, чем делала его жена. Принц на миг отстранил Рейллу, дабы она, так же восседая перед ним, послушная и кроткая, посмотрела на него.

— Ты стоишь передо мной на коленях, в зелёном платье и ублажаешь ртом. Существует ли в мире зрелище более прекрасное, чем то, что предстаёт передо мной сейчас?

      Рейлла посчитала, что ответ не надобен в этот момент, позволяя на краткое мгновение оставаться в такой безучастной позе под его восхищённым вниманием, прежде чем продолжила, крепко впиваясь руками в его ягодицы, что задавали темп. Эймонд попутно стягивал с себя одежды, точно конскую сбрую, оставаясь почти нагим, не считая спущенных кюлот и сапогов. Обычно он не позволял себе оканчивать в рот леди-жены, полагая, что такие действия неподобающи для благородных леди. Когда он был готов кончить и желал её отстранить, она только крепче вжалась в его естество, почти захлёбываясь от резких толчков. Скоро он излился в неё, пригладил волосы, что растрепались под его рукой. Рейлла поцеловала его в живот, прежде чем поднялась и стала расшнуровывать корсет.

— Повернись, я сам.

      Эймонд выкинул сапоги и кюлоты вон, лишь подобрал с пола ножны и кинжалом срезал шнурки корсета.

— Зачем? — изумилась Рейлла. Эймонд уже срывал с неё рваную ткань, оставляя в неглиже.

— Нет нужды тебе более носить это платье.

— Отчего?

      Эймонд закинул леди-жену на плечо, крепко хлестнув по заду, и быстрым шагом достиг постели, укладывая её на свежие простыни.

— Это не твой цвет, верно?

— И какой же мой?

— Не чёрный и не зелёный. Нечто нейтральное. Может быть, голубой или розовый. Леди ведь любят розовый цвет.

      Эймонд избавил её от нижней сорочки, оставив обнажённым ещё вполне свежее, юное тело. Он сел перед ней, развёл её ноги и холодной рукой коснулся тёплого лона, влажного от возбуждения. Пальцы его легко заскользили по коже, медленно, одним, а затем вторым пальцем, углубляясь внутрь. Рейлла неосознанно раздвинула ноги пошире. Эймонд, медленно двигаясь внутри пальцами, сменил позу, касаясь поцелуями её живота, одной, а затем второй груди. Рейлла провела по его затылку рукой, нащупывая повязку и отбрасывая её в сторону.

      Эймонд провёл дорожку поцелуев от её груди до ключиц и языком прильнул к шее, вызвав громкий, бесстыдный стон.

— Эймонд, — хрипло шепнула Рейлла, зарывшись в его волосы. — Ты меня любишь?

— Отчего такие вопросы?

— Меня ты о таком часто спрашиваешь, но сам же не говорил никогда.

      Эймонд оторвался от её шеи и сблизившись с лицом, столь близко, что носы их соприкоснулись, ответил:

— Разве мужчине должно такое говорить?

— Отчего же нет?

      Эймонду казалось странным подобное объяснять. Что толку в красивых словах, которые остаются словами. Его не растили разнеженным, и сентиментальные повести были ему чужды. Он легко представлял Джейса Стронга в подобных сентиментах, но не себя самого.

— Я привык чувства подкреплять действиями и поступками. Так ли сильны слова любви, как мой клинок, который отсечёт голову любого подлеца посмеющего тебя обидеть?

— Таких ещё не встречалось.

— Никто и не посмеет, — смело ответил он, убирая пальцы и вместо них, примостившись меж её раздвинутых ног, легко входя внутрь. Он двинулся плавно, а затем, набирая темп, уже без должной нежности, которая им обоим в постели никогда и не нравилась, стал вбивать леди-жену в скрипящее ложе. С рваными, требовательными вздохами он ей ответил:

— Знаю, что это тебе нужно. Спрашиваешь… потому что хочешь потешить самолюбие.

— Как и… ты.

— Верно, — он натянул её волосы на кулак. Рейлла выгнулась и Эймонд, чуть приподняв её таз, двинулся рванее и быстрее, с громкими, чавкающими шлепками.

— Я люблю тебя, моя леди. Наверное, даже сильнее чем должно мне по натуре.

      Рейлла сбросила его с себя и надавив на плечи повалила навзничь. Она сама ввела его внутрь и повела быстро, опираясь руками на широкую, белую грудь Эймонда. Он закрыл глаза и предержая её за бёдра направил движения. Когда она окончила, слабо склонившись на его плечо, Эймонд скоро догнал её излившись внутрь.

      После она лежала так же на его плече и как бывало всегда, Эймонд оглаживал её плечи и волосы.

— Раз ты развела меня на сопливые откровения, хочешь ещё кое-что расскажу?

