— Он как бы... Я не знаю. — Чимин швыряет вилку на стол и раздраженно сдвигает обед в сторону. Аппетита нет, глаза красные, с залёгшими под ними темными кругами (заметными, несмотря на тональник), а в голове хаос библейских масштабов. — Клянусь, с того дня, как он сказал ту чепуху, я совсем перестал понимать его.

— А поговорить ты с ним не пробовал? — вскидывает левую бровь юноша, сидящий напротив, одновременно с тем бесцеремонно утаскивая с тарелки ещё одного рядом сидящего булочку.

Ёсан возмущённо ворчит, но вернуть выпечку даже не пробует. Они сидят во внутреннем дворе колледжа, где чаще всего и обедают, но в этот раз есть почему-то не хочется. Во всяком случае старшему.

— Ты такой простой, Тэ. Как ты себе это представляешь? — фыркает Пак, распрямляясь в комической позе: — «Намджун, ты мой охранник, но из-за того, что ты не такой урод как мои прошлые няньки, я чувствую необъяснимые завихрения счастья в желудке, когда ты со мной разговариваешь. Будь другом, подскажи, что с этим делать».

— Завихрения счастья в желудке? — тоскливо кривится Тэхён. — У нормальных людей это называется «бабочки».

Чимин только отмахивается.

Бабочки, вихри... какой нахрен смысл?! Ему надоело. С того вечера, когда Намджун неосторожно назвал Пака сокровищем (пусть между строк, пусть не напрямую, пусть вообще не имел это в виду!), Чимин чувствует, как каждый раз что-то внутри замыкает, в присутствии Кима. Как будто невидимый датчик срабатывает, и все нервы натягиваются тугими, звенящими струнами. 

И постоянно хочется снова увидеть его... 

Похоже на лёгкую форму зависимости. Сперва кажется, что всё в порядке, но с каждым разом дождаться вечерней затяжки труднее. Вечерней затяжкой для юноши стали танцы возле камина. Раньше он легко игнорировал чьё-то присутствие, но теперь всё чаще ловил себя на мысли, что не для себя танцует, а для Намджуна. И это было из рук вон хреново.

«Всё просто, Чимин, ты влюбляешься» — из уст лучшего друга звучало как худшая новость. Тэхён сам никогда не влюблялся, но в отличие от Пака читал романтическую литературу, поэтому выдвинул себя экспертом, как только представился случай. 

«Какой бред» — отмахнулся Чимин, но с тех пор мысль об этом застряла на самой подкорке.

В Намджуна бы было несложно влюбиться. За те ничтожные пару недель, что прошли с момента, когда он впервые дал Паку надежду в дурацкой бутылке вина, он стал для мальчишки кем-то особенным, что удивительно, ведь раньше Чимину хватало ума ненавидеть тех, кто следил, чтобы его двери всегда были плотно закрыты. А теперь... 

А теперь бабочки в животе и десятки глупых вопросов в башке, от которых покоя нет ни на минуту.

Может, это Стокгольмский синдром? Но Намджун не похож на тирана (как Пак мог спокойно назвать всех других, кто держал его взаперти и не давал сделать шагу чуть в сторону), не похож ни на одного человека из тех, кто сторожил его раньше. Откровенно, он и на смотрителя-то не похож.

И отношения их совершенно другие. Неуместные и непонятные, совсем не такие, какие должны бы быть между тюремщиком и заключённым.

Возможно, всему виной то, что Чимин бесконечно нуждается в ком-то, кто даст ему надежду и сможет утешить (спасти). А Намджун (какой ужас) подходит на роль идеально. 

Он тепло улыбается, когда Чимин, смущаясь до жути, желает ему спокойной ночи (совершенно необязательный, но ставший любимым обряд); всегда весело приветствует утром, когда ждёт у машины, как будто они в самом деле друзья; а ещё много шутит и много читает, и пару раз, по пути в особняк после особенно поздних занятий, ехал чуточку медленнее («посмотри, какой яркий закат»).

