Скажи ему кто-нибудь, что общее патрульное расписание станет способом отыскать Хейна, а не избежать встречи с ним, Иеронимуса бы это знатно рассмешило. Теперь же он с исключительной внимательностью, отслеживая каждую строчку пальцем, прочёсывал списки, ожидая, что нужное имя, наконец, появится. Уже две недели. Разочаровавшись очередной неудачей, Иеронимус вышел из прохлады бастиона на площадь, даже не думавшую остывать к вечеру.

У него появилась уйма свободного времени: утратила своё наркотическое очарование охота на Серого Лиса, и кончилось назначенное Филидой наказание. Иеронимус подошёл к каменной ограде, делающей площадь похожей на балкон, опёрся на руки и присмотрелся к жизни Легиона. Слева, на песчаной арене, наблюдал за тренировкой Квинтилиус. Выжидал, когда Монтроз освободит пост, и вёл себя настолько подобострастно, что на него было противно смотреть. Справа, у арсенала, Цивелло проверял прочность новой брони. Кузнец и двое его сыновей с довольными улыбками наблюдали, как одно из их творений безуспешно пытаются растерзать. Девочка, сидящая на вершине гружёной ящиками повозки, скучающе болтала ногами и запрокидывала голову к жёлто-сизому небу.  

Иеронимус прикрыл глаза и медленно вдохнул горьковатый запах мха, снова и снова, покрывавшего здания, сколько его ни счищали. Чем же теперь ему заняться?

— Вы только гляньте на это, — раздался низко вибрирующий, будто простуженный голос Хейна, пустивший по телу Иеронимуса волну мурашек. — Капитан Лекс мечтает, как в книжках. Томится сердцем и купается в лучах заходящего солнца. Не зря я лошадь загнал. Ты же тут умираешь от горя!

Захваченный врасплох, Иеронимус не смог выдавить из себя ни слова. Конечно, про спешку Хейн заливал, потому что с дороги успел помыться — кудри от воды выглядели прилизанными как у новой лейавинской статуи Топала Кормчего, которому волосами прикрыли эльфийские уши. Пересчитав веснушки на светящемся от самодовольства лице, Иеронимус признался себе: он скучал.

Молчание выбило из Хейна весь задор, он опустил глаза и буркнул:

— Ну, раз ты мне так рад, пойду под начальство стелиться.

И через мгновение уже скрылся в бастионе, на что Иеронимус только раздосадовано взмахнул рукой. Нужно догнать, хоть что-то сказать, пока из молчания не выросла куча надуманных проблем, но помешала бледная и пахучая «канализационная» смена. За поворотом к кабинету Филиды уже никого не было, а из-за приоткрытой двери слышалось, как по полу со скрипом передвинули стул. 

— Ты задержался, Итти. Я ждал тебя два дня назад.       

Иеронимус сощурился на дверь, не веря своим ушам. Его будто по темечку огр приложил. Что ещё за «Итти»?! Не-ет, только не «я всеми вертел, потому что сплю с начальством». Не может быть. Усилием воли прогнав дурноту и слабость в теле, Иеронимус собирался постучать, чтобы немедленно вытащить Хейна и узнать, чему он обязан удачно вывернувшейся проблеме с Анвилом. Но не смог пошевелиться.   

— Налей вина, — тяжело вздохнул командор. Что-то массивное прокатилось и остановилось с глухим ударом. Раздался характерный треск разломанной печати. — Сил нет расшифровывать твои каракули. Садись и читай вслух. Сам-то понимаешь, что написал?

Хейн выдал грудной смешок. Иеронимус напрягся, услышав голос прямо за дверью, но зря, потому что следом донеслись шаги, звон стекла и звук льющегося из бутылки вина.

— Чтение вслух? А дальше я буду обматывать тебе ноги пледом и делать записи в дневник? Нет для меня более интересных идей?

— Не умничай. Если бы твоя голова работала быстрее языка, не нажил бы и половины проблем.

— Тебя раздражает, что в большинстве случаев мне удаётся вывернуться, и приходится сильно постараться, чтобы меня нагнуть.   

— Но это всё равно случается.

— Надеюсь, я не заберусь настолько высоко, чтобы сосать хуй для меня стало рутиной.

— Но сейчас ты здесь именно для этого.

Иеронимус саданул дверь кулаком — она качнулась и закрылась.

— Все вопросы завтра! — раздался приглушённый будничный голос Филиды.

Ещё чего! Дверь содрогнулась от очередного стука, и так продолжалось, пока её не открыл Хейн. Увидев его замешательство и отсутствие смущения или хотя бы капли неловкости, Иеронимус в бешенстве выкрутил ему руку и поволок за угол. Подальше.

