Больше других внуков, Отто Хайтауэр любил свою безвинную, блаженную Хелейну. И лишь за неё одну он был готов приговорить любого врага к самой страшной пытке на свете. Более в сердце лорда-десницы не осталось место для милосердия и дипломатии, только слепящая ненависть к врагам питала в нём желание жить дальше. Мог ли Отто желать иного? Он дарил Хелейне украшения и платья, он играл с ней соломенными куклами и как умел плёл косы, а теперь это славное летнее дитя, его маленькая внученька, более его не узнавала. Узнавала ли Хелейна теперь кого-то вообще? Неизвестно. Но своего сына Мейлора, ребёнка, которого она приговорила к смерти, Хелейна более не могла видеть. Посему, мальчика отлучили от матери и отдали на воспитание вдовствующей королеве Алисенте. В любви к своей дочери и в неиссякаемой вине за смерть принца Джейхейриса, Алисента воспитывала Мейлора как собственного сына и не чаяла в нём души. Но также, как сердце Отто, страдало и сердце королевы, по единственной дочери впавшей в безумие.

      Король Эйгон, хоть и держался крепче жены, но по-своему так же скорбел. Теперь ему никто не возбранял пить, даже лорд-десница, потому что алкоголь стал действовать на короля иначе. Он не забавлялся шутками и не стрелял грязным словцом, не щипал за задницу служанок и даже оставил извечные сальные ухлёстывания за Рейллой. С вина король впадал в молчаливую мрачность. Слонялся по замку, мотаясь в стороны, точно ветер его швырял, и не находил себе места. Иногда Рейлла заставала его в детской. Бывало, он приходил, красный и пьяный, вставал в дверях и по долгу смотрел на двоих своих детей. Затем он подходил к дочери, гладил её по голове, трепал сына за щёку и так же беззвучно как приходил — покидал комнату. Весь Красный Замок замер на долгую неделю в ожидании, что Кровь проговорится. Но вот миновало уже десять дней, а он так и не выдал заказчика сего преступления и своего сообщника, которого так и не удалось словить белым плащам.

      Принца Джейхейриса похоронили тихо и малолюдно. Королева не явилась попрощаться с сыном, её попросту не смогли заставить одеться. Хелейна и мыться отказывалась, стоило служанкам её поднять — обезумевшая королева бросалась царапаться и брыкаться. Так одной из девиц Хелейна выцарапала глаза.

      После сожжения принца, Рейлла подошла к королю Эйгону намереваясь оказать поддержку, но встав рядом с ним, заглянув в его пустые глаза, она поняла, что ей нечего ему сказать. Какие слова утешения могут облегчить страдания по смерти ребёнка? Рейлла понесла такую же утрату, но своё дитя она даже на руки не успела взять, а маленький принц был наследником Эйгона и все придворные его любили и знали, как мальчика весёлого и энергичного. И пусть король Эйгон мало времени проводил с детьми, предпочитая оставаться вольным гулякой, но гибель Джейхейриса наложила плотный отпечаток в помыслах короля.

      «Я не доглядел. Я не защитил. Я не отомстил». — вот что говорили пустые глаза Эйгона.

— Теперь все хотят крови, — призналась королева Алисента в один из вечеров. — Нет сомнений, что к этому руку приложила Рейнира.

— Оправится ли после такого Хелейна? — неосторожно спросила Рейлла. Любые разговоры о дочери, вызывали в Алисенте дрожь и нагоняли слёзы.

— Мейстеры ничего не обещают, но я знаю, чувствую, что в ту ночь, часть моей девочки умерла и более её никогда не вернуть. Она, эта сука Рейнира, ответит мне за всё. Не нужно и пытать такого мерзавца, чтобы понять, кто всё затеял!

      Рейлла не соглашалась, но и не отрицала. Она не спешила с обвинениями. Да и кого ей было обвинять? По обе стороны близкие ей люди. Но игнорировать факт того, что у чёрных был мотив, а у Деймона имелись сомнительные связи с отребьем в столице, не приходилось. Подозрения закрались и в её, слепящую от любви к отцу, голову. Но Рейлла предпочитала помалкивать и ни с кем мыслями не делиться, особенно с Эймондом. На него было страшно смотреть по вечерам, когда он возвращался в покои: лицо злое, на манжете и под ногтями чужая кровь. Чтобы прийти в себя ему надобилось по меньшей мере час провести с сыном. Дитя трезвило принца и успокаивало.

