Иногда боль становится чем-то естественным, неотъемлемой частью тебя, которая уже не оглушает, а просто течёт по венам подобно крови. Ты един с ней настолько, что более не испытываешь отчаяния и страха, не цепляешься за надежду, отказываешься от веры.

Сокджина за всё время насиловали от силы пару-тройку раз, когда его нагнули, зажав рот ладонью, чтобы прервать череду громких криков, омега ничего не почувствовал: ни резкой боли в пояснице, ни капель крови, скатившихся вниз по бёдрам, ни треск ткани, ни звонкой пощёчины по лицу.

Его не смогли ни успокоить, ни привести в чувства, а ладонь лишь заглушила вопли. Сокджин потерял связь с реальностью чёрт знает насколько, пожалуй, юноша не осознавал даже причины, по которой так надрывался: от боли, когда его порвали, или от осознания, что Тэхён чуть не наложил на себя руки?

Джин смутно помнил, что подрался с Такадой, чтобы выбраться из комнаты, помнил, как промчался по коридору, столкнувшись с каким-то прежде незнакомым мужчиной, как метался по всему штабу, петляя из стороны в сторону, будто потерял голову окончательно, на деле же выискивая комнату Рейсха, обитель медика, покои Хосока — кого-то, кто был более осведомлён, кто мог успокоить бурю.

Кто мог сказать, что Тэхён в порядке.

Тогда-то его и схватил один из альф, а дальше… беспросветный туман. И вот он вновь в своей недокамере вынужден глядеть в верхний ярус пустующей кровати. Тэхёна так и не вернули. А было ли что возвращать? С почестями его здесь явно не похоронят.

Сокджин болезненно простонал после неудачной попытки подняться и завалился обратно. Поясницу, как и анус, саднило адской болью, и что-то подсказывало ему, что сидеть он не сможет несколько дней точно. Рядом, на краю постели, виднелась аккуратно сложенная новая юката. Джин растерянно заглянул под одеяло, лицезрея беспорядочно изорванную ткань. Что ж, справедливо, в этом теперь со всех сторон продует, а они и без того босиком сквозняки ловят.

— Ты в порядке? — послышался откуда-то из угла хриплый голос Мина.

Джин повернул голову, парень сидел на своей кровати бледный как мел, обнимая колени и смотря будто сквозь него. Наверняка ожидал обвинений, они же вместе уходили на то злосчастное дежурство.

— Выглядишь паршиво, — вместо ответа сипло отозвался Сокджин и отвернулся. — От Хосока больше никаких новостей?

— Сказал, что Тэхён в отключке, Рейсх не пускает.

Старший только промычал в ответ, в нынешнем состоянии тяжело было даже набок перевернуться, но куда тяжелее — представить, как сейчас выглядит Тэхён.

— Ты не виноват, — наконец произнёс Сокджин.

— Ты тоже.

Оба одновременно горько усмехнулись, в голове никак не складывался пазл из услышанных новостей, а может с пазлом было всё как раз-таки в порядке, напротив, они не желали принимать услышанное.

***

Хосок выглядел крайне раздражённым, что значительно не соответствовало его привычной маске равнодушия и непоколебимого спокойствия. Вот уже около часа он мерил шагами новые покои Намджуна, пока не удосужился взять себя в руки и опереться спиной о стену, наконец прекращая испытывать терпение одного из командующих. Тот за всё это время не вымолвил ни слова, терпеливо дожидаясь гневной тирады. Стоило ожидать, что Чон заявится к нему с не самой приятной беседой, но пока тот пытался беречь чувства всех и каждого, тщательно обдумывая подходы, которые не травмировали бы никого и не задели ничьи чувства, время безжалостно утекало сквозь пальцы, а успехи Рейсха поражали масштабом и стремительностью.

Он определённо не зря заимел репутацию в Германии и был призван сюда для участия в военных действиях. Чёртов гений, чтоб его.

— Единственное, о чем я просил тебя — не выводить его, — с трудом совладав с чувствами, холодно произнёс Хосок, но свирепость в его взоре высказала более чем достаточно. — Сколько раз я должен повторять, что он нестабилен? Ты бесишь его ещё с той наглой выходки в начале боевых действий.

