эта мелодия начиналась спокойно и осторожно, без слов и резких движений по струнам. ее перебивали чужие голоса и гул города, а она не стремилась стать громче. путешественница ни разу не приходила слушать игру барда. слух цеплялся, глаза улавливали знакомый силуэт, но никогда мысли не задерживались на нем дольше мгновения. были лишь приятельские кивки и звенящие оклики «путешественница!», сопровождаемое непременным «бродяжка». но люмин обернулась на смутно знакомые звуки так же осторожно, как и начиналась мелодия. опасливо, как оборачивается на подозрительный шорох сзади.

и не уловила, как мотив превратился в одну лишь мягкость. не успела уловить, когда в нем начали звучать близость милых объятий и тепло ласковых слов. девушке стоило замедлиться лишь на секунду, блеснуть искрой интереса, чтобы остаться на этой площади. слабое узнавание чего-то близкого и теплого, будто она уже знала эти чувства и отсутствующие слова, не позволило ступить ни шагу дальше. оставалось лишь взглянуть на растрепанные косички венти и его расслабленное лицо с прикрытыми веками, чью мелодию перебивали даже подвывания воздуха. но он стоял и играл для тех кто слушал. не шутил и не смеялся, от него — привычного и шумного — остались лишь верные ветра и легкая улыбка.

на площади, в день, когда ветер пел громче лиры, а у прохожих не было времени на музыку, венти играл для тех, кто слушал. не делая ни шага в сторону барда или прочь от него, люмин остановилась. люмин осталась

и стала слушать.

первые ноты этой мелодии были наполнены чем-то тихим и осторожным. там не было ничего о звездах, золоте и богах, ничего утешительного и родного. между струн еще звучало насмешливое «бродяжка», тонкие пальцы ничего не знали о мягкости светлых волос, а в легкой улыбке не было того, что могло бы заставить остаться. и в тихой шепчущей нежности мелькнуло что-то с оттенком интереса

и золота. путешественница не сделала ни шагу ближе, бард не открыл глаза. мелодия продолжалась.

***

а люмин возвращалась. не зная, сколько раз придется пройти мимо статуи архонта, все равно перестраивала маршруты и планы, чтобы глянуть и убедиться. один взгляд, не задерживающийся ни на секунду, а после - быстрым шагом дальше. это почти превратилось в привычку — проходить мимо с искрой любопытства и ожидания. раз за разом.

и раз за разом паймон продолжала капризничать, заявляя, что устала бессмысленно делать крюки. путешественница посмеивалась в ответ, заявляя, что та даже не ходит. и от души наслаждалась теплым солнечным светом, свежим ветром, играющим в волосах и маленькой, ничего не значащей, перебранкой. и пока паймон с невероятным усердием что-то доказывала, люмин сбавила шаг. даже не смотря по сторонам, едва ли она смогла бы пройти мимо этих знакомых звуков. это не была прежняя мелодия, а путешественница обернулась без прежней осторожности. по площади тихо разливалось спокойствие, оплетало своей ненавязчивой мягкостью. люмин подумала, что бард играет для кого-то, кто не услышит. его игру здесь и без того почти не удостаивают вниманием.

— путешественница? — паймон не звучала воодушевленно, дуясь на необходимость день за днем возвращаться на эту площадь — ты хочешь послушать? — но люмин не ответила сразу. лишь подошла ближе, потянулась к музыке. и за это ей досталась теплая улыбка венти с его тонкими пальцами, растрепанными косами и цветами в волосах. теплая улыбка тихого и поразительно искреннего архонта. на секунду показалось, что за эту плату можно остаться здесь на часы. и не оглядываясь, рядом ли ее маленькая летающая спутница — быть может, и не для нее — путешественница сказала:

— почему бы нет? звучит изумительно искренне. — и если паймон все-таки подлетела ближе, то не стала возражать. люмин все равно смотрела только вперед. на губы, растянутые в улыбке и на благодарность в глазах. в ответной ее улыбке было что-то дороже и ярче золота.

***

площадь, таверна и улицы такого знакомого города наполнились такой же знакомой музыкой и шепотом ветра, который верно сопровождал своего бога. люмин знала, что баллады и зазывающие в танец песни будут литься среди столов под гам посетителей доли ангелов. знала, что пальцы легко и спокойно перебирают струны перед храмом, а потоки воздуха там нашептывают слова вместо барда. останавливалась, слыша очередную ненавязчивую простенькую мелодию на улицах города или с крыш, где ее часто перебивали забавные чихи, потому что на крышах так любили ютиться кошки. маленькая подруга перестала следовать за девушкой, но она всегда оставалась. ловила взгляд, ставший искать ее среди прочих и вмиг становившийся во сто крат теплее. едва различимо напевала то, что удалось запомнить. хлопала по барной стойке в такт танцующим. и неизменно оставляла после себя слабо заметные улыбки.

***

но не пришла однажды. не сумев отыскать силы на тихие улыбки, хлопки в такт и напевания шепотом, осталась в долине ветров сидеть у могучих корней. смотрела на воду и колыхание травы в совсем слабом свете луны и звезд. это были совсем не те звезды, которые люмин так давно полюбила. не ее звезды и не ее мир. она устала от своих мыслей и нескончаемой беготни, устала от назойливых чувств о безвозвратно утраченном и слишком резко потерянном. оставшись сегодня одна, девушка сидела, положив щеку себе на колени и наблюдала за водой, пытаясь различить ее во тьме и не думать о лишнем. мысли били не хуже ноющих мышц.

этой ночью от ее чувств остались лишь рваные ошметки, и люмин себе это позволила. немножко распасться на куски и потеряться. позволила уставшему сознанию обернуть поток воды в шум крови, а мягкую траву — в холодные лезвия. всего на одну тихую и одинокую ночь. с рассветом она снова станет путешественницей, ей предстоит много дел и беготни. ей предстоит совершать нечто значительное и благородное. с рассветом люмин вновь предстоит стать смелой, но не этой ночью.

за ее спиной послышался шорох травы — холодных лезвий — и первые ноты мелодии. люмин не повернулась, даже не сдвинулась с места, но, удивившись, обратилась в слух. она знала, кто опустился неподалеку, легко могла представить перебирающие струны пальцы и лепестки цветов в непослушных волосах, как и смутно узнавала мелодию. что-то отдаленно напоминавшее спокойствие, различаемое редкими днями на площади у храма. слабое узнавание чего-то близкого и теплого, будто люмин уже знала эти чувства и отсутствующие слова. не то же самое спокойствие, но успокаивающее разум. не такое тихое, но дарующее утешение. до боли нежное, непомерно мягкое для шума крови в ушах и острых лезвий в ногах. путешественница слушала, пока вместо музыки в ней не осталось ничего: ни рваных чувств, ни боли, ни даже тихих улыбок и напевания шепотом. она слышала лишь утешение и успокоение. светлую тоску и слабую скорбь по утраченному.

этой ночью ветер не подпевал своему богу, но люмин все равно его слышала. чувствовала в несуществующем шепоте и подаренной ей сегодня мелодии

что-то о золоте, звездах и богах.

и нестерпимо захотелось положить тяжелую голову на чужое худое плечо и раствориться. узнавать в нотах и словах что-то утешительное и родное. что-то о звездах, золоте и богах. дать узнать тонким пальцам о мягкости светлых волос. и чувствовать улыбку, которая могла бы заставить остаться.