      Эймон по-прежнему продолжал спать в кровати с родителями, раскинувшись между ними. Своим присутствием он сохранял тот хлипкий островок доверия, который выстроился между Рейллой и Эймондом после всех ужасов, что им пришлось пережить.

      Эймон уже крепко спал, когда Рейлла и Эймонд лежали на спинах, не думая засыпать. Это было редкое для них время наедине и Рейлла ждала, когда он первым заведёт разговор. Как и полагалось, Эймонд начал первым. Шёпотом он признался:

— Сегодня, пытая, я чуть его не убил. Еле сдержался.

— Но он по-прежнему молчит?

— Ненадолго. Он уже готов признаться, я чувствую, что близко подвёл его к отчаянью. Ногтей на его оставшейся руке уже нет, на ногах тоже. Крепкий, сука. Но я что-нибудь придумаю. В конце концов у него осталось ещё много зубов… — Эймонд смолк, вдруг поняв перед кем распаляет злую душу. — Прости, Рейлла, не стоило мне этого говорить.

      Эймонд обернулся к жене. В наплывшей темени с отголосками серебряной луны его сапфир слабо сверкал. Рейлла аккуратно поднялась с кровати, на цыпочках обогнула ложе и села перед лежавшим Эймондом. Колени её холодились на ледяном полу.

— Ты всё это делаешь для нас, я знаю. Ты хороший отец, хороший муж, сын и брат. Каким бы ты человеком не был для других — для меня ты совсем другое и я доверю тебе свою жизнь.

      Рейлла вытащила из-под одеяла его руку и нежно поцеловала, прежде чем снова вернулась в постель. Эймонд же лежал сбитый с толку, не зная, что же за пылкое чувство такое подтолкнуло его леди-жену к подобному откровению. Сердце его трепетало под нежным действием леди-жены, а на руке холодился отпечаток её поцелуя.

      Эймонд в одночасье скинул с себя одеяло, тихо сполз с ложа, дабы сына не разбудить. Рейлла, пристыженная своим опрометчивым поступком, вовсе ненамеренная его прощать, плотно закрыла глаза, и только сброшенное с неё одеяло и тёплая мужская рука, коснувшаяся её бедра под сорочкой, заставило взглянуть в страстный взгляд мужа. Он истолковал её посыл раньше, чем сама Рейлла. Не разобрав в темени, куда он целует, Эймонд прильнул к её плечу, а затем, интуитивно поддался наверх, коснувшись её губ долгим, томящемся поцелуем, влажным и страстным, какой бывает только при долгой разлуке влюблённых. Длинные волосы его спали ей на плечи, Рейлла властно прихватила их на затылке, а Эймонд сжал её грудь.

      Рейлла, едва противясь его порыву, разорвав поцелуй, села. Шепнула ему в ухо: «Не здесь». Эймонд потянул её за руку. Вместе, в тусклом свете луны, они едва раздобыли вещи, оделись и держась под руку вышли за дверь. Там Эймонд строго наказал сиру Аррику.

— Следи, чтобы он не проснулся. А если проснётся — зови кормилицу.

      Едва ли сир Аррик посмел задать лишний вопрос. Эймонд нетерпеливо потянул леди-жену за собой, вывел её по коридорам к родным, детским покоям. Он втолкнул её в дверь и оказавшись внутри замер, смутившись порыва, которому вдруг поддался. Рейлла же, наперекор данным самой себе обещаниям, сказала:

— Ты — виноват! Зажги свечи, я хочу видеть твоё лицо, когда ты будешь передо мной извиняться.

      Эймонд долго спал в этих покоях после ссоры с ней и хорошо помнил, что и где находится. Скоро на пышную комнату обрушилось пламя свечей.

— Ты убил Люка и наше дитя! — сказала Рейлла, противясь страсти, что нарастала в ней день ото дня, с тех пор как он вернулся в их покои и спал рядом.

— Я того не желал…

— Замолчи! — Рейлла потянулась к нему, прикрывая его рот рукой. Но лишь коснувшись его лица, лишённого повязки, истинно неприглядного, травмированного и оттого возбуждающего, Рейлла издала слабый вздох и прижалась к Эймонду всем телом.

— Что же ты хочешь теперь от меня? — не понимал он.

— Люби меня так, будто завтра мы оба умрём.

      Рейлла сбросила с себя сорочку и осталась обнажённой. Такой решительной Эймонд её не видел никогда и невольно залюбовался; как же серьёзно стало фарфоровое личико его леди-жены. Он пригладил её голые бёдра, крепко сжал ягодицы; мужское естество в ночных штанах принца стало твердеть. Эймонд, по привычке, начал склонять жену к постели, но Рейлла, точно взбешённая кошка, отшвырнула его руки, не дав собой помыкать.

