У меня не было ни оружия, ни провизии, ни одежды. Мне нечем даже повязать волосы, отчего некогда каштановые кудрявые пряди, а сейчас высветленные до красноватого оттенка, путая между собой, то и дело швырял в разные стороны ветерок, радостно приветствуя, все более превращая волосы в то, что потом придется безжалостно срезать.

Не было ничего, кроме тропы, что вела куда-то.

Не холодно, но меня, привыкшую к людским одеяниям, сковывали смущение и неловкость, хотя возвращаться в свое драконье обличие я не желала. Ступая босыми ногами по камням, царапая их когтями на своих пальцах, вспоминала о том, как когда-то давно, такую потерянную и беспомощную перед этим миром, меня на дороге подобрала Белладонна Тук. Словно брошенного зверька, ненужного щенка от хорошей суки.

www.wildberries.ru

Только сейчас вряд ли найдется добрая рука и столь же мягкая душа, что осмелится помочь мне.

Звук тетивы, что постарались натянуть тихо и бесшумно, породил лишь усталость. Неудачливый охотник промахнулся, так как, извернувшись всем телом, я пропустила острую стрелу мимо и оскалилась на того, кто имел излишнюю смелость. Или глупость.

Я не желала видеть кого-либо, и любой живой, кто оказывался рядом, вызывал недовольство и желание устранить помеху.

— Темное отродье!.. — это был человек. От которого несло пылью дорог и годами, не свойственными обычным людям. Он явно жил дольше, чем простые смертные. Дунэдайн. Следопыт с Севера.

— Твое лицо мне знакомо, человек. Как и запах.

— Еще бы!.. — мужчина зло оскалился, его меч был направлен прямо на меня. — Мой отец всю жизнь охотился за тобой, дракон. И нашел свою смерть от твоих рук.

Охотник.

Давно это было. По меркам людей. Для меня же не так и много воды утекло. И воспоминания о том, как по пятам следовала моя погибель, охотник, что наметил меня своей жертвой, были еще свежи.

— Ты ведь единственный сын?

— К чему этот вопрос?

Я ему не ответила. Пусть не было у меня оружия, но сейчас моя сила куда больше, чем когда я слишком долго находилась в человеческом обличии. Мои когти вполне могли служить оружием. Крепкие, способные крошить камень, они распороли глотку человеку, вошли в еще живую плоть.

Его пьянящая кровь, теплая и красная, растекалась по рукам, пачкая и его, и меня. Глаза его теряли блеск, и на окровавленных губах так и оставшегося безымянным мужчины застыли слова проклятья.

— Если бы твой отец не напал на меня, он был бы жив. Если бы ты не напал на меня, то тоже был бы жив. Спи спокойно, следопыт с Севера. Namaarie.

Я забрала всю его провизию, оружие и даже одежду, пусть она была мне велика. Его меч оказался слишком большим и слишком заметным, а потому он нашел свое место у могилы хозяина, что был похоронен мною в этих неприветливых горах. Обвязав большие сапоги бечевкой так, чтобы они не слетали с ног, я продолжила свой спуск с гор.

Торопилась.

Сильнее страха только любопытство, глупость и месть. И все, кто обладал хоть одной из этих черт, уже стремились сюда.

***

Он пришел утром четвертого дня, принеся с собой запах меда, молока и конского навоза. Его шаги были неслышны, в нем не чувствовалось страха. Стук его сильного сердца спокоен и ровен.

— Как ты меня нашел? — не сказать, что этот вопрос сильно тревожил. Молва о драконе, наверное, уже успела разлететься на все Средиземье, но все же хотелось знать, отчего мы повстречались так быстро.

— О тебе щебечут птицы и говорят животные, — низкий голос оборотня был полон спокойствия. — Найти просто. Все живое бежит прочь от твоего присутствия в страхе и разносит дурные вести.

— Вот как. Насколько же дурные сейчас вести в Средиземье?

