Яркое-яркое, малинового цвета небо, вместо облаков на нём сгустки чёрного дыма, и всё это так близко к земле, словно можно вытянуть вверх руку и прикоснуться.

И Кэйя слушается своего желания, вытягивает, прикасается. Небо холодное и мокрое, как горсть снега на горячей ладони.

Он смотрит в его глубь, не ощущая земли под ногами, не отводя взгляда, то ли пытаясь что-то разглядеть, то ли боясь это что-то упустить.

Близко-близко

Чёрный дым поднимается спиралями, мешается, и Кэйя пальцами оттягивает его в стороны, как нитки, ворошит, пробирается ещё выше, ощущая, как копится в ладонях холодная влага.

Наконец он её видит – руки сами бесконтрольно туда тянутся, как к самой высокой полке в кухне, где служанки спрятали конфеты, а тебе не больше десяти, и даже со стула и на носочках ты едва можешь прикоснуться к вазочке со сладостями.

Так что приходится, собрав всю смелость, приготовившись падать потом на пол, оторваться ногами от опоры и прыгнуть вверх.

Совсем чуть-чуть

Расстояние вмиг сокращается, и Кэйя хватает белую звезду, крепко прижимая обе ладони друг к другу, чтобы она не вырвалась, не улетела ещё выше, куда он уже точно не достанет так скоро, как ему того хочется.

Звезда трепещет и тыкается в сжатые пальцы, пытается просочиться, её четыре острых лучика светят сквозь кожу его рук, и Кэйя не чувствует ничего, только лишь перекатывающуюся в клетке из ладоней горячую звёздочку.

– Кэйя... – еле слышно хрипит Альбедо, изо всех оставшихся сил хватаясь за руки капитана, сжимающие его горло.

Да только что он может противопоставить Кэйе, заставшему его врасплох: он даже не заметил, как уснул за столом, уткнувшись лицом в сложенные руки.

В пещере внезапно холодно – за костром никто не присмотрел, и теперь его всполохи не годятся даже на то, чтобы согреть ладони, а где-то дальше, у входа, слышно, как зло воет ветер. Светят большие настольные фонари, жёлтыми пятнами украшая каменные стены и очерчивая фигуру склонившегося над ним капитана.

И его взгляд сквозь

Жадный и безумный

Альбедо жмурится, набираясь смелости разжать свои пальцы – всё равно от этого не было толка. Быстро отводит руку в сторону, скользя по столу, ища что-нибудь острое среди не убранных инструментов, вмиг ощущая, как на него сильнее давят. Он почти ничего не видит сквозь зыбкую чёрную пелену перед глазами и не слышит из-за ненормального стука в ушах, поглощаемого периодической густой тишиной, когда интуитивно крепче сжимает в ладони нашаренный нож, которым неделей ранее измельчал рукхашавы.

К нему волной подкатывает воздух, дыхание срывается, когда он слепо мажет остриём по пространству перед собой, всё равно подсознательно боясь задеть что-то жизненноважное. Кэйя отшатывается в сторону, и Альбедо видит, как он поражённо рассматривает свои пустые ладони.

Свет обращается лезвием, и звезда, спрятанная в руках, испуганно ускоряется, всё чаще и беспорядочнее утыкаясь в пальцы Кэйи.

Он со злобой думает, что не позволит ей так сбежать, он её так старательно ловил, так долго к ней тянулся, с чего бы ей вообще его бояться – ладони пытаются усмирить её, сжать покрепче, остановить.

И никто из них не выдерживает

Кэйя падает, пока руки его разлетаются в стороны, когда горячая боль взрывается в них. Его звезда опадает вслед за ним блестящими стеклянными осколками.

Альбедо хрипит, дышать больно, держать голову прямо почти невозможно, но он крепко сжимает нож, искренне надеясь, что тот больше не пригодится. Кэйя мечет взгляд между ладонями, только спустя ощутимый промежуток времени переводя взгляд обратно к алхимику.

Малиновое небо стекает разводами, смывается, как невысохшая краска, и Кэйя ощущает, как приближается к нему твёрдая земля.

Небо оказывается внезапно высоким, серым, беззвёздным

Альбедо перед ним выглядит плохо: не в крайней степени уставшим, к чему они оба привыкли, а откровенно, нервно, напряжённо. Альбедо на его памяти ни разу не демонстрировал страха. И даже сейчас, пытаясь осознать, что случилось, Кэйя едва ли улавливает в нём это чувство.

