Алхимия была непостижима. Она одновременно о порядке и о противоположностях, которые необходимо объединить. Кэйя пытался вникать в её суть, слушая размеренные монологи Альбедо. Пытался познать это таинство так неспешно, плавно, будто у него впереди ещё была целая жизнь, полная приключений и подвигов, которые он, будучи заслуженным рыцарем, обязательно бы совершил. Такая детская, наивная мысль его успокаивала. Может, потому Кэйя и продолжал это: всё остальное привносило в и без того разворошённую душу тревогу и страх, которые выматывали его нервы.

– Сегодня на Хребте так тихо, – негромко проговорил Кэйя, застыв у входа в пещеру. Альбедо, как и всегда – Кэйе даже страшно от осознания того, какое это «всегда» долгое – был в той части, которую они именовали «лабораторией», хотя тут не было никаких перегородок, да и до того, как здесь появился Кэйя, лабораторией была вся пещера целиком. А может, сама суть понятия «лаборатория» концентрировалась вокруг Альбедо и перемещалась вместе с ним. Неважно, впрочем, когда алхимик уже тут и уже работает.

Правда, Кэйя не знал, что такого мог выдать его гениальный разум во всей этой ситуации.

«А может, – твердило Кэйе не так давно возникшее в нём чувство. – Альбедо просто работает. Он ведь глава исследовательской группы, у него всегда есть, чем заняться. Ты, Кэйя, ему тут не очень нужен, на самом то деле. Возможно, он хотел поначалу тебя как-то отвлечь, пожалеть, но он ведь не спасёт тебя. Вы оба знаете, что он не волшебник. Чем бы там алхимия и кхемия не были, но точно не чудом, берущим блага из воздуха. Серьёзно, Кэйя? Хочешь избавиться от проклятия? Правда? Оно было в тебе всегда, всю твою чертову жизнь. Как ты собираешься его излечить? Чем?»

– Нарушая молчание и внимание, ты подвергаешь опасности и мою разработку, и нас двоих.

Кэйя замолк, рассматривая снежную тропу, с которой только что сошёл. Сегодня на душе у Кэйи было на редкость паршиво. Собственные мысли не давали отвлечься, головная боль – успешно, кстати – прорывалась сквозь эффект от зелья, которое создал Альбедо.

Было тошно

Душили мысли, оплетая его разум пустыми сожалениями о прошлом, о том, что было не исправить. Вспоминались дни на Винокурне. И юношество в стенах Ордена. И любимые лица. И всё перечёркивалось поперёк толстыми чёрными штрихами-угольками. Давило чувство ещё не наступившей утраты, иногда его почему-то тянуло уткнуться лицом в меховой плед, разложенный на спальном месте, и прореветь так несколько часов.

И думать о том, как бы было легко этого не ощущать, отпустить. Забыть. И шёпот в голове, еле оформлявшийся в слова, любезно поддакивал:

«Конечно, так будет лучше, пожалей себя хоть немножко, отдохни, позволь этим воспоминаниям забыться».

«Чтобы не было так больно»

Каким бы жалким, до стыда и неловкости, он ни выглядел – всё равно хотелось, чтобы слабость уже наконец его одолела.

Но иногда Кэйя переводил взгляд на Альбедо, который спал там, где его сразила усталость, прямо за рабочим столом, и думал, что всему этому ещё не время. Даже если у него внутри всё болит, Альбедо не оставляет попыток что-то там изобрести – капитан спрашивал, алхимик уходил от ответа, ссылаясь на то, что это слишком сложная для усваивания информация, пусть Кэйя сначала поймёт, как создавать тепловую бутыль.

А у Кэйи для половины вещей было «слишком рано». Для второй половины было иступленное «слишком поздно». И так случилось, что ему было совершено нечего делать в этот промежуток времени, когда всему вокруг было ещё-или-уже не время.

Так, Альбедо в один из особо мёрзлых дней, вынуждающих не покидать укрытие, открыл перед лицом капитана большую увесистую книгу, внимательно следя за тем, как осторожно чужие пальцы начали переворачивать мягкие хрупкие страницы.

Кэйя уже видел её – одно из тех сокровищ алхимика, которые он не оставляет в штабе или в лаборатории, а всегда перемещает с собой. Хоть Кэйя и уверен, что Альбедо знает их все наизусть, быть может, для него это что-то сродни любимых романов для нормальных – среднестатистических жителей Тейвата – людей.

Перечитываешь, и тебе не надоедает. Странное отношение к, по сути, учебникам, как думается Кэйе. Но не ему винить в странностях Альбедо.