— Да что ты творишь?!

— Так и знал, что ты доиграешься со своими одолжениями!

— Ты подслушивал?! — голос Хейна недоверчиво взлетел, а брови поползли на лоб. Он замотал головой, и со стоном прикрыл глаза рукой. — Ты всё не так понял.

Иеронимус зло рассмеялся и ткнул Хейна в грудь, заставив упереться в стену, от которой тот настойчиво норовил отойти. 

— А что я должен понять? Что это манера разговора, принятая между тобой и командором? Да даже если ты насосал свою репутацию, как ты мог вмешать в это меня? — В ответ Хейн нахмурился и сложил руки на груди, стиснув зубы до желваков. — Прекрасно! Я задам этот вопрос Филиде.

— Стоять!

Низкий стальной рык придержал Иеронимуса. Воспользовавшись этим, Хейн перегородил путь к кабинету. Уже придумал, как всё вывернуть в свою пользу и даже расслабился, заставив Иеронимуса вспыхнуть ещё сильнее.

— Ты надумал лишнего, — уже спокойным тоном, почти шёпотом проговорил Хейн, покосившись в сторону кабинета. — Если сейчас пойдёшь к Филиде, испортишь жизнь нам обоим.   

Иеронимус глянул на дверь, за которой был командор, вино и то, что могло происходить за закрытой дверью. Душная багровая ревность пропитала ядом все мысли.

— Ты с ним спишь?

— И это у меня язык без костей… — протянул Хейн, убрав руку ото рта, будто дал себе разрешение говорить. — Ни один ответ ты сейчас не примешь на веру. А мне не нужно, чтобы ты задавался вопросом, можешь ли мне верить. Это ещё более оскорбительно чем то, что ты спросил.

Хейн смерил его тяжёлым взглядом и направился к Филиде. Когда коридор опустел, Иеронимус прижался спиной к стене и беззвучно взвыл. Если это было «нет», то самое извращённо-вайловское на свете. Хейн просто предложил ему выбрать и верить во что хочет. Всё вывернул. Как всегда. Но впервые от этого Иеронимусу было не обидно, а больно.

***

Иеронимус никогда не видел себя наставником. В нём не было необходимого терпения и снисхождения к тем, кто на его взгляд старался недостаточно. Ко всему ещё и серый речной песок, которым была усыпана тренировочная площадка, забивался во все щели. И солнце жарило так, будто он в чём-то лично провинился перед Магнусом. А как его раздражала необходимость повторять одно и то же тем, кто не желал понимать речь и всё делали не так! Никто из бойцов не сосредотачивался на том, что делал. Им было тяжело, жарко, но чудом находились силы на подначки и гляделки. Один из рекрутов, ещё совсем мальчишка, у которого дрожали от напряжения руки, когда он натягивал тетиву, всё же умудрился попасть в мишень. Соседнюю, в которую целилась красивая молодая имперка. Она взвизгнула, когда увидела летящую сбоку стрелу, но потом громко засмеялась и стала крутить на палец выбившийся мокрый от пота локон. Хейн тоже так делал с чужими мишенями, только с куда большего расстояния. Лук в его руках был магическим инструментом, зато в ближнем бою Иеронимус мог сделать из него отбивную. Стоило отвлечься, как бойцы распоясались, и добрая половина уже болтала и стреляла с открытыми ртами и высунутыми языками. 

— Сомкнуть зубы! — рявкнул Иеронимус и обречённо пошёл к линии: поправлять хват и следить внимательнее, не позволяя расслабляться. — Ещё один открытый рот и вы все останетесь здесь до заката!

— Потому что капитан Лекс заботится о вашей безопасности, а не желает мучительной смерти от обезвоживания. Разумеется.

Хейн наблюдал за тренировкой с верхнего яруса, похоже, только вышел из бастиона. В руках он держал пару бумажек с алыми оттисками в центре обратной стороны — так обычно отмечали штрафы. Солнце тёмно-рыжими всполохами путалось в его волосах и гладило загорелую кожу, и Иеронимус едва заметно улыбнулся — ему нравилось, что он видит. Он хотел бы сам растрепать хейновы кудри, ткнуться носом в висок и… свернуть ему шею. Чтобы перестать думать непотребщину на службе.  

Махнув любопытным, чтобы перестали пялиться и вернулись к тренировке, Хейн заметил:     

— Сегодня вечером мы провожаем нашего собрата Кармало.

Иеронимус последовал за Хейном в тень, где стояли набитые соломой ящики и бочки. Скрипучие железные створки хранилища чуть покачивались на ветру, издавая монотонный крик чаек.

— Он получил повышение и перевод в Анвил. Кто бы мог подумать? По пять золотых с носа за вход.  