Да и, наверное, Альбедо тоже не понимает, что боится.

– Что... – он следит за ножом в руках алхимика. – Что произошло? – он чувствует, как у него незнакомо болят предплечья. И всё медленно начинает выстраиваться.

***

– Давай ты просто прирежешь меня?

– Кэйя.

– Серьёзно. Я даже не осознавал, что делаю, я просто... – он выдохнул, снова быстрым взглядом осматривая тёмные пятна от его пальцев на белой шее Альбедо. Не смотреть невозможно – не думать, не закрывать глаза, не проматывать в памяти. И в душе крайне мерзко, но...

Но от себя не отвернёшься

Несколько наливающихся фиолетовым цветом полос оплетают его шею, делая непривычно, парадоксально близким к чему-то живому – выжившему – хоть Альбедо и создаёт впечатление существа, возвышенного на ступень над остальными. И отвернуться не выходит, даже когда Кэйя ощущает, как внутри у него всё сводит от отвращения к себе. Это как смотреть на чей-то труп или на открытый перелом.

– Успокойся, – просит Альбедо, поднимается со стула и отходит к ящикам с продовольствием, запасённым на случай долгого пребывания на Хребте. Например, как этот. Кэйя краем уха слышит шорох и тихий стук предметов, а потом Альбедо ставит перед ним стакан, из которого он этим утром пил несладкий чай, и льёт до краёв вино из бутылки – бутылка эта кажется неуместной, нереальной и зыбкой во всей этой грёбаной ситуации. Но Кэйя глубоко благодарен – а ещё глубже он чувствует потребность утопить в этой ёмкости проклятие, за хвостик вытащенное у него из-под кожи.

Пусть захлебнётся там, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста

Он кивает алхимику, который отставляет оставшееся вино на полку, совсем рядом с Кэйей, и принимается копаться в сумке с зельями и мазями.

***

Никогда ещё, насколько Кэйя знает, он не ощущал себя настолько бессильным перед алкоголем. Помнится, он однажды скрещивал мечи с трезвым капитаном другого подразделения, на спор перепив кого-то в таверне. И даже тогда его руки не дрожали и вышли они из сражения в заслуженной ничьей.

И что сейчас?

Он с выдохом прислоняется плечом к каменной гладкой стене, наблюдая за кромкой чёрного неба, укрытого россыпью звёзд. Отсюда, из глубины пещеры, сложно было разглядеть небосвод целиком, зато тепло от костра не сразу растворялось в ледяных порывах.

Пальцы непослушно дрожали, сжимая плечи, и в груди было одновременно пусто и горячо. Будто его насквозь что-то прожигало.

И даже слыша шаркающие по каменному полу шаги, он не сразу понял, что к нему приблизились.

Алхимик был непривычно близко. Если бы Кэйя его недостаточно хорошо знал, если бы весь его опыт взаимодействий с ним был таким же, как у любого другого рыцаря ордена – за исключением, конечно же, рыцаря Искорки – он бы решил, что Альбедо и сам не замечает этого.

Со стороны он всегда таким казался.

Отвлечённым от реальности, заседшим в собственных мыслях, не обращающим внимания на то, что его окружает, если это не очередной эксперимент, завладевший его любопытством. Он ощущался, как человек, который бы – если бы не запирался в своей лаборатории на сутки – вечно врезался в плечи людей, не замечая их, и пил бы чай с солью, не чувствуя, что перепутал пряности.

Всё было бы так, не знай Кэйя того, насколько внимательно и мелочно относился Альбедо к своему личному пространству.

Но Кэйя знал.

И на его памяти тот ни разу ни с кем не столкнулся, да и кто вручил бы ему в руки взрывоопасные смеси, если бы знал, что тот по невнимательности может спутать соль с сахаром? Ну правда?

Так что капитан отлично понимал, что Альбедо нарочно находится так близко. Неясно, терпит он или нет, но Кэйе сейчас так этого не хватает. Не хватает уже много лет, проведённых под личиной человека, каждую ночь отдающегося жарким прикосновениям.

