Дверь в дом Итиуса была приоткрыта, и это неприятно кольнуло. Очередная бравирующая беспечность в попытке доказать, что он выше всяких страхов. Не раз Иеронимус хотел поговорить об этом, но одёргивал себя и злился, что, даже прокручивая диалог в голове, не мог подобрать таких слов, чтобы воображаемый Итиус с ним согласился. От раздражения стук получился чересчур громким. Услышав невнятный отклик, Иеронимус вошёл и едва не выскочил обратно, не ожидая такого пекла. Печь была растоплена так ярко, что освещала почти всё пространство первого этажа, оставляя в тени лишь подступ к лестнице. В воздухе концентрировался землистый запах мха, пошедшего на растопку. Похоже, Итиус не замечал удушающей жары, может, из-за поглощённости тем, что он чиркал в постоянно норовившем скрутиться свитке, а может, из-за болезненной худобы, которая только начала исчезать. Его тонкий силуэт на фоне огня порождал тянущее нежное чувство в груди и тревогу. Иеронимус знал. Просто знал: тот уже что-то наворотил.

Подхватив у стены один из криво сколоченных ящиков, которые в этом доме служили стульями и иногда столами, Иеронимус устроился у печи так, чтобы не загораживать свет. Прохладный воздух проник через незакрытую дверь, и теперь сидеть у огня стало приятно. В запале своего занятия Итиус растёр чернила по щеке, будто нерадивый ученик, впервые увлёкшийся письмом и не понимающий, что никто не станет отбирать перо и бумагу.

— Что там у тебя?

— Шиш. Почти дорисовал, вернее, дописал. — Итиус огляделся и подхватил с пола два зацепившихся друг за друга свитка. — Если интересно, есть ещё листы с дырой от бублика, рукавом от жилета, пустой корзиной, где нет ни хрена ни морковки и более пошлым вариантом хрена на рыле.

  — А что ты… пишешь? — осторожно уточнил Иеронимус, взяв свитки.

— Своё завещание.

Смешок вырвался непроизвольно, Иеронимус не успел его подавить.

  — Ты же понимаешь, что это серьёзный документ, — заметил он, тщетно пытаясь звучать строго. 

— И его изначальным вариантом я был полностью доволен. — Итиус распрямился и повёл плечами, разминая спину. — Но Адамус сказал, что я дурак, и завещание нужно не для издевательств над тобой. Хотя, кто посмеет назвать издевательством шанс лицезреть тебя в летней форме легиона? — Итиус повёл кончиком пера вниз, очертил два круга, и его глаза призывно сверкнули. — Голые. Коленки.      

— А если бы ты зимой умер?

Итиус поскучнел, вероятно, Филида тоже задавал этот вопрос.

— Скорбный вид не пришлось бы изображать. А мелодичный звон шаров скрасит процессию.

Иеронимус закатил глаза. Как это возможно, что после всего случившегося, они смеются над смертью и последней волей? Словно когда они вместе, всё страшное не имеет никакой власти. Или на самом деле им так страшно, что перед этим мраком только и остаётся смеяться. 

— У тебя правда нет никакой настоящей последней воли? — Иеронимус перебрал в воспоминаниях кипу писем, которые хотел бы передать родным после смерти. Скопленные деньги для сестры, когда-то мечтавшей путешествовать. К тому же нужно вернуть семье алтарь и отцовский меч, с которым Иеронимус тренировался, пока не заслужил свой. Страшно вообразить степень одиночества, если тебе некому и нечего завещать. — А этот дом? Или… какие-то незавершённые дела?

— Дом я передал Адамусу. Опыт предыдущего владельца покоя не давал. Ты, кстати, его знал. Помнишь, у нас в вытрезвителе любил отдохнуть редгард по имени Харимал?  

— Боец Арены. Помню.