— Возьми меня на столе! Как грязную женщину… Точно я принцесса Сейра.

— Будь ты хоть сколько на неё похожа, я бы не женился на тебе или убил бы тебя, а, может, и всё вместе.

      Забавляясь игрой леди-жены, Эймонд был не прочь в первый раз ей подчиниться. Рейлла освободила стол, отложила пергаменты и книги в сторону (швырнуть всё на пол смелости не хватило). На освободившееся место она охотно села, широко и вульгарно раздвинув ноги. Эймонд принялся раздеваться, приговаривая:

— Не каждая вестеросская шлюха похвастается такой растяжкой. У меня язык не повернётся сейчас назвать тебя леди.

— Придержи свой язык для другой работы.

      Эймонд сдержанно посмеялся, но глаза его лукаво сверкали.

— С твоим настроем мне впору начать краснеть.

      Более всего остального, Эймонду хотелось войти в леди-жену, исполнить акт и излиться в неё. Прошло много дней с тех пор, как Рейлла перестала греть его ложе, а ведь раньше они воздерживались лишь при лунной крови и когда она была на сносях Эймоном. Но Эймонд, наперекор своим желаниям, не спешил брать её, как он того желал, вместо этого он нагнулся над Рейллой, огладил внутреннюю сторону её бёдер, закинул одну ногу на плечо и провёл дорожку поцелуев, поднимаясь вверх и медля у её промежности. Такое Эймонд проделывал лишь раз на Шёлковой улице с женщиной что была его втрое старше, и так ему оказалось неприятно после совершённого, что он ни разу не удосужился проделать подобное со своей леди-женой. Но он был виноват перед ней и послушен в эту ночь, а посему язык его скользнул по влажной плоти, по набухшим от возбуждения нижним губам. Рейлла застонала, выгнулась на встречу и теснее прижала его голову. Она была очень мокра и податлива и стала ещё более влажной, когда палец Эймонда вошёл внутрь, сначала один, а затем и второй. Ноги Рейллы задрожали.

      Пальцы Эймонда принялись грубо и хаотично двигаться в ней, усердно работал и его язык. Рейлла неприлично громко стонала, распластанная по столу в сладком блаженстве.

— Ты и впрямь кричишь как грязная, вестеросская шлюха, мне стоило бы за такое тебе заплатить, — сказал он, убирая пальцы и крепче припадая ртом к влажной промежности. Того отвращения, что он помнил после старой распутницы, после её не мытой и крепко смердящей плоти, сейчас не было и в помине.

— Войди в меня, — взмолила Рейлла. Эймонд с неохотой поднялся, напомнив себе, что сегодня во всём станет жене подчиняться. Примостившись, потянув на себя её ноги, он грубо и глубоко вошёл, скоро вбиваясь в неё со шлепками. Стол под Рейллой затрясся. Эймонд намотал волосы леди-жены на кулак и потянул на себя, она же обняла его за плечи, ногтями царапая кожу. От этого толчки лишь стали сильнее, а стоны, срывающиеся с её рта, ярче и рванее, Эймонд заглушал их поцелуем, но продолжал распалять в Рейлле возбуждение грязным словцом.

— Какая же ты грязная девка, Рейлла. Где это видано, чтобы леди так порочно стонали?

      Он поднял её на руки, ноги Рейллы крепко обхватили его талию. Эймонд же держал её бедра и умело направлял движение. Вскоре она надрывно вскричала, кончая первой. Эймонд продержался чуть дольше своей леди и излился внутрь неё.

— Где же эта похотливая натура таилась в тебе, моя дорогая? — спрашивал он, тяжело переводя дыхание.

— Там же, где твоя покорность.

— Не жди, что я буду всегда таким смиренным. Всё же властвовать мне нравится больше и ныне ночью я не дам тебе времени на отдых. Теперь впору тебе меня ублажить…

      Три дня миновало с тех пор. Рейлла, в компании служанок, гуляла с детьми. Джехейра столь сильно тосковала по брату, что девочку старались всяко занять и придумывали забавы, дабы её отвлечь. На сей раз к ней привели белоснежного пони и мягкий старик-учитель учил девочку кататься верхом. Нерасторопная принцесса едва ли понимала, что от неё хотят. Этот неулыбчивый ребёнок стал теперь ещё мрачнее. Таким же мрачным ходил и её отец.