— Это может шокировать меня?

— Всё зависит от того, что ты от меня ожидаешь.

      Эймонд провёл носом по её волосам, прильнул губами к виску. Его руки неосознанно сжали её крепче, выдавая волнение, которое постигло его в час откровений.

— В день нашего знакомства, в день похорон твоей матери, когда я увидел тебя в том чёрном, на вид жутко неудобном платье и убранной за спину причёской, я не мог отвести от тебя глаз.

      Рейлла не смогла сдержать улыбки и попыталась приподняться, чтобы посмотреть ему в лицо, но Эймонд придержал её на месте.

— О нет, не смотри на меня. Это и так говорить странно.

— Так я тебе понравилась?

— А как ты могла не понравиться?! Держалась с выправкой бойца, пока сёстры скорбели. А ты знаешь, я не люблю слабых людей и это меня привлекло.

— Так значит, в момент когда я говорила с отцом о войне, ты не подслушивал?

— Конечно нет, какой мне был прок с ваших разговоров. Я ходил рядом, потому что не понимал, как мне к тебе подступиться. Мальчишкой же был и не знал, что должно делать.

— А потом король Визерис нас представил друг другу.

— И видят боги — это лучшее что он для меня сделал.

— А потом ты потерял из-за меня глаз.

— Не из-за тебя, а из-за племянников. Но ты увидела меня в ту ночь не в лучшем свете: плачущим и кричащим. Мне было стыдно, что я предстал таким перед тобой, а потом эта семейная ссора…

      Он покачал головой без всякого удовольствия вспоминая ту ночь. Она поистине стала для него роковой. Но тогда он приобрёл не только Вхагар, он встретил девочку, которая в последствии стала его женой.

      Эймонд, обещаясь высказать всё, что было на сердце, лишь сейчас и никогда более, продолжил:

— И ты должна знать, что идея с браком была моя.

— Что?

— Дед как-то поднимал этот разговор и объяснял матушке всю выгоду этого союза. Говорил, что ты старшая внучка Морского Змея, любимца своего отца, владеешь драконом и близка к Рейнире и её сыновьям, а это могло сильно облегчить спорные вопросы по разным ситуациям в дальнейшем. Просто я эту тему не дал закрыть и сам развил, припоминая что ты очень даже хорошенькая, несмотря на то что бросилась на меня с обвинениями из-за Вхагар. Матушка, приняв мою сторону, уже обсудила с отцом, вот так вы и получили письмо.

— Так ты всё это время делал вид, что не был в курсе помолвки?

— Чтобы не зазнавалась! — воскликнул Эймонд. — Я быстро понял какой ты человек: такие, как ты, могут легко манипулировать людьми, которым что-то от них нужно, и я не желал предоставлять тебе такую возможность, — Рейлла нависла над ним, легко стукнув по плечу. Эймонд, не без улыбки, поспешил оправдаться.

— Любовь моя, я не создан для женских капризов. Порой, лучше состроить из себя дурака, дабы обойтись меньшими драмами.

      Днём, Рейлла и Хелейна, в компании слуг и детей, отправились на прогулку. Дамы встали в тени замка, дабы избежать солнечных ожогов. Кожа их была светла и нежна и от палящего солнца им полагалось скрываться. Старшие дети Хелейны и Эйгона, славные близнецы, непоседливо носились по безлюдному двору, младший Мейлор же предпочитал игры в одиночестве, в то время как Эймон, едва научившийся стоять, извечно пытался подойти к кузену; в слабой ходьбе он падал, поднимался и вновь падал, но упрямо добивался своего. Этим он поистине напоминал Рейлле её отца… и Эймонда тоже.

— Хелейна, мне порой кажется, что этот ребёнок собрал в себе самые сильные черты всех близких мне людей.

Хелейна, будучи милой и общительной, говорящей о старых сказках, что часто она в детстве читала, вдруг притихла и каким-то пустым взглядом посмотрела на ползущего младенца.

— Два сильных дракона кладку с яйцом разобьют.

— О чём ты говоришь?

      Хелейна, странно, точно прибывая в беспамятстве, схватила Рейллу за руку и с серьёзным видом пролепетела:

— Драконы, Рейлла! Драконы в амбициях своих никого не щадят. Яйцо бьётся, разбивается! Падает молодой дракон, разбивается. Яйцо разбивается!

      Хелейна, прибывая в краткой истерике, стала дрожать. Слуги вытаращились на них и Рейлла, дабы скрыть состояние принцессы, её прижала к себе.

— Бедная девочка, — утешала Рейлла. — Как многое ты видишь.

