Юноша, связанный по рукам и ногам, сидел на холодном дощатом полу, однако, сквозняк — меньшая из его хлопот за сегодняшний день. Перед ним стоял таз с ледяной водой, кубики льда бросали причудливые блики под светом лампы, а напротив, с самоуверенной усмешкой глядя сверху вниз, перед ним находился Рейсх, сложив на груди окровавленные руки. У невольного пленника, кажется, был разбит нос, металлический привкус ощущался на губах и кончике языка, в висках гудело, а рёбра болели после ряда беспощадных и быстрых ударов. Омега еле держался, чтобы не завалиться набок, сгибаясь настолько, насколько это возможно, ведь щиколотки и запястья от плотно сковавших верёвок не добавляли приятных ощущений. Но разве ему бы позволили подобную милость?

снова на грани… опять нас преследует опасность.

такие глупые мы, почему?

оставаться сильным, не опускать руки

так тяжело.

— Так уж и быть, я спрошу ещё раз: о чём говорили солдаты, в обществе которых ты постоянно крутился? — Рейсх неторопливо обошёл таз с водой, заходя за спину узника и хватая за шиворот, тем самым без лишних слов обозначая, что ждёт мальчишку, если тот не заговорит.

— О погоде, — хрипло и презрительно выплюнули в ответ, — облака были такие красивые, перистые. Редко увиди…

Парню не позволили договорить, макнув головой в воду без всякого предупреждения. Из-за того, что губы того были приоткрыты в момент речи, холодная вода мигом забилась в глотку, проходя в лёгкие, выбивая пузырьки воздуха на поверхность. Пленник захлёбывался, непроизвольно дёргаясь в цепкой хватке, пытаясь вырваться, хоть на миг показаться над водой и схватить побольше спасительного кислорода. Лицо постепенно немело, глаза щипало, а почти запёкшиеся дорожки крови под носом смыло напрочь. Когда омега подумал, что его лёгкие превратятся в глыбу льда, Рейсх любезно оттянул его назад. Мокрые пряди волос упали на лицо, грудь тяжело вздымалась, мальчишка судорожно хватал ртом воздух в перерывах между не менее судорожным и сиплым кашлем, который раздирал ему глотку.

— Освежающе, не так ли? — усмехнулся мужчина над самым ухом. — Память восстановилась?

Узник молчал, не в силах ворочать языком и увлечённый возможностью восстановить запасы воздуха, но когда его снова ощутимо склонили вперёд, торопливо выпалил:

— Стойте, — рука так и замерла, пальцы сжались теперь на прядях волос на затылке, а не на ткани, — я вспомнил. Они… говорили о том, как ущербно японцы…

На сей раз мальчишка своевременно сомкнул губы, когда его, вновь не дослушав, окунули обратно. Мороз оказался невыносимым, нос обжигало, воздух стремительно заканчивался, а вытаскивать его на сей раз истязатель совершенно не спешил, наблюдая за тем, как новая игрушка дёргает связанными руками, натирая верёвками запястья до содранной коже, как елозит коленями по дощатому полу, как мотает головой в его стальной хватке, заставляя только сильнее стянуть волосы.

Парализует не холод, а всепоглощающий страх из-за того, как под напором врага

опасно колеблется огонёк надежды.

Когда пузырьки перестали появляться на поверхности набранной в таз воды, Рейсх вытянул несчастного и швырнул на пол подобно тряпичной кукле, подпнув носком сапога в живот. Реакция оказалась недостаточно выразительной, но мальчишка вздрогнул и едва уловимо сжался, значит, не успел отключиться.

— Ты либо грёбанный мазохист, либо действительно что-то знаешь, птичка, — прозвучало в темнеющем сознании.

Тэхён проснулся из-за хриплого и полного ужаса вскрика, его била дрожь, а фантомное ощущение онемевшей на лице кожи казалось таким реальным, будто эти пытки произошли несколькими секундами ранее. Лёгкие нещадно горели, вдох сделать трудно, выдох — больно. Тэхён взмок, пряди волос прилипли к вискам, а в голове крутились лихорадочные вопросы о том, когда и где это с ним происходило, ведь он точно помнил, что Чонгук ничего подобного не делал, он никогда не заходил так далеко.

