Утром все кажется сном, без сомнения дурным, и Дейдара хотел бы так думать, если бы не проснулся в чужой комнате. Он смутно помнит, как отключился от духоты и усталости, зато более чем ясно — все, что этому предшествовало.

      Итачи и Кисаме спят на соседней кровати, слишком тесной для них двоих. Первый на боку, второй — позади, разумеется, обнимая напарника. Дейдара смотрит на них и злится, сам уже не понимает на что и на кого в большей степени. Возможно, что и на себя.

      Тело болит, как после тяжелой тренировки. Дейдара ерзает, устраиваясь удобнее, и кровать предательски скрипит. Когда он в следующий раз смотрит на соседнюю кровать, то ловит взгляд Итачи. Глаза темные и потому Дейдара подавляет желание отвернуться. Ему снова не удается ответить на вопрос, как вчера все произошло и почему он вообще позволил себе оказаться в этой комнате, на этой постели. Вот только прямо сейчас, глядя Итачи в глаза, он честно ищет внутри себя хоть что-то похожее на ненависть, но не находит.

      А тот, мягко выбравшись из объятий Кисаме, встает.

      Впервые Дейдара видит его тело без одежды при хорошем свете, и ему в глаза бросается пугающая, совершенно нездоровая для шиноби худоба. Кожа так туго обтягивает сухие мышцы, что кажется, по такому телу можно изучать анатомию. Они натягиваются и сокращаются, отмечая каждое, даже самое мимолетное, движение, пока Итачи одевается. Это имеет почти гипнотический эффект, оставляя после себя вкус восторга и отвращения одновременно. Дейдару пугает болезненная эстетика смерти. И Итачи со своими складками под глазами, острыми скулами и выпирающими там, где их не прикрывает мускулатура, костями его тоже пугает. Дейдара нелепо тянет одеяло вверх, когда Итачи подходит ближе и, присев на корточки перед кроватью, шепотом спрашивает:

      — Встаешь?

      — Ага…

      Итачи уже собирается подняться, когда Дейдара, вынырнув из-под одеяла, жмется губами к его губам. Из необходимости, почти физической, подтвердить реальность вчерашней ночи. Губы у Итачи соленые и прохладные, а на языке все тот же вкус крови.

      Когда Дейдара отпускает, Итачи убирает волосы с чужого лба и все же уходит.

      Этим утром они снова собираются за одним столом, но воздух больше не звенит от напряжения. Кисаме широко зевает, прикрыв рот ладонью, Итачи смотрит в окно уставшим взглядом, Дейдара покачивается на стуле, а чувство дискомфорта в груди незаметно трансформируется в странный ажиотаж. С десяток минут они, как и вчера, в молчании едят, пьют чай и как будто не замечают друг друга. Первым это мнимое уединение нарушает Кисаме.

      — Дейдара, давно хотел поинтересоваться, не выходил ли Пейн с тобой на связь?

      — Нет, — моментально отзывается тот. — А должен был?

      — Насколько мне известно, поиски биджу продвигаются не очень продуктивно. Почти вся работа, пока мы трое не вернемся в строй, легла на плечи Какузу и Хидана, а они, если я правильно понимаю, не торопятся.

      — Ооо, — саркастично тянет Дейдара, — даже не представляю почему так, ага.

      Кисаме усмехается, в то время как Итачи, напротив, мрачнеет. Дейдара бегло улавливает это его выражение, привычно уже злится, не столько на него, сколько на свою невозможность извлечь из его головы содержимое. Почти силой он одергивает себя, переводит взгляд обратно на Кисаме и продолжает разговор.

      — Я своего биджу сдал, ценой обеих рук, ага. Так что имею право больше не считать это своими проблемами.

      — Разумеется. Но как же общее дело? — спрашивает Кисаме с усмешкой и Дейдара фыркает, но осекается, ощутив на себе взгляд Итачи, настолько пристальный, что спину обдает холодным потом.

      — Что? — его голос невольно вздрагивает от негодования.

      — До сих пор не смирился с работой в Акацки?

      Дейдара подается вперед и почти что рычит от накатившей злости.

      — А с чего бы мне смиряться, ага?

      К нему будто возвращается память, проиграв в голове красочными кадрами и заброшенный храм, и дыру в стене, и стоящего против света Итачи. Как же легко за маской спокойствия и сонной растерянности перестать замечать надменность в его взгляде.