      Внимание Мейлора, который легче переживал утрату, чем старшая сестра, было обращено к Дейрону. Дейрон показывал племяннику как делать морские узлы. Эймон же, теперь крепко стоявший на ножках и во всём следующий за старшим кузеном, так же внимал искусству дяди. Рейлла пребывала в их компании. Она предпочитала не оставлять сына ни ночью, ни в час прогулки и честно признаться, с любопытством более осознанным, чем дети, смотрела за ловкими руками Дейрона.

      Скоро дети потеряли интерес и увлеклись другими делами. Больше они на дядю не смотрели и Дейрон поднялся, оказываясь рядом с Рейллой.

— Ваши таланты поражают, Дейрон, — честно восхитилась она.

— Это пустяки, леди Рейлла, по сравнению с тем, что научил меня отец мастерить. В детстве я помогал ему с макетом и сейчас, если попытаться освежить память, смог бы продолжить его дело.

— Вот бы и мне такое уметь. Эх, где же вы были в тот долгий, скучный год, когда затянулась моя помолвка и мне нечем было заняться, — с грустью припомнила Рейлла.

— Как же было глупо со стороны моего брата держать вас в невестах так долго, — Дейрон прошёлся по ней живым взглядом, не оценивающим и не сальным, а восхищённым. — Я бы такой леди не пренебрегал и с супружеством не затягивал.

— Это в прошлом, теперь мы с Эймондом стали семьёй.

— Надеюсь, он ценит это. Нет ничего важнее в мире чем благополучие семьи, в особенности — созданной тобой самим, — его голос казался несколько грустным и Рейлла, как могла, постаралась Дейрона приободрить.

— И вы скоро женитесь и обзаведётесь своей семьёй.

— Это совсем другое, я же свою невесту почти не знаю, а мой брат с детства к вам неровно дышал и хотел этого брака. А хотели ли вы замуж за него?

— Думаю, что в первый день нашего знакомства — Эймонд понравился мне, он был красив и не так отчуждён, как ваши старшие брат с сестрой. Но затем эта драка с моими сёстрами и кузенами, а ещё и инцидент с Вхагар… А потом долгие ссоры из-за дракона с сёстрами… Думаю, что моя мимолётная симпатия скоро же и испарилась, и мне понадобилось долгое время, чтобы привыкнуть к нему живя в Королевской Гавани, но долгий год помолвки сблизил нас.

— У вас были тяжёлые отношения. Эта прилюдная ссора из-за прилёта Бейлы и ещё история с Грибком, который застал вас на Шёлковой улице… Удивительно, как вы, леди, всё это стерпели. Надеюсь, что сейчас мой брат больше ценит вас, чем раньше, как вы того и заслуживаете.

      Дейрон был мягким человеком, не способным на какие-то интриги и сплетни за спиной, его направленный разговор можно было трактовать только как истинное любопытство и всё-таки Рейлла почувствовала нужду в том, чтобы защитить честь супруга.

— Эймонд изменился, он стал другим человеком в браке со мной, и мне сложно представить более достойного мужчину, способного стать моим мужем.

      На этих словах во дворе появился и сам одноглазый принц. Его тяжёлая поступь и хмурое лицо сразу навели на мысль, что случилось нечто ужасное. И будто бы Рейлла была в этом виновна, так пронзительно и недобро он смотрел на неё. Поравнявшись с леди-женой и братом, Эймонд, словно удерживая в себе гнев на жену — излил его на неповинного Дейрона.

— Что ты всё с ней таскаешься и детей нянчишь как мамка? Ты еще грудью начни их кормить! Нет, чтобы тренировками заниматься, обкатывать Тессариона, учиться убивать!..

— Не позорься, брат, — размеренно отбился от нападок Дейрон, не уронив лица. — Мужчину не красят истерики.

      Эймонд оставил ревность, понимая, что на фоне этого спокойного мальчишки, он и вправду выглядит идиотом. Да и в конце концов не для ссоры сюда он явился. Эймонд, не имея сил объяснить зачем он пришёл, молча взял жену под руку и повёл в подземелье замка, на самый нижний ярус, где располагалась пыточная. Очевидно, что Кровь развязали язык, на это понадобилось аж тринадцать дней, но Рейлла боялась услышать правду, потому что, наверное, в глубине души, её уже знала и так. Когда темницу открыли, первое что Рейлла увидела — это стоявших в слабом освещении молодого короля и лорда-десницу, а затем и узника, на которого страшно было даже смотреть. У него не было ни пальцев на руках, ни зубов во рту. Оба глаза выколоты. Под рубахой виднелись ожоги, рубцы и начинающие гнить раны. Рейлла отвернула лицо к плечу мужа, не поверив, что Эймонд способен на подобные зверства.

