у историй всегда есть начало. что-то, что заставит героя бежать вперед и никогда не сдаваться, пока не достигнута цель. что-то, толкающее вперед так сильно, что бьешься о стену до крови.

и в самом начале этой истории люмин бежала, едва ли не спотыкаясь. вздымая пыль на дорогах. протаптывая новые, свои собственные пути и блуждая по ним до тех пор, пока не выдохнется. и не только люмин. все бежало очень быстро, постоянно менялось, а на плечи падали и драконы, и грозы, и боги. люмин силилась поспевать. люмин несла это. она еще знала, как. она еще думала, что может.

она лишилась могущества, но помнила о том, что потеряла. она помнила, каково это — быть самой яркой из звезд. одной из самых ярких.

падающие звезды — это ненадолго. падающие звезды — это «попробуй, улови за мгновение». а когда у звезды на плечах драконы, боги и грозы она сгорает еще быстрее. она сияет даже меньше своего ничтожного мгновения.

в начале этой истории люмин бежала, сбивая дыхание и глотая горячий воздух. в начале истории она потеряла и потерялась. это заставляло ее бежать, не оглядываясь.

поэтому к концу истории люмин идет неспешно, но твердо. к концу истории люмин не нужно никаких богов, гроз, драконов. с нее полно древних тайн. она чертовски от всего этого устала. слишком сильно, чтобы взваливать на себя, чтобы брать на руки и нежно укачивать, словно это не давит вниз.

рано или поздно потерявшийся чужеземец станет своим на новой земле. в тейвате люмин больше не разглядывает чудеса и красоты, она повидала их все. времени для восхищений, в любом случае, осталось не так уж много. у люмин всегда чувство, будто времени не так уж много, но она идет неспешно, будто зная, куда направляется.

возможно, так и есть. она чувствует в себе это знание, эту уверенность. в пшеничных волосах перья совсем истрепались, цветы пришлось давно оставить, а меч уже не продолжением руки держит — души. ей больше не тяжело, да и бежать не хочется. хочется только дойти до края, до конца. или до чего-то, что будет хоть немного похожим.

у нее нет глаза бога, но люмин надеется, что боги увидят, как будет проливаться кровь. как все полетит прямиком в бездну. люмин надеется, что боги увидят ее.

темной ночью, в конце этой истории, люмин не вспыхнет золотой звездой ни на секунду. в этот раз люмин доживет до рассвета и не погаснет. даже если сотни людей ждали этого часа ради того, чтобы загадать желание. в этот раз люмин не побежит, даже если из-за этого не успеет кого-то спасти.

возможно, благодаря этому сейчас люмин сидит на самом краю утеса и смотрит наверх. она устала бегать, и поэтому больше не станет. она дошла до конца, и поэтому больше незачем шагать. можно не двигаться. можно позволить ветру ерошить волосы, не поправляя их. и позволить траве колоть ладонь, не отнимая руку от земли. ей теперь можно все и везде, прославленной-то путешественнице. но она сидит на краю утеса неподалеку от города, куда попала давным-давно. в конце концов, люмин всегда возвращалась сюда, где все началось. теперь и закончилось.

совсем скоро закончится, осталось немного. осталось только дождаться, пока брат — слово, от которого она бесконечно устала и сможет, наконец, отдохнуть — закончит с приготовлениями. у нее тоже были свои дела, люмин нужно было побывать во многих местах перед уходом. все прощания, благодарности и признания высказаны. ничего не осталось.

все пообещали помнить. о ее подвигах непременно сложат еще больше легенд или что-то в таком духе. люмин думает лишь о том, что в этот раз сияла дольше мгновения. в этот раз ей удалось переплюнуть глупое правило, гласящее, что падающие звезды — это ненадолго. это неправда.

падающие звезды — это всего лишь «не навсегда».