      Итачи отворачивается, как будто ничего и не произошло. И вот тот момент, когда Дейдара уже готов попробовать вогнать палочки ему в глазницу, Кисаме вдруг легкомысленно смеется.

      — Пожалуй, не стоит с утра говорить о делах организации. Прошу прощения, — лениво потягиваясь, он встает из-за стола. — Дейдара, не затруднит ли тебя помочь мне?

      — Ага, сейчас — все в той же рычащей манере отвечает Дейдара и с некоторым усилием отрывает взгляд от мраморного профиля Итачи.

      Следующие несколько дней никто из них не говорит и никак не намекает на ночь, что они провели вместе. Но игнорировать этот факт не проще, чем открытую рану под бинтами. Стоит лишь на мгновение потерять бдительность, как случайные воспоминания заставляют Дейдару поежиться. Иногда он задерживает взгляд на Кисаме дольше объяснимого, иногда тот как будто случайно задевает в ответ. Не участвует в этой игре только Итачи, теперь ежедневно появляющийся за пределами комнаты. Он равнодушен и отрешен и само его присутствие заставляет скрежетать зубами от злости.

      Но, даже несмотря на это, они учатся уживаться вместе. Все чаще они собираются за одним столом, несколько раз выходят на совместные тренировки. Правда, инициатором всего этого становится исключительно Кисаме, постоянно лавирующий между горячностью Дейдары и холодной прямолинейностью Итачи.

      Вернувшись в убежище затемно, Дейдара слышит тихие голоса с кухни и без какого-либо внутреннего сопротивления заходит в помещение. Он немного удивлен, что привык так быстро, но вынужден признать, что лучше так, чем добровольно изолироваться в четырех стенах.

      На кухне Итачи стоит у раковины, пока Кисаме обнимает его со спины, зарывшись носом в распущенные темные волосы. Даже беглым взглядом Дейдара подмечает контраст выражений на их лицах. Итачи болезненно мрачен, его потухший взгляд устремлен в никуда, в то время как Кисаме блаженно улыбается. Дейдара не понимает, как близость с живым мертвецом, который и себя-то едва ли любит, может делать кого-то настолько счастливым и в знак протеста отодвигает стул от стола демонстративно громко. Он надеется спугнуть парочку, но зря: Итачи не реагирует, а Кисаме лишь поворачивает голову.

      — Вечер добрый, — говорит он дружелюбно. — Не хочешь ли поужинать?

      — Давай, ага, — не в тон ему раздраженно отзывается Дейдара, но все же радуется, когда эти двое расцепляются.

      — Ты сегодня поздно, — Кисаме, опустившись на одно колено, разжигает печь, чтобы согреть еду.

      — Увлекся, — отвечает Дейдара, а взгляд его прикован к спине вернувшегося к мытью посуды Итачи.

      — Прошу прощения, — Кисаме протягивает руку и ногтем подцепляет что-то со лба Дейдары, так просто и естественно, что тот даже не успевает смутиться вторжению. — Глина, — с улыбкой поясняет Кисаме.

      Дейдара перехватывает его за запястье, хочет поцеловать ладонь, но вновь натыкается взглядом на спину Итачи и отпускает. Кисаме не придает его жесту особого значения и заводит будничную беседу. Первое время Дейдара поддерживает разговор отрывисто, никак не может сосредоточиться, то и дело теряет нить повествования, но постепенно расслабляется и незаметно для себя втягивается.

      — Дейдара.

      — Здравствуйте, Пейн.

Находясь в двух местах одновременно — в своей комнате и в темной пещере — Дейдара всматривается в образ Лидера, состоящий из полупрозрачных цветовых пятен. То, о чем предупреждал Кисаме, наконец, случилось и Дейдара никак не может взять в толк, отчего конкретно его сейчас пробивает нервная дрожь.

      — Как твои руки? Тоби готов отправиться за своим биджу.

      Именно этих новостей Дейдара так ждал и так боялся последние месяцы. Он недолго молчит, подбирая слова и тщетно пытаясь оценить, что чувствует по этому поводу. Ведь вот она, возможность завершить неприятное соседство, разорвать круг утомительной рутины и вновь насладиться искусством в полной мере. И пусть в компании Тоби, пусть в интересах Акацки — со всем этим можно свыкнуться в отличие от медленного безумия, постепенно накрывающего в убежище.

