После трёхдневного рейда на порт сладкий до тошноты запах лотоса в Храмовом районе кружил голову. В стенах столицы жарче, чем у воды. Иеронимус приложил ладонь ко лбу — лицо горело, но не сравнить с тем, как он полыхал гневом изнутри после прочтения письма, принесённого дреморой. Его «вендетта против Серого Лиса» стала причиной кражи артефакта из Университета волшебства. Банальные в своей простоте угрозы обратиться к начальству читались им верно: для Университета Иеронимус никто, и проблемы они создадут намного выше его головы, а лавина сметёт его, будто и не было. Лис всё рассчитал: маги предпочли сохранить лицо, а не поддержать стражу. Пришлось покинуть порт, признав поражение.

— Капита-ан! Капитан Лекс! — зазвенел голос сверху.

Иеронимус с трудом поднял тяжёлую голову, прикрыв глаза от медленно опускающегося за стены солнца. Ида Влинорман махала ему с верхушки одной из колонн часовни. Пара дней ослабленной бдительности и, похоже, разгулялись все, кто мог.

— Госпожа Влинорман! — рявкнул он на бордовое, раздражающее глаза пятно наверху. — Прекратите нарушать общественное спокойствие и спуститесь на землю!

Та рассмеялась и отняла ногу от парапета у основания купола, чтобы поболтать ею в воздухе.

— Как ваша облава, капитан? Вы поймали Серого Лиса? — госпожа Влинорман помахала глазеющим на неё мальчишкам.

Иеронимус глянул на детей, державших блестящие листья в одной руке и стёртые белые камни в другой. Паршивцы.

— Рододендрон ядовит. Вымойте руки. Живо! — Дети бросились от него с воплями, уронив свои сокровища под ноги. Едва они скрылись за домами, Иеронимус снова посмотрел вверх. — Если вы не слезете, мне придётся вас оштрафовать!

— Лучше позовите меня на прогулку, капитан! — Госпожа Влинорман коснулась собранных волос, и они медовой упругой волной упали на её плечи.

Что-то маленькое и блестящее звонко ударилось об брусчатку, Иеронимус пригляделся — круглая заколка. Он не двинулся с места.

— Вы выглядите уставшим! Неспешная ходьба и свежий воздух в хорошей компании помогут вам расслабиться! Вот увидите.

За спиной раздался сдавленный смешок. Хейн. Наблюдает за очередной глупостью, в которую Иеронимус влип: перекрикивается с женщиной... Хм... Гражданином! Залезшим на Храм и застрявшим там как вредная кошка. Иеронимус стиснул зубы.

— Вы сегодня на высоте, Ида! — Хейн махнул ей рукой с зажатым в ней зелёным яблоком.

— Как и вы, Итиус! Вы преступно довольны!

— Потому что я вижу ваши очаровательные щиколотки!

Иеронимус поймал на себе цепкий взгляд карих глаз и услышал тихое:

— На самом деле я доволен, потому что раскрыл две крупные кражи в моем районе. Которых бы не случилось, будь у меня возможность сказать тебе, что идея твоя г... «горе горькое».

Иеронимус вскинул брови на эвфемизм, к которым Хейн уж точно был не склонен.

— А ты новый «Курьер» не читал — счастливое неведение. Давай уже, пригласи Иду прогуляться, пока эта аргонианская дева не скинула платье. — Госпожа Влинорман опустила ногу так, что обнажилась коленка. — Я не возражаю, но тебе понадобятся силы, чтобы отыскать последнее стоящее достоинство архимага, пока этот старый каплун не добился твоего увольнения.

Хейн очаровательно улыбнулся и присвистнул, от чего госпожа Влинорман залилась хохотом.

— Со мной она пойдёт только до тюрьмы для оформления штрафа за непристойное поведение.

— Ты этого не дождёшься, не приняв её предложение.

— Дождусь. — Иеронимус нахмурился и сложил руки на груди. В недостатке упорства его никогда не обвиняли. — Уйди. Ты всё вокруг превращаешь в фарс.

Он осёкся, хотел было извиниться за резкость, но передумал под грузом воспоминаний, какой Хейн манипулятор и проныра.

— Я делаю это для тебя. Видимо, до твоей горячей головы не дошло в какой ты яме. — Хейн подкинул яблоко, перехватил его в высокой точке и бросил в госпожу Влинорман. — Ловите!

Она поймала, протяжно ойкнула и полетела вниз, где Хейн её подхватил, от тяжести припав на колено.

— Вы разбойник! — ахнула госпожа Влинорман, светясь восторгом и тут же распустив руки. — Бросать в девушку надкусанное яблоко. Вы невозможны!

