Большую часть времени Дейдара проводит на улице со своими големами. Идея отправиться на поиски хвостатых вместе с Тоби уже не кажется плохой. Уютная в своей размерности рутина становится невыносимой.

      Вечером в дверь стучат и Дейдара уже в который раз притворяется спящим. Но, сломав обычную последовательность событий, незваный гость стучит снова.

Дейдара сдается, раньше, чем ему хотелось бы, отзывается:

      — Что нужно?

      В комнату заходит Кисаме и, прикрыв за собой дверь, прямо сообщает о цели визита.

      — Дейдара, я хотел бы поговорить, если тебя не затруднит, — он держится ровно, без особых эмоций, ничем не намекая на то, в каком русле пойдет их разговор.

      — Ну допустим, — с вызовом отзывается Дейдара. Сейчас, когда Кисаме стоит на пороге, а он сидит на подоконнике у открытого окна и бездумно мнет в руках глину, не следить за языком удивительно легко.

      — Я счел правильным извиниться и поблагодарить тебя за последний раз. Это был благородный поступок с учетом всех нюансов твоих отношений с Итачи.

      Дейдара фыркает.

      — Что же он сам ко мне не пришел, ага?

      — Не думаешь ли ты, — сквозь ровную интонацию пробиваются угрожающие нотки, — что это Итачи меня к тебе отправил?

      Легкими привычными движениями Дейдара начинает формировать в руках птицу.

      — Не то чтобы мне было интересно об этом думать, ага.

      Напряжение растет и воздух в комнате становится более осязаемым. У Кисаме нет с собой меча, с другой стороны, руки по-прежнему подводят Дейдару, а, значит, шансы на победу невелики.

      — Я заметил, что ты не готовил еду в последние несколько дней, — вдруг говорит Кисаме самым обыденным тоном.

      Дейдара даже не сразу находится, что ответить, не верит, что все может быть так просто, ищет в этих словах продолжение так резко оборвавшегося конфликта. Ищет, но не находит, потому удивленно ловит взгляд Кисаме.

      — Что?..

      — Позволь полюбопытствовать, когда ты последний раз ел?

      Дейдара и верно давно не выбирался ни на охоту, ни в город за припасами. Не то чтобы голод совсем не тревожил его, но ни сил, ни желания решать свои бытовые проблемы у него не было. Потому Кисаме прав и в последние пару дней трапезы Дейдары были крайне аскетичными.

      — Не помню, — честно отвечает он, не придумав достаточно впечатляющего ответа.

      — Ясно. Я хотел бы пригласить тебя на кухню в знак благодарности, — Кисаме вопросительно кивает куда-то в сторону коридора.

      Итачи стоит у плиты и раскладывает рис по пиалам. Завидев его спину, Дейдара чуть замедляет шаг, раздумывая, не стоит ли взять свое согласие назад. Перспектива есть с ним за одним столом нисколько не воодушевляет, с другой стороны уходить сейчас тоже представляется нелепым.

      После вынужденной голодовки даже самая простая пища кажется вкусной и желанной, как праздничное блюдо. Но Дейдара старается есть медленно, чтобы потом не было плохо. А еще потому что не хочет показывать свой голод врагам, находя его, как и любую телесность, постыдной слабостью.

      Они едят молча, а воздухе зависают незаданные вопросы и не озвученные претензии, на фоне которых обыденность происходящего кажется неловкой. Дейдара украдкой поглядывает на Итачи и Кисаме. Первый пребывает в своем извечном состоянии мрачной сосредоточенности, а второй сонно смотрит в окно, подперев щеку ладонью.

      Дейдара с трудом сглатывает вдруг пересохшим горлом и встает из-за стола, чтобы набрать в чашку воды. Попутно он пытается придумать хоть какой-то уместный вопрос, чтобы разорвать круг молчания, но нужные слова никак не идут в голову.

      В тишине звуки, с которыми Дейдара прочищает горло, глотает воду, дышит кажутся оглушительными. Вернувшись за стол, он ловит взгляд Кисаме, тот ухмыляется в ответ, но ничего не говорит. Это уже начинает раздражать, потому, доев, Дейдара не стараясь моет миску и торопится уйти.

      Уже в дверях его нагоняет голос Кисаме.

      — К слову сказать…

      Дейдара резко замирает, не предчувствуя ничего хорошего, и оглядывается через плечо.

      — Чего тебе?

      — Можешь не прятаться, когда в следующий раз решишь подсматривать.

      Кровь приливает к щекам, а в глазах темнеет. Дейдара открывает рот, чтобы ответить, но только беспомощно захлопывает его. Слов нет.

      Кисаме посмеивается и Дейдара беспомощно сбегает с кухни.