Этих событий не существовало, так почему его больная фантазия рисует их сейчас, когда Рейсх давно ничего с ним не делал?

У Тэхёна бессонница — навязчивая и устойчивая, которую порой сменяют короткие и потрясающие сознание кошмары. Они заползают под одеяло, как маленькие демонята, холодят кожу, шепчут ужасы на ухо и окутывают тисками, заставляя смотреть до последней секунды, не позволяя выбраться. Отчаянно спихивают во тьму, заставляя один за другим источники света гаснуть на глазах у Тэхёна.

Настоящий и прежде неведанный ужас разрастается в груди липким и неприятным ощущением.

— Выпей.

Ким вздрогнул, сфокусировав взор на Чонгуке. Как давно тот сидел подле него? Как много успел увидеть? И как долго разговаривал с ним прежде, чем парнишка удосужился услышать? Тэхён напряженно смотрит на таблетку в чужой ладони, получая неожиданно услужливое объяснение:

— Это поможет тебе поспать.

Юноша устало прикрыл веки, он и правда очень сильно хотел спать — спокойно и безмятежно, крепко и долго, чтобы восстановить силы после бессонных ночей и кошмаров, длиной в целую вечность. Он устало прижался губами к чужой ладони, беря таблетку именно так, никак иначе, и потянулся к стакану воды в руках Чонгука, опустошая тот залпом. Мужчина, придерживая его за плечи, уложил обратно на кровать, укрывая одеялом, в его глубоком и обычно нечитаемом взоре мелькнула тень вины, испарившаяся так же быстро, как и появилась.

Тэхёна стоило вернуть в комнату к друзьям.

***

Сокджин забился в угол, когда Хосок вдруг заявился к ним в комнату, и почти перестал дышать. Под его глазами залегли тёмные круги, на шее и запястьях виднелись синяки и укусы — с тех пор, как у японских солдат появились изнурительные тренировки, они стали ненасытными до секса. Кто бы знал, что физические нагрузки так взаимосвязаны с чем-то крайне неприличным, впрочем, со своей участью Джин был смирён ещё до участившихся случаев принуждение, подбивало его в основном длительное отсутствие младшего.

Юнги выглядел чуточку лучше — Хосок не был груб вопреки своему внешне устрашающему виду и до ужаса холодному поведению, а вот тени под глазами оказались ничуть не меньше, волнения терзали, когда Мин оказывался в этой комнате, не в силах на что-либо отвлечься.

Оказалось, что им с Сокджином не о чем поговорить, ведь все события, происходящие в жизни, у них фактически на двоих, литературу пленникам бы никто не дал, а радио прокручивать и подавно не стали. Для тренировок они не пригодны, да и их преданность слишком сомнительная, вот так научишь на свою голову боевым приёмам, а потом вовремя соития тебе ненароком шею свернут — так себе перспектива. Так что, покидая Хосока и оказываясь в «камере», Юнги в полной мере предавался тягостным размышлениям, пускай был не склонен накручивать себя.

Чон, в свою очередь, систематически предлагал обосноваться у него, гарантируя питание получше и почаще, комнату потеплее, постельное помягче, а заодно и отсутствие перед глазами сексуально-невольной жизни Сокджина. Юнги отказывался. Во-первых, он по-прежнему чувствовал себя немного скованно и зажато в компании Хосока, потому что не представлял, что у мужчины на уме, так как вёл себя тот неоднозначно, во-вторых, если Джина оставить совсем одного, у него крыша уедет и кирпичика не оставит.

— Тэхён поспит и Такада проводит его к вам, — самолично объявил Чон.

Джин, готовящийся съязвить что-нибудь о том факте, что любовь так сильна, что правая рука Рейсха ныне за прислугу сойдёт, осёкся сразу, как услышал о Тэхёне. Поникший Юнги поднял голову, до него вовсе только дошло, что их комнату кто-то посетил.

— Он пришёл в себя? — Сокджин выполз из угла, в который забился, и свесил босые ноги с кровати, касаясь ими холодного пола.