— Скажи ей то, что сказал нам. Говори! — повелел Эймонд.

      Кровь не понадобилось упрашивать дважды. Заплетающимся языком, невнятно, как старик, он признался:

— Голову принфа… и живую леди я долфен был отвефти в Харрефолл, дабы полуфить награду от принфа Деймона. Меня наняла женфина, бледная, в капюфоне… Мифария или же Пияфка.

      Рейлла выслушала его внимательно и с предельным спокойствием задала уточняющий вопрос:

— Принц Деймон потребовал убить моего сына или лишь напугать его смертью? — спросила она, сама не узнавая своего голоса.

— Убить… ефли вы откафитесь идти…

      Эйгон, слушая Кровь исподлобья, в один момент схватился за нож и с сладким упоением полоснул его шею. Свежая кровь брызнула во все стороны и только лорд-десница успел отскочить и не замарать одеяния. Рейлла же стояла смиренно, не испытывая никакого омерзения с того, что очередное её платье безнадёжно испорчено. Она уже привыкла видеть чужую кровь на своих вещах, на своём теле… и хотела ещё…

— Прошу простить меня, я устала и хочу побыть одна…

      С этих слов Рейлла удалилась в свои покои. И как Эймонду на утро передал сир Аррик — всю ночь за дверью извергались страшные рыдания леди, наполненные горечью от самого тяжёлого на свете предательства. И Эймонд, зная о её крепкой любви к отцу и степени разочарования, ждал на трапезу в Малых Чертогах свою леди-жену сломленной. Но, наперекор ожиданиям, она пришла уверенная и горделивая. Теперь, не стыдясь и не стараясь кого-либо впечатлить, она облачилась в тёмно-зелёное платье. За столом Рейлла взялась за кубок вина и громко, безэмоционально, сказала:

— Знайте же все: мой муж, мой кузен, мой король и моя королева. Ныне перед вами стоит сирота. И она хочет выпить за истинного короля — Эйгона, второго своего имени. И за его скорую победу над врагами!

      В эти часы в Речных землях проходили тяжкие бои, между сторонниками чёрных — лордом Сэмвелл Блэквудом и сторонниками зелёных — сиром Амосом Бракеном и сиром Рейлоном Риверсом. Таких страшных боёв Речные земли давно не знали и едва ли кто-то мог предсказать, какая огненная кара в скорый миг обрушится на эти мирные земли. Ныне же чёрные одержали победу разгромив дом Бракенов. С этой победы, последние сторонники короля Эйгона в речных землях пали духом и встали под знамёна принца Деймона. Сам принц, верхом на Караксесе, взял замок штурмом, пленив многих Бракенов, вынуждая сира Рейлона Риверса, бастарда Амоса, сдаться, дабы спасти от гибели свою семью. В очередной раз принц Деймон продемонстрировал себя сильным воином и истинным завоевателем. Триумф его победы был омрачён лишь одной удручающей вестью — проваленным заданием в столице. Голова сынка узурпатора его не волновала, месть исполнилась, но его дочь-пленница так и не была вызволена, как того желал принц. Это привело его в бешенство. В очередной раз он не смог вызволить своё дитя из плена, как того он желал.

       В эту ночь Деймон много пил, как и все, но пока другие праздновали победу, принц глушил пойлом досаду, решив про себя, что очень скоро ему станут нужны драконьи всадники, дабы переломить исход битвы быстрее, чем планировалось. С юго-запада и с юго-востока засели враги. Арракса уже нет, но есть ещё много драконов без всадников, а по землям Вестероса гуляет достаточно бастардов для того, чтобы усадить их на драконов.

      Принц Деймон решил наверняка, без чрезмерной самонадеянности, а опираясь лишь на многолетний опыт и множество битв за спиной — при должной поддержке у него есть большие шансы для того, чтобы захватить Королевскую Гавань при этом обойдясь меньшей кровью. Он сумеет усадить свою сердобольную королеву-жену на трон и жестоко расправиться с врагами в столице. Более он не пошлёт наёмников за Рейллой. Он прилетит за ней сам, как должен был сделать много лет назад, в день её свадьбы — забрать её домой, а не пировать отдавая в руки врагам. Деймон защитит свою семью и спасёт свою дочь.