Но сложнее всего оценить происходящее Чимину бывает, когда Намджун наблюдает за ним. Этим долгим, густым взглядом из-под лукаво сощуренных век. Когда полуулыбка касается губ, а зрачки расширяются (то ли от недостаточности освещения, то ли от похоти). В такие моменты Чимин не уверен, чего хочет больше: сбежать или здесь же раздеться.

(Скорее второе)

— Давай резюмируем, — вырывает друга из мыслей Тэхён. — Во-первых, он точно тебе нравится.

Пак вздрагивает и, покрываясь пунцовым, роняет голову на сложенные на столе руки:

— Не нравится.

— Во-вторых, ты его хочешь.

— Тэхён! — шипит Ёсан, с опаской оглядываясь на сидящих недалеко студентов.

— В-третьих...

— А сколько всего пунктов? — страдальчески стонет Чимин, на секунду поднимая голову.

— Да я могу сотню найти! — вдруг вспыхивает Ким, — И знаешь что? Все ведут к тому, что ты, друг мой, втрескался и должен поговорить с ним об этом. 

Тэхён, честное слово, — святая наивность. Они с Паком дружат не первый год, но привыкнуть к прямой и простой, как палка, логике Кима Чимин не в состоянии. Почему друг так яростно хочет, чтобы у него с Намджуном что-то сложилось, он тоже не знает, но силы для спора из раза в раз всё истощаются.

— Тэ, он меня старше на десять лет. С чего ты взял, что я вообще интересен ему? — выдыхает Чимин и снова тычется носом в предплечья.

(Чушь. Интерес Намджуна только слепой не заметит)

— Кто ты и куда дел моего лучшего друга? — фыркает Ким. — Пак Чимин никогда не принижает себя и уверен в своей неотразимости. Брось! Ты же сам сказал, что он взглядом тебя жрёт, когда ты танцуешь.

— Я этого не говорил!

(Говорил)

— Если честно, — отзывается тихо Ёсан, — ты ведёшь себя очень бестактно, Тэ.

Ким начинает рассерженно что-то доказывать, а Чимин улыбается, мысленно благодаря Кана за то, что отвлёк ненадолго огонь на себя. 

Их компания странная, но на удивление крепкая. Чимину хорошо с контрастной парочкой шумного, взбалмошного Тэхёна и застенчивого, доброго Ёсана, хотя спорят они постоянно. С друзьями он делится всеми своими тревогами и только с ними всегда чувствует себя как дома.

∘∘∘

После занятий Чимин изо всех сил старается не торопиться, а главное — не волноваться, но стоит увидеть фигуру Намджуна, затянутую в строгий чёрный костюм, и в хребте будто лопается сжатая прежде тугая пружина. 

— Удачи, — ничуть не помогает Тэхён, хлопая по плечу друга и удаляясь. 

Ёсан тоже прощается и идёт к собственному шофёру, а Чимин так и стоит, тщетно пытаясь унять беспокойное сердце.

— Привет, — наконец шагает вперёд и улыбается, почему-то чувствуя себя при этом последним придурком. 

По пути домой Намджун привычно спрашивает, как дела, но заметив, что юноша как-то особенно рассеян сегодня, решает не трогать его и прибавляет музыке громкости.

За полчаса, занимающих дорогу до особняка, Чимин не может перестать думать о сказанном другом. Возможно, Тэхён и наивен, но что может плохого случиться, если Намджун узнаёт, что нравится Паку? (В крайнем случае, всегда можно попросить дядю уволить его)

Последняя идея, увы, не утешает, а наоборот разом сбивает настрой, и из машины Чимин выходит снова рассеянный и утомлённый своими же мыслями.

Он спотыкается самым нелепейшим образом, сделав всего пару шагов. Видит несущийся навстречу асфальт, но не успевает испугаться, потому что его одним мощным рывком тянут назад и прижимают горячие руки.