Хосок мрачно оглядел обоих омег, эти параноики не ели ничего с тех пор, как самый проблемный пленник этого штаба пропал, и сейчас походили на ожившие трупы.

«Вот идиоты», — мысленно фыркнул мужчина.

— Скажем так, попытка суицида изначально была неудачной, он был в сознании всё это время, поэтому идите дежурить и наконец поешьте, — равнодушно бросил Хосок, разворачиваясь к двери, не было смысла трогать Юнги. — Сами расспросите своего друга о деталях, я не справочник.

Дверь захлопнулась раньше, чем каждый из омег из тысячи вопросов выбрал наиболее тревожащий. Сокджин, разозлённый донельзя, в сердцах бросил подушку в сторону двери.

— Что это за шутки такие вообще?! Он невыносим!

— Не думаю, что Хосок к этому причастен, все действуют здесь по приказу Рейсха, — попытавшись успокоить гнев старшего, веско подметил Мин. — Он правда не так плох, как кажется со стороны.

Сокджин невесело хмыкнул и закатил глаза, так и завалившись обратно на постель без подушки. Нечто, что всё это время сдавливало его грудную клетку, распространяя тревогу в каждую клеточку тела, наконец сошло на «нет».

— Только не говори, что симпатизируешь кому-то вроде него.

Юнги задумчиво молчал некоторое время, чем поверг Кима в непередаваемый словами шок, пока наконец не произнёс:

— Ты почти не покидаешь комнату и мало осведомлён о деталях. Я и сам не до конца понимаю, что происходит в этом штабе, но ощущение… Будто всё не так просто, как кажется.

— О, решил сойти с ума? Уже? О попытке суицида предупреди заранее, пожалуйста, чтобы я знал, когда мне петлю приготовить. Вы с Тэхёном в самом деле меня не щадите, — нервно отозвался Сокджин, заламывая пальцы.

Юнги невесело хмыкнул, с тех пор, как оказался здесь, он не особо являлся воплощением воли и силы духа, так что едва ли ему было что терять. А вот найти… каждый из них мог найти что-то, что позволило бы цепляться за жизнь. Будь это даже глупой и неосуществимой фантазией.

***

даже зная заранее,

не смог бы остановиться.

нет выхода, мы в тупике, впереди обрыв.

— Твой акт невиданной щедрости не внушает мне доверия, — фыркнул Тэхён, идя шаг в шаг с придерживающим его за плечи Чонгуком, он продолжал краем глаза изучать образ мужчины, ища за что бы уцепиться и чем выгодно воспользоваться.

— Не хочу, чтобы ты помер посреди пыток, нам предстоит много времени провести вместе, — хмыкнул невозмутимо мужчина.

— Звучит как причина подсыпать мне гадость в еду. Несмертельную, но очень кстати пришедшуюся для пыток.

— О, поразительно, твоя фантазия почти как у настоящего садиста, переквалифицируешься в местного палача, м? Условия будут получше.

Тэхён извернулся, чтобы двинуть локтём в плечо чрезмерно самодовольного Рейсха, но тот ловко перехватил его свободной рукой, сжимая ощутимо и качая головой, как бы говоря, что их запланированный ужин не означает, что отношения как-либо переменились и их вечерние муки в самом деле отменяются. Впрочем, будут те или нет — целиком и полностью зависело от юноши, и тот знал об этом лучше всех.

Когда попытка треснуть в край надоевшего Рейсха провалилась, Ким отвёрнул голову, придумывая, как бы поострее ему ответить, и в этот миг подметил окровавленного пленника. Тот с трудом стоял на ногах, периодически дрожь пробивала его тело, а каждый шаг выглядел так, словно ещё секунда и мужчина вытянется на полу и обмякнет. Один глаз корейского солдата заплыл, скулы и губы были разбиты, пара зубов отсутствовала, одежда оказалась изорвана из-за многочисленных нанесённых порезов, а в спину его, переговариваясь на родном языке, толкали двое японцев. Очевидно, сопровождая на расстрел.