— Я…

— Намджун, — повысил голос Хосок, перебивая товарища, — ты должен был лучше следить за своими людьми. Должен был убедить их, что план рабочий, чтобы это не посеяло панику и они не побежали к Рейсху, как куры, потерявшие голову, моля вмешаться и вытащить их из дерьма.

Мужчина поджал губы в тонкую линию, глубоко выдыхая и толкая языком щёку, силясь подавить нарастающее недовольство, но этот разговор изначально был обречён на провал.

— Ты сам как курица с яйцом носишься, он не мелкий пацан, кто на войне вообще со здоровой психикой остаётся?

Хосок в один широкий шаг оказался рядом, схватив бесцеремонно командующего за ворот, и процедил сквозь зубы, чеканя каждое слово:

— Он был таким до всего этого, не путай причины.

Ким отнял от себя чужие руки и поднялся, возвышаясь над Хосоком мрачной тенью, выглядя при этом так, будто непременно отвесит ему хорошенькую затрещину, чтобы Чон наконец пришёл в себя. И всё же, прекрасно понимая, по какой причине тот так цеплялся за состояние Рейсха, не мог продолжать оказывать давление.

Они до сих пор люди, а не звери. Пускай некоторые японцы под влиянием импульсивного Рейсха и перешли черту во многом на поле боя.

— Собираешься расплачиваться с ним всю жизнь? Он не просил тебя об этом.

— Я тоже не просил его защищать меня в ущерб себе, но это его не остановило. Что должно помешать мне?

Намджун покачал головой, когда-нибудь ненормальное чувство долга приведёт Хосока в могилу, потому что одно они оба знали точно — Рейсх нестабилен настолько, что в первую очередь несёт угрозу для самого себя. Если в разгар битвы он потеряет голову и окажется в опасности… Хосок не должен становиться живым щитом из-за бесконечной благодарности, засевшей в нём с далекого детства. Пускай командующий из Чонгука поразительный, отдавать жизнь за его ошибки из-за такой нелепости Намджун не считал правильным.

Хосок решил выкопать себе могилу, цепляясь за дружбу с тем, кто всячески отталкивал его помощь.

***

— Скажи мне, испытал бы ты счастье, узнав, что дорогой твоему сердцу человек мёртв?

Тэхён вытянулся на кровати, бесцельно смотря в потолок и не смея глянуть в сторону Чонгука. Вчера после ухода Хосока тот сохранял большее самообладание, чем сегодня спросонья. Кажется, после пробуждения Чонгук разорвал план предстоящего наступления, разбил скромную картину на стене и почти сломал несчастный табурет, приговаривая что-то вроде «он все равно испоганил мне все планы». До сего момента омега и не думал, что кто-то может так сдержанно злиться, при этом источая убийственную ауру. Как вообще можно громить свою комнату с таким непроницаемым лицом? Даже этот жуткий шёпот не единой эмоции не выражал. И что за запоздалая агрессия? Такие плохие сны снились?

Любой бы, наверное, уже ретировался прочь или забился в угол, особенно со знанием о том, что Рейсх привык спускать агрессию именно на людях, а не на вещах, в частности на пленниках. Но Тэхёну не только нечего было терять, но и уход отсюда был под запретом. Прояви он привычную наглость, чтобы сбежать отсюда, оказался бы пойман и все равно притащен за шкирку как нашкодивший котёнок. Тем более, после недавнего оргазма до сих пор ноги подкашивались, так себе состояние для беготни по штабу.

В общем, юноша очень умело придумал себе сотни аргументированных причин того, почему не смылся от этого психа.

И вот, когда Чонгук успокоился и сел восстанавливать план или начинать с нуля — Тэхён не особо жаждал посмотреть, их не спасут, а значит и стараться не для кого, — юноша наконец задал вопрос, нарушая повисшую тишину.

— А похоже на то, что у меня есть дорогой человек? — насмешливо хмыкнул в ответ мужчина, не отрываясь от своих записей.

— Просто представь, когда-то же он был, — заупрямился Тэхён, раз уж его тут заперли, нужно как-то разгонять скуку. Чонгуку придётся либо стать нянькой, либо заткнуть ему рот.