— Я буду занят. Много работы.

— Правда? — с притворно-грустной интонацией протянул Хейн. — Так получилось, что я скинулся за нас обоих, чтобы Джованни успел всё организовать. Отдал последние деньги. А завтра утром…

— Заканчивается сбор пожертвований потерявшим хвост крысам, пострадавшим от сапог патрулирующих трущобы стражников?! — на одном дыхании выдал Иеронимус, впившись в Хейна взглядом.

— Н-нет, — опешил тот и сбился с мысли. — Лошадь, на которой я вернулся из Анвила, пала. Нужно отдать деньги квестору завтра, чтобы тушу сожгли.

— Я занесу тебе деньги в башню.

— Не сможешь. Ключ в замке сломался. Обоих замках сразу.

Иеронимус всё ещё злился и не хотел принимать участие в попойках и разговаривать с Хейном вообще. За несколько месяцев его жизнь из стальной устремлённой стрелы превратилась в гнилую ветку. Ни великой цели, ни легендарных успехов и репутации. Зато был Хейн, который гнул его во все стороны, похоже, даже не понимая, что делает.       

— Я сам заплачу за твою клятую лошадь.

— И подпись мою подделаешь? — Хейн спрыгнул с ящика и повёл плечами, разминаясь. — Не будь таким диким, просто приходи в «Плавучую таверну» и повеселись.

— В эту дыру? Почему там?

— Потому что негоже пугать пьяными стражниками обитателей более благопристойных районов. А ещё она большая, а слабаков можно будет раскидать по койкам задёшево. Так ты придёшь? Я буду тебя ждать.

Иеронимус набрал в грудь подольше воздуха, чтобы бескомпромиссно отказать, но вместо этого сказал:  

— Приду.

Его самоуважение упало камнем в Обливион. Хейн победно вскинул кулак и объявил, что тренировка закончена. Иеронимус дождался, когда окажется в одиночестве, и стал пересчитывать и осматривать снаряжение. Следовало уточнить у Цивелло про деньги, чутьё подсказывало, что Хейн ничего заранее не планировал, а ходить в должниках Иеронимус не выносил. Что ж, рано или поздно он всё равно увидел бы, на что похожи эти попойки.

После облавы Иеронимус стыдился заходить в порт. Будто тот смотрел на него — незваного гостя, и хотел макнуть в грязь. Шипел кустами, пугал тенями, прятался и рычал. Гнилой. Опасный. Золотые огни в высоких фонарях светили тускло, а от чёрной воды затхло пахло тиной.

Набережная была почти пуста. Вдалеке что-то вынюхивала между ящиками тощая псина, и, привалившись к покрытой мхом стене, спал нищий-аргонианин. Вдалеке прорезал туман маяк и рядом с огнём мелькал узкий силуэт Велана Андуса, смотрителя. Похоже, попойка стражи разогнала и портовых рабочих, и моряков. Так тихо здесь не бывало и в предрассветный час. 

Издалека слышались отголоски гвалта из «Плавучей таверны». Зря Хейн уговорил его прийти. Улыбаться, поздравлять и быть совершенно не в своей среде.   

— Предположу, что вы не испытываете природной тяги к веселью, капитан Лекс?

Иеронимус вздрогнул: он не заметил худощавую фигуру мужчины в плаще. Незнакомец сидел на каменной ограде, скрестив ноги, в бледных длинных пальцах мелькал тупоносый наконечник стрелы.

— Мы знакомы, гражданин?

— Нет. Кто посчитает за знакомство статьи из «Вороного курьера»?

Хорошо, что в ночи не было заметно, как в лицо бросилась кровь. Иеронимус прочистил горло и собирался вежливо отвязаться, но его опередили.

— Не затруднит ли вас передать мои поздравления одному умнику: Итиусу Хейну. От Сила.

Незнакомец поднялся, грациозно поклонился и неспешным шагом направился к маяку, напевая:

— Вам скажет всяк, \\ Что залив Илиак — \\ Место, где оживают надежды \\ И леди бегают без одежды, \\ Нет ни печалей там, ни забот, \\ И западный ветер песни поёт, \\ И счастливы жители все круглый год…

Иеронимус мотнул головой, прогоняя грубый мотивчик. Он уже почти дошёл до таверны, шум и хохот стоял такой, что дрожали доски. А дух недорогой выпивки, табака, въедливых духов и мяса сбивал с ног. И, вдруг, в голове щёлкнуло. Лис! Иеронимус выбежал обратно на набережную, устремил взгляд к маяку, напряг глаза — но всё утопало во тьме. Боги, это было настолько очевидно, что стыдно не разгадать в первую же секунду! Только-только разошедшееся от азарта сердце, разочаровано притихло. Нужно идти и «веселиться». Теперь уже точно.