— Орки собираются вместе, Тьма поселилась в Дол-Гулдуре. Драконы вернулись в Средиземье. Черные вести, страшные. Тревога пришла в эти края.

— Ожидаемо.

Огромная рука мужчины опустилась на мою голову, после чего, звякнув цепью оборванных рабских кандалов, он переместил ее мне на спину и молча заставил прислониться к себе. Прижавшись виском к его горячему плечу, я прикрыла глаза, тяжело вздохнув. Оборотень ничего не говорил и просто молчал, но этого достаточно.

Тот, кто был в рабстве, никогда не пожелает другому там оказаться.

Почувствовав безопасность, решила позволить себе хотя бы короткую дрему, не уследив за тем, как тело расслабилось, а сознание отправилось в мир снов.

Вот забава. Мы были знакомы с ним достаточно долго, и все равно назвать нас друзьями сложно, но в трудную минуту именно оборотень пришел ко мне на помощь. Жест ли это добродушия, которое свойственно этому свирепому человеку, или уплата давнишнего долга — мне было неведомо. Но я знала одно: ему можно доверять.

Именно поэтому и пришла в его владения, тревожа и его обитателей, ведя за собой тех, кого хозяин здешних земель видеть не желал никогда.

— Отдыхай, Морэ. В моем доме ты можешь спать спокойно.

Мой сон был крепким, но все же беспокойным. Я жалась к оборотню в поисках тепла, как малое дитя, куталась в плащ и ворочалась, поджимая замерзшие руки и ноги. Беорн, углядев это, первым делом, как пришел в свой дом, растопил огромный очаг так жарко, как только мог, и уложил меня среди горящих углей, словно в колыбель. Вместо покрывала, скрывающего мою наготу, так как одежа с чужого плеча сгорела в один миг, мне служила искусно сплетенная гномья кольчуга, что спустя время покраснела от жара и стала еще более уютной.

Я была уверена, что пока нахожусь на территории того, кто задолжал мне жизнь, никто не тронет.

Не было в Средиземье никого надежнее, чем Беорн из народа Беорнингов.

***

— Беорн, — голос волшебника звучал очень серьезно и совсем не доброжелательно. — С каких пор ты утратил разум и…

Огромный человек хмуро глянул из-под кустистых бровей и подбросил в свой очаг еще дров. Потревоженный дракон заворочался, тяжело вздохнул, заурчал, словно откормленный дворовый кот, подгребая под себя угли и прячась с головой под раскаленную докрасна кольчугу.

— Если вы боитесь зверя, то можете уходить. Я вас не держу здесь, — пробасил оборотень и, взяв кочергу, спокойно поправил тяжелую кольчугу на остром плече девицы.

Зверь под личиной человека мирно спал в пышущем жаром очаге. Волосы его разметались по углям и, казалось, впитали в себя часть огня, светились пламенем, что пробегало по некогда каштановым кудрям.

Маленькие чешуйки, грубые и четкие, разбегались под глазами на чистом ранее лике, переходя на скулы и виски. Гэндальф успел заметить янтарную чешую на оголенном ранее плече с огненными светящимися прожилками.

www.wildberries.ru

Враждебно настроенный человек-медведь совсем не радовал волшебника, особенно если эта враждебность отразится на будущем. Но его больше беспокоило не то, что Беорн заступался за дракона и позволял ему спать у себя в очаге, а то, что от девицы в данный момент не исходило никакой Тьмы. Майар даже прислушался всей своей сутью, пытаясь разгадать загадку, и тем удивительнее было слышать, как сквозь треск огня в очаге тихо звенит чистым звуком вся сущность этого удивительного существа, что спало среди пламени сном младенца.

Драконы взрослеют очень… медленно.

Эта мысль тревожила волшебника и в то же время успокаивала. Она была еще слишком юна и, кажется, достаточно доверчива.

Гэндальф видел очень многое. Он видел великие деяния, ужасные и прекрасные, был участником тех событий или свидетелем. Но даже майар не мог припомнить что-то настолько красивое и чудесное, как то, что сейчас было прямо перед его глазами. Он повидал на свете немало, но, каждый раз сталкиваясь с чудесами этого мира, не успевал поражаться.