– «Один есть всё»... – прочитал вслух Кэйя, с прищуром смотря на выведенные каэнриахскими рунами слова.

Альбедо кивнул, переставляя колбы на столе, мельком переводя взгляд на сидевшего на противоположной стороне капитана:

– ...и всё от него, и всё в нём, – продолжил он так, как взрослые люди продолжают стихи, заученные наизусть в детстве, как заложенное в подкорку навсегда. – А если он не содержит всего – он ничто.

– Это какой-то алхимический принцип?

Альбедо хмыкнул, коротко пожав плечами.

– Принцип равноценности это принцип. Объединение противоположностей – принцип. Суть алхимии, Кэйя, глубже, чем тебе кажется. Это не просто бесконечное соединение всего, что можно объединить и нельзя.

Кэйя покивал головой, взглядом прося продолжить, а не кормить его щепоткой информации в день, вместо полагаемых пяти полноценных порций. И Альбедо вздохнул. Он плохо умеет объяснять так, чтобы другие понимали, поэтому и не старается этого делать. Наверное, отсюда исходит то, что многие в Ордене считают его молчаливым.

– Мир совершенствуется, переходит на высший этап, и все его элементы следуют его пути, потому что так заведено. Материя снисходит к нам от Одного, от Единого, делится на элементы, на существ, на их души и мысли. Если ты не сознаёшь того, как устроен мир, тебе никогда не откроются его тайны. Алхимия позволяет элементам материи перейти на новый уровень, совершенствуясь в своей сути, проследовать по пути всего остального мира, который также неумолимо преображается и усложняется. Каждое мгновение. Мы должны соответствовать так называемому уровню этого мира, иначе он нас поглотит.

И вот он, болтливый алхимик.

Серьёзно, Кэйе кажется, что в Альбедо только одна алхимия и находится, и это не касается его происхождения. У него как будто бы даже мысли из неё состоят.

– Я не совсем...

Альбедо выдохнул, окончательно смирившись с тем, что ему придётся примерить на себя роль наставника, и подтолкнул ногой к Кэйе второй стул, чтобы сесть рядом и забрать контроль над перелистываемыми страницами.

– Очень многое в таких научных трудах... – «Это ты называешь научным?». – ...стоит воспринимать как... М-м, стихи? В них ведь тоже часто есть скрытый смысл, верно?

– И какой смысл кроется в твоём «Едином»? – Альбедо пропускает мимо все слова, поправляя только: «Оно не моё». – Сегодня я претендую на нормальную историю?

– Боюсь, ты вырубишься, не выслушав и половины, – Альбедо всё ещё надеется, что его разговорчивость будет испытана не сегодня. Но Кэйя останавливает его ладонь, переворачивающую страницы книги, на развороте с узорчатыми изображениями. Наверное, в этом витиеватом хаосе предыдущей эпохи капитан разглядел что-то понятное. Но Альбедо не уверен – он не ручается за адекватность людей, которые вместо понятного описания рецептов требовали «очищать вороном и лебедем» и «искать в осадке чёрного змея».

– Выглядит знакомо, – бубнит Кэйя, и Альбедо шумно хмыкает. – Что такого?

– Тут всё выглядит знакомым, Кэйя, оно же написано на твоём родном языке. В любом случае, кроме автора, никто не поймет, в чём здесь смысл.

– Даже ты не знаешь? – искренне удивился Кэйя.

– Я никогда и не говорил, что полностью постиг алхимию, чтобы считывать подобные вещи с первого раза, – поднял брови Альбедо, что капитану показалось скрытым возмущением. – Ты же не думал, что я великий и ужасный алхимик, познавший все тайны мироздания, – пожал он плечами, даже не спрашивая, а утверждая, мол, естественно, Кэйя так не думал.

Но честно?

Кэйя думал

У него просто не было в мыслях образа человека, который был бы так же пронизан учениями о материях и смыслах, как Альбедо. Но по слегка поджатым губам и отведённому взгляду лазурных глаз Кэйя догадался, что для самого алхимика эта тема была острее и тяжелее, подобна булаве с шипами, летящей в спину. Глупо со стороны Кэйи, знающего, что у Альбедо была наставница, сотворившая его с помощью кхемии, думать, будто главный алхимик – эталон и недостижимый пик.

Альбедо сам понимает, что стоит ниже учителя не просто на несколько ступеней, а на целую сотню, а может, на все две.