Напрасно Иеронимус надеялся, что его появление пройдёт незамеченным.

— Да у нас тут Лекс! — закричал Трайанд, забарабанил по столу, и гулкое «у-у» ударило по ушам.  

Дородная женщина с алым цветком редворта за ухом поднесла кружку с крепким пахучим пивом, и под стук Иеронимус выпил штрафную залпом.

— Говорят, хотели повысить тебя, но в последний момент выбрали меня. Без обид же? — доверчиво глядя разъезжающимися глазами, спросил Трайанд, хватая Иеронимуса за плечо.

— Не меня, а Х…

— Кармало, ты чего? — крикнул Хейн с балкона. — У Лекса аллергия на провинцию. А вот ты! Ты — идеальный кандидат расшевелить их жухлые задницы.

Таверна грохнула «да!» и «точно!». Стараниями пары девиц у всех в руках оказалось по наполненной кружке. Бодрая музыка подхватила, Иеронимус не успел понять, как оказался в танце с вертихвосткой, чьи чёрные до синевы волосы хлестали его по лицу, когда она кружилась, а отмеченный алым росчерком рот то растягивался в улыбке, то причмокивал у его уха. Воздух стал жарче и плотнее, его руку отяжелила очередная кружка… Он полез соревноваться с Кармало в метании ножей, а девицы, хохоча, закрывали влажными ладонями им глаза. Через час он задолжал кому-то пару золотых, в его кармане торчал до марева перед глазами надушенный платок. Ещё один круг танца, ещё одна кружка. Иеронимус поставил на одного из бойцов, и едва державшиеся на ногах стражники месили друг друга как два слоада. Кажется, он всё же выиграл, но уже сам не держался на ногах, вис на ком-то и отнекивался. Он не вусмерть пьян! Закон! не может быть пьян.

Свежий воздух немного разогнал туман в голове. Иеронимус перевалился через широкие деревянные перила, но, кажется, всё вокруг продолжало вращаться.

— Я кому-то денег… затолкал?.. За-ох… — Иеронимус сжал ладонями пульсирующие виски. Он не чувствовал лица и едва мог шевелить языком. — Скамп!

Он осторожно сел на чудовищно холодные доски и закрыл глаза. Мир притормозил, но вместо вращения стал раскачиваться из стороны в сторону.

— Да никому, завтра он и не вспомнит. Как и проигравшие на ставках. Ты как?             

Полон сожалений и готов заблевать всё вокруг, благо у Иеронимуса не было сил пошевелиться. Он посмотрел на Хейна, стоящего рядом и опирающегося на перила. Прижаться к его длинным, длиннющим как имперские дороги ногам хотелось нестерпимо. И так заснуть.

— Я сейчас помру.

— Да, я заметил, потому и вывел подышать. Останемся тут ненадолго, а потом я доведу тебя башни.

Чтобы не портить момент, Иеронимус не стал напоминать, что участь слабаков — койка под палубой. Он радовался, что не останется здесь до рассвета, хотя небо, на которое он смотрел, было прекрасно. Как и Хейн.

В молчании прошла вечность и, наконец, Иеронимус нашёл силы встать на ноги и усмирить желудок. Голова, хоть и тяжёлая, полнилась вопросами.

— Я наговорил тебе мерзких вещей, а ты всё равно вытащил меня сюда. И сам — практически трезвый, да? Присматриваешь за мной. Почему?

Хейн опустил глаза, посмотрел на ладони и сцепил руки в замок.

— Ты совершенно не умеешь пить. Кто-то должен был присматривать за тобой и твоей идеальностью. — Похоже, этот ответ не вполне нравился Хейну, тот нахмурился и резко отвернулся от воды и теперь смотрел Иеронимусу в глаза. — Благодаря тебе, свою репутацию я получил трудом, а не… ты понял. Каждый раз, когда я что-то решаю, сразу вижу несколько более лёгких путей: взятки, ложь, применение силы — я бы тратил в разы меньше времени, чтобы получить то, что хочу. Вместо этого приходится делать одолжения, договариваться, уступать. Тратить годы, чтобы репутация начала… работать. Если бы я не видел, как ты борешься с теми же искушениями и почти всегда побеждаешь, послал бы саму идею в Обливион.

— Значит, с Филидой ты не спишь.

Хейн воздел руки к небу и рассмеялся.

— Я, конечно, знаю, что говорят про инцест, но Боги всё видят. Он мой дядя, Лекс.

— Тогда, почему ты рос при храме в Кватче, а не здесь?