Было бы всё так, как выдумывает себе их прекрасный город

Будь это всё правдой, по зданию ордена бы сновали улыбчивые рыцари, один из которых – точно Полуночный Герой; окна городской лаборатории не успевали бы менять из-за постоянных пожаров и взрывов, выбивающих стёкла – Главный Алхимик, со всеми бывает, снова спутал реактивы; капитаны подразделений играли бы в карты на собственные миссии и вино; Джинн бы спала почаще; Кэйя бы старательно прятал на шее следы от долгих ночей шёлковыми белыми платками.

И все бы они с лёгкой подачи геройствовали правой рукой, пока левой срывали букеты сесилий или отыгрывали партию в шахматы.

Так просто, так по-Мондштадтски. Красиво, свободно и весело.

Печально, что было всё совсем не так, как любили рассказывать горожане в тавернах по вечерам.

Кэйя нерешительно, пытаясь проверить что-то невесомое, развернулся к Альбедо целиком и, замерев на мгновение, обнял за плечи. Было неловко, необычно, даже когда Альбедо в ответ уложил руки капитану на спину и уткнулся подбородком в плечо.

Нельзя же так, как нормальным людям, правда?

Кэйе не нужны успокоение и жалость, когда его жизнь горит – почти что тлеет – синим пламенем, не нужна помощь, не нужна надежда.

Пусть у него нет сил с этим справиться – но их нет и ни у кого другого. Упрям и жалок. От себя самого тошно.

Альбедо тихо говорит у его уха, и Кэйя плечом ощущает, как надавливает его подбородок:

– Всё хорошо, Кэйя.

В ответ капитан вертит головой, и Альбедо снова говорит:

– Ты не виноват.

Три слова совсем его разбивают, заставляя сжать крепче объятия, прикоснуться так, как хотелось – с силой истощённого человека, с безнадёжностью, с отчаянием. Три слова заставляют его быть слабым и беззащитным, как ребёнка, заплутавшего в незнакомом лесу.

Его гладят по спине, успокаивая.

Он так устал, идущий на поводу у проклятия, не способный противиться собственным мыслям. Или не своим. Слишком сложно для него. Он ведь не способен понять многих глубинных вещей, да в той же алхимии ему дальше мази от ссадин не уйти.

Быть может, он хорош в чём-то другом, но иногда так больно понимать, что он, возможно, не успел найти своё настоящее, не навязанное никем призвание. И не успеет уже.

Он дальше собственной могилы не успеет уже никуда

– Выдохни, давай, – попросил его ровным голосом Альбедо, погладив по голове одной рукой.

Кэйя послушался, не замечая, каким дрожащим получился его выдох. Он продолжал дышать, повинуясь чужим поглаживаниям, направляющим его голову ближе к плечу алхимика, чтобы уложить её туда мягким движением. Кэйя потёрся лбом о то место, куда его прислонили, вороша и так потрёпанную чёлку, выдохнул Альбедо под подбородок, жмурясь от тепла.

Почему-то это оказалось таким неожиданным, но и приятным открытием. Кэйе думалось, что кожа у него холодная, как каменные стены, упругая и твёрдая, словно натянутая крепкая ткань.

Мокрое, холодное небо, растекающееся в ладонях набранным в горсти снегом

На деле же шея у Альбедо была мягкой и тёплой, и Кэйя невольно повёл лбом к ней, чуть приподнимая голову и касаясь носом самого края позолоченной метки-звезды, к которой тянулись с обеих сторон тёмные виоловые следы-отпечатки его собственных ладоней.

Он не мог противиться, не сейчас, когда ему так много за раз разрешали, а сам он уже смирился бороться с собой.

Слишком много всего этого сразу

Он, зажмурившись, прикоснулся к метке губами, ощущая, как на короткое мгновение руки Альбедо замерли.

Да не оправдание это ничерта

Пальцы алхимика скоро продолжили массировать кожу головы, и Кэйя повторил своё действие снова.

И опять.

Тепло, которого в его жизни не было уже давно, вдруг оказалось так близко, а капитану и без этого было, за что себя винить. Может, такие отчаянные и наглые прикосновения в будущем простят ему и Альбедо, и он сам?

Он примыкал поцелуями к шее до тех пор, пока не открыл глаз, чтобы посмотреть на Альбедо.

А тот с приподнятым подбородком смотрел прямо на него. Ровно, цепко, внимательно, будто проверял что-то, о чём долгое время думал, и не мог осознать полученный результат.

Кэйя в тот же момент, не сумев прочитать и понять взгляд алхимика, попытался отпрянуть, пробормотав:

– Нет, нет, Архонты, прости...