Дракон, спящий в очаге… был другого рода. И как к этому относиться, маг не мог решить.

Абсолютно невероятное и волшебное существо — сосредоточие магии — тихо спало среди углей.

— Она не причинит вреда. Если ей не угрожать, — вопреки всему, голос Беорна не внушал Гэндальфу доверия, хотя он своими глазами все видел. — Скажи гномам и своему хоббиту, чтобы не заходили на кухню. Мое терпение велико. Я не люблю гномов, но орков и гоблинов не люблю больше, а потому помогаю вам. Но тех, кто трогает моих друзей, я считаю своими врагами.

— Хорошо.

Уставшие, загоняемые орками гномы за еду, кров и отдых, а также за баню, согласились со всем, решив не спорить с причудами хозяина.

Волшебник не мог не знать, что любопытство, присущее молодым, приведет к большим проблемам… или не совсем проблемам. Он все же решил довериться Судьбе. Пока Гэндальф будет думать над тем, что делать с молодым драконом по имени Морэ, которую хранит сам Беорн.

В последнюю ночь перед выходом в сторону Зеленого Леса Кили не спалось. Хозяина дома не было на месте, а закрытая дубовая дверь так и манила. Хотя молодой гном не понимал, почему хозяин выставил запрет на вход туда их отряду. Ничего необычного он не заметил, пока подглядывал в приоткрытую дверь, кроме как огромную мебель и зверей, что, в отличие от его товарищей по отряду, были туда вхожи.

В приоткрытую дверь было видно и слышно, как потрескивает огонь. Аккуратно отворив ее чуть шире, Кили оглядел помещение и, пожав плечами, ступил в сторону очага, да так и замер, широко раскрыв глаза и в последний момент приложив ладонь ко рту, чтобы, не дай Махал, не закричать удивленно от потрясения.

В очаге спала… девушка. И будь проклят он всеми богами, если он не признал эти черты лица девицы, которую они захватили с собой из города гоблинов и которую не смогли сохранить! Женщины для гномов всегда имели большое значение, даже если они чужачки. Потеря внезапной попутчицы огорчала.

Вот только… на этот раз измазанное сажей, а не Махал знает чем, умиротворенное лицо было покрыто чешуей и светилось.

От очага шел жар, будто от раскочегаренной кузницы. Протерев глаза, Кили с опаской приблизился и замер на месте, будто зачарованный.

Говорят, нет ничего прекрасней Сердца Горы, Аркенстона, но сейчас младший из племянников Торина Дубощита мог поспорить, что это не так. Прекраснейшее, красивейшее творение богов сейчас было прямо перед ним.

Золото-алым янтарем разбегалась причудливыми узорами чешуя, по венкам и жилам, что видны под светлой кожей, казалось, ветвилось само Пламя, разметавшиеся волосы хранили в себе жар, будто крали сам огонь, вбирая его краски, особенно кудрявыми концами. Аккуратные острые уши, черты лица, хрупкое тело, укрытое раскаленной кольчугой.

Кили смотрел и не знал, что с этим делать. Быть может, перед его глазами ожил сам Огонь?..

— Что ты… кто ты? — коснуться прекрасного видения было просто невозможно, не получив страшные ожоги.

Кили не мог не сказать другим. Первым он разбудил Фили, а потом, в кои-то веки подумав головой, аккуратно тронул своего дядю.

— Ты что творишь, Кили? — зло прошептал Торин, пытаясь не разбудить товарищей, недовольный тем, что младший родич потревожил сон, да еще и перед тем, как они отправятся в путь.

— Это… это не объяснить словами, дядя, — потерянно растрепав волосы, проговорил Кили. — Дядя, брат… вы должны это увидеть.

— Кили! — шикнул Фили возмущенно. — Туда же нельзя!

— Но там!.. Там!