      В убежище Дейдара возвращается уже затемно, насквозь мокрый и вымотанный как после тяжелой тренировки. Поднявшись по лестнице в жилую часть, он первым делом прислушивается — тишина, нарушаемая лишь шумом дождя за окнами. Значит, спят — с облегчением заключает Дейдара и уходит в ванную.

      Весь день он провел в воздухе. Погода резко испортилась и за стенами убежища Дейдару встретил не только ливень, но и ветер. Но так было даже лучше. Попытки удержаться на спине птицы помогли наконец забыться.

      Но после заката, в беззвездную ночь видимость стала почти нулевой, а силы закончились. Впрочем, силы злиться или нервничать закончились тоже. На смену всему этому пришло безразличие, когда хочется только отогреться и выспаться.

      Дейдара проводит в ванной почти час, просто лежа в воде, глядя в потолок и стараясь ни о чем не думать. Тщетно.

      Поскорей бы выбраться из этого чертового убежища, — говорит он себе и смотрит на толстые черные нити, соединяющие части его рук. Может ли быть, что техники Какузу не так уж хороши и Дейдара никогда не станет прежним? И значит ли это, что он никогда не победит Итачи?..

      Дейдара медленно тяжело выдыхает сквозь сжатые зубы и болезненно жмурится. Собственные мысли, уже вторую неделю движущиеся по кругу, вызывают только усталость. В голове калейдоскопом вечно спокойный Итачи, кривая усмешка Кисаме, за которой он прячет острые зубы в несколько рядов, и даже Сасори со всеми теми саркастичными комментариями, что он мог бы отпустить.

      Когда Дейдара выходит из воды, его почти сразу снова пробивает озноб как будто и не было этого часа в ванной. Он отжимает волосы, заворачивается в халат и, оставив одежду сохнуть, выходит в коридор.

      Скорее по привычке он смотрит на дверь чужой комнаты и обнаруживает, что та приоткрыта.

      Приняв волевое решение в этот раз не смотреть, Дейдара идет к своей комнате, берется за ручку двери и вдруг останавливается. Он слышит их тихое неровное дыхание, от одного звука которого кожа идет мурашками. Взгляд Дейдары мечется от его двери к чужой. Он хочет уйти к себе, честно хочет, но ноги сами несут в другую сторону. Дейдара уговаривает себя, что только посмотрит, совсем немного, как в прошлые разы, и никто не сможет его за это осудить, ведь дверь была приоткрыта…

      Через щель обзор куда лучше, чем через крохотную скважину. Та же поза, что и всегда. Переплетение тел, объятья, влажные поцелуи. Рука Кисаме скользит между ними, и Итачи, прогнувшись, стонет, прикрывает рот ладонью. Его брови сдвинуты, лоб влажно блестит, не получается рассмотреть только глаза…

      Итачи обхватывает шею Кисаме, тесно прижимается к нему и почти беззвучно шепчет на ухо короткую фразу. В этот момент стоит проявить осторожность, но Дейдара не может перестать как завороженный смотреть на тонкие бледные губы Итачи. Бездумно он облизывает свои собственные, пересохшие, напряженные.

      Кисаме, когда Итачи отпускает его шею, приподнимается на локтях и оборачивается. Дейдара рывком прячется за дверью, с трудом сглатывает и замирает, оглушенный стуком собственного сердца. Тишина длится мучительные десять секунд.

      — Я ведь уже говорил, что ты можешь не прятаться.

      Тело деревенеет до боли, спина идет потом. Нужно бежать отсюда как можно дальше, искать другое убежище, делать все возможное, чтобы никогда не объяснять, зачем он стоял под дверью и подсматривал за чужими ласками. Но Дейдара продолжает стоять, впервые ответив на этот вопрос хотя бы себе — потому что он хочет войти, хочет оказаться в их постели, хочет почувствовать на себе эти объятья и влажные поцелуи.

      Он приоткрывает дверь и заходит в комнату. Кисаме поднимается с кровати и с улыбкой расправляет руки в широком, приглашающим жесте. Без одежды он кажется еще больше, сильнее, фактурнее.

      — Прошу, не надо смущаться.

      Приблизившись, Дейдара позволяет приобнять себя за талию и поднять лицо за подбородок, но при всем желании не решается потрогать в ответ. Неловко не то что двигаться, а даже дышать. Дейдара беспомощно ловит взгляд Итачи, тот поначалу кажется безразличным, но вдруг чуть, заметно улыбнувшись, кивает. Это придает смелости и Дейдара сам тянется к губам Кисаме.

      Тот пахнет морским берегом. Его зубы оказываются не такими острыми, как казалось. Не разрывая поцелуя, Кисаме развязывает халат, спускает его с плеч Дейдары. Ткань с тихим шуршанием опадает на пол. Все происходящее напоминает сон, то ли дурной, то ли приятный, но точно оставляющий после себя странное послевкусие.