— И всё же.

Они чирикали, а Иеронимус только и мог, что злиться на трату времени и полный бардак. Будто перед ним представление разыгрывали: доблестный страж порядка вызволил деву из башни — всё равно, что она сама туда залезла — отыскал упавшую заколку и руки расцеловал.

— Спасайтесь, Ида. Я приложу все силы, чтобы капитан Лекс не погнался за вами.

Иеронимус мученически закрыл глаза.

— Прекрасно, — сквозь зубы подвёл он итог и быстрым шагом направился к Южной башне.

Голова раскалывалась. Он так устал за дни рейда, что мечтал только дойти до постели и забыть о провале, взбешённом начальстве и посохе архимага Травена хотя бы на пару часов. Эта неудача будет стоить слишком дорого. Хейн едва ли станет отыгрываться за самоуправство с его подчинёнными, даже краденое уже нашёл. А остальные? Если у них что-то случилось незадолго до осады порта, повесят всё на него. Уйти с позором проще, чем снести последствия от своих же. И, разумеется, выволочка. Филида, чтоб его! «Гильдии воров нет и не было». Гильдии, достойной этого звания, не было, а ворьё, скупщики, кузнецы, продающие из-под полы отмычки, и структура, опутавшая весь Сиродил, есть! Серый Лис. Иеронимус с такой силой хлопнул дверью башни, что на него обернулись все присутствующие, и повисла давящая тишина. Надо бы сходить к архимагу сейчас, расшаркаться, извиниться, пообещать найти пропажу, но... хватит с него.

Иеронимус поднялся к себе и сбросил доспехи на стойку. Он устал не только потому, что несколько дней не спал, а потому, что стало только хуже! Его усилия бесполезны, его действия осмеяны на страницах «Вороного курьера» и собратья-стражники считают его напыщенным мудаком и фанатиком. Даже семья пишет, чтобы он «бросил валять дурака»!

Кажется, в его спальне кто-то был. Стол вскрыли. Иеронимус долго смотрел на поцарапанный отмычками замок. Безопасность? Не в этом городе. Не с этими эгоистичными людьми! Упав на кровать, он вцепился руками в волосы. Лучше пусть его и правда уволят, плевать. Всё бесполезно. Не получается по закону. Удаётся хоть что-то только таким, как Хейн. Почему?! Вскочив с кровати, Иеронимус схватил оставшиеся после расследования контрабанды холсты и со всей силы швырнул в серую безликую стену. Один, другой — они с хрустом ломались и падали на пол, держась только на сером полотне. Следующий холст отскочил и едва не сшиб маленький алтарь Зенитара, что подарила семья перед отъездом. Иеронимус замер с бешено колотящимся сердцем, и с детства заученная молитва пронеслась в мыслях, вернув толику спокойствия. Хватит. Лучше принять валерьяновую настойку и поспать. За ночь хуже не станет.

В дверь гулко стукнули. Иеронимус со стоном зарылся в подушку и накинул поверх одеяло. Непрошеного визитёра было не остановить, потому что это Хейн. Чутьё не проведёшь.

— Небольшая проблемка с костылём архимага разрешилась, и все, особенно ты, могут спать спокойно. Что ты, похоже, и делал.

Иеронимус напрягся от прикосновения к плечу, ожидал, что лишится тепла одеяла, но вместо этого услышал тихое пожелание «официально доброго утра».

— Я провёл два утренних построения и внёс правки в твоё патрульное расписание, потому что почти уверен в отсутствии под твоим командованием солдата по имени «Паршивый-ублюдок-не-лыбься-моей-жене». Аргонианин?

— Бабник. — Иеронимус фыркнул, перевернулся на спину и потянулся. — Обещал прекратить.

— Так и ты, наверное, обещал за этим следить? О! Кто-то изрядно раскурочил твою замочную скважину... Тролелапый дилетант, даже обратно не закрыл. — Раздался треск, и Хейн выругался. — Это ты вчера разошёлся? Зря. Не стоит так сильно беспокоиться о вещах, которые сами собой уладятся.

Новый день навалился как похмелье. Иеронимус сел и стянул рубаху, перекрутившуюся за ночь и оставившую на шее чешущиеся полосы. Хейн гулял по комнате и начал сметать ногами поломанные холсты к стене.

— Тебя Филида вызывал.

— Не хотел с этого начать? — недовольно сощурился Иеронимус. — Он послал тебя за мной?