  — Я впервые здесь оказался после того, как отбил Харима у пьяной толпы в таверне. Дотащил сюда. Потом это повторилось. И снова. И снова. И… — Судя по тому, сколько раз Итиус покрутил рукой, счёт шёл скорее на десятки. — Стоило ему выиграть бой, он шёл за выпивкой, а потом садился играть: кости, карты, на слабо́ — любой азартный бред. Мог потратить за ночь столько, сколько мы с тобой за пару месяцев не получаем. И как ты понимаешь, однажды он допился до того, что поставил дом. — Итиус поднялся и стал собирать свитки, накручивая один на другой. — Его обули. Разумеется. И я решил ему помочь, чтобы он перестал выть у меня в вытрезвителе как плакальщица. Дом мы отбили через суд. Оказалось, что по пьяни Харим сделал ошибку в слове, и я был свидетелем, как его карточному сопернику был передан «ком», расположенный по этому адресу. Сам копал.        

Буквально буква закона. Иеронимус порадовался, что не сказал это вслух, и отдал свитки, что держал в руках, так и не посмотрев на художества.

— И он тебе завещал дом в благодарность? Я так понимаю, что он погиб.

— Не завещал, переписал на меня. О смерти Харим вообще не думал, его хватило только на мысли: как бы совсем без штанов не остаться. И да, его убили, но не на Арене. Прирезали у нужника за таверной, ограбили. Выигрывая, он тоже не смог вовремя остановиться.

— Дело закрыли?

— Джованни закрыл: снял одного урода с корабля. Ещё семь лет будет сидеть. А второй в ночь убийства пил скуму как воду, утром нашли уже холодного.

Судя по всему, это случилось больше года назад, и за всё время Итиус дом так и не обжил. Из-за чувства вины? Или просто никогда не думал о необходимости уюта?   

— Это одна из тех историй, которыми ты собирал толпу после службы?

— Нет, что ты, — протянул Итиус, раскинув руки и смотря так, будто не верил в то, какую глупость услышал. — Я тебе всё как было рассказываю, а для толпы я от души приплетал. От оригинала только имена оставались.  

— И всё же, я не понимаю, почему ты переписал дом на Филиду.

Итиус отвернулся.

— Я куда азартнее Харима. Если я за что-то берусь, то иду до конца. И потому я допускаю возможность, что дядя меня переживёт. — Повисла пауза. Итиус царапал запястье, оставляя на коже светлые линии, медленно наливающиеся краснотой. — Если вдруг это случится, не хочу, чтобы к нему пришли с бумагами и фальшивыми соболезнованиями.

Странное иррациональное раздражение на Филиду вдруг прокатилось волной мурашек по спине. Иеронимус, скорее всего, пожалел бы об изначальной последней воле Итиуса, но теперь получалось, что его предполагаемая смерть делала того совершенно невидимым.

— Вот бы кто-нибудь рассказал, как быть преданным нашему делу без крайностей, — мягко улыбнулся Иеронимус, подзывая Итиуса сесть рядом.

Теперь они соприкасались бёдрами, ощущая тепло друг друга, но руки пока Иеронимус оставил при себе. У Итиуса было совсем не то настроение, и мысли витали где-то далеко. 

— Это скучно. Я не буду одним из тех, кому «лишь бы смену отстоять». И к сорока годам прятать пузо в доспехе. Позорище. Это делает нас отличными стражниками и плохими капитанами. Адамус мне сказал, что должность подразумевает сидение за столом, — Итиус начал разгибать пальцы, — сбор сведений по вверенному району и постоянно делегирование. Создание иерархии, продвижение достойных. Получается, Монтроз капитанит лучше, чем мы. Как тебе такая Империя?  

— Монтроз, как мой идеал стражника? — Иеронимус нервно усмехнулся. — Страшный сон.

— Вот и я о том же. Потому пошёл на поклон к магам. И… я знаю, где Авидиус. По крайней мере, где он был вчера. 

— Где?

На мгновение показалось, что Итиус не хочет говорить, хотя сам и начал. И вдруг всё стало понятно. Постоянные тренировки, отсутствие видимого результата. Он пошёл к магам, чтобы что-то сделать, но, даже зная, где враг, ему не хватит сил пойти за ним одному. А быть обузой не позволяет гордость. Иеронимус приобнял Итиуса за плечи, не зная, как без слов выразить понимание. 