— люмин, дорогая! — но, пожалуй, есть и что-то вечное. кто-то, кто не сотрется из памяти. люмин не встает, но подбирает под себя висящие с утеса ноги и отодвигается от края подальше, приглашающе похлопывая по колючей траве рядом. венти, неряшливый и нежно-тоскливый, садится молча, и улыбка его за секунду меняется несколько раз. словно он не уверен, что следует чувствовать. словно это все вместе как-то не умещается в одном теле. они сидят немного нервные спинами к безмятежной воде внизу и смотрят, как покачиваются сесилии на ветру. это кажется важным — запомнить все это. сесилии в волосах и в траве, давно уже знакомые созвездия и все то, что девушка увидела, попав сюда в первый раз.

— когда ты летала здесь в прошлый раз, то поднялась так высоко, что я боялся, как бы мои ветра не унесли тебя слишком далеко. — венти кривовато усмехается и тут же гаснет. — кто бы мог подумать, что они действительно унесут тебя отсюда. — люмин кладет голову на чужое плечо, как будто все еще ищет покоя среди нервного бега и мыслей о потерянном. архонт зарывается в волосы носом так же, как и множество раз до этого.

— я смогу забрать твои ветра с собой. всегда будут оберегать, разве это не здорово? — она дергает уголками губ и прикрывает глаза, пытаясь не думать о лишнем.

— тогда ты выбрала верное место для встречи, — венти продолжает раздавать косые усмешки, словно на большее его и не хватит уже, — не хочу оставлять тебя без присмотра. ты очень быстро наживаешь проблемы.

— это было раньше. — фыркает девушка ему в ответ, но он возражает.

— это будет всегда. ты будешь всегда и твои неприятности. твой брат будет всегда.

— и ты. ты тоже будешь. — люмин в этом ему почти клянется, поднимая голову с худого плеча. люмин это ему и обещанием, и молитвой. угрозой, если потребуется. венти даже не старается противиться. если она так говорит, значит, так и будет. в люмин теперь больше божественного, чем в архонте. он ей верит.

становится совсем темно, и сесилии уже толком не видно. люмин поднимается на ноги и тянет за собой барда. она не отпускает руку, лишь сильнее сжимает. и расправляет свои давно потерянные крылья, принеся вместе с ними и мягкий золотистый свет. такой свет только у звезд и божеств, такой свет только у одной его люмин. даже у брата, что маячит где-то в небе, не такой совершенно. ее золото холодное, потустороннее.

венти смотрит мягко и не отрывает взгляд. потому что знает, что эти крылья унесут гораздо дальше, чем планер. туда, куда даже ветра не смогли бы. такому сиянию не место на земле. не место ни в одном из миров. архонт сжимает падающую звезду в объятиях так крепко, будто она растворится прямо сейчас без малейшего на это намека. и шепчет куда-то:

— я сочиню о тебе самую прекрасную из баллад, ты ведь знаешь? — и люмин только и остается смеяться нежно и горько, смеяться на грани всхлипов.

— венти, о моих подвигах их слагают стопками. — но он протестует. о ней слагают ерунду, никто не знает ничего о люмин. никто ничего не знает даже о путешественнице. — не нужны мне твои подвиги, я напишу о тебе. не упущу ни единой детали. — и смех уже не на грани всхлипов, это всхлипы на грани смеха. это уже не горькое, это тоскливое и неизбежное.

— ни единой детали. — шепот смешивается с ветром, будто мир готов ее отпустить. как будто здесь уже делать нечего. мир не прав, но венти об этом молчит.

— ни единой, понял? — и венти вторит ее тоске, нежному смеху и пробивающимся всхлипам. — конечно, сестренка. ни мгновения. — и целуя висок самой ослепительной из звезд, венти разжимает руки.

и думает, что сегодня точно успеет загадать желание, которое осядет на чужой золотой хвост. в конце концов, падающие звезды — не обязательно «ненадолго»

падающие звезды — это всего лишь

«не навсегда»