— Аккуратнее, — над самым ухом.

И мир потёк патокой.

Грудь Намджуна широкая, твёрдая, Чимин чувствует, как от соприкосновения с ней у него плавятся разом лопатки и все позвонки. Дышать тяжело, и в лёгких, выкурив все остальные, дымится единственный смешанный запах — кофе, слабого древесного парфюма и... миндаля? Боже, ты сходишь с ума. 

Кажется, если не оглядываться — весь мир может прямо здесь взять и исчезнуть. Уже исчезает. Потому что ничто не имеет значения, когда обнимают так крепко, и можно представить, как будто уже не отпустят.

— Всё в порядке?

Нет. Тысячу раз нет! Всё нихрена не в порядке! Особенно, когда ты вот так разворачиваешь за плечи, заглядываешь в глаза беспокойно, внимательно, — всё нихрена не в порядке!

— Ага, — голос севший, как будто хлебнул слишком крепкого виски, и взгляд выдаёт.

Намджун пару мгновений внимательно смотрит, но не комментирует и (нет, пожалуйста) отходит на шаг. Места, до которых мужчина дотронулся, немедленно мёрзнут, как будто его руки были единственным в мире теплом, а сердце бьётся так бешено громко, что кажется, — слышно всему особняку. 

Прийти в себя удаётся за пару секунд. Чимин поправляет упавший с плеча рюкзак, зло велит сердцу заткнуться и быстро заходит в дом, очень надеясь, что Ким ничего не заметил. А в объяснительной перед самим собой можно всё списать хоть на гормоны. В конце концов возраст такой, куча переживаний, плохой сон и...

Господи, но почему стены шатаются?

Дойдя до спальни Чимин только без сил валится на кровать. Хочется просто уснуть, чтобы хотя бы несколько часов не думать. Вообще ни о чём. И особенно — о руках, голосе и восхитительном запахе проклятых кофе, дождливого леса и миндаля...

∘∘∘

— Мне нужно выпить. — заявляет Чимин, как только выходит в гостиную ближе к полуночи.

Намджун (сама невозмутимость), кивает мальчишке на бар на другом конце комнаты.

— Он открыт. Только не переборщи. — и возвращается к чтению.

«Как может быть одновременно так просто и так невъебически сложно с одним человеком? — думает Пак, наполняя бокал. — Может, мне правда стоит сказать ему всё напрямую?»

Пальцы предательски мелко дрожат (это всё недосып), отчего горлышко бьётся о грань, угрожая разбить тонкое стекло. Звонкий звук привлекает внимание, и Чимин даже лопатками чувствует взгляд Кима, но не оборачивается. Он ставит бутылку на место, захлопывает дверцу и, развернувшись, идёт к камину. Садится на этот раз прямо на пол.

Жутко хочется поговорить с Намджуном, прояснить наконец то, что сквозит между ними по воздуху, не оформляясь в слова, но боязнь всё испортить пока побеждает. Чимин делает пару глотков и блаженно вздыхает. Одно средство от всех проблем он точно знает.

Спустя час мальчишка чуть пьяный и первый раз за день расслабленный. Намджун смотрит на него и размышляет о том, как наивно тот думает, что может скрывать свои чувства. Все эти пугливые взгляды, волнение и плохо запрятанная дрожь... 

Его бы попридержать на расстоянии, пока не надумал себе чёрти чего. Намджун и так перегнул, слишком сблизившись с Паком (не говоря уж о той чепухе про дракона неделю назад, с которой, наверное, всё и начало набирать обороты).

— Ненавижу этот дом. — вдруг произносит Чимин, глядя в искусственные языки пламени. Голос у него тихий, задумчивый, как будто он даже не до конца осознаёт, что говорит вслух. На тонком профиле пляшут рыжие блики, и это так невыразимо красиво (и вечности мало, чтоб налюбоваться). — Такой огромный, а спрятаться негде.