— Он… в Кропсфорде. Это заброшенное поселение на юге от форта Сеянус. На Жёлтой дороге. Там, говорят, в лесах гоблинов тьма.

— Рассказал Филиде?

— Нет. Не хочу, чтобы он знал, что его нотации имеют воспитательный успех.

— Он знает, — улыбнулся Иеронимус и наклонился, чтобы осторожно поцеловать Итиуса. — Не жди. Иди спать.

Итиус отмахнулся. В его взгляде читалось нечто безнадёжное, о чём Иеронимус очень хотел бы поговорить, будь у них время. Но сейчас, зная, где враг, он должен сделать всё, чтобы его поймать.

***

Небольшое святилище Джулианоса засадили молодым орехом, спасая от коров. Иеронимус потянул за собой лошадь, чтобы выйти на мост, ведущий из Имперского города, и осмотреть получше, что изменилось. Казалось, он не выходил за стены целую вечность. Раньше рядом с мостом не было осерёдка, а теперь дети гоняли там палками мелких светло-рыжих грязекрабов. В новообразовавшемся изгибе реки женщины толпой полоскали бельё и громко переругивались. Утреннее солнце начало припекать, но с севера тянулась сплошная серая полоса и, если начнётся дождь, до Кропсфорда придётся добираться по грязи. Оставалось надеяться, что в эту глухомань ведёт нечто посерьёзней узкой лесной тропки.

Филида обещал выделить для устранения Авидиуса лучших, но, к своему стыду, Иеронимус узнал лишь двоих из шести идущих к нему солдат. Троица справа держалась особняком и шла чуть поодаль, что-то неуловимо выдавало в них чужаков, несмотря на объединяющую всех серебряно-алую броню Легиона. Здоровенного норда по центру оторвали от охраны Башни. Раз увидев, его было сложно забыть. Рыжего из пары слева Иеронимус помнил по одному из дел утопленников, тому, которое закончилось арестом убийцы.               

— У командора всё «очень важно, очень срочно и очень опасно», а клячу подсунули патрульную.

— Ты что, загордился и губу раскатал на чейдинхольскую? — Рыжий широко улыбнулся и погладил свою серую в яблоках лошадь по носу.

Иеронимус вскинул голову, удивившись, что расслышал негромкий разговор на расстоянии половины моста.

— Начальство, как всегда, говорит одно, а делает…

— Ты лучше подумай, как можно подняться, записав на свой счёт настоящего вампира!

— Заткнулись, идиоты! — рявкнул норд. — Никто не собирается записывать его на ваш счёт. Вы здесь смываете позор за побег Авидиуса.

По мосту все шестеро шли угрюмо и молча, разбившись на пары, чтобы пропустить людей и повозки. Место для знакомства и обсуждения деталей оказалось крайне неудачное.

Иеронимус запрыгнул на коня, обернулся и бросил:

— Сделаем остановку во Вратах Пелла. Обсудим всё там.

До городка Иеронимус планировал добраться за несколько часов быстрой скачки, но обвалившийся мост сломал все планы. Вода весело журчала, перекатываясь через огромные куски камня.   

— Теперь мы знаем, почему этот мост называется Старым, — развёл руками Рыжий.

— Это Западный мост Белой розы, — поправил один из молчаливой троицы. — Учить названия по слухам определённо не стоит. А ещё это мост, в котором использовалось крепление «птичий хвост». Он не мог сам развалиться на такие большие куски. Судя по отсутствию следов горения, я предположу сильную магию. И случилось это недавно. Патрули с докладом скачут в обход, иначе мы бы их встретили.

— Это всё стройно, хоть на полку ставь. А делать чего?

— Вплавь, — предложил Иеронимус и повёл лошадь к воде.

Когда та поняла, что ей предлагают не пить, забеспокоилась и стала вырывать поводья.