      Простояв так с пару минут, пока принцесса не пришла в состояние покоя, Рейлла обдумывала её слова, которые ничем, кроме как предсказанием, оказаться не могли. Они касались её, Рейллы, несомненно, но что с этим делать она не понимала. Рейлла смотрела на своего сына, кряхтящего в неудовольствии от собственных неудачных попыток встать, и боялась его потерять. Будто он, точно та бабочка, что на следующий день обещает погибнуть. Страшное, доселе невиданное чувство засело в сердце матери. Это было поистине странное ощущение. Ей вдруг отчаянно захотелось взять Эймона, спрятать его там, где никто бы никогда не нашёл. Не смог забрать у неё!

— Мне надо идти! — сказала Рейлла, охваченная этим страхом. — Эймону надо спать.

— Нынче тёплый день, леди Рейлла. Дети славно поспят на улице, — кротко подсказала служанка.

— А я хочу, чтобы он спал в замке! — вскричала Рейлла и подхватила шедшего в такой настойчивости ребёнка. Он даже испугался, захныкал в её руках, сбитый столку, испуганный материнским гневом. Младенец едва ли мог разобрать, что гневалась его леди-мать не на него и ни на кого вокруг, лишь на глубокую внутреннюю слабость своего женского сердца.

      Стоило Рейлле покинуть двор, на приступке её застал человек, которого ей редко приходилось видеть в замке и с которым ранее она не имела ни чести, ни желания общаться. Этот мужчина обладал хитрыми глазами и телом, слабым и немощным, но то лишь была внешняя его оболочка для отвода глаз. Внутри же этот мужчина казался совсем другим. Он служил королеве и его извечное стояние в тени сильно тревожило Рейллу. Отец учил её не доверять молчаливым людям.

— Ваш выход в зелёном платье был поистине великолепным, леди Рейлла.

— Это платье подарил мне супруг, лорд Стронг, — Рейлла старалась обращаться к нему учтиво, но недавняя вспышка гнева, которая, должно быть, была ещё вызвана и переменами настроения из-за её положения, не дало Рейлле выказать должного уважения. Эймон в её руках верещал, возмущаясь, что леди-мать смела прервать его важные физические труды.

— Стоит ли нам ожидать подобные выходы снова?

— Разочарую вас, лорд. Более я не смогу надеть это платье.

— Отчего же?

      Припомнив жаркое утро, Рейлла залилась румянцем.

— Оно порвалось…

— Очень жаль, леди Рейлла. Зелёный вам к лицу.

      Когда дневной сон сына оканчивался к нему неизменно приходил Эймонд. Это была их негласная очерёдность. Леди-жена проводила время с сыном до сна, а Эймонд после, потому он удивился, когда застал её в детской. Замер в проёме, а затем нерешительно подошёл к жене. По ней он сразу понял: что-то случилось. Рейлла заговорила первая, тихо, так как Эймон ещё не проснулся.

— Давай отправим сына в Старомест, к твоему брату Дейрону.

— Зачем?

— Так мне будет спокойнее.

      Эймонд присел перед ней на корточки, взял руки; ногти у неё были обломанные, обгрызанные, чего прежде не случалось.

— Что произошло?

— Я боюсь, вдруг что-то случится. Мне тревожно, Эймонд. Я боюсь его потерять.

      Эймонд сел рядом, обнял её. Рейлла охотно прижалась к его плечу, почувствовав, что с ним ей становится легче. Эймонд силён, умён и она ощущала себя в безопасности, стоило ему оказаться рядом. Но он не может быть вечно рядом. И… о боги! Ей и думать об этом не хотелось, но Эймонд так же не обладал бессмертием и мог умереть!

— Это дитя внутри тебя вызывает волнение. Здесь, в Королевской Гавани, с ним ничего не случится. И с тобой. Слышишь меня? Я буду рядом. А отправь ты сына в Старомест — лишишь его нашей опеки. Там Эймона будут воспитывать чужие люди, а мы станем для него чужаками.

— Я могу поехать с ним.

— А если король умрёт? Кто будет общаться с твоей роднёй, когда будет решаться вопрос престолонаследия?

— Плевать мне на это престолонаследие. Слышишь?

— Это не ты говоришь.

— Я! — возмутилась она и сжав его руки, постаралась унять пыл. Эймонд не мог согласиться на такой опрометчивый, необоснованный каприз жены. Остаться здесь без неё было бы пыткой и без их ребёнка, которого он так крепко любил.

— Мы должны быть здесь, Рейлла. Все трое. Четверо, если уж на то пошло. Король не вечен и может умереть в любой час, любовь моя. Мы должны быть здесь.

      Эймонд даже не догадывался, насколько точными оказались его слова, ибо в утешениях леди-жены он произнёс поистине пророческую речь. В эту самую лунную ночь: мирную, как и ласковое сердце Визериса, король тихо умер в своих покоях.