И, казалось, чего можно ожидать от того, кто сейчас как никто другой походил на кусок мяса? Только вот солдат, заметив Рейсха, которого с головой выдавали погоны командующего, видимо собрал последние силы в кулак, выхватил кинжал из-за крепежа под коленом у одного из сопровождающих его японцев и, нелепо пошатнувшись, ринулся вперёд так, словно жил для этого момента.

Для момента правосудия.

У Тэхёна словно в голове помутнилось, тело двинулось само собой совершенно бесконтрольно. Юноша возник нерушимой преградой между Чонгуком и корейским солдатом, в глазах последнего отразился искренний испуг — они были обучены не направлять оружие на тех, кто слаб и немощен, и давали клятву причинять вред только вражеским солдатам, да и избитый Тэхён всем своим видом олицетворял местного пленника, которому изрядно досталось. Кореец не смог предотвратить удар, однако успел отвести руку в сторону, чтобы тот не оказался смертелен. Лезвие наполовину вошло Тэхёну аккурат под ключицу, вырвав болезненный полувскрик-полухрип, мальчишка не сразу осознал произошедшего. Нападавшего мгновенно скрутили, едва не пинками выгоняя из штаба, попутно принося тысячу извинений Рейсху.

— Блять, — выругался Чонгук, подхватывая Тэхёна на руки. — Птичка, мне лестно твоё желание раньше начать пытки, но ты не можешь думать головой, а? Этот полудохлый кретин ничего бы мне не сделал.

Чон никогда бы не признался себе в том, что в момент, когда мальчишка подставился за него, сердце замерло, словно позабыв о том, как правильно биться. Честно сказать, мужчина сразу заметил взгляд солдата и готовился отразить удар, продолжая вести непринуждённую беседу, будто настолько глуп, чтобы не подозревать о чужих планах.

Единственное, что он не предусмотрел — Тэхёна, бросившегося на его защиту. Того самого Тэхёна, который десять минут назад встретил его мрачным взглядом, вместо приветствия привычно сказав о своей безграничной ненависти. Тэхёна, который, чтоб его, даже не заколебался перед этим поступком.

И ведь нерадивый парнишка не подозревал, что Рейсх готов отразить удар, а значит в полной мере осознавал, что если корейскому солдату удастся нанести удар в сердце, то ежедневные пытки закончатся вместе с Чонгуком. И, понимая этот весьма привлекательный для себя факт, вмешался.

— Вы в порядке? — просипел вдруг Тэхён, он выглядел бледнее полотна и сжимал челюсти от боли, ухитрившись не зареветь от неё же.

— К твоему несчастью, — как можно холоднее отозвался Чонгук, разворачиваясь и направляясь к медику. Вот тебе и вкуснейший ужин, он скоро начнёт вести список дней, когда птичка испоганила ему планы, день, настроение.

— К несчастью… почему? — сонно пробормотал Тэхён, чувствуя убаюкивающее тепло сильных рук, картинка перед глазами погасла и он наконец почувствовал, как кто-то настойчиво трясёт его за плечо.

Парень резко сел, улавливая запах Такады, а не Чонгука, и потерянно оглядел комнату. Кенто, увидев, что Тэхён пришёл в себя, обрадовался. Он терпеливо ждал под дверью, прислушиваясь к малейшему шороху, но вместо этого услышал болезненный возглас, сразу распахнув дверь. К его удивлению, Тэхён до сих пор спал и чёрт знает, что тому снилось, но он съехал с подушки, сбросил с себя одеяло и с силой сжал в пальцах простыни. Поразмыслив о том, что Рейсх его кошмарам будет не рад больше, чем пробуждению, Такада решился разбудить паренька. А вместе с тем сразу же передать приказ:

— Тебе разрешили вернуться в комнату. Рейсх будет занят отработкой стратегии ближайшие дни.

Тэхён растерянно захлопал ресницами, на сей раз приказ вышел более откровенным и развёрнутым чем обычно. Впрочем, зацикливаться на этом факте юноша не стал, когда до сонного сознания наконец дошло, что ему позволили вернуться к Сокджину и Юнги.