— Фили, — окликнул племянника Торин и коротко кивнул. Слишком необычным было поведение младшего из них. — Идем. Но тихо.

Фили охнул потрясенно, уставившись, словно завороженный, на необычную находку. Торин же застыл на месте, примерз к земле. В синих глазах отражалось пламя и плясали отблески янтарной чешуи.

— Дядя… что это такое?

Торин смотрел на самое красивое, что он видел в своей жизни, и не мог ответить на вопрос своего племянника.

Он видел залы Эребора, полные золота. Видел и держал в руках королевский бриллиант Аркенстон, заглядывал в шкатулку с камнями Трандуила.

Он сам творил, создавал украшения изумительной красоты, но…

Гномий Король встречал многие шедевры за свою жизнь. Но именно сейчас понимал — все это меркло перед тем, что было перед его глазами.

— Я… я не знаю, Фили.

— Это дракон, — голос Гэндальфа прозвучал слишком неожиданно и зловеще. Высокий волшебник в ночном сумраке пугал, но образ чего-то великого и страшного рассеялся, стоило ему только присесть на высокую лавку и тяжело вздохнуть, сгорбившись, словно обычный старик.

— Дра… дракон?! — голос едва не подвел старшего племянника, а Торин тут же шарахнулся в сторону, хватаясь за меч.

— Не шумите. Не стоит ее будить, — рука мага легла на рукоять меча гномьего короля. — Она не Смауг. И она… отличается от своего рода.

— Она дракон! Тварь, что…

— Она еще и человек.

— Темная магия?

— Нет, — Гэндальф устало прикрыл глаза. — Это дитя… творение Эру Илуватара.

— Гэндальф! Драконов создал Моргот, это темные твари, которые… обладают очарованием! Они алчны, злы, хитры и…

— Я знаю, Торин сын Трайна. Знаю… — волшебник вздохнул. — Но что делать с такой, как она… Думается мне, никто не знает. Одно ясно, замыслы валар не всем дано понять. И мне, видно, тоже.

Торин Дубощит долго наблюдал за спящим драконом, почти до самого рассвета. После чего, ведомый мрачными думами, наказал племянникам молчать и, собрав отряд, ранним утром покинул земли Беорна, напоследок искренне его поблагодарив.

Когда же волшебник отказался идти с ними по эльфийской тропе, он лишь понимающе кивнул.

Какие бы дела ни были у Гэндальфа, теперь они непременно связаны еще и с драконом.

— Пообещай мне лишь одно. Что эта тварь, за которую ты заступился, никак не вмешается в наши планы.

***

Сон крепкий. Было тепло и уютно. И просыпаться не хотелось. Но огонь в очаге погас, впитавшись сквозь кожу, и только маленькие угли медленно догорали.

Долог ли был мой сон? Вероятно, он не был коротким. Несколько дней и ночей уж точно успело пройти, прежде чем я открыла глаза.

Придерживая теплую кольчугу, аккуратно вылезла из очага, тут же натыкаясь на месившего тесто Беорна.

Он кивнул в сторону лавки, где лежал отрез ткани для вытирания и его огромная рубаха.

— Со вчерашнего дня осталась вода. Иди.

В бане было еще тепло. Смыв с себя сажу, я босыми ногами дошла обратно до дома по мягкой траве и забралась на лавку, волоча за собой длинные рукава его рубахи.

— Беорн, — позвала его, но великан отмахнулся.

— Одежды твоего размера у меня нет. Но кое-что нашлось. Перешьешь.

Раннее утро было тихим и спокойным. Пахло молоком и медом, теплым хлебом. Иголка между пальцев ловко подгоняла одежду под мои размеры. Босые ноги холодил сквозняк, тянущийся со стороны двери.

Тем неожиданней было увидеть, как на кухню заглянул Гэндальф.

— Доброе утро, — он доброжелательно улыбнулся, поглядывая в мою сторону с ярко выраженным интересом. Подняла на него взгляд без капли страха, явив нечеловеческие глаза, и чуть урчаще пожелала того же.