— Нет. Он в мудрости своей послал Крысиуса Квинтилиуса, которому я любезно «подсказал», как срезать путь. Так что придёт он не скоро. Поднимайся! Вот рубаха.

— Хейн кинул первую попавшуюся — и единственную запасную — из открытого сундука в углу. — Заканчивай неприятную часть дня и пойдём выпьем.

Это было не первое подобное предложение. Иеронимус часто ловил на себе неослабевающий с годами интерес Хейна и втайне совсем немного им наслаждался. Но сближаться не спешил.

— Не пью.

— Мёд на столе стоит, враль ты местечковая! — обличающее указал на бутылку Хейн.

— Провинциальная.

— Чего?

— Того. На себя посмотри, — буркнул Иеронимус, пряча улыбку и натягивая чистую рубаху.

Это было одно из немногого у них общего — их притянул издалека блеск столицы Империи. В остальном... Хейн вызывал у Иеронимуса раздражение пополам с любопытством. Верный солдат? — да. И неподкупный. Повышали за дело, но... он как-то создавал видимость, что ему всё легко даётся. Когда Иеронимус заканчивал патрулировать улицы, разбирался со своими подчинёнными, разгребал отчёты, он мечтал только упасть лицом в подушку. А Хейн отправлялся в таверну или собирал вокруг себя толпу в казармах и развлекал её последними сплетнями или высказывался о новостях из «Курьера». Иеронимус ни разу не становился объектом подобного обсуждения — он так или иначе узнал бы об этом — но всегда этого ждал. Он не выносил весельчаков, сплетников и хохмачей, улыбкой превращавших серьёзные вещи в ничто. Как Хейн мог воплощать в себе вопиющую несерьёзность и репутацию человека, способного разобраться с чем угодно, Иеронимус не представлял. Но к Хейну его тянуло, узнать и разгадать. Когда-нибудь.

Иеронимус несколько раз сухо сглотнул, чтобы прогнать звон в ушах. Командор Филида заходил на третий круг, описывая политические последствия и катастрофы, посыпавшиеся на его седую, мечтающую о спокойной пенсии голову. Не слыша оправданий, он, видимо, подозревал, что Иеронимус недостаточно хорошо понял, как всех подставил. Их разделял длинный тяжёлый грубый стол с аккуратно разложенными бумагами, вокруг шкафы полнились отчётами и книгами. Корешок к корешку. Выстиранные и отглаженные алые вымпелы за плечами командора поддерживали его громогласный авторитет. Всё было под контролем, а хаос пришёл откуда не ждали: от Иеронимуса. Стыдно было именно за это. И только за это. Не нужно было рисковать.

— Как об стену горох, — заключил Филида и тяжело повалился на скрипнувший стул.

Стало тихо. Иеронимус отвёл взгляд от стены и глянул на морщинистые руки командора. Под ними лежала гербовая бумага с рекомендациями для анвильской графини. Возглавлял список кандидатов Итиус Хейн. Ну, конечно. Давайте, ваша светлость графиня Умбранокс, забирайте. И подавитесь. Иеронимус сжал руки в кулаки и вернул взгляд в стену, ожидая, когда командор уже распнёт его и отпустит.

— Заняться нечем? Организую. Ни секунды на глупости не будет. Займёшься

делом.

Иеронимус вслушивался в запальчивый, грубо гуляющий по бумаге скрип пера. Всё равно что там. Ничего само собой не уладилось. Его в придачу ещё и обокрали, свистнули Хейна под благовидным предлогом повышения. Наказание Иеронимус взял и смял, крепко зажав в руке.

— Легко отделался, Лекс. Надеюсь, ты это осознаешь. Больше у тебя такой возможности не будет. — Филида постучал пером по рекомендации, разумеется, от него не укрылся интерес Иеронимуса. — Свободен.

Выйдя из холодных коридоров казарм на беспощадно-жаркое солнце, Иеронимус прочёл назначение: вылавливать из Румаре утопленников. Четыре штрафных часа каждый день в течение двух недель. На каждого надлежало заводить дело и расследовать самому, не передавая подчинённым. И оно и вправду оправдало бы ожидания Филиды, если бы не перевод Хейна в Анвил.

***

До рассвета оставалось чуть больше часа. Иеронимус не спал всю ночь, пялился в перегородки потолка. Нужно было принять одно из бесчисленных предложений Хейна выпить. Ради... интереса. Просто отдохнуть вместе. У них же должно быть полно общего: работа... и что-то ещё наверняка нашлось бы. Странно, что балки не согнулись и не погребли его за то, что он идиот. Хейн сейчас в паре башен от него, спит, наверное, после... чего-то весёлого. Может планирует гудеть всю ночь перед отъездом. Неминуемым. Несправедливым. Обливион побери этот Анвил! И анвильскую стражу, которая не смогла взрастить достойного кандидата. Ещё неделя. И всё.