В ответ послышалась нерушимая тишина, альфа не шелохнулся и не задумался над чужими словами, предпочитая не задевать подобные темы и не думать о том, кто и как ему дорог. Да и разве вопрос не абсурден? Любому будет тяжело потерять того, кто небезразличен. Некоторым трудно принять даже смерть едва знакомых людей, так о чём могла идти речь? Чонгук не являлся идиотом и прекрасно знал, к чему клонит Тэхён, но намеренно избегал этого разговора, раз тот не собирался прямолинейно высказываться свои претензии.

«Претензии, чтоб его, — мысленно хмыкнул Рейсх. — Когда всё дошло до такого? Почему я слушаю претензии пленников? Да у пыли здесь прав больше».

Ситуация с омегой и впрямь начинала доставлять дискомфорт своей неоднозначностью, и от того решение придержать его здесь, соврав прочим о кризисном состоянии, казалось не таким хорошим теперь. Сейчас мужчина думал, что легче признать свой промах и сойтись на том, что он перегнул палку в своей осторожности, что Тэхён слишком мелкая сошка и ничего не случится, если оставить его в штабе.

Определённо легче, чем вести сейчас с ним обыденные беседы. Он даже с Хосоком о подобном не разговаривал, так в какой момент всё пошло по наклонной?

Возможно, стоит оставить мальчишку здесь перед наступлением и более не возвращаться. Его влияние странное и губительное… Если штаб опустеет и пленников ничего не будет сдерживать, они просто помчатся к своим или придумают что дельное. Погибнут в пути? Ну и ладно, они им в воспитатели не нанимались.

— Я понимаю, что тебе плевать на эмоции других и ты любишь подобные игры, но по отношению к Юнги и Сокджину это слишком жестоко, они же мне как родители или старшие братья. Уверен, если сказать им правду, они никому не растреплют.

— Но их состояние перестанет быть достаточно убедительным в своей разбитости, — спокойно парировал Рейсх. Что он несёт? Разве сам сейчас не думал о том, чтобы прекратить недо-спектакль?

— Мне здесь совсем выть охота, с ними я мог пообщаться, а ты зыркаешь на меня своим серьёзным взглядом, когда я…

— Зачем нам общаться?

Неловкая пауза повисла в воздухе. Так ощутимо, словно собиралась заиметь отдельную личность. У Тэхёна под рёбрами что-то предательски ёкнуло и он невольно поджал губы, отводя взор.

«Нам и правда не о чем говорить, — напомнил себе Ким. — Мы же никто друг для друга».

Рейсх, краем глаза заметив чужое выражение лица, ощутил непривычный укол внутри. Чонгук вспомнил, как минувшей ночью Тэхён обнимал его до самого утра, порой касаясь губами плеча. Честно, мужчина не был уверен, удалось ли тому поспать в итоге, ведь ощущал теплые прикосновения вплоть до пробуждения, где-то на периферии сознания. Не исключено, что ему приснилось, но разве под глазами Тэхёна не пролегли тени усталости? Чонгук покачал головой, он не просил об этом и не обязан что-то давать взамен.

«Тэхён сам сделал выбор не спать, да», — зачем-то сделал акцент на этом умозаключении альфа, но…

— Я скажу им, что ты в порядке… Блять, птичка, просто заткнись на ближайший час, кончай лезть мне в голову.

Ким растерянно захлопал ресницами, глядя на Рейсха. Тот не обернулся, только вот линия его плеч стала заметно напряжена, выдавая недовольство сложившейся ситуацией. Юноша и сам удивился спонтанному снисхождению, — хоть и неизвестно, не передумает ли Чонгук, — но его вдруг позабавило произошедшее. Ну а кого бы нет?

Уважаемый Рейсхфюрер — гений своего дела, безупречный стратег, умелый манипулятор, ни один мускул не дрогнет на его лице во время самых жестоких пыток, которые он сам же и проведет, но он как дитё малое начинает злиться из-за всего, что так или иначе связано с трепетными чувствами.

Пойти на уступки? Заткнись.

Выказать благодарность за поддержку ночью? Великий слепой, глухой и вообще склерозник.