— А от кого тебе хочется спрятаться? — заранее зная ответ, наблюдает за юношей Ким.

Мальчишка дёргает плечами, как будто замёрз, и по-прежнему не оборачивается.

— От дяди.

Лучше сразу спросить напрямую.

— Он тебя трогал?

Чимин изумлённо оглядывается, вскидывает на Кима долгий, растерянный, непонимающий взгляд и только спустя пару секунд задумчиво тянет:

— А ты не похож на других, знаешь... 

Вот оно. Прямо сейчас нужно затормозить, обьяснить, что к чему и расставить все точки над «i». 

— Ты же понимаешь, что мы не друзья? 

Обижать не хочется, но по-другому никак. 

Мальчишка стихает. Смотрит пронзительно грустно, медленно осознавая услышанное, и огоньки на глубине тускнеют один за другим. Намджуну искренне жаль. Чимин, в конце концов, — просто ребёнок, и то, что он так быстро, почти безо всяких предлогов проникся к первому, кто отнёсся к нему по-человечески, не удивительно.

— Извини, малыш. Ничего личного. Просто работа.

Молчание пару секунд и ответ шёпотом:

— Я понимаю.

∘∘∘

На следующий день Чимин снова не выспавшийся и потрёпанный больше обычного. Он ворочался до утра и кое-как уснул только к пяти. Весь путь до колледжа мальчишка молчит, роняет голову и периодически то открывает, то вновь закрывает окно. 

— Как ты? — голос Намджуна спокойный и ровный. Он спрашивает не столько из-за того, что волнуется, сколько из-за того, что иначе не может.

Чимин смотрит сквозь прямоугольник зеркала заднего вида на красивые глаза мужчины и думает, что тот просто добрый. Слишком добрый и слишком внимательный (а ещё умный, красивый и... у меня не было шансов).

— У меня не было шансов. — признается мальчишка, когда снова сидит за столом с друзьями, рассказывая им о произошедшем.

— С ним?

— Против него.

Тэхён хмурится.

— Не понимаю.

— Он потрясающий, правда. — Чимин задумчиво вертит в руках чайную ложечку, наконец объясняя себе и друзьям то, что мучило его последние дни, и чему он никак не мог подобрать правильных слов. — Я никогда не встречал таких. Он умный, сильный, красивый, но самое главное — он невероятно добрый. Я к такой доброте не привык. Она всеобъемлющая, правда. Я даже не верю, что такой человек может существовать... — юноша замолкает и делает небольшой глоток крепкого чая, а потом вдруг улыбается и прячет взгляд в чашке. — А ещё у него появляется ямочка на щеке, каждый раз, когда он улыбается. И... — смотрит на друзей, пожимая плечами. — ... у меня не было шансов в него не влюбиться.

Чимин думает, что пока это просто влюблённость — не страшно. Если помнить и не относиться всерьёз — всё терпимо. Чимин думает, что всё пройдёт, нужно просто немножечко времени и стараться держаться подальше. 

Чимин ошибается.

Потому что чем дальше, тем хуже становится и тем сложнее справляться с собой. Идея держать дистанцию, чтобы не вязнуть ещё глубже — наивна, когда речь о том, кто обязан быть рядом почти двадцать четыре часа в сутки. Намджун встречает Чимина с утра у машины, затем забирает из колледжа, почти постоянно находится с ним в одной комнате, а по вечерам, также как прежде, сидит у камина с какой-нибудь книгой. 

Они стали меньше общаться (спасибо мужчине, который свёл все разговоры к приветствиям и более-менее формальному «как дела?»), хотя Паку сложно порой удержать мысль, и он ловит слова где-то на кончике языка, запрещает губам размыкаться и поспешно отводит взгляд в сторону. Намджун видит и всё понимает. Намджун выполняет свою работу и (тщетно) старается не усугублять.