— А это не очевидно? Представь, что ты подающий надежды легионер, и тут на тебя повесят сопляка. Я понимаю, почему он не забрал меня. И не раз прокатился на его чувстве вины. Так что мы квиты. А наша «манера разговора» — отголоски жизни в плохой уличной компании. У нас с Адамусом так повелось и миндальничать теперь кажется… глупым. — Хейн закусил губу и шёпотом добавил: — Знаешь, ты второй, кому я это рассказал. 

— Я рад, что теперь знаю о тебе больше, — Иеронимус протянул руку, заправил непослушные хейновы волосы за ухо и огладил большим пальцем мгновенно вспыхнувшую теплом щёку.

— Ш-шёл бы ты в башню.

Восхитительная картина, как Хейн пытался совладать с дыханием, с бешеным сердцебиением и удивлением, станет прекрасным образом, что завершит этот день. Иеронимус попрощался и с трудом нашёл в темноте обходную лестницу, ведущую на нижнюю палубу. Бьющий насквозь взгляд в спину ещё долго сопровождал его, как и спущенные алкоголем с поводка развратные мысли.

***

Иеронимус влетел в допросную: маленькую комнату, где с трудом помещались рассохшийся, затёртый до черноты стол, пара лавок и стул. Из полукруглого окна под потолком пробивался чёткий белый луч света, в котором плясали пылинки. Стражники увели гражданина Клаудиуса Аркадиа. Тощий и болезненный, он едва передвигал ноги, и его практически несли, придерживая под руки.

— Заказал убийцу своей дочери Тёмному братству, но всё отрицает, — пояснил Хейн, всё ещё что-то чиркая в протоколе допроса.

— Кто расследовал?

Иеронимус сел за стол и заглянул в записи, полные символов, зарисовок и убористого текста. Ничего не разобрать, половина перечёркнута.

— Никто. Думали, что сбежала. Ходили слухи, что у этого Аркадиа тяжёлая рука в довесок к не менее тяжёлому характеру, и дочь он поколачивает. Нужно для Филиды дело оформить, раз замешан его любимый дохлый конь.

— Ты сначала лучше отдай Аркадиа той старой редгардке. У которой на допросах все рыдают.      

— У тебя совершенно нет памяти на имена. Её зовут Ройда, и она не старая. Сейчас, кстати, на сносях и оставила службу.

— Вот же!.. Может, поищешь в её подвале следы «Чёрного таинства» на меня? — смутившись, промямлил Иеронимус.

— А что ты сделал? — поинтересовался Хейн, сев прямо и положив локти на стол.

— Да я… встретил её на рынке и сказал… эм… что давно не видел её в расписании. И что следует отдыхать от службы поменьше, потому что без поддержки доспеха её разнесло. — Хейн закатил глаза. — Я понятия не имел, что она!..

— В детородном возрасте?

От обидного смеха лицо Иеронимуса запылало, и он закрыл его руками.

  — Корзина с фруктами и извинения спасут тебя. Только не извиняйся за то, что считал её старой, если этого ей не говорил.

— Ты же не думаешь, что я настолько т…

Раздался стук. Как всегда, стоило Иеронимусу попасть в неловкое положение, сразу же набегала толпа, готовая добавить свой септим.

— Карвилий! — Хейн выдвинул ногой стул. — Садись.

Стражник сел и разложил перед собой потрёпанные записи. Иеронимус заметил несколько неуверенных взглядов в свою сторону, но решил не вмешиваться.

— Прежде чем я начну говорить. Капитал Лекс знает про… патрули в канализации?

— Нет, но можешь говорить свободно.

Иеронимус нахмурился и зыркнул на Хейна. Тот ответил не менее выразительным взглядом и приложил тыльную сторону к губам, намекая помалкивать. Опять что-то мутит.

— Я попытался зарисовать, — продолжил Карвилий, нервно теребя края листов. — Получилось не очень похоже, но вроде понятно. — Он выдвинул на середину стола схематичный корявый рисунок безвкусного украшения.

— Это ожерелье, что было на Релфине. Только не говори, что украли из мертвецкой. 

— Может и украли. Я совершенно не понимаю, как оно путешествует по рукам. — Карвилий постоянно опускал глаза в записи, будто не знал что говорить. — Я… Капитан, я понимаю, как это прозвучит, но я не помню этого ожерелья на Релфине. Вы говорите, что оно там было, и мне тоже так кажется, но…

— Как закроем дело, тебе нужно взять пару выходных и выспаться. Итак. Я помню, что ожерелье было на жертве. А какая информация у тебя?

— Оно у её матери, и та утверждает, что Релфина пришла с праздника домой, похвасталась подарком и пошла к себе в комнату. Ожерелье оставила ей, чтобы она отдала его ювелиру на выправку.