Поймать себя на мысли о том, что важны чьи-то эмоции? Отправляйся прямиком в ад.

Чем дольше времени Тэхён проводил с ним, тем больше убеждался, что Рейсх чем-то похож на собаку, грозно охраняющую свою будку — та будет до хрипа яростно лаять, взметать когтями землю и клацать зубами, всем своим видом демонстрируя, что уничтожит тебя, если приблизишься, но если действительно подойти — затихнет и скроется в своей будке.

Нет, Тэхён ни в коем разе не недооценивал Чонгука. Его опасность состояла в том, что если тыкнуть в чувственность и в неравнодушие в целом — он из принципа и ради защиты личных границ поступит максимально бесчеловечно. И, конечно же, он по-прежнему являлся человеком осторожным и разборчивым, считая по умолчанию всех своими врагами. Неудивительно, что мальчишка стал вызывать дискомфорт, когда стал восприниматься за нечто хорошее — Рейсх просто не знал, как относиться к чему-то, если это не бельмо на глазу, не пленник и не угроза для страны.

Если этот человек когда-нибудь и разбирался в межличностных отношениях, то едва ли сохранил нюансы взаимодействий в своей памяти или задвинул в самый дальний угол, глубоко разочаровавшись.

Тэхён так и не знал подробностей смерти матери Чонгука, но во сне тот обвинял кого-то, так и не назвав имени, и голос звучал более чем отчаянно. Неужели тем, кто разрушил семью Чона, был его отец? В чужом грязном белье некрасиво копаться, только вот омега силился найти доказательства того, что он не свихнулся и Чонгук человечен. И в первую очередь желал доказать это мужчине, который усмехался и заявлял ему, что тот просто не выдержал пленения и придумал небылицы.

Сейчас Тэхёну и впрямь не помешал бы кто-нибудь из старших, Юнги или Сокджин могли бы дать объективную оценку его состоянию, они же всегда были рядом, верно?

Ким вдруг рассеянно нахмурился, пытаясь вспомнить все события с момента пребывания здесь, лёгкая туманная дымка мешала сосредоточиться, лица окружающих людей в воспоминаниях показались несколько размытыми, только фигура Чонгука мелькала изо дня в день. Ощущение, словно ему не хватает воздуха, нахлынуло внезапно, сжимая глотку тисками, заставляя издать судорожный вдох. Фантомное чувство, будто ледяная вода заполняет его лёгкие, принялось нарастать так стремительно, что от испуга юноша согнулся в три погибели на кровати, прерывисто и хрипло дыша.

«Конечно… конечно же там есть Чонгук, не было и дня, когда я не видел его», — принялся убеждать себя Тэхён, игнорируя ужас, мурашками пробежавшийся вдоль позвоночника.

— Рейсх, вы же, — сипло выдавил из себя Ким, поднимая загнанный расфокусированный взгляд, ища в размытом пространстве мужчину. — Вы же видели меня каждый день?

— Птичка?

Чонгук уже несколько минут смотрел на завалившегося на бок юношу, наблюдая за тем, как тяжело дышит. Вопрос, сорвавшийся с уст Тэхёна, прозвучал весьма необычно на фоне состояния, в котором тот пребывал. Юноша приоткрыл губы, силясь вымолвить что-то ещё, и Чон, чертыхнувшись, в два широких шага оказался напротив постели, обхватил Кима за плечи и с силой тряхнул.

— Птичка, смотри мне в глаза, — мужчина склонился почти вплотную, заставляя Тэхёна сфокусироваться на нём, и отчеканил. — Мы виделись каждый день. Я уходил лишь раз, помнишь? Четыре дня, Тэхён. Меня не было только четыре дня.

Ким поймал себя на мысли, что тонет в глубоких глазах цвета патоки и в этом вдруг усыпляющем низком голосе. Он прикрыл веки, снова напрягая память, и в сознании услужливо всплыли те несколько дней взаперти. Тиски плавно выпустили из своего плена, позволяя вдохнуть полной грудью спасительный кислород.

— Поспи, бессонные ночи плохо на тебе сказываются, — обронил Чонгук, выпуская мальчишку из стальной хватки. — Ты слишком много думаешь последнее время.