      — Мои руки еще восстанавливаются. Я несколько потерял в скорости, да и ближний бой не на уровне, ага, — нехотя признается Дейдара. — Я могу выдвинуться хоть сегодня, но не уверен, что смогу стать хорошим напарником для Тоби, учитывая его… хм… особенности.

      Пейн отвечает не сразу и Дейдара с замиранием сердца смотрит на чуть подрагивающий силуэт перед собой.

      — Это разумно. Мы дождемся твоего восстановления.

      Дейдара открывает глаза и переводит дыхание. Его губы пересохли, а руки заметно дрожат. Подскочив с пола, он описывает несколько кругов по комнате прежде, чем пнуть стул. Выход из добровольной тюрьмы был совсем рядом, но Дейдара в который раз принял решение без согласия с самим собой.

      Тем же вечером, застав Кисаме таскающим дрова с улицы на кухню, Дейдара вызывается помочь. Он не спрашивает, отчего его напарник не участвует в решение бытовых вопросов, просто мелочно гордится тем, что сам нисколько не боится запачкать руки. Кисаме, в целом, и сам неплохо справляется, но чужая компания заметно поднимает его настрой.

      Пока они раз за разом преодолевают маршрут от входа до кухни и обратно, Дейдара бегло рассказывает о своем разговоре с Лидером, умолчав разве что о своих переживаниях, зато посвятив целый монолог красноречивым сомнениям по поводу кандидатуры Тоби в напарники и в члены Акацки в целом. Кисаме слушает его, смеется, но все же просит быть снисходительнее и дать Тоби шанс себя проявить в бою.

      — Что ж, — Кисаме стряхивает с футболки мелкие щепки и оглядывается на Дейдару. — Полагаю, самое время поставить чайник?

      — Ага, — кивает Дейдара и отворачивается к шкафу, чтобы отыскать сверток с заваркой. Тот почти пуст, но на один раз должно хватить. Кажется, чужие припасы тоже на исходе. Это наблюдение вызывает смутное беспокойство и Дейдара лишь с промедлением понимает почему.

      Притихнув, он оседает за стол и мрачно наблюдает за тем, как Кисаме возится с чаем. Правильный вопрос крутится на языке, но Дейдара никак не решается его выплюнуть. Как и раньше, ему страшно показаться заинтересованным, выдать хоть одну свою слабость. Он говорит себе, что это из-за ненависти к Итачи, но уже сам себе не верит. Чувство скверное, как будто кто-то будет презирать его за любое проявление человеческой мягкости. Дейдара даже догадывается кто.

      — Ваши запасы тоже кончаются? — спрашивает он совершенно буднично.

      — Похоже на то. Стоит пополнить их в ближайшее время.

      — Пойдете в город?

      — Думаю, да. Завтра.

      — Вернетесь?

      Вместо ответа Кисаме оборачивается и смотрит на Дейдару чуть удивленно. Тот немедленно злится на свою решимость, но взгляд не отводит и никак не меняется в лице.

      — Разумеется. Я планирую пойти один.

      — Вон оно как… ага… — Дейдара кивает сам себе. — Значит, вы останетесь?

      Кисаме поводит плечами и возвращается к завариванию чая.

      — Как я и говорил, до тех пор, пока интересы Акацки не потребуют уйти.

      Дейдара медленно выдыхает сквозь зубы и стыдится того облегчения, что испытал. Его тело обмякает, как бывает, когда расслабляешь до того напряженные мышцы. Он откидывает волосы с лица, подпирает голову рукой и продолжает наблюдать, но теперь с упоенным спокойствием.

      — Вот же ж... — вдруг тихо ругается Кисаме, осмотрев свою ладонь.

      — Что-то случилось?

      — Даа… — тянет Кисаме с досадой и щиплет себя ногтями левой руки за ладонь правой, — ничего примечательного. Занозу посадил, пока дрова носили. Никак не выходит подцепить.

      Обыденность ситуации и правда удивляет, вместе с тем навевая обрывочные воспоминания о чем-то теплом и понятном. Дейдара встает из-за стола и, подойдя ближе, вопросительно протягивает Кисаме раскрытую ладонь.