Но Альбедо не выпустил его из объятий, которые капитан хотел разорвать.

– Прости, Альбедо, я не должен был этого делать, я только... Мне нужно...

– Но тебе ведь недостаточно? – уточнил Альбедо, вновь придавливая капитана к себе, чтобы крепче обнять. – Я же сказал, что всё хорошо.

Кэйя устало сдался его настойчивости на милость, сцепляя руки за спиной Альбедо, но не позволяя себе больше ничего.

***

Не позволяя себе больше ни разу за последующие дни, даже когда на губах зудели воспоминания о том, как мягко к нему в ответ прильнула чужая шея, а руки легко провели по плечам.

Потому что перед глазами всё ещё следы-отпечатки, а чужие глаза настороженней вылавливают рыцарские крадущиеся движения. А звезда на шее, кажется, только ярче контрастирует, чудом не запятнанная, и в унисон ей внутри Кэйи всё горит, хотя должно покрываться ледяным слоем, устойчивым перед любым огнём.

Альбедо вновь отрывается от книг – с их разговора о неудачах прошло несколько долгих недель, в течение которых на глазах у Кэйи алхимик прошёл от ужасающего своей силой подъёма работы до полного обессиления, обозначавшего окончательную точку в несвершённом подвиге, который никому не был под силу.

Возможно, это было страданием – то, как Альбедо, стукнув ладонью по алхимическому столу, перевернул последнюю свою попытку панацеи, а после со злым удовлетворением смахнул все препараты на пол.

Может, страдал он тогда, когда спустя час молчаливо и кропотливо собирал битое стекло с каменного пола и составлял уцелевшие колбы с веществами в специальных ящиках для хранения.

И, скорее всего, страдание предстало перед Кэйей в последние дни, когда Альбедо не прикасался к алхимии, лежащей дальше его драгоценных книг, и только читал то, что и так знал наизусть.

И каждый раз поднимал взгляд на капитана, медленно шагающего к нему.

Голова внутри крошилась. И болели руки. А ноги ненароком, будто случайно, вечно вели его к выходу из пещеры, невзначай напоминая: ты можешь уйти, можешь найти покой.

Кэйя просил Альбедо тормошить его во сне, чтобы больше глубокие сновидения не заканчивались синяками и порезами. Потом Кэйя винил себя в том, что алхимик спит точно так же.

Пытаясь не видеть снов

Альбедо поджимал губы, позволяя эмоции отчётливо расползтись по его лицу, и притягивал к себе поближе, вряд ли понимая, кого из них утешает.

Он и сейчас посмотрел на Кэйю, закрывая книгу и оборачиваясь к нему. Уже ночь, и на улице совсем темно, спасают только огни фонарей на тропах для искателей приключений.

Они выходят к выступу у пещеры, за которым вниз срывается крутой склон. И только там, внизу, мелькают рыжие огоньки местных фей. Скрип снега под ногами ухает в большой тишине, и над ними висит совсем чёрное небо, обсыпанное белыми точками, словно крупицами сахара.

Альбедо поворачивается к Кэйе, чтобы расставить руки в стороны и опуститься лицом в чужую грудь. У Кэйи жгло под рёбрами, у него пальцы еле ощутимо прикасались к чужой спине, боясь сорваться и прижать.

Там, где он теряет хотя бы видимость контроля над телом, в нём бурлит жадность и скапливается слабость

Но Альбедо зачем-то неожиданно крепче льнёт и забирает его руки в свои, прикладывая его ладони к своей шее поверх почти сошедших следов.

– Не бойся, – говорит он.

Кэйя с дрожью выдыхает ему в висок, пускает комьями белый пар, страшась того доверия, которое может не оправдать, но, ведомые чужими, пальцы против воли удобней обхватывают шею, большими прикасаясь к краям звезды. Альбедо поднимает подбородок, и Кэйя ползёт ладонями выше, обрамляя его белую линию челюсти, чтобы заглянуть в глаза.

Он никогда не решится

Даже если времени у него почти столько же, сколько у бабочек-однодневок

Куда ему одному, стоящему над бездной на хромой ноге, столько?

Чувств, событий, смыслов

Умирать то он всё равно будет в одиночку

– Пожалуйста, Кэйя, пожалуйста, – у Альбедо поднимаются брови, он на секунду жмурится, и его лицо в руках капитана – как родниковая вода, умещённая в ладонях, сложенных лодочкой.