— Можно по реке в обход.

— Больше суток потратим. В Университете есть портал в форт Магиа. Но семь лошадей нам не дадут.

— Слишком сложно. Город отсюда видно. Переплыть реку и заплатить за плот и пару шор.

— Оптимистично предполагать наличие плота.

— Глупо его не иметь, учитывая прямой путь до порта.

— Зачем плот, если есть лодки.

— Переплыть и узнать — это час времени. Скакать обратно в город и просить подписать бумажки на лошадей, надеясь на их наличие, — дольше.

Иеронимус слушал спор в пол-уха, глядя на почти ровные срезы камня. Нет, это точно не работа Авидиуса. Но кто-то это сделал. Кто-то очень сильный и очень опасный.

— Что скажете, капитан?

Не сразу поняв, что обращаются к нему, Иеронимус оторвал взгляд от реки. Город и правда был в прямой видимости, среди деревьев мелькала рыжая керамическая черепица, а на другом берегу паслись флегматичные, разнеженные остатками солнца козы. Серая пелена уже наползла на столицу, и времени до ухудшения погоды оставалось совсем немного.

— Согласен, рискнуть стоит. Да и выглядит река не сильно широкой.

— Лучше я, — подал голос тот из троицы, что всё это время молчал. — Опыт есть.

Он стал раздеваться, не дожидаясь согласия, бросил доспех на траву и запихал одежду в мешок с тем же безразличием, как и остальные из его компании обсуждали варианты решения проблемы. Казалось, что всё происходящее для них скучнейшая рутина. Будто лучших из лучших заставили мести полы. Иеронимус не любил клеймить людей, всегда старался себя контролировать, но это были Клинки или прочие шпионы. От взгляда на них волосы на затылке шевелились. На контрасте с ещё душевно живой Лирой эти чужаки ощущались особенно остро.

Освободившееся время Иеронимус решил потратить на знакомство и осторожные вопросы. Амминус, Илав и уплывший Гораг оказались батлмагами, которые при сходности мыслей и умении работать слажено, друг другу не доверяли. Начав что-то говорить о себе, резко замолкали, будто просчитывая, можно ли это применить против них. Дворцовый стражник Ормульв с неприязнью поглядывал на тех двоих, кому не выпало носить золотую броню. А рыжий Джив и Леонтий явно чувствовали себя неловко среди такой неприветливой компании. Где этих «лучших» выкопали, Иеронимус не представлял, и каждый новый вопрос заставлял задумываться, как и через какие интриги их всех вместе собрали. Потому Итиус всё в одиночку и делает. Иеронимус мысленно отвесил себе затрещину. Это неправильная мысль.

На удивление плот нашёлся. К концу переправы серая мгла была практически над головой и поднялся ветер. Всё вокруг стало неприветливым, как и лицо гражданина, которому Иеронимус из своего кармана заплатил за переправу, видимо, недостаточно.

Дождь застал их на мосту через Верхний Нибен, и одно из прекраснейших обзорных мест в Сиродиле превратилось в тропу между серых непроглядных стен. До форта Сеянус добраться без происшествий помогли Боги, к нему не вела каменная дорога, как и в Кропсфорд. Договориться с комендантом крепости оказалось легко, старый бретон, услышав имя Авидиуса, обещал сделать всё, чтобы поддержать их. Точная карта местности и тропок, ведущих к Кропсфорду, стала настоящим благословением.    

***

Несколько часов монотонного чавканья по грязи, наконец, вывели их к проходу между двумя небольшими холмами. Мокрые почерневшие остовы и один почти достроенный дом — вот что представлял собой Кропсфорд. Всё это плавало в ватно-белёсом тумане, разбавленном синими вкраплениями цветущего аконита. В центре городка остался отцветший каштан, по балкам вилась ипомея, а вдалеке рос огороженный воткнутыми в землю палками куст гортензии. Обилие синих цветов и туман навевали безжизненное впечатление, которое трудно было сбросить. Во всём вокруг было нечто… вампирское, полуразложившееся, ядовитое и мёртвое.         