      — Дай.

      Тот хмыкает, но покорно протягивает руку. На кухне, как и всегда, полумрак, потому Дейдара за запястье увлекает Кисаме в сторону окна. Подставив чужую ладонь свету, он присматривается — кожа грубая, мозолистая, даже удивительно, что такую удалось пробить древесной щепкой. Самый краешек занозы темнеет в центре ладони, почти не возвышаясь над раскрасневшейся кожей.

      Дейдара придирчиво вертит чужую кисть, игнорируя раззадоренный взгляд ее обладателя. Наконец, он подбирает угол, вдавливает отросшие ногти по бокам от занозы и, подцепив ее, осторожно вытаскивает. В длину щепка оказывается заметно крупнее, чем выглядела снаружи — на ее месте мгновенно набухает ярко-красная капелька. Бездумно Дейдара подносит ладонь к лицу и прижимается к ней губами, целует, зализывая рану. Кисаме тихо смеется и треплет его по волосам свободной рукой.

      Все происходит само собой, так естественно, словно их тела друг для друга не в новинку. Когда Дейдары отрывается от ладони Кисаме, тот, приподняв его за подбородок, целует. В его руках Дейдара сам становится как глина — мягкий, податливый, он позволяет раздеть себя, трогать, целовать. Он и сам не может перестать пробовать на вкус грубую кожу, покрытую картой боевых шрамов, и оглаживать округлые рельефы мышц.

      После долгих влажных ласк Кисаме укладывает Дейдару животом на стол и ставит колено между его ног. Он делает все то же, что и в прошлый раз — мышцы полностью расслабленного Дейдары оказываются податливее, а вот для скольжения явно не хватает той чудесной баночки, что Кисаме хранит в аптечке. Но сейчас это кажется слишком мелочным на фоне доводящих до дрожи эмоций. Кусая губы, прогибаясь в пояснице и толкаясь бедрами навстречу, Дейдара каждой клеточкой тела как будто чувствует время, расцветающее чередой мгновений. Здесь и сейчас он существует, он нужен, он важен…

      Атмосфера в помещении меняется резко.

      Дейдара ловит на себе лишний взгляд на несколько мгновений раньше, чем поднимает голову и видит Итачи в дверном проеме. Тот просто стоит, опершись плечом о косяк, и наблюдает, не выказывая ни протеста, ни интереса.

      Должно быть, почувствовав напряжение Дейдары, Кисаме кладет руку ему на затылок и мягко утыкает в столешницу лбом. Вот только жар внутри уже сменился на холод и, несмотря на честную попытку расслабиться, Дейдара не может перестать думать о непрошенном зрителе. Сквозь собственное тяжелое дыхание, он прислушивается. Итачи заходит на кухню, огибает стол и тихонько скрипит стулом по полу.

      Скинув ладонь Кисаме, Дейдара рывком поднимает голову и встречается с Итачи взглядами почти в упор. Тот так близко, что, скорее всего, чувствует на своем лице чужое дыхание. Все внимание Дейдары концентрируется на черных глазах, глядящих на него из-под устало опущенных ресниц. Даже физические ощущения перестают иметь значение. Дейдара больше не глина, он камень, твердый и недвижимый.

      — Не правда ли он красивый, Итачи? — радостно и скорее риторически интересуется Кисаме из-за спины.

      Итачи медленно убирает волосы Дейдары с лица за ухо, затем подается вперед и бегло целует в лоб, в переносицу, в висок. Когда его прохладные губы задевают ухо, он шепчет:

      — Расслабься, — после чего грубо утыкает Дейдару лицом в свое плечо. В тот же момент Кисаме начинает двигаться быстрее и жестче.

      Несмотря на то, что Дейдара чувствует себя очевидно униженным, его тело и правда расслабляется. Он скребет ногтями столешницу, но одновременно с этим глубоко и жадно вдыхает запах чужой одежды.

      Мышцы живота напрягаются до боли, в глазах темнеет, приходится сжать зубы, чтобы не закричать…

      Осознание нагоняет почти сразу, стоит только восстановить пульс. Кисаме еще пытается приобнять или поцеловать Дейдару, но тот, ускользая из рук, торопливо собирает одежду и сбегает в ванную.