***

Гулкий звук шагов разносился по опустевшему коридору, время перевалило за полночь и только караульные, напряжённые ситуацией с переговорами и ожидающие вестей, не спали в столь поздний час. Секунды тянулись беспощадно медленно, задержанное выступление в Чхонан нагнетало обстановку. Солдаты, жаждущие поскорее завершить войну, добившись цели и пройдя по головам до вершины, не выносили нахождения в четырёх стенах и рутинной работы. Из-за незапланированной паузы по приказу Рейсха они были обязаны день и ночь оттачивать свои боевые навыки, а вместе с тем репетировать план наступления, незначительно им переделанный. Это добавляло разнообразия в будни рядовых, но мысль о том, что переговоры завершатся успешно и их длительная подготовка окажется напрасной, отнюдь не радовала.

Да и сам факт того, что встреча вышестоящих лиц состоялась… Казался чем-то абсурдным. Разве прежде Япония не хотела поставить на колени Корею? Разве не желала подчинить полностью? О чём и с кем можно договориться со столь категоричной целью? К сожалению, ответы на эти вопросы могут получить командующие, но не рядовые, которых ни во что не ставит собственная родина.

— Вызывали, Рейсхфюрер? — сухо отозвался Хосок, намеренно сохраняя все формальности от стука в дверь до обращения.

Впервые за долгое время Чонгук, игнорируя присутствие Тэхёна в своих покоях, выбрался в кабинет, от такой официальной обстановки Хосок успел отвыкнуть, в последний раз они беседовали здесь за чаркой сакэ тогда, когда пленников только доставили сюда. Как же давно это было.

— Обиделся? Хоуп, ты же взрослый мальчик, нам не по пять лет, — усмехнулся мужчина, оборачиваясь к приятелю.

От забытого детского обращения у Хосока что-то кольнуло под рёбрами — раздражающе и навязчиво. Чонгук снова затевал игры разума, чтобы отмести недомолвки меж ними в сторону, только Чон и без того не мог на него злиться. Да, неприятный осадок на душе избежать не удалось, но напускная холодность сама по себе вскоре не оставила и следа.

— ДжейКей решил вспомнить детский сад, м? Нам и правда не пять, и всё-таки это не отменяет того факта, что ты повёл себя как говнюк, причём не относительно того, что касается войны, чтобы оправдать это должностью, — веско заметил альфа, сложив руки на груди. — Так какого черта ты сам не спишь и другим не даёшь? Решил проигнорировать приказ руководства и посреди ночи отправиться в Чхонан? Вполне в твоём духе. Правда подобное неподчинение тебе не простят.

— Таблетки до сих пор у тебя? — пропустив мимо ушей тонны сарказма, поинтересовался Чонгук, вопросительно приподняв бровь. И, встретившись с обеспокоенным взглядом друга, поспешил покачать едва уловимо головой. — Не для меня.

— Дай угадаю, приступы Тэхёна всё хуже? — усмехнулся Хосок, подходя ближе и опираясь ладонями о разделяющих их стол. — Ты же жаждал этого, доломай и брось наконец, смотреть на тебя тошно, — мужчина заметил, как в тёмно-карих глазах отразилась на доли секунд тревога, рассыпаясь мгновенно подобно пеплу. — Не можешь? Я говорил тебе не портить прекрасное тело. Неужели ты не осознавал, какой крохотный шаг от физических пыток до психологических?

— Ты знаешь ответ на свои вопросы, — резко оборвал Чонгук, не собираясь слушать чужие увещевания.

— Ты когда-нибудь можешь взять ответственность, Гук? Хотя бы за свои чувства, — не выдержал Хосок.

— И уподобиться твоей мягкотелости в отношении Юнги? — не выдержав, рявкнул Рейсх. — Ты же надеждами его грёбанными тешишь, неужели не понимаешь? И кто из нас жесток, а, Хосок? Я не даю им веру в то, что ад когда-нибудь закончится, ведь правда в том, друг мой, что ад не оставит никого из нас.