— Я сам могу идти, — фыркнул на корявом японском Тэхён, отмахнувшись от рук Такады, взгляд омеги казался ему по-странному сочувствующим и обеспокоенным. Он что, стал похож на труп ещё сильнее? Ну порезал себе немного шею, жалости-то столько откуда? Тэхён же сделал это сам, а не с подачи Рейсха.

Когда юноша поднялся на ноги, он вдруг в полной мере осознал, почему Такада так рвался помочь. Его от чего-то нещадно штормило, неужто от принятых снотворных? Наверное, стоило проспать побольше, чтобы чувствовать себя лучше, но это всегда успеется. Другой момент интересовал больше: с чего бы Такада решил, что его штормит, если лёжа совсем непонятен подобный факт?

Тэхён решил отмахнуться от своих размышлений, в последний раз, когда он решил придать значение деталям, у него от перенапряжения зазвенело в ушах и стало не по себе, лучше вернуться ко всем тягостным и не очень мыслям после хорошего отдыха и спокойного, — как странно говорить об этом будучи пленником, — времяпрепровождения с друзьями.

Они неторопливо шли по коридору, ощущая сквозняк босыми ступнями, что после жарких снов впервые казался не чем-то дискомфортным, а даже приводящим в какой-то мере в чувства. На полпути их остановило уверенное и чёткое:

— Нам нужно поговорить, Такада, можешь идти.

В обычное время Такада и не подумал бы перечить ни одному из командующих, но Рейсх более чем прозрачно дал понять, что слушать конкретно Намджуна не стоит, следует вовсе игнорировать любой приказ этого человека. Поэтому, нахмурившись, омега замер, когда им перегородили путь, а уходить не стал.

Намджун непонимающе приподнял бровь, пока до него не дошла причина неподчинения. Ну кто бы сомневался, что донельзя гордый Рейсхфюрер не подсуетится с тем, чтобы его здесь игнорировали даже мелкие сошки.

— Я сам проведу его до комнаты, — с нажимом произнёс альфа.

И прежде, чем Такада произнёс хоть слово, раздалось холодное и непоколебимое:

— Я не хочу идти с вами.

Две пары удивлённых глаз устремились к Тэхёну, вот его протеста никто не ожидал как минимум потому, что среди всех присутствующих прав у него меньше всех, как максимум, по той причине, что Рейсх терзал его на протяжении многих дней, чтобы выказать подобную преданность в мелочах.

— Дело касается твоего отца, — без всяких предисловий сразу повысил ставки Джун, заметив, как переменился взор мальчишки.

«Ну конечно, он просто не может…»

— Я не хочу идти с вами, — отчеканил по слогам Тэхён, сжав пальцы рук в кулаки.

Кажется, удивление присутствующих пробило потолок.

Тэхён очень хотел бы узнать вести об отце, но ему уже лгал некто вроде Чимина, так откуда теперь знать, что ещё один солдат японской армии не издевается над ним и его чувствами? Разве только не по наказу Чонгука, а удовольствия ради, раз уж у них личная неприязнь — отличный способ довести приближённого пленника-омегу и спровоцировать драку или что-то вроде такого. Как бы сердце не сжималось от тоски, а тревога не разъедала внутренности, он не собирался подписываться на это сомнительное сопровождение.

— Как видите, он тоже не собирается ослушаться приказа Рейсха, — мягко отозвался Такада.

Он не успел более вымолвить ни слова, потому что Намджун, стиснув зубы от раздражения, извлёк из внутреннего кармана формы сложенный листок бумаги, втиснул руки Тэхёну и отправился прочь, бросив напоследок:

— Не принимай эти грёбанные таблетки.

Тэхён проводил его растерянным взглядом и переглянулся с Такадой. Тот не стал отбирать листок, только вот Тэхёну его прятать было некуда. Под юкатой не было белья, за резинку которого его можно было бы подложить, а у самой юкаты в целом не имелось карманов, а за поясом это выглядело совсем не скрытно. Да и он не умел завязывать чёртов косихими, тот распадался от одного неверного движения, с письмом того и гляди вовсе не завяжется.