Ему почти бесконечно далеко до неё

– Ладно, – выдыхает вдруг алхимик, ладонью подталкивая Кэйю к спальному месту. – Сегодня слушаешь сказку на ночь.

– Хорошо, – улыбается в ответ Кэйя.

Когда они наконец устраиваются – Кэйя под требовательным взглядом заворачивается в ещё одно одеяло, а Альбедо у костра греет уставшие ноги – алхимик вздыхает и начинает говорить:

– Буду объяснять на примере артефактов.

– Давай.

– Раньше, когда магия была не так искусна и люди получали первые благословения Архонтов, им хватало силы артефактов, которые они имели. Им не нужно было преобразовывать элементальную энергию, чтобы сделать себя сильнее или неуязвимее. Им достаточно было искры, чтобы разводить огонь, или воды, чтобы тушить леса. Мир постепенно изменялся, и вот, людям нужно более тонко чувствовать стихии, чтобы поддерживать температуру, добывать руду, строить дома...

Он поправил бревно в костре, подталкивая его ближе к центру, и Кэйя проследил за пятном оранжевого света, льющегося от огня прямо на лицо алхимика. Белое-белое.

Как только выпавший снег, как вершина Хребта, как чистая простыня, укрывающая мертвеца

Кэйя моргнул: снова Альбедо сливается с этим местом.

Слегка надави – проступит кровь

Владелец этого лица щурится от дыма, метнувшегося в его сторону, и поворачивается к капитану, разглядывая каменные стены.

– ...они создают артефакты, которые способны работать в угоду их целям, отказываясь от тех, что были раньше, ведь они больше не соответствует уровню их жизни. Когда мир погружается в войны, магия становится оружием, и теперь нет толка от артефактов, накапливающих силу. Им нужны инструменты, способные искусно убивать, залечивать старые раны и защищать от новых. И даже такие артефакты они умудряются создать. Опять же, жертвуя уже имеющимися...

Он вздыхает, выглядя одновременно устало и расслабленно. Будто бы сил уже нет держать ровно спину, но ты всё равно упрекаешь себя в слабости, а потом и на эти придирки перестаёшь обращать внимание.

– ...но иногда ты отдаёшь меньше, чем хочешь получить. Может, ты жаден, может, у тебя недостаточно ресурсов, а может, ты просто не знаешь, какой силы от тебя требует мир. Если ты не готов, не соответствуешь мироустройству, ты повторяешь судьбу ненужных артефактов. Это касается всего, что есть в нашем мире, абсолютно. Мир изменяется, как единое целое, мир это «Один», и всё, что в нём есть, является этим «Одним». Если в этом одном нет всего, если в мире нет всех тех элементов, что делают его миром, значит, он пуст, значит, в нём нет ничего. В этом смысл этой фразы. Один есть всё, и всё от него, и всё в нём.

Кэйя кивает ему, и взгляд цепляется за внезапно будто бы ставшую ярче метку-звезду на шее Альбедо. Зачем же тогда нужно было всё остальное?

Зелёные деревья из сухих ветвей – живые люди из мела и золота?

– Зачем тогда существует кхемия?

Слегка надави – ...

Альбедо остро поймал его взгляд, словно предупреждая: это больше, ценнее, выше того, что он только что говорил.

Дальше – тоже остро

У Кэйи и в глазах, и в жестах, и во всём его существе считывалось безумно быстро утекающее время. Если там не секрет бессмертия, то нет никакой разницы в том, знает он какую-то большую тайну мироздания или нет.

Так что Альбедо отводит взгляд и продолжает:

– Власть над миром заключается в знании его устройства. Если ты знаешь, что силами алхимии тебе не удастся перейти на следующий, так скажем, этап... Неужели ты сдашься? Не захочешь найти другой способ? Кхемия, напомню тебе, зародилась в стране, которая не соответствовала остальному Тейвату. Её алхимики, естественно, понимали это. Потому и появилась Кхемия, создающая жизнь, призванная доказать, что право на существование имеет даже неидеальный элемент материи. Даже Каэнри'ах, отказавшийся от взгляда Богов, даже его жители, не владеющие магией элементов, даже их знания и навыки.

Его голос звучал уверенно и в то же время еле заметно печально.

– Кхемия ставила вопрос о том, почему важен только один путь развития. Почему им нельзя сосуществовать? И там, и там жили одинаковые люди с одинаковыми душами, так почему кузнец и повар, в разной степени одарённые талантом, могут жить на одном этапе, а люди, пользующиеся разными элементами материи – нет? Чем отличается жизнь, проведённая под взглядом Богов, от той, что дана землёй, укрытой от их взора? Кхемия должна была превознести Каэнри'ах на одну ступень со всем остальным Тейватом, пытаясь их выровнять, сбалансировать.