— Значит, мать говорит, что Релфина вернулась домой, а ты подозреваешь, что это не так.

— Ей… внушили, — последнее слово Карвилий прошептал. — Она помнит то, чего не было. Говорят, что… они такое могут.      

— Маги? — предположил Иеронимус.

Карвилий посмотрел на него как на идиота и снова уткнулся в записи.

— Я потом объясню, — пообещал Хейн. — В бумагах всё, что мне нужно знать?

Карвилий примял руками стопку, а потом отдал Хейну. На его бледном лице проступила яркая крапивница. 

— Я записал всё несколько раз. Не уверен, что могу доверять своей памяти. Вам бы тоже записывать, капитан. На всякий случай.

Карвилий поднялся, кивнул на прощание и пошёл к выходу.

— Мать сказала, к кому её дочь могла побежать через окно? — вдруг спросил Хейн.

— Да. К Роланду Дженсерику. Она подозревает его. Я же записал это?

— Да. Я просто люблю проговаривать факты. Спасибо за информацию. Если я что-то узнаю, сразу тебе сообщу.

— Спасибо, капитан.

Иеронимус выждал, пока стихнут шаги.

— Что происходит? — он потянулся к бумагам, но Хейн остановил его жестом и начал раскладывать листы на столе так, чтобы им обоим было удобно смотреть.

— Расследование. Ты видишь, как записи меняются? — Хейн достал последний листок из стопки. На нём крупными рваными буквами было написано «Р. Дженсерик», а внизу «Его видели на солнце, не может быть он. Они могут ходить днём?» — Сначала записи последовательны, соответствуют нормам, есть даты. А потом — как будто строки из дневника. А потом как в бреду.

— Кто «они»?

— Карвилий думает, что Релфину укусил, а потом убил вампир.

— Вампир, — фыркнул Иеронимус. — Нервный он, твой Карвилий. Может, в храм отправить?

— Целители его оберут и разнесут сплетни. Нам это не нужно. Он сам разберётся.

— Он думает, что ему вампир что-то внушает.

— Впечатлительный. Из-за того, что знал жертву.

— И всё это не значит, что он неправ, — невесело подвёл итог Иеронимус.

— Если что-то случится, Джованни заметит и разберётся. Ты лучше сосредоточься на том, с чем сам пришёл.

Глупо было надеяться, что от Хейна что-то скроется, только весь запал к разговору уже исчез. В будничных делах было удобно, а рушить и пытаться возводить новое — страшно. Всегда существовал риск всё испортить.

Будто перед прыжком, Иеронимус собрался и сказал:      

  — Я хочу поговорить о том, что между нами происходит.

Хейн поднял на него глаза — удивлённые, на лице читалось сомнение. Совсем не то, чего ожидал Иеронимус, и к чему мог бы подготовиться. Он же не ошибся в своих предположениях?

— Ты правда решил, что стоит говорить об этом здесь? Самые дырявые стены во всём Сиродиле. Что люди подумают?

— Да как обычно — самое плохое.

— Это был… неважно. С чего это ты проснулся? Столько лет никакого интереса, никогда не задерживавшиеся любовники и любовницы, а теперь что, моя очередь? Как мило, что я дождался.

— «Никакого»?! — взвился Иеронимус и вскочил на ноги. — Ты шесть лет терроризировал меня! Я два года писал за тебя отчёты. Все наши совместные штрафные патрули были на мне, потому что ты на них не приходил. А когда приходил, то умудрялся сделать так, чтобы пьянь висела на мне, пока ты их анекдотами развлекал. А как тебя повысили, все, у кого были амбиции и мозги, побежали к тебе под крыло, а мне спихнули кучу идиотов, которым лишь бы смену отстоять. А что ты сделал три года назад, когда ловил скумоторговцев, помнишь?

Хейн ошарашено заморгал. Похоже, он не думал, что своим вопросом сковырнёт старые обиды, а не душевное томление. 

— Рискнул и не выгорело! Бывает.

— Ты «потерял» литр Балморской сини! А знаешь, что самое интересное? По всем документам мы вели это дело вместе, но ты сказал, что всё сам. И в итоге я несколько месяцев ходил на закрытые слушания и клялся, что ты не вор. А потом к тебе Цивелло приставили шпионить, но ты его окрутил!

— Я… не знал про слушания, и что Джованни подослали, тоже. Скампов хвост. Ладно, это было давно, — отмахнулся Хейн, хотя надломившийся голос выдавал, что его сильно задело. — Мы можем так друг другу целый день предъявлять.  

— Если ты не готов, можем поговорить в другой раз.

— Да. Спасибо.