Тщетно. Потому что то, к чему влечёт Чимина вплетено в каждый намджунов жест. Оно — темнота в его сосредоточенном взгляде; оно — ненапускная уверенность в широких шагах; оно — голос — спокойный и твёрдый, а по вечерам — тихий, глубокий (и кажется — в нём можно спрятаться как будто в тёплых объятьях). Чимин знает, что это ужасная глупость, но тянется к Киму почти на подсознательном уровне. И одним пресечением долгих вечерних бесед не поможешь.

Поэтому спустя неделю с момента того разговора, когда Чимин, выйдя из колледжа, садится в машину (имея при этом вид совершенно замученный), Намджун не выдерживает. Ловить на себе брошенные украдкой взгляды, смотреть, как мальчишка пытается спрятаться в груде учебников, знать, что тот и без этой бестолковой симпатии мучается, целыми днями сидя взаперти... Всё это перебор. Плюс проблемы со сном и, да Господи! Ким уже просто не может смотреть на перманентно залёгшие под глаза юноши тени и устало опущенные плечи (которые он так наигранно силится расправлять, когда видит друзей).

Маршрут кривится, но Чимин замечает это только в тот момент, когда автомобиль сворачивает на въезд заправки.

— У тебя полный бак. — резонно замечает мальчишка, вскидывая левую бровь. 

Намджун глушит двигатель, отточеным движением выдёргивая ключ из зажигания. 

— Пойдём. 

Хлопает дверь, а Чимин недоуменно следит за тем, как мужчина обходит машину спереди и направляется ко входу в небольшое кафе.

Вот так просто? И даже не оглянется, чтобы проверить, идёт ли Пак следом? Нет, Ким, конечно, не раз за эти полтора месяца показался мальчишке странным, но сегодняшний финт пересёк все границы.

Юноша не шевелится и совершенно не понимает, что делать. Ему никогда так в открытую не предоставляли возможность сбежать. Нужно всего лишь открыть дверь, а затем... Неужели Намджун настолько самоуверен, что думает поймать Чимина, если тот сиганёт наперерез через трассу? Может быть, это какая-то шутка, и дверь на самом деле наглухо заперта? Но ведь Ким сам позвал его...

Блондин на пробу дёргает ручку и та, мягко щёлкнув, легко поддаётся. В нос сразу бьёт запах бензина и очистительных средств для стёкол, но юноша не обращает на это внимания. Он поглощён ощущениями другого рода. 

Шаг.

Тихий хлопок закрываемой двери.

Два.

Никто не кидается следом, никто не рычит, заставляя немедля вернуться.

Три.

Намджун давно вошёл в кафе и теперь наблюдает за мальчиком из-за прозрачной витрины. Тот смотрит по сторонам, мнётся, не зная, куда дальше податься, и Ким не удерживается от лукавой улыбки, когда растерянный взгляд юноши ловит его заинтересованный где-то на стыке стекла. 

Боже, сколько немой озадаченности, сколько беспомощности, сколько вопросов Намджун видит в глазах напротив (да чтобы он сам знал ответы).

А потом Чимин решается. Выбирает разумный (разумный ли?) курс в сторону телохранителя, то ли прикинув, что бежать всё равно глупо и некуда, то ли поддавшись желанию выяснить мотивы Кима, заходит в кафе и останавливается в паре шагов. Руки скрещены на груди, взгляд прищурен, ну точно начнутся вопросы. 

— Ты будешь хот-дог или гамбургер? — идёт на опережение Намджун, даже не пытаясь скрыть веселья, вызванного полной дезориентированностью мальчишки.

Чимин недоверчиво косится на табло с меню, затем снова на старшего, и принимает условия.

— Гамбургер.

Они обедают молча: Чимин наслаждается жирной, до ужаса вредной едой (узнай дядя, что он ест такое — Намджуна сейчас же уволили бы), а Намджун наслаждается тем, как мальчишка потешно торопится прикончить как можно бóльший кусок.