***

В мертвецкой его приветствуют как своего. Четыре штрафных часа в день на поиски утопленников. Уже восемь трупов. Иеронимус уже даже не морщился, пока жрица осматривала тело и рассказывала о ранах и их происхождении.

— Странные точки на шее, будто укус. Не думаю, что это следы рыбы-убийцы. Вопреки распространённому мнению, они не едят падаль. — Аста замерила расстояние и записала на листе, заполненном параметрами трупа. — Я видела такие и на других телах. Нужно сравнить по записям.

— Чем можно нанести такие раны? Стилетом?

— Шилом скорее, если бы я угадывала. Может, это укус животного. Змеи.

— Подозреваете, что это убийство?..

— Всё будет в моих записях. А подозревать уже ваша работа, так? Сейчас мне

нужно сосредоточиться. Надеюсь, вы понимаете, капитан.

Иеронимус вздохнул, уже в который раз этой фразой Аста просила оставить её в одиночестве.

Следующие дни прошли как в тумане. В бессмысленной волоките, навязанной лишь для того, чтобы не было времени ни на что действительно важное. Лица опрошенных по делам утопленников свидетелей стирались из памяти, стоило от них отвернуться, подчинённые отбились от рук, потому что отчитывать их за нарушения нет сил и времени. Когда один из рекрутов пронёс в хранилище свечу и уронил её — разумеется, он её уронил и поджёг бумаги — Иеронимус поймал себя на том, что он не слышит ни слова из оправданий насмерть перепуганного юнца. Он хотел ему вломить с такой силой, чтобы зубы посыпались по камням. И как наяву услышал хейново хмыканье, такое отрезвляюще-звонкое, как хорошая пощёчина.

— Переписать все сохранившиеся записи, восстановить утерянное по возможности. Ты должен понимать, что уничтожил чужой труд, который мог бы повлиять на чью-то жизнь. Это не просто бумажки.

Рекрут вытянул голову из плеч, вероятно ожидал ора, которым почти принято разговаривать в Легионе.

— Свободен.

Дверь хлопнула в момент, когда он договорил. Вдохнув запах гари, Иеронимус принялся раскладывать уцелевшие записи, вглядываясь в текст, если вдруг что-то будет связано с ним, и он вспомнит утерянный фрагмент. В тишине выл сквозняк, гуляющий по казармам, и раздавался крысиный писк из-под пола. Смена закончена, остались лишь часы плавания по Румаре в компании старухи из Университета, о жизни и внуках которой Иеронимус узнал слишком много.

— Капитан Лекс, хорошо, что я вас застал. — Заместитель квестора, Иеронимус не помнил имени, протянул официальную бумагу с печатью Легиона. — Командор просил передать вам письмо.

— Оставьте на столе. Благодарю, — отмахнулся Иеронимус, откладывая во вторую стопку каракули Хейна, которые даже чтобы прочесть нужна магия, не иначе. В первой лежали записи Монтроза, пострадавшие больше всего.

— Вы же знаете правила: из рук в руки. Возможно, вам лучше сесть, когда решите прочитать письмо.

Иеронимус проводил заместителя квестора тяжелым взглядом и, лишь оставшись в полном одиночестве, решился разломать печать. Уволили. С чего бы ещё советы для трепетных дев?

«...освобождается от должности капитана Имперской стражи... поступает на службу к графине Анвила...»

Письмо выскользнуло из одеревеневших пальцев.

— Невозможно!.. Не может быть.

Колени и правда ослабли, Иеронимус опустился на пол и привалился к книжному шкафу. Нет. Скампу под хвост Анвил. Нет. Просто нет. Липкий холод прошёлся когтями по спине. Список кандидатов на столе Филиды. Его место в нём всего на строку выше Авидиуса, подозреваемого в продажности. Серый Лис! Это сделал он. Этот подонок решил, что сможет вертеть им как захочет?! Иеронимус поднял письмо и аккуратно сложил. Нужно показать его Хейну.

В «Пенной кружке» оказалось тесно и пусто. Крошечная забегаловка, что в ней забыл Хейн? Больше на притон похожа. В полумраке, скудно освещённом свечами, Иеронимус разглядел непритязательную обстановку: пару маленьких картин с пейзажами айлейдских руин и вылезший узорчатый ковёр. Столы ютились в углах, у каждого было по одному стулу.