Пускай юноше всё же стало любопытно, что ему передал Намджун, который так сильно не нравился Рейсху, он решил изучить это после встречи с Сокджином и Юнги, те наверняка извелись.

В своих выводах младший не ошибся, приятели походу буквально ждали его под дверью комнаты, потому что стоило той отвориться — он оказался в объятиях сразу двух пары рук. Такада, ничего не сказав, бесшумно закрыл за ним дверь, занимая своё обычное место на табурете неподалеку в коридоре.

— Воу-воу, вы меня задушите! — Тэхён тихо рассмеялся, силясь выпутаться. — Джин-хён, Юнги-хён, я не шучу… О боже, я же не с того света вернулся!

Следом за объятиями от Сокджина последовала лёгкая оплеуха, Юнги же растрепал волосы младшего. Пока тот не вернулся к ним, он не осознавал в полной мере, насколько же сильно был напряжён всё это время. Теперь даже ненормальный аппетит проснулся, напоминая урчанием в животе о том, что несколько дней желудок не получал никакой пищи. Впрочем, желудок старшего Кима поспешил его поддержать, чтобы он не чувствовал себя так одиноко.

Сокджин находился прямо у той самой грани, когда он не выдерживает, заливается слезами, обнимает Тэхёна по-отцовски за плечи и просит никогда так больше не издеваться над его слабым старческим сердцем. И каким-то чудом старшему удалось удержаться от эмоционального порыва, пускай глаза предательски заблестели от навернувшихся слёз.

— Ой, фу, только не утопите меня в соплях, — заметив состояния хёнов, поспешил разрядить обстановку Тэхён, Юнги вдруг обхватил его за плечи, заставив посмотреть на себя.

— Блять, последнее время ты рвёшь все струны моей измождённой души, у меня столько стресса до твоего появления в жизни не имелось, сколько появилось после него. Я понимаю, тебя терзали долгое время, пытки и все дела, но, может, вместо того, чтобы молчать о своих переживаниях и строить героя, просто будешь приходить сюда, плакать и крушить всё вместо того, чтобы пытаться убить себя?! — выпалил Юнги на одном дыхании, и как только не охрип?

Тэхён растерянно моргнул, деталей им по всей видимости не рассказали.

— Во-первых, я не намеревался калечить себя насмерть, а проверял кое-что. А во-вторых, мы всего здесь чуть больше трёх недель о чем вы? С чего бы мне быть настолько разбитым, чтобы правда убивать себя?

Во взоре старших что-то неуловимо переменилось, Сокджин поджал губы, а Юнги, не убирая хватку с плеч, почему-то заставил Тэхёна пройти к своей кровати на нижнем ярусе, куда в последствии усадил. Атмосфера показалась юноше невыносимо напряжённой, а друзья тем временем силились вымолвить хоть слово: ни то не решаясь, ни то подбирая слова.

— Эй, что за драматическая пауза? Что-то случилось? Ох, Сокджин-а, выглядишь паршиво, тебя что… — Тэхён запоздало заметил состояние старшего Кима, но не успел расспросить о деталях, как Юнги огорошил его какой-то бредовой новостью.

— Тэхён, прошло три месяца.

— Что? — юноша непонимающе посмотрел сначала на одного, потом на другого, и тихо рассмеялся. — Очень смешно, Юнги, я точно знаю, что прошло три недели с нашего прибытия, мы можем посмотреть в окно и понять, что жаркий август до сих пор позволял нам не окочуриться здесь…

Тэхён попробовал приподняться, чтобы залезть на верхний ярус и выглянуть в небольшое окошко, но Юнги рывком усадил его обратно, поджав губы в тонкую линию.

Наступал ноябрь, проливные дожди усиливали сквозняки, гуляющие по штабу, заставляя ёжиться под тонкими одеялами. Тэхён же не мог не заметить этого в самом деле?

— Пусти, Юнги-я, — запротестовал неожиданно бурно младший. — Джин, скажи ему прекратить дурить меня, что за бред, это даже для первого апреля было бы тупой шуткой!

— Тэхён, — сдавленно произнёс Сокджин, и в его взоре отразилось то же самое колючее сочувствие, которое младший увидел ранее в глазах Такады.