— Эй, никто ничего у тебя не отнимает, — усмехается мужчина и подталкивает к подростку подставку с салфетками. — Вытрись, ты весь в соусе.

И, наконец, чувствует, что поступил правильно. Такая дурацкая мелочь — на десять минут отклониться от ежедневного маршрута и остановиться в хреновой закусочной, но Чимин как-будто получил лучший подарок на свете. В голове Кима мелькает пугающее осознание того, насколько на самом деле должно быть паршиво живётся мальчишке, раз он даже такой чепухе счастлив. 

Наконец, покончив с гамбургером и обстоятельно залив его холодной колой, Чимин уделяет внимание и собеседнику. Пару секунд молчит, вглядываясь в нечитаемые черты Кима. Затем скрещивает руки на столе и не спеша подаётся вперёд.

— Ты же понимаешь, что, если дядя об этом узнает, — у тебя будут проблемы?

Глаза его блестят лукавством, и мужчине сложно сдержать улыбку, ведь юноша, наконец, выглядит ожившим, а не серой тенью себя самого, как казалось до этого.

— Откуда ему узнать? — в свою очередь интересуется Ким. — Если, конечно, ты не собираешься прямо сейчас позвонить ему и поделиться тем, как было вкусно... — Намджун тоже слегка наклоняется и одним движением (слишком внезапным, чтобы мальчишка успел отшатнуться) стирает большим пальцем с уголка губ Чимина соус. — ... то вряд ли о нашей небольшой вылазке кто-то узнает.

(Чимин готов был бы поклясться на Библии, что не следил, как заворожённый за тем, как Ким непринуждённо и быстро облизывает палец, вот только он атеист, да и Библии под рукой нет, зато щёки предательски вспыхивают, выдавая его с головой)

— Конечно, я не скажу, — быстро отводит взгляд, — но я не понимаю, зачем тебе это. Ты вроде сказал...

— Ты так и не ответил тогда на вопрос. — перебивает Намджун, явно не собираясь объясняться в мотивах.

По правде, он просто не знает, как объяснить. «Не могу смотреть на то, как тебе плохо»? «Тупое желание видеть твою улыбку»? Ким даже не знает, что хуже.

Чимин первое время молчит. Размышляет о чём-то своём. Затем замечает пятнышко на штанах и принимается увлечённо его оттирать. Он прекрасно понимает, о чём говорит мужчина (тот вопрос ещё неделю назад сбил его с толку) и вовсе не пытается уйти от ответа, но говорить о своих отношениях с дядей ни с кем не привык, так что начать удивительно сложно.

— Я... Нет. Он меня не трогал. — мальчишка хмурится и смотрит вниз, на дурацкое пятнышко, только сильнее въевшееся в ткань. — Но ему и не нужно. По правде, мне одного взгляда хватает.

— Взгляда?

— Да. — Пак наконец поднимает глаза на Намджуна. — Ну знаешь, у меня всегда такое чувство, как будто меня раздевают. И это... — (отвратительно. мерзко. чудовищно) Чимин не может определить верное слово и недоговаривает.— Мне хочется спрятаться. — он невесело усмехается и встаёт с места. — Нам не пора? А то заметят, что мы задержались.

Намджун пристально смотрит на юношу. Странное облегчение после его слов мешается с иррациональным бешенством. Одно дело — догадываться, а другое — узнать, что ему не показалось, и что этот ублюдок Дэсон правда смотрит на Чимина как... как... Ким всеми силами сдерживается, чтоб не нарычать на мальчишку за то, что он до сих пор не сбежал, а затем понимает, как глупо бы это звучало в его исполнении. 