      Наконец, две пары рук увлекают Дейдару на кровать и та тяжко скрипит, принимая на себя три тела. Слишком тесно и жарко. Чужая кожа кажется раскаленной и дрожь пробивает уже от волнения, а не от холода. Итачи укладывает Дейдару спиной себе на живот, Кисаме раздвигает его ноги и садится между. Мягко удерживая за колени и запястья, они покрывают поцелуями и легкими укусами его шею, плечи, бедра, живот. Вот только Дейдара никак не может расслабиться, его мышцы напряжены до боли, а навязчивые ласки больше нервируют, чем приносят удовольствие. Настолько, что это заметно не только ему.

      — Эй, — тихо зовет Итачи и, отпустив запястье, склоняется, целует. Его губы холодные, а на языке привкус крови, но это не отталкивает. Напротив, Дейдара цепляется за этот поцелуй, как за спасительную соломинку, чтобы выбраться из потока собственных стыда и беспокойства.

      — Доверься нам, — шепчет Кисаме, закинув его ногу себе на плечо. Он трется щекой о сгиб колена, гладит кончиками пальцев внутреннюю сторону бедра. И его нежность странно контрастирует с наружностью.

      Дейдара выгибается, стонет сквозь поцелуй и, смутившись собственной реакции, вновь зажимается. Когда он отстраняется, Итачи тяжело вдыхает, как будто ему до того не хватало воздуха.

      — Не хочу смутить тебя вопросом, но правильно ли я понимаю, что ты раньше не имел близости с мужчинами? — тихо спрашивает Кисаме и облизывает собственные пальцы.

      — Я… — начинает Дейдара, но голос предательски обрывается, — нет, никогда.

      — Ты девственник?

      Он кивает.

      — Мы можем остановиться в любой момент, помни об этом, — рука Кисаме скользит вниз и гладит Дейдару между ягодиц. — Поначалу может быть неприятно, это нормально. Просто постарайся расслабиться.

      Сейчас это звучит как издевка. Дейдара ерзает на кровати, бездумно пытаясь передвинуть свободное колено к тому, что держит Кисаме. Не больно, но особенно невыносимо становится, когда пальцы давят в попытке протолкнуться внутрь. Тело реагирует само и Дейдара, зашипев, делает рывок назад, но тут же оказывается в слишком уж тесных объятиях Итачи.

      — Кисаме, хватит, — говорит тот.

      — Я вас понял.

      Кисаме уже собирается отстраниться, как вдруг Дейдара напрягает лежащую на его плече ногу, чтобы не дать этого сделать. Просьба Итачи кажется обидной, даже унизительной. Никому Дейдара не позволит считать себя хрупким и нежным, а уж тем более опекать его там, где он не просил об этом.

      — Полегче, — смеется Кисаме, когда Дейдара закидывает ему на плечи и вторую ногу.

      — Со мной все в порядке, ага.

      Он разворачивается так, чтобы с вызовом взглянуть Итачи в глаза. Тот смотрит на него в ответ и чуть заметно усмехается. Обычно избегающий его взгляда Дейдара, сейчас не может отвернуться и продолжает смотреть даже когда чужие пальцы скользят внутри его тела. Он стонет сквозь сжатые зубы, морщится — это действительно, как и говорил Кисаме, неприятно — но в остальном старается держать лицо. Как будто в награду за терпение Итачи ласкает Дейдару руками, помогая окончательно расслабиться.

      Все продолжается немыслимо долго или Дейдара просто теряет счет времени. Когда его мышцы перестают сопротивляться, Кисаме прерывается, чтобы порыться в аптечке под кроватью. Дейдара не знает зачем и не успевает об этом подумать, так как Итачи отвлекает все внимание на себя прикосновениями и поцелуями. Его пальцы, сильные и ловкие, исследуют незнакомое тело и безошибочно определяют самые чувствительные места.

      Когда Кисаме возвращается на прежнее место и широко разводит ноги Дейдары, у него в руках открытая баночка. Зачерпнув ее содержимое он старательно смазывает свой член и вход в чужое тело.

      — Останови, если будет больно, — говорит Итачи, когда Кисаме снова закидывает ноги Дейдары себе на плечи и, чуть приподняв его за бедра, начинает насаживать на себя. Тот выгибается, вцепившись ладонями в простыни. — Тихо, — сейчас голос Итачи имеет почти такую же силу что и глаза. А может дело в руке, которой он гладит член Дейдары.

      Постепенно границы между тремя телами стираются. Становится нестерпимо жарко, душно. Никогда Дейдара еще не чувствовал себя настолько телесным, осязаемым, существующим. И на волне этих ощущений он больше не стыдится своих стонов, дрожи в ногах, выступающего на висках пота. Дейдара больше ни о чем не думает, постепенно растворяясь в собственных чувствах.