«Почему они все жалеют меня?».

— Тэхён, — повторил старший, едва удерживаясь, чтобы не шмыгнуть носом и не заплакать несдержанно, — Юнги не шутит. Прошло три месяца.

Юноша вывернулся из хватки Мина и резко вскочил с кровати, попятившись к двери, неверяще глядя на друзей, пальцы его задрожали, паника подкатила к горлу горьким комом, он нервно рассмеялся.

— Нет-нет, Чонгук сказал, что был со мной каждый день, он сказал…

— … Сколько времени прошло? — услужливо подсказал Юнги.

Тэхён нахмурился, силясь вспомнить их диалог, приступ смеха прервался.

Чонгук не говорил о времени.

всё снова рушится,

время истекает, а мы делаем лишь хуже,

нет выхода, мы в тупике, всё снова рушится.— Тэхён, — подняв руки перед собой и поднявшись, Юнги сделал небольшой шаг к младшему, стараясь звучать как можно мягче, — недавно прошёл период дождей, помнишь? Твои пальцы… срослись не так давно, и всё ещё остро реагируют на перемену погоды.

Тэхён отступил, не позволяя Мину приблизиться, лихорадочно оглядывая комнату.

— Ха-а? С моими пальцами… всё нормально, — юноша принялся осматривать свои руки, сжимать-разжимать пальцы. В ушах знакомо зазвенело, Ким сглотнул вязкую слюну, вжимаясь спиной в дверь, у которой оказался, и яростно замотал головой. — Прекрати, Юнги-я, не шути так, мне правда страшно.

Юнги прикусил губу, наблюдая за нарастающей паникой младшего и оставаясь на месте. Сокджин, не выдержав, вскочил со своей постели, стремительно приблизился к Тэхёну и потянул на себя, крепко обнимая и принимаясь поглаживать по спине.

— Он шутит, Тэ, неудачно шутит, прости его, — быстро-быстро зашептал Джин, сдерживая обжигающие слёзы. — Конечно же, с твоими пальцами всё в порядке и сейчас август, конец августа. Тебе же тепло, Тэ?

Юнги прикрыл ладонью лицо, судорожно выдыхая, плечи его обессилено опустились, грудь нечто изнутри разрывало от картины, что предстала ему глазам. Мину вдруг и самому стало по-настоящему страшно, захотелось, чтобы кто-нибудь оказался рядом, прижал к своему крепкому и надёжному плечу, пообещав, что всё будет хорошо и это глупый ночной кошмар, который непременно закончится.

Он откроет глаза в своей постели, в родном доме, а за окнами не будет звуков разрывающихся бомб и отдалённых выстрелов, и родные будут живы-здоровы, а от безмятежности аж тоскливо будут проходить будни от незнания, чем бы себя занять помимо домашних обязанностей.

Сокджин продолжал лепетать что-то успокаивающее Тэхёну на ухо, гладить по волосам и спине, прижимать к себе, только оказалось поздно. Память услужливо швырнула его в самую бездну.

— Нужно отдать тебе должное, птичка, военная подготовка у вас не безнадёжная, раз ты смог смертельно покалечить моего солдата.

Рейсх стоял поодаль, у знакомого до боли во лбу железного столика, выбирая орудие пыток на сегодня. Выглядел мужчина весьма сосредоточенно и при том недовольно, будто не мог найти ничего поистине дельного в своём арсенале. После мучений из-за столь непростого выбора, он наконец перехватил поудобнее стамеску, Тэхён посмотрел в его сторону с искренним непониманием. Ну конечно, откуда уж неиспорченному юношескому уму иметь такой обширный полёт фантазии.

— Ты никак не научишься покорности, а твои попытки убить меня стали калечить сторонних людей, я должен поддерживать репутацию, ты так не думаешь? — Чонгук усмехнулся, подходя ближе.

Ноги мальчишки были привязаны к ножкам стула, запястья — к подлокотникам, дёргаться он, безусловно, мог, но в лучшем случае Тэхён бы просто завалился на стуле на пол, а не высвободился.