Он коротко улыбнулся.

– Конечно же, сравнивать тогда суть Тейвата и Каэнри'ах было так же сумбурно, как сравнивать сейчас яблоко и гвоздь. Они слишком разные, их сути не пересекаются. Но и смысл алхимии в том, чтобы объединить противоположное. В общем, ты и сам прекрасно знаешь, какой катастрофой это обернулось...

Он замолчал, оборвав мысль, и неуверенно о чём-то задумался. Кэйя решил было, что Альбедо снова не знает, стоит ли говорить что-то, касающееся «великих» мировых порядков капитану, но он не успел оформить мысль в полноценную обиду, потому что алхимик заговорил:

– Одна из основателей кхемии – моя наставница... И моя создательница тоже. Думаю, я был порождён кхемией. Само искусство ведь не наполнено жизнью, сам опыт, суть знания, первоначальная материя, основы всего существующего... Они пусты, ведь являются заготовками для души. Одним из этапов великого делания.

Он поломал пальцы и выдохнул, с чем-то примиряясь.

– Немногие из алхимиков знают о существовании кхемии, и ещё меньше понимают. Думают, что она позволяет воссоздать жизнь. Но это ведь глупость. Равноценна жизни только другая жизнь. Душа равна душе, а тело – телу. Кхемия лишь совершенствует, как и должна алхимия.

– Странные у алхимиков воззрения на мир...

– Недостаточно в это верить, нужно точно знать, как это устроено, чтобы работать с материей. Я... Я даже не знаю, как тебе это описать. Алхимия не всегда материальна. Какую-то часть делания составляют невещественные элементы, вроде опыта. Нужно объединять магический опыт с практическим, который предстаёт в виде пустотелого ремесла, а после – в виде искусства, такого же, как живопись или артистизм...

– Сдаюсь, Архонты, я, наверное, не пойму никогда, – прокомментировал Кэйя, уткнувшись затылком в подушку.

– Учитель говорила, что алхимию нельзя понимать. Её можно только разгадывать подобно тайне, своими силами. От всей души.

Кэйя улыбнулся.

– И не схалтуришь, верно?

– Правильно. То, что ты получишь в итоге, зависит только от тебя. Усердие и искренность определяют результат, – он осмотрел своё рабочее место, где до сих пор стояла в чаше не оправдавшая себя попытка воссоздать элексир. Альбедо как-то бесцветно выдохнул, подумав, что нужно скорее избавиться от всего этого, чтобы... Начать сначала? Верно, снова и снова, тоньше, искуснее, точнее, аккуратнее, намного лучше, чем то, на что он способен сейчас.

Кэйя проследил за его уставшим взглядом и жестом руки подозвал ближе, настойчиво усаживая рядом с собой.

– Тебе не за что себя винить.

– Я не виню.

– Нет, Альбедо, винишь, – он мягко повернул алхимика к себе за плечи, пытаясь заглянуть в его глаза. – Я точно это вижу. Ты ведь не сделал ничего плохого, ты попытался исправить то, что исправить невозможно, и я правда благодарен тебе за это. Но есть вещи, которые нам не под силу.

– Я и ничего хорошего не сделал.

– Альбедо...

Раз уж сегодня он и без того много болтает, зачем останавливаться? Он, конечно, не лучший в том, чтобы описывать свои ощущения, ибо это не то, что должно его волновать в принципе, оно не в его сути, существе, но если оно уже есть, а Кэйя жаден до чужих эмоций...

– У меня не получается.

Это признание вырывается, утягивая за собой тяжёлую длинную цепь, которой Альбедо долгими годами скреплял свои чувства, чтобы не думать о них и не верить в то, что они у него вообще есть.

– Я, кажется, уже тысячу раз очистил каждый элемент вороном и, бездна его дери, лебедем. Сжёг всё, что не горит, расщепил то, что не крошится. Клянусь, я смог вывести способ получить первичную материю и объединил её со всем, что у меня было, с каждым элементом. Перевёл десятки текстов и перепробовал даже запрещённые техники созидания, но я всё равно не смог разгадать этот секрет.

Альбедо зарылся в светлые волосы пальцами, сгибаясь, округляя свою всегда прямую спину в уставшую, человечную фигуру. Ладонь Кэйи скользнула вдоль его позвоночника, мягко погладив.