— Капитан, видите те палки с набалдашниками из черепов у цветущего куста? — Илав сбросил капюшон и указал рукой направление. Похоже, он мог похвастаться отменным зрением, а Иеронимус черепов не разглядел. — Гоблинские тотемные посохи. Это не к добру. Я бы понял, будь тут бойня, после которой их некому было бы забрать. Но оставлять их так: на видном месте… Похоже на попытку втравить нас в межплеменные разборки.

— Если это ловушка, то Авидиус сильно положился на случай. Откуда ему знать, когда мы прибудем?

— Может, не ловушка, а просто следы затоптать решил, — хмыкнул Ормульв. — Надо вломиться в дом и перерезать всё живое, что там движется.

Гораг сделал несколько скупых движений руками и холодно заметил:

— Живого в доме точно нет. А несколько десятков гоблинов приближаются с севера и юго-востока. Нужно уходить.

— Если мы уйдём, гоблины разграбят дом, что бы нам внутри ни было.

— Да, разграбят. Но Авидиуса всё равно здесь нет, а следы смыло дождём.

— Откуда ты знаешь, что его здесь нет? — спросил Иеронимус, спешиваясь и утопая по щиколотку в грязи.

— «Обнаружение жизни» и «обнаружение нежити». В доме на втором этаже есть слабая немёртвая сущность. Это точно не вампир, может зомби, скелет или трэлл. Ни то, ни другое, ни третье не способно на внятную коммуникацию. Он успел сбежать. Мне жаль, капитан.

Иеронимус медленно выдохнул. Все смотрели на него, а в лицах Джива, Леонтия и Ормульва читалось желание поскорее убраться и скрытая радость, что не придётся иметь дело с вампиром. Но так просто уйти было нельзя. То, что Авидиус сбежал, станет для Итиуса ударом. Нельзя усугублять его такой быстрой капитуляцией.

— Разбейтесь на пары так, чтобы в каждой был маг. Сделайте крюк, зайдите гоблинам за спину и отвлеките. Мне нужно всего несколько минут, чтобы осмотреть дом. Сохраняйте дистанцию, зря не рискуйте. Встретимся в форте Сеянус.

Иеронимус потянул коня за собой к остаткам ограждения у дома. Он понятия не имел, что мог бы найти, и что за сущность осталась на втором этаже. Внутри было темно, слабый свет проникал сквозь рассохшиеся брёвна. На первом этаже было пусто, и Иеронимус сразу пошёл к лестнице. Она скрипела, как хребет столетней старухи; по мере подъёма воздух наполнялся удушливым смрадом. Задержав дыхание и усмирив желудок, Иеронимус достал меч из ножен и медленно зашёл в проём без двери. В тусклом свете из окна можно было разглядеть в тёмном углу силуэт женщины в некогда белом платье. Она сидела, скрючившись в клетке, вокруг которой растекалась зловонная жижа. Кожа отвалилась кусками, волосы слезли с головы на плечи и истекали слизью. Иеронимус не сразу смог преодолеть ужас от осознания, что в этом существе ещё есть подобие жизни. Если бы не он, то пень посреди комнаты и лежавшее на нём письмо он бы заметил сразу. Спрятав конверт в кармане, Иеронимус приблизился к клетке и скупым движением отсёк нежити голову. Гоблины уже дышали в спину, следовало скорее уходить.    

***

 Письмо жгло руку. Надо было отнести его Филиде. Почему не отнёс? Иеронимус не узнавал себя. Есть же предписания, которые запрещают то, что он сейчас делает: несёт жертве очевидные угрозы. Новую порцию ужаса, которую Итиус не заслуживает. Надо прочесть письмо. Иеронимус остановился посреди тёмной безлюдной улицы в Эльфийских садах. Сердце частило удары, будто он бежал и ветер, обдувавший лицо, казался ледяным, с едва ощутимым запахом скорой осени. Итиусу было трудно отказаться от поисков Авидиуса и доверить это другому. А это письмо, эта мерзкая бумажка словно должна искупить тот факт, что Иеронимус не справился. Подвёл. Надо было перебить гоблинов. Прочесать лес, в котором, очевидно, не было и следа. Три батлмага и ни один не владеет заклинанием поиска. Сразу видно, что «лучшие».