К ней нельзя не прикоснуться

Даже если отравленная

Даже если отрава в самом Кэйе

Поэтому он осторожно целует его в краешек нижней губы, боясь выпить одним глотком, как это бывает с водой, зачерпнутой руками. Но Альбедо обнимает его за пояс, раскрывая рот и приникая сильнее и смелее.

Холод ползёт на влагу стремительнее, опускается между их губами, и Кэйя зарывает пальцы в волосы Альбедо, чтобы удержать на месте само это чувство растворения хоть в чём-то, когда от боли остаются только нечёткие воспоминания и он не думает о том, как впадёт в безумство на пути к своей проклятой могиле, в один день – очень скорый, очень близкий – всё-таки решившись уйти.

Но это слишком, наверное, тяжело

Вот так обернуть все старания пеплом

Вот так проиграть миру всё до последней капли

***

– Я не смогу, – заявил сразу же Кэйя, как только они вернулись в укрытую от колючего мороза лабораторию.

Альбедо и сам не знал, что должен теперь делать, говорить и чувствовать. Всё, что происходило между ними, не могло укладываться в тот привычный алхимику мир, который для него открывала когда-то наставница.

Хоть он и провёл последние недели в мыслях о том, чего стоила на самом деле вся его жизнь до этого

Она всегда говорила, что порядок всего, что в этом мире есть, должен оставаться неизменным. Одно будет сменять другое, следуя за третьим, и цель его существования, в первую очередь, не в том, чтобы взять под контроль этот поток жизни, а в том, чтобы его сознать.

Если попытаться переиграть эти правила, ты помешаешь обмену естественных вещей, который заведён этим миром.

Нельзя рушить его

Если тебе нужна единица чего-то лучшего, нужно отдать несколько единиц чего-то хорошего.

Но она же нарушила когда-то

«Всё должно быть равноценно».

Зачем-то же она его этому всему обучила?

Простая истина, которую Альбедо применял и в жизни, и в исследованиях.

«– Будь последовательным, – твердил ему голос наставницы в голове. – И не пытайся получить больше того, что отдаёшь взамен»

«– Интересно, – думал он иногда. – А что равноценно мне?»

Равноценна ли его жизнь обычной человеческой? А если нет, то чья дороже?

Да и какая уже разница

Когда уже все возможности были утрачены, нет смысла горевать

Во всём этом не было ответов на те вопросы, которые возникали, когда появлялся Кэйя.

А он горюет

Альбедо не знал, как его спасти. Зато знал, что проклятие Каэнри'ах было одним из колец в том обороте жизни, с которым нельзя было просто брать и экспериментировать. Проклятая земля давала своим созданиям жизнь и она же её забирала. Это честно. Справедливо. Равноценно. То, с чем Альбедо не может бороться.

Нельзя было вот так брать человека, игнорируя особенности его происхождения, и менять в отдельности от всей остальной материи, вперёд очереди, не по порядку.

Гори, кхемия, горите, ожидания, эта наука терпит крах, вокруг неё гремят разрушение, катаклизм, катастрофа, она возводит вмиг от рождения до гибели, пустая и вредная

И Альбедо, созданный кхемией, тоже пуст, как выдутая из стекла фигурка, и тоже вреден, как ядовитый пар

И ничего не может, тоже как она

Единственный способ сделать так, чтобы проклятая земля не влияла на своих порождений – это снять проклятие с неё самой первым делом. Не наоборот. То, чем ты являешься по сути, никогда не изменит всё, что на тебя понавешают сверху.

Да и, в конце концов, откуда бы у Альбедо взялись силы исправить то, что сделала его наставница. Будто бы она сама не пыталась это изменить – а она была намного сильнее и лучше него.

Он не знал, что должен сказать, потому что у него не было слов, которые могли что-то изменить. Был набор пустых речей, но они не окупятся в будущем.

Они вообще ничего не стоят

Он не знал, что будет ощущать, когда Кэйи не станет. Стоило бы, конечно, всецело рассчитывать на то, что он примет это, как один из этапов жизненного потока. Он видел смерти много раз. Чудовищ, растений, животных и людей. И он не должен был ощущать от случая с Кэйей ничего... настолько удручающего, вгоняющего в эмоциональную усталость.