Пока я здесь, меня не тронут.

Я сидела на лавке босоногая, в рубашке с чужого плеча и с распущенными волосами. На языке таяли медовые лепешки Беорна, а свежее молоко было настолько чудесным на вкус, что не жмурить глаза от удовольствия, слизывая молочно-пенные усы с губ, почти невозможно.

— Мисс Морэ, — волшебник смотрел на меня серьезным взглядом. — Мне нужно с вами поговорить.

О чем бы ни хотел говорить волшебник этим прекрасным утром, у меня уже заготовлен ответ.

— Мне нет до вас дела, — голос мой был спокоен. — И до других мне тоже нет дела.

— В Средиземье творится нечто, что…

— Ни я, ни Смауг не собираемся присягать на верность Саурону. Вас устроит такой ответ?

На кухне повисло тяжелое молчание.

— Саурон… пал.

В голосе майар звучало опасение.

— Нет, волшебник, — я смотрела прямо на него нечеловеческими глазами. — Ты ошибаешься. Вы все ошибаетесь. Пусть не сейчас, но скоро его нога вновь ступит на эти земли. Он копит силы и уже давно. Он не дает жить спокойной жизнью, посылает за нами своих слуг, мечтает лишить воли и разума. Хочет заставить служить ему, а не нашему Создателю и Изначальному Творцу, которому клялись мои родичи и предки. Он жаждет получить части нашего господина, что еще сильны в нашей сути.

— Смауг… — в голосе мага была тревога и страх, что мелькнул в его глазах, за своих товарищей и подопечных.

— Не отдаст вам гору.

Гэндальф закурил.

— Я и не надеялся, что он сделает это просто так.

— Вы знаете, зачем дракону золото? — этот вопрос давно мучил меня. Смауга называли алчным и жадным, как и любого дракона. Но все было куда сложнее, чем могло показаться.

Драконы были жадны не до металла, а до рук, что его сотворили. До того, как именно его обрабатывали. И, увы, особой страстью и деликатностью славились изделия из дорогих металлов, выкованные при разных температурах с особой любовью, магией, вложенной в них. Отлитые из расплавленных в Пламени и Огне материалов. В уникальных шедеврах, изделиях, невиданных украшениях содержалась самая настоящая магия.

И гномы были особыми мастерами, что поклонялись Огню, что имели прирожденный талант. Они собирали магию, делали ее чище, ярче, заставляя каждый камень звучать, каждый завиток из любого металла — петь.

Драконы рождались из Огня. И первый дракон сотворен Морготом в сердце Вулкана, там, где магия и Пламя пели, сплетаясь друг с другом, порождая жар.

Драконы не были жадны до серебра и золота. Они были алчны до магии, что хранилась в них, обработанных металлах и камнях. И нет никого в Средиземье, кто был искуснее в делах ювелирных и оружейных, в создании неповторимых шедевров, чем гномы.

Гномов погубила действительно жадность. Жадность до своих творений. Жадность драконов до их шедевров.

Мы рождались из Огня и были сотворены настоящим Творцом, тем, кто творил, изобретал, создавал, пусть и вопреки всем и всему. Ужасные вещи творил, но все же великие.

— Драконы жадны и алчны, — голос Гэндальфа был уверенным, но сомнение после заданного мной вопроса так и витало в воздухе.

— Спросите Бильбо. Он знает, для чего драконам золото. И почему Смауг напал на Эребор, тоже спросите. Спросите его про недобрые сказки с Севера. Узнаете много нового: и для вас, и для Его Величества Торина сына Трайна будет это знание полезным.

Моргот создал драконов красивыми, величественными, вызывающими восхищение и трепет. И ужасающими.

Гномы создают украшения, соревнуясь друг с другом в искусстве, гранят драгоценные камни и создают шедевры.

Ну не иронично ли?..

Драконы… те же самые украшения, только несущие не радость для глаз, а смерть. Способные очаровывать собой и… убивать.