Хейн, если и удивился приходу Иеронимуса, не подал виду; облокотился на стойку, хитро вскинул голову и медленно растянул губы в улыбке.

— Глянь, Эрни, закон в твоих стенах.

Владелец кабака, заурядный бретон с неаккуратной щетиной и абсолютно незаинтересованным взглядом, достал из-под стойки чистую бутылку и зачем-то начал её усердно протирать.

— Ты на службе? — уточнил Иеронимус, уловив запах вина в кружке Хейна.

— Был днём. Уже вечер. Ты знал, что сложности с пониманием какой сегодня день и час — признак зависимости. Ты ведь не пьёшь ничего крепче валерьяны, правда?

— Ради Богов, прекрати злословить. У меня проблема... — Хейн заинтересованно приподнял бровь и отодвинул подальше кружку. — Я понимаю, что твоя репутация в большинстве своём — слухи...

— Начал с вызова. Тонко.

Иеронимусу показалось, что это не шутка, судя по одобрению в голосе.

— Я пойму, если скажешь, что ничего сделать нельзя.

Отдав письмо, он отпил из кружки Хейна — там оказалось сильно разбавленное горячее вино. На поверхности плавали апельсиновые корки. Молчание затягивалось, но разбивать его Иеронимус не хотел, просто ждал, когда Хейну надоест вертеть бумагу, смотреть на просвет и принюхиваться.

— Я не поеду в Анвил.

— Это приказ.

Иеронимус со всей силы саданул по стойке — с грохотом на каменный пол упала оловянная кружка, расплескав остатки вина.

— Сраный Лис!

— Началось... — На вспышку гнева Хейн даже не вздрогнул, едва заметно кивнул Эрни, и тот отошёл к невысокой стойке с вином, стоя теперь к ним спиной. — Знаешь, в тебе всё прекрасно, кроме этого дерьма с Лисом.

— Этот приказ не настоящий.

— Бумага и печать...

— Я видел рекомендации. Знаешь, что обо мне думают старшие офицеры?

— Знаю, — смешливо фыркнул Хейн, макнув палец в разлитое вино и нарисовав на стойке загогулину. — Но выбирала графиня, и она могла опираться на свои источники.

— Выбирал Серый Лис. Ты! Не закатывайся! — прошипел Иеронимус, увидев снова то самое, ненавистное выражение, когда он говорил о короле воров.

— Да я... не потому, что тебе не верю. Просто у тебя что бы ни случилось — Лис. Может, и куры не несутся из-за него? И пиво киснет? А не много ли чести?

Хейн закончил возить пальцем по стойке, и с удивлением Иеронимус понял, что

загогулина — это лис, обрамленный решёткой.

— Подумай ещё немного, прежде чем отказываться. Отбрось войну с ворьём. Анвил — и правда золотой берег. Я бывал там. Порт воняет так же, но в городе пахнет тёплым песком, белые дома под красной черепицей, резные балконы, люди, которые будто не умеют напрягаться и вино... одно из лучших в Сиродиле. И храм Дибеллы, конечно. Эти унесут и твоё сердце, и твои «пожертвования» как никакому Лису не снилось. — Хейн тряхнул головой, и пелена хороших воспоминаний исчезла из его глаз, он посерьёзнел и тихо закончил: — Реши, что нужно тебе, а не какому-то преступнику.

— Я не поеду. Нечего решать. Моя жизнь здесь. И ты тоже... — Иеронимус запнулся, его бросило в жар, и он в панике выдал: — ... понимать должен, что с таким же успехом я мог бы вернуться домой в Лейавин. Ты просто боишься сказать, что всё уже решено.

— Боюсь? — Хейн с хищной грацией перетёк от полулежания на стойке к конфронтации нос к носу. — Ты утверждаешь, что есть что-то, что я бы побоялся сказать тебе в лицо?

Расстояние между ними не больше ладони, но кажется, что ближе. Глупость, сорвавшаяся с языка, обернулась для Иеронимуса удачей, открытием, посланным с неба. Кто может похвастаться, что вскипятил взрывоопасную смесь хейнова характера и не поплатился? Остаётся только улыбнуться.

— А пошёл ты знаешь куда, Рони? — взвился Хейн, смял письмо и сунул в пламя свечи. — Будешь мне должен.

Бумага почернела и занялась огнём. Эрни даже глаз не поднял, только сгрёб отработанным скупым движением монеты, брошенные на стойку — куда больше, чем стоит кружка, вино и уборка беспорядка. Этот факт щёлкает где-то в далёком уголке сознания Иеронимуса, как и почти все нестыковки и странности, связанные с Хейном.