Болючего, как наживую вскрытая грудная клетка

И всё равно даже так, даже с лёгкими и рёбрами наружу, было не так плохо

Альбедо чётко осознавал, что это не из-за неудачи в эксперименте, конечно же, нет.

Честно, он, по-хорошему, вообще ни в какой ситуации не должен был испытывать чего-то сентиментального. Ни веселья, ни печали. Его чувства рациональны, полезны: боль, голод, любопытство учёного, усталость, энергичность.

А теперь он, заведомо неправильно, не мог согласиться с таким порядком вещей.

В целом, ему было сложно это принять. Как человеку, мгновением ранее лишившемуся рук, как искренне верующему, узнавшему, что его идеалы ложны – так и Альбедо не верилось, что Кэйи просто может не стать. А ему при этом будет до нерационального больно его не хватать.

Хотя он сам выявил всплеск проклятия, он сам подтвердил опасения Кэйи, он сам заранее понимал, что шансы у них не просто низкие – их не было никаких.

И даже так, прекрасно зная, что произойдёт, он испытывал противоречивое горе и импульсивную волну отторжения, будто его пытались неумело, нагло обмануть.

– Я не смогу, – повторил Кэйя.

Это приносило Альбедо скрипучую сухость в горле и невысказанную печаль, вставшую комом поперёк. Он погладил Кэйю по спине, когда тот к нему прильнул, начиная неразборчиво что-то шептать на двух языках сразу. Альбедо молчал. Придерживался своей идиотской истины о том, что его слова всё равно не смогут успокоить, не будут стоить того, чтобы их произносить.

– Не хочу, – шептал ему Кэйя, прерываясь на вдохи. – Не хочу умирать, не хочу терять рассудок, я не хочу, не могу...

Альбедо прикоснулся губами к его виску, пытаясь отвлечь.

– Есть ведь другой способ...

На эти слова рыцаря Альбедо провёл пальцами по его спине вверх, прикасаясь к затылку, а другой рукой скользнул к груди и выше, к подбородку. Огладил его челюсть, невесомо прося молчать.

Но это не помогало.

– Позволь мне выбрать самому, прошу, – Кэйя сипел и звучал так, будто произносил молитву, будто Альбедо сможет решить его проблемы, если даст согласие, будто только от него одного судьба Кэйи и зависит.

Он поцеловал Кэйю в лоб, в другой висок, в скулы.

Молчи, молчи, не проси об этом меня, мне нельзя, я не могу вмешиваться, не могу решать, не могу изменить, я не могу совсем ничего

– Я не буду так, – пробормотал Кэйя. – Не от проклятия, не на той земле, не так, я не хочу...

И кто Альбедо такой, чтобы говорить «но надо»?

Он не хранитель и не созидатель

Он целует Кэйю в губы. Альбедо кажется, что его собственные даже теплее чужих. Он настойчиво продолжает прикасаться к ним, не углубляя поцелуй, но и не позволяя Кэйе говорить вслух всё то, что заставляет его глаза слезиться, а руки вздрагивать. Всё это делает его преступно человечным и уязвимым. Ему страшно это ощущать, и он умоляет Кэйю, как может, не усложнять ещё больше, не ворошить, не ломать напоследок перед тем, как покинет его.

«Не усугублять»

«Но кто, если не он?»

Потому что потом Альбедо это воедино сам не соберёт.

– Я не... – выдыхает между солёными поцелуями Кэйя, но его вновь заглушает чужое прикосновение, на этот раз лбом ко лбу, мягко, но ощутимо, просяще:

– Помолчи.

Ничто ведь не помешает Альбедо сделать вид, что он просто забыл на столе быстродействующий яд, усыпляющий принявшего его перед смертью, а Кэйе ничто не помешает сделать вид, что он случайно его взял. Случайность, лишь она одна, прерывающая поток энергии в мире, коверкающая, искажающая, мешающая проклятой силе получать то, что она когда-то отдала.

Случайно уничтоженная страна

Случайно одна Луна из трёх гуляет теперь по небу

Случайно отобранная жизнь

И случайно подаренная

Пускай. Пускай оно всё будет так. Это просто случилось, и этого уже не изменить.

Такие простые вещи способны понять даже дети

Несправедливо по отношению к этому потоку так же, как несправедливо к ним.

В равной степени

Как этому миру и нравится

***

Спина предательски не держала, мелкая дрожь касалась локтей, но Кэйя наклонил голову, и та ощутилась неподъёмной тяжестью.