Откровенность, вместо ожидаемого облегчения, всё испортила. Повисло неловкое молчание, в котором Хейн сосредоточенно собирал отчёт Карвилия, делая вид, что всё в порядке.      

— Чем ты сейчас занят? Может, помочь?

Хейн долго молчал, не понимая глаз от стола. Закончив с бумагами, он собрался и как по щелчку, в нём уже не читалось потерянности, а на губах играла лёгкая полуулыбка. 

— Я решил закрыть Авидиуса. Пытаюсь уговорить его жертв дать показания, но мне нужна Дженсин. Если она не заговорит, остальные посыплются.   

— Чего она хочет?

— Знаешь халупу «Бездонный кошелёк»? Ею владеет босмер Торонир и, похоже, у него есть невероятно хорошие поставщики, которые, если верить Дженсин, работают в убыток. С другой стороны, она что угодно приплетёт, чтобы закопать торговца, который убивает её магазин.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Иеронимус, пропуская Хейна в коридор и следуя за ним.

— Приду и запугаю этого босмера, посмотрю, задёргается или нет, потом прослежу, с кем он встречается.

— Запугивание?..

— Это всего лишь слова. Знаешь, у тебя это получилось бы даже лучше. Можем воспользоваться твоей репутацией. Придёшь, присмотришься, заявишь о подозрениях в воровстве. Если Торонир не расколется сразу, как ты войдёшь в его магазин, спокойно спать он уж точно не будет, если совесть нечиста.

— А если чиста, и Дженсин не будет свидетельствовать?

— Давай без этого! Если Авидиус избежит наказания, станет аккуратнее. Избавиться от него станет в разы сложнее.

— Я не хочу никого запугивать. Может, запросим документы на лавку?

— Долго. Брось, ты просто посияешь доспехами и посмотрим, что будет. Идём.

Невинное выражение лица Хейна безошибочно предрекало, что «просто» не будет.

Иеронимус всегда ощущал себя напряжённо в Торговом районе. Столько лавок, людей, постоянная оживлённая торговля — на самом деле поле боя: его и воров.

— Ненавижу этот район, никакие усилия тут не окупаются, — признался Иеронимус.

Он не ожидал интереса от Хейна, но тот сразу же отвлёкся от своих мыслей и теперь смотрел с пристальным вниманием.

— У вас это взаимно. Местные тебя боятся.

— И правильно делают. Торговая палата палец сосала до моего появления. Они обязаны иметь записи и предоставлять их для нужд расследования.

— Только они привыкли к «ну пожалуйста», а ты начал бить их палкой и говорить, что они бесполезные бюрократические гниды.

— Я никого не оскорблял и не применял силу! — Иеронимус разозлился, что ситуация Хейна забавляла, хотя должна была возмущать. — Только зачитал статьи, которым они обязаны следовать.

— Наверное, им стало скучно, они уснули, и им приснился кошмар.

Иеронимус закатил глаза и остановился под вывеской «Бездонного кошелька». Из книжной лавки напротив — «Первого издания» — вышла альтмерка с дочерями, увидела его и шикнула на девочек, вцепившихся в гигантскую для их маленьких рук книгу и начавших громко вопить. Уходили они почти бегом. Хейн шаркнул сапогом по камням и кивком указал на дверь, очень красноречиво молча.   

В лавке сильно пахло мылом. Иеронимус прочистил завершившее горло и подошёл к массивной стойке, заваленной побрякушками: песочными часами, небрежно расписанными цветочными горшками и алхимическими инструментами. Хейн же пошёл вдоль стены, без интереса разглядывая товар, будто случайно зашёл.     

— Приветствую, гражданин.

Торонир, немолодой раздобревший босмер, отбросил книгу и вскочил на ноги. Улыбка, приклеенная к его лицу, надломилась, но ещё держалась.

— Э… чем могу помочь?

— На вас поступило шестнадцать жалоб в Палату имперской торговли, — вкрадчиво проговорил Хейн, помешав Иеронимусу, как следует представить их обоих.

— П-правда? — Торонир косил взглядом, но Иеронимус, будучи ближе, больше привлекал его внимание. — Это должно быть связано с Обществом сознательных торговцев.

— А вы с сознательной торговлей, никак не связаны? — медово улыбнулся Итиус, вертя в руках фигурку ястреба из лазурита.

— У меня всё законно!

— Значит, бояться вам нечего, — подытожил Иеронимус, с подозрением глядя, как Торонир страдальчески оттягивал завязки дублета. — Возьмите все необходимые документы и пройдёмте с нами в Палату имперской торговли.

— По-огодите. Это произвол! Я не хочу выдавать свой источник, и потому на меня взъелась кучка менее удачливых торговцев.              