Он не думал, что сможет вытянуть из Альбедо нечто подобное. Он даже не до конца верил, что тот действительно столько сил в это вкладывал – но это явно трудилось проклятие, заботливо шепчущее о том, что здесь Кэйе не место и люди вокруг не желают ему ничего хорошего.

Со временем привыкаешь то отмахиваться от таких мыслей, то бессильно под ними ломаться с первого удара. Сейчас ему нужен был первый вариант.

– Мне всё время кажется, что он близок ко мне, что мне осталось всего ничего, и я наконец смогу дать тебе зелье, которое тебя спасёт. Но каждый раз всё идёт крахом. Я не понимаю, не могу...

Почему мне вообще так важна твоя жизнь?

Ушёл бы уже, не переча проклятию своими дорогими миссиями в Ордене, давно бы исчез, давно бы сдался

Не доводил бы себя до такого состояния, когда тебя дальше тридцати метров от пещеры по снегу не пустишь

Не доводил бы меня

Как, ну как он может не сознавать секретов алхимии? Он ей создан, он ей живёт, он буквально ей является, но у него всё равно ничего не выходит.

Мы бы просто не стали ближе, чем люди, знающие пару чужих секретов

И я бы тогда не чувствовал себя так плохо, думая о том, что тебя может не стать

Всё это колюче оседает в груди, и он не знает, что именно чувствует. Он не создан для ярких выражений эмоций, его предназначение в другом, но откуда-то в нём появляется клокочущее чувство, которое больно бурлит внутри.

Просится наружу

И он говорит то, о чём никогда не задумывался, но оно слетает с губ так легко и искренне, будто ждало этой его слабины долгие годы:

– Она всегда говорила, что нельзя допускать поражения...

Кэйя замирает, когда до него доходит, что Альбедо имеет ввиду. Неожиданные, колкие, обиженные слова человека, с которым когда-то поступили незаслуженно нечестно.

– ...нельзя спешить, но и не медли, Альбедо, медлят проигрывающие. С усердием начинай и продолжай своё делание, желание отдохнуть – признак поражения. Незнание и неуверенность приблизят тебя к неминуемой смерти, а это ли не поражение? Всё, что я делал до этого... Оно ведь и есть доказательство моего труда, правда? Есть в моих действиях хоть что-то верное? Я где-то оступаюсь? Что-то ведёт меня к поражению, но я не могу понять, что именно, а её голос в моей голове вечно требует чего-то ещё, хотя я и так перепробовал всё на свете! Может, она и оставила меня потому, что я её не понимал?

Вот оно

Горькое, едкое, брошенное, оставленное, сжимающее его каменное сердце до гранитного треска и выжимающее из него эссенцию из киновари и ртути.

– Часто ли я ошибался? Имел ли вообще на это право? Конечно, моё искусство кхемии на порядок ниже её, она ведь её создала. Всегда говорила, что бросит меня, если я не справлюсь, и я верил в это. Ей не нужно было несовершенное, возможно, оно напоминало ей о том, что случилось в Каэнри'ах. Может, ей был ненавистен факт того, что не соответствующие миру элементы должны быть преданы прошлому, а она сама не может ничего с этим поделать. Её обожаемая кхемия, только зародившись, не стала решением глобальных проблем. Ха-ха, даже её искусство, служившее обходным путём, было подвержено простейшим истинам мира. Так много твердила, что всё должно быть равноценно, а по итогу кхемия оказалась слабее мирового порядка. О Архонты. Не понимаю, кто из нас двоих ошибся? Она дала мне невыполнимое поручение, чтобы поскорее бросить? Мне ведь не хватит одной попытки, чтобы показать ей смысл мира. У меня должно было быть право на ошибку, точно так же, как и у неё самой...

Он говорил быстро, тихо, Кэйя едва успевал вникать.

– ...это она уничтожила целую страну своей кхемией, а не я.

Он замолк, опустив голову ещё ниже, и несколько минут не двигался, пока Кэйя держал свою руку на его спине, не смея ни убрать, ни двинуть ею.

– Я сделал всё, что мог, правда, я так старался, я... Но ты всё равно умираешь, и я ничего не могу сделать, бездна...

Главный алхимик не умеет плакать.

Но, оказывается, главный алхимик умеет тягуче, удушливо сожалеть

– Я бы мог сотню раз признать поражение, правда, но в этот раз я не могу этого допустить. Мне важна твоя жизнь, Кэйя, я не могу позволить себе сдаться, я не могу...

Вообще

Ничего