Альбедо скользнул пальцами на его затылок, укладывая к себе на плечо. Алхимик часто дышал, невольно гладил по волосам, пытался заглянуть в его лицо, но Кэйя его прятал, то утыкаясь носом в чужую шею, совсем рядом со знакомой светло-жёлтой звёздочкой, то опуская голову.

Он не хотел, чтобы Альбедо напоследок видел его таким. Видел его взгляд. Уставший, вымотанный, изъеденный проклятием.

«Это ведь не про него, не про Кэйю, верно?»

Кэйя медленно выдохнул и вытянул вперёд руку.

– Смотри сюда, – попросил он, поворачивая кисть и шевеля пальцами. – Просто фокус, – шепнул он, когда в ладони мелькнула золотая монетка. Она плавно перемещалась между ловкими пальцами, и Альбедо даже не пытался думать о том, какие силы Кэйя прилагает, чтобы дрожь, ощутимо пробивавшая его тело, не трогала ладони.

– Просто фокус, – так же тихо повторил Альбедо, мокрыми глазами наблюдая за тем, как монетка пропадает из чужой – наверняка холодной – руки.

Кэйя вертит ладонью, демонстрируя исчезновение.

– Верно, – согласился он. – Обычный трюк. Следи за ней внимательно. Вот она есть...

Альбедо кивнул шёпоту у своего уха.

Плоский круглешок то появлялся, то исчезал, мягко спускался от большого пальца к мизинцу и снова пропадал.

Альбедо вдруг заметил, что у этой монеты обе стороны одинаковые, обе с символом моры. Где-то глубоко в мыслях разлилось тепло: Кэйя изначально во всех спорах обрекал Альбедо на победу. Этой же монеткой он, как оказалось, добровольно позволил увести себя на Хребет.

Как всегда. Правду Кэйя говорит только тогда, когда от того, истина была там изначально или ложь – не зависит ровным счётом ничего.

Если вообще говорит

Альбедо опечаленно подумал о том, что если бы тот и сейчас вздумал спорить, то непременно бы сказал: «Падает символом моры вверх – я смиряюсь со своей судьбой». А алхимик все несколько секунд бесполезно возносил бы молитвы о том, чтобы знак моры с этой монеты стёрся напрочь-напрочь-напрочь.

Но всё, должное произойти, в любом случае произошло бы

Мягкий любимый голос, обернувшийся ласковым шелестом, продолжал ему шептать:

– Следи за монеткой. Вот она есть. Вот её нет...

Их мир был полон всего. Древней магии, элементальной энергии, волшебных артефактов, проклятых и святых земель, удивительных существ, а когда и этого всего начинало не хватать опытному искателю приключений, то алхимия дополняла то, что упустила магия.

Но эта глупая монетка, блестящая в пальцах Кэйи, выбивала из него весь опыт, когда бесследно исчезла. И сколько бы Альбедо ни вглядывался сквозь мокрую пелену, как бы внимательно ни следил, он всё никак не мог понять, куда она пропадает.

Так пусто было в голове. Лишь блеск металла пленил мысли.

– Всё просто, – подсказал Кэйя, делая вид, что Альбедо не расслышал, как у него дрогнуло дыхание. – Она просто есть, – монета, перебираемая пальцами, оказалась зажата между большим и указательным, а после лёгкого взмаха кистью вновь растворилась. – А теперь нет. Просто.

Конечно же, всё было просто

Ни к чему усложнения и глубинные смыслы – всё очевидное всегда на поверхности

Его рука вздрогнула, и Кэйе уже не хватало сил держать её на весу, и потому он опустил её на свои колени.

– Следи за монеткой, – напомнил он алхимику.

Пальцы еле мельтешили металлический кружочек, и Альбедо ясно различил, предугадал, каким жестом Кэйя заставит её исчезнуть в следующую секунду.

Он легко улыбнулся, когда понял, что разгадал этот действительно простой трюк. Прижался покрепче щекой к синей макушке, не отрывая взгляда от монетки, которая как-то неловко упала на ладонь Кэйи, улёгшись витиеватым узором вверх.

– Вот она есть... – еле слышно шепнул Кэйя, а после его пальцы плавно замерли, и спустя некоторое время Альбедо перестал различать на шее короткие выдохи.

И вот её нет