Дорога домой занимает вдвое меньше времени, чем обычно. Наверное, Чимин засыпает где-то посередине пути, разомлев под ласкающими лицо тёплыми солнечными лучами. Намджун паркуется во дворе особняка, выходит, стараясь лишний раз не шуметь и открывает заднюю дверь. Пару секунд молча глядит на мальчишку, не желая будить его. Чимин во сне такой нежный, такой беззащитный и тихий, совсем безоружный . К нему прикоснись — а на кончиках пальцев кроме тепла и едва уловимого запаха сахарной пудры, совсем ничего не окажется. Хотя, может, это всего лишь иллюзия? Ким решает проверить сейчас же.

Он наклоняется и аккуратно берёт юношу на руки. Тот вяло бормочет какие-то глупости, хмурится, но, кажется, не просыпается, и только трогательно утыкается носом куда-то в плечо мужчины. 

∘∘∘

Солнце хлещет в огромные окна, рассыпается зайчиками по стенам, отражаясь от люстр с десятками прозрачных подвесок (у Дэсона весьма странный вкус, и особняк выглядит варварским перемешением стилей, на что Намджун, любящий минимализм, успел мысленно поморщиться в первый же день). Зайчики прыгают туда-сюда, норовя ослепить на мгновение чей-нибудь взгляд, а один из них, маленький, круглый, дрожит на щеке юноши, спящего в этот момент на диване. Хотя, спящего ли? Чимин слегка приоткрывает глаза и смотрит на мужчину, листающего что-то в планшете. 

(Красивый...)

Взъерошить бы вечно уложенные волосы, запустить пальчики в светлые пряди, прижаться бы ближе (так необходимо. всего лишь урвать пару крупиц тепла)... Мальчишка скользит взглядом на губы Намджуна и думает, что те, должно быть, непередаваемо мягкие. Повезло тем, кто знает, какого это — их целовать. Чимин вдруг понимает, что ревнует к несуществующим, гипотетическим «тем». То есть, понятно, что у Намджуна были партнеры и, наверняка, не один, и это ужасно обидно, ведь хочется самому быть таким вот особенным. (Интересно, а он женат? Кольца не носит, но, может быть, у людей его профессии так принято?)

(Но ведь он смотрел на меня, словно хотел...)

Мальчишка видит, как мужчина отрывает взгляд от экрана, поэтому быстро смыкает глаза и делает вид, что по-прежнему спит. Намджун, в свою очередь, делает вид, что ему верит и, мягко улыбаясь, возвращается к работе.

Солнце высвечивает все его родинки, не скрытые одеждой, которые Пак, кажется, уже умудрился выучить наизусть. Три слева, на шее, одна под губами; затем — справа, сверху-вниз от виска к выступу желвака на углу челюсти; над бровью, на лбу... Чимин снова ловит себя на мысли, что всё это клиника, но почему-то это не кажется таким уж ужасным. Быть клинически влюблённым в такого человека, как Намджун — вовсе не плохо, даже если это не очень уместно.

Чимин слышит, как Ким поднимается с места и, кажется, подходит ближе. Почему-то становится жутко смешно и, бросив попытки прикинуться спящим, мальчишка распахивает глаза. 

— Что? Любуешься? — беззлобно язвит, тем не менее с плохо скрываемой радостью глядя на опустившегося перед ним на корточки мужчину.

— Ты красивый, так что не вижу проблемы, — как всегда невозмутимо пожимает плечами Намджун (и вот о чём только думает?).

И всё это... чёртово солнце, и яркие, пока что не сдавшиеся осени краски, и блеск в чёрных глазах напротив, и тепло возвращённой улыбки, из-за которой в душе снова весна... Чимин вдруг чувствует, как дышать сразу становится легче, и как хорошо, как светло постепенно становится в доме, в котором всегда было тускло и тесно.

Чимин не уверен, что его не оттолкнут снова, но туманный ото сна рассудок притупляет здравость мышления, а солнечные зайчики так счастливо пляшут по стенам, что мальчишка, с какой-то внезапной беспечностью решается тихо спросить:

— Может, всё-таки будем друзьями?