пожар этим вечером приходит дымом без огня. тлеющими угольками и запахом крови. его можно было и не заметить даже, ведь ни треска деревьев, ни звука, ни слова. тишина, только искры. животные бегут от пожара. пожару бежать от себя некуда, приходится догорать, чтобы потом уйти куда-нибудь, где безопасно. уйти и попытаться хотя бы безопасное место не подпалить.

пожар дотлевает в безопасном месте, от огня остались только неиссякаемые искры в глазах. таким его казуха и находит у себя в комнате на полу: куникудзуши смотрит упрямо, но на этом все. остальное тушит кровь на теле, собственная и чужая. кровь сочится дымом из ран, собирается в лужу. зуши зажимает живот, но на все то, что кровоточит рук чертовски не хватает. а казуха стоит и думает, что хочет однажды наткнуться на него не на грани сознания, не на грани прощания. хочет однажды наткнуться и увидеть живого, здорового, острого на язык и не торопящимся никуда. чтобы не застывать на месте каждый раз, а спокойно бросить: «давай, зуши, выпьем чего-нибудь». не выпьют.

у куникудзуши в глазах больно и мутно, у куникудзуши глаза и сквозь пелену горят, будто прав. прав, что лишил кого-то жизни; прав, что покрыл себя кровью и истек кровью. дымом. этим дымом казухе дышать тяжело, потому что нет, не прав. потому что казуха устал это видеть, а скарамучча не может его усталость до конца понять.

казуха этим дымом дышать не может, потому что это уже не в легких поселилось, а в венах. это на коже уже осело. и каэдэхара почти просить готов хоть раз прийти не на грани, всю надежду и усталость готов в это вложить. за этой мыслью следует тишина.

вместо этого зуши из себя хрипло и слабо выдавливает:

— ни слова. — ни слова, потому что я прав. ни слова, потому что не понимаю, почему ты думаешь иначе. ни слова, потому что тебе тяжело. ни слова, потому что мне тяжело тоже. ни слова, потому что я едва держусь за сознание. пожалуйста, ни слова, потому что мне надо остаться, иначе я даже не запомню тебя в этот вечер. невысказанное и забытое между строк. застрявшее у обоих меж ребер. так что ничего не остается, кроме как без слов подойти с печальной уставшей улыбкой. всегда — улыбкой, даже если такой. потому что иначе никак, потому что искры в глазах и дым без огня уже родные, забились в легкие и осели на коже. казуху это все обвивает не адским пламенем, а теплым очагом. так что теперь очень нужно, очень хочется, чтобы ничего не потухло. не истлело.

и он молча помогает снять одежду, стереть кровь и залатать кое-как раны. он старается не потерять искры в чужих глазах. молчать стараются оба. все это не в первый раз, не в последний. но все это только до утра, потому что дальше утра ничего нет.

они оба зовутся странниками, но казуху гонит ветер, а скарамучу уносит солнце. уносит всегда от него. но уставшие мысли твердят, что это ничего. ничего страшного. в конце концов, он весь этим дымом пропитан, не успеет соскучиться.

куникудзуши явно надолго не хватит и скоро ему придется перешагнуть грань, придется уснуть. но это ничего, твердят уставшие мысли. это ничего страшного, потому что казуха все равно останется здесь до утра. так он и говорит.

— я останусь до утра. — и куникудзуши ему в ответ слабо шепчет, что не уйдет с рассветом. позади него улыбается казуха, пусть даже и верит слабо. верить хочется все равно, хотя бы как-нибудь, хотя бы слабо.

каэдэхара помогает зуши лечь и остается наблюдать, чтобы ничего не потухло и не истлело. вместо горящего леса он спасает пожар.

казуха смотрит на него, на свой дым без огня, на тлеющие угли и ждет утра, чтобы опять встретиться с ним взглядом до того, как они перейдут грань прощания. ждет, что однажды им не придется на этих гранях стоять, пересекать их. и все же, казуху гонит ветром, а куникудзуши исчезает с появлением солнца. может быть, солнце сегодня для них не встанет. может быть, в неважные встречи ветер не поднимается.