На стук Итиус распахнул дверь мгновенно. Он не спал, под глазами залегли тени, бледный, с поджатыми искусанными в кровь губами. Почему-то казалось, что он знает о провале.

— Прости, — вырывалось само, Иеронимус интуитивно потянулся за отшатнувшимся Итиусом в глубь дома. — Его там не было.

Ноги будто камень, каждый шаг давался с огромным трудом. За спиной хлопнула дверь и повисла тишина. Казалось, огонь в печи двигался замедленно, а треск поленьев и вовсе исчез. Через целую вечность до слуха донеслось дыхание, частое и поверхностное. Итиус опёрся руками о полку, пальцы так вдавились в поверхность, что стали бескровными.

— Я так и знал. Было бы слишком просто найти его там, — едва слышно проговорил он.

Пошатываясь, он прошёл мимо и медленно поднялся по лестнице. Иеронимус подошёл к огню. Нужно было решить, что делать с письмом. Он глянул конверт на просвет, покрутил в руках. Что бы там ни было, его нельзя просто так отдать Итиусу. Лучше вообще сжечь и жить дальше.

— Это от него?

Иеронимус вздрогнул и понял, что не услышал, как захлопнулась дверь наверху.

— Да.

— Ты читал?

— Нет.

— Читай. — Несмотря на тихий голос, тон был забивающим гвозди. — Вслух.

Иеронимус достал письмо из конверта и пробежал несколько строк глазами. Вдохнул. Выдохнул.

— Может, не надо? Ты же понимаешь, что там. Подумай.

— Подумал. Читай.

Иеронимус стиснул зубы, знал же, что не отговорит. На секунду мелькнула мысль всё равно выкинуть письмо в огонь, но Итиус бы не простил, когда решают за него.

— «Я знаю, что ты жив. Знаю, что ты будешь меня искать и найдёшь моё временное убежище, чего бы это ни стоило. Я рад, что ты увидишь, что сделал с моей любимой прекрасной Релфиной. Если бы не ты, у нас была бы вечность. Вечность в одиночестве — это невыносимо долго, Хейн. Днями я думаю о том, как покараю тебя за содеянное, а ночами постигаю могущество, подаренное мне моим новым состоянием. Это трудно без учителя и расходный материал портится быстро. Когда я думаю об их криках, то сожалею, что не мог остаться, чтобы услышать твои. Однажды я это исправлю. Я приду за тобой. За Филидой. За тем занудой, который тебя трахает. И теми, кто тебе помогал. Я с нетерпением жажду узнать, смогу ли мучить тебя вечность. Теперь я решаю твою судьбу. Я твой новый Бог. Молись».  

Иеронимус скомкал письмо и бросил в огонь. Внутри рокотал гнев, алый как имперский дракон. Рывками добравшись до лестницы, Иеронимус сел на ступеньку и сгрёб Итиуса в охапку.

— Он тебя не получит. — Итиус в его объятиях ощутимо вздрогнул. Кажется, хотел вывернуться, но через несколько мгновений обмяк, опустив голову на плечо. — Он покойник. Клянусь.

Минуты текли медленно. В какой-то момент пальцы Итиуса разжались, а его дыхание стало глубоким и замедлилось. Ничего не говоря, Иеронимус потянул его в спальню, чтобы они оба могли, наконец, отдохнуть. Но сон не шёл, сбиваемый обрывками из письма. «Расходный материал», «учитель», «исправлю». Некоторые вампиры сбиваются в общины, об этом говорилось в книге, и становятся ещё более опасными. В наплывающих тревожных сновидениях ощущался могильный привкус. И только утром, облачившись в доспех и сжав руку на рукояти меча, Иеронимус ощутил, как страх немного попятился.