Чон обессиленно сжал пальцы в кулаки, после секундных колебаний в один рывок обошёл стол и с размаху зарядил лучшему другу по лицу, глядя в глаза напротив с безграничной и всепоглощающей болью. Противоречивые и отягощающие чувства, вспыхнувшие в груди, разрывали мужчину на части.

— Но ты ведь быстрее всех бежишь из этого ада, Чонгук, — осипшим голосом произнёс Хосок. — Как мог ты забыть о нашей конечной цели? — он извлёк из внутреннего кармана формы упаковку таблеток и швырнул на стол, вымолвив напоследок. — Надеюсь, теперь, утащив Тэхёна за собой, ты по-настоящему счастлив.

Рейсх устало прикрыл глаза, опускаясь на стул и забирая упаковку таблеток, бессознательно покручивая ту в пальцах, кончиками пальцев свободной руки касаясь пульсирующей от боли и стремительно краснеющей щеки после удара. Хосок не особо сдерживался, отвешивая ему затрещину.

На душе паршиво скреблись кошки, а Чонгук продолжал находить себе оправдания.

Идёт война, они — пленники, так чего ожидать?

Сфера его деятельности последние годы — пытки.

На тот момент он не испытывал к Тэхёну ни капли жалости.

Они, в конце концов, не союзники.

Тэхён сам добивался такого отношения к себе, целенаправленно провоцируя его.

И кто виноват, что из всех омег только тот смышлёный парнишка горел желанием отправиться на поле боя и от того взаимодействовал больше остальных с солдатами?

Чонгук вдруг тихо и нервно рассмеялся, с силой сжимая в пальцах психотропные. Он мог тешить себя наивными мыслями сколь угодно, только правда заключалась в том, что он в самом деле хотел сломать Тэхёна с тех пор, как тот пересек порог штаба.

Тогда, врезав ему по лицу с самым ненавистным выражением во взгляде, Ким так походил на него самого девятнадцать лет назад. Чонгук тоже сиял решимостью бороться с отцом, который давил на них с матерью, ненавидел его до ноющей боли под ребрами, до сбитых об стены костяшек, до пульсации крови в висках. Ненавидел так сильно, что сам себе пообещал бороться с его личным демоном, подкроватным монстром, призраком в ночи.

Когда отец бил его, Чонгук обещал себе, что наступит день, когда они поменяются местами и он докажет ему, что не тот сопливый слабак, которым мужчина его всегда называл.

Бесхребетный. Ничтожный. Безвольный. Глупец. Потребовалась бы целая вечность, чтобы перебрать все колко брошенные отцом фразы, разрушающие Чонгука кирпич за кирпичиком.

Он до последнего сражался сам с собой, прося перетерпеть, найти силы, поверить в лучшее. Справедливость же существует, черт возьми. Вера — залог грёбанного успеха, сильнейшая мотивация, стимул не оглядываться назад и не опускать руки.

И куда привела его эта бессмысленная вера? На могилу собственной матери.

Тэхён пришёл в штаб таким же идиотом, которым Чонгук сам являлся в чуть более молодом возрасте — тем самым кретином, держащимся за выдуманное людьми мифическое нечто, чтобы не поехать кукухой. И Чонгук хотел стать тем, кто покажет Тэхёну простую истину жизни — нет ничего, за что стоило бы хвататься, как за поганую соломинку.

Ничего не спасёт из ада, как ни кричи по ночам от отчаяния, сдерживая слёзный вой от боли. Как не сбивай колени и костяшки, как не убеждай себя — бездна развернется под тобой, неумолимо утягивая на самое дно. Поглотит тебя, холодным омутом нависнув над пламенем воли к жизни, горящем в твоём сердце. Постепенно делая огонь всё слабее и слабее, в конце концов оставит только безвозвратно потухшее пепелище.

Чонгук хотел, чтобы Тэхён был сломан так же, как и он сам. Хотел выжечь все чувства из юношеского сердца, чтобы Тэхён стал тем, кто предаст его прах земле.

Ведь тот, кто был повинен в пропаже старшего Чона шестнадцать лет назад — никто иной, как Чон Чонгук, нашедший и убивший собственного отца, заставив того живьём сгореть дотла.

Догореть с запахом гнилой изнутри плоти так же безжалостно, как догорела со смертью матери надежда Чонгука.