— Да-да, быть индивидуалистом в наше время так тяжко, а уж благотворителем… Вы же тут практически раздаёте даром вещи, стоящие целое состояние. Шитьё золотом по цене холщового мешка! — Хейн подбросил в воздух нечто лёгкое и газово-белое, блеснувшее в приглушённом свете из окна. — Самоцветы по цене речной гальки!

Иеронимус поднял руку в предупреждающем жесте, потому что Хейн разошёлся, сбрасывая вещи на пол. Что-то громко звякнуло и разбилось. 

— Прекратите портить товар! — надулся Торонир, его пухлую щеку схватил тик, и он принялся утирать платком пот со лба.

На счёт неподобающего поведения Иеронимус и сам собирался пропесочить нарушителя позже.

— Чем быстрее вы возьмёте нужные документы, тем быстрее мы покинем вашу лавку, — напомнил он.

Торонир побежал наверх, непрестанно бубня, что будет жаловаться. Хлопнула дверь, и повисла тишина.

— Теперь ты доволен? — не выдержал Иеронимус и принялся подбирать разбросанные вещи.

— Откуда такие цены? Ты просто подумай. Наверняка краденое.

— Это лишь твоё предположение.    

— Нужно составить список вещей и сравнить с заявлениями о краже. Посмотри! — Хейн вытащил из стойки меч и сунул Иеронимусу под нос. — Именной. А этот кулон, — он открыл и показал, что тот пуст, — здесь должна быть камея, но её вытащили. А посмотри на эти доспехи! А ещё вот это!..

Хейн кинул меч в стойку в углу, та покосилась, упала и стоявшая в ней трость выкатилась в середину комнаты. Иеронимус поднял её, хотел отставить, но Хейн, выругавшись, полез доставать что-то зелёное с полки. Платье. Плотная ткань выскользнула у него из рук, а из лица ушла вся краска. Стоило Торониру спуститься, Хейн схватил его за грудки и швырнул в стену будто тряпичную куклу.

— Ты совсем Богов не боишься?! Смотри на меня! Я из тебя душу вытрясу!

Пищащий от страха Торонир заскрёб ногами и выбросил руку, пытался уцепиться за что-то, как тонущий. Хейн отпустил Торонира, поднял платье и сунул ему в лицо.

— Знаешь, чьё оно? Молчишь?! Я подскажу. Релфины. Женщины, чьё убийство я расследую. Смотри сюда, на воротнике кровь не отстиралась.    

Иеронимус мельком глянул на пятна. И правда. Едва ли эта вещь попала в магазин законным путём, если была на убитой. 

— Гражданин Торонир, сядьте. Не пытайтесь сбежать и ухудшить своё положение, — велел Иеронимус, указав на стул за прилавком.

Когда босмер занял своё место, Иеронимус с тяжёлым вздохом перевёл взгляд на трясущегося от бешенства Хейна. Казалось, ещё минута и он начнёт крушить всё вокруг.

— Предъявляй обвинения или я придушу эту тварь на месте!

— Держи себя в руках. — Иеронимус повернулся к босмеру. — Если хотите сознаться, то делайте это сейчас, ваше сотрудничеств будет учтено.  

— В чём сознаваться?! Я ничего не сделал! Я не понимаю, что вы хотите на меня повесить! Вы сговорились!

Иеронимус едва успел перехватить Хейна и с боем оттеснить от Торонира. В воздухе концентрировалось напряжение, неверное слово и всё вспыхнет.

— Успокойся. Итиус, — Иеронимус встряхнул Хейна, заставив посмотреть на себя. Дождался осмысленности во взгляде и отпустил. — Хорошо. Я всё ему предъявлю.

Иеронимус вернулся к стойке, взял с конторки чистый лист и отложил, всё же надеясь, что босмер напишет признание, облегчив всем работу. 

— Гражданин Торонир, вы обвиняетесь в расхищении гробниц, присвоении имущества покойных и продаже краденого. Вы арестованы.

— Покойники?! — Торонир вскочил со стула и прижал руку к груди. — Я никогда!.. Как вы можете?! Я законопослушный гражданин Империи… — босмер захрипел, у него подкосились колени, и он начал медленно крениться вперёд, похоже, действительно падая в обморок. — Агамир!.. Это всё он…

— Поднимайся с пола, симулянт! Думаешь, тебя кто-то до камеры понесёт?!

— Сходи подыши, — посоветовал Иеронимус, разворачивая Хейна к двери и помогая через неё скорее выйти.

Тот огрызнулся, а когда оказался на улице, с силой приложил дверь ногой, от чего ползавший по полу босмер вздрогнул и захныкал.

По крайней мере, теперь они разберутся с Авидиусом и пятно позора будет смыто.