— Извини, я вроде даже на японском объяснил тебе, что не заинтересован в подчинении такому ублюдку, как ты, — делая вид, будто его не беспокоит стамеска в чужих руках, как можно небрежнее и с нерушимой уверенностью отозвался Ким.

— Вот именно потому, что ты так стараешься, я сломаю тебе четыре пальца, а не десять. На каждой руке по два, справедливо, не так ли?

Конец тяжелой стамески опустился молниеносно и с небывалой силой, Чонгук будто метал дротики, точно зная куда целиться и как сильно, чтобы попасть, но не переборщить с напором. Ведь так вместо перелома при должном упорстве и палец отсечь можно, ему для этого нож не нужен, слишком уж опыт огромный в управлении подручными средствами.

Истошный крик разорвал пыточную, Чонгук не позволил Тэхёну перевести дыхание и в полной мере принять пронзившую острую боль, как следом за указательным пострадал безымянный. Юноша дёрнулся всем телом, слёзы непроизвольно потекли по его щекам, оставляя солёные дорожки, боль оглушила — столь мощная и острая, она пульсацией обвила руки, из-за чего Ким не мог понять, какие именно пальцы ему отшибло и не сломали ли ему каждый. А Рейсх тем временем с упоением сломал ещё два — тоже указательный и безымянный, только на другой руке. В конце концов, голос пленника надломился от истошных воплей, Тэхён не то пытался встать со стула, не то завалиться, машинально и бессознательно шевелил пальцами, силясь определить здоровые, но раз за разом из-за потери чувствительности от болевого шока мучил именно пострадавшие. Его лицо исказилось от боли, взор затуманила плотная пелена слёз, омега перестал кричать, но всё поскуливал от боли и будто вовсе не осознавал, где он находится и что происходит.

На его месте Чонгук бы скорее молился о том. чтобы боль отпустила измождённое сознание, а пальцы как можно скорее зафиксировали. Но Тэхён, теряя сознание не в силах вынести потрясения, едва ли мог о чём-нибудь молиться.

Сокджин и Юнги наперебой успокаивали и трясли Тэхёна за плечи, умоляя прийти в себя. Младший кричал, его потрясывало и он всё продолжал сжимать и разжимать пальцы, будто не веря в их целостность. Взгляд юноши был затуманен, что свидетельствовало лишь о том, что в данный момент он совсем не осознаёт реальность и из-за рассказов старших провалился в воспоминания о тех жутких днях, напрочь вылетевших из его головы.

Дверь открыли с ноги, причём пнули так, что ту чуть не сорвало с петель. Разъярённый Чонгук появился на пороге, и от его убийственного взгляда старшие чуть не рванули по углам. Весь в пыли после тренировки, помятый и растрёпанный Чонгук смотрел как бешеный пёс, готовый перегрызть им глотки. Он не церемонился, когда отпихнул обоих омег прочь, рявкнув:

— Какого хрена вы сотворили?! Я отправил его к вам успокоиться, а не окончательно свихнуться!

Сокджин, будучи на накале эмоций, приоткрыл рот, чтобы грубо возразить, но Юнги утянул того на себя, удерживая за талию и одним только выражением лица призывая заткнуться и не нарываться.

Чонгук притянул к себе аккуратно Тэхёна, обхватив ладонями влажные от слёз щёки, вынуждая посмотреть на него, и чётко проговорил:

— Птичка, ты в порядке, — Рейсх освободил одну ладонь, чтобы перехватить чужую, бережно сжимая пальцы. — Не больно, верно? Они целые, смотри. Такие же красивые и изящные, как и всегда, — он говорил спокойно и медленно, словно не орал с несколько секунд назад так, будто намеревался сделать так, чтобы пространство содрогнулось. — Тэхён, ты мне веришь?

Юноша шмыгнул носом, нахмурился и принялся переводить взор с лица Чонгука на свои пальцы, ощущение реальности постепенно вернулось к нему. И та адская боль, от которой хотелось выть и на стены лезть, исчезла. Тэхён слабо сжал ладонь альфы, чувствуя только тепло его руки. И успокоился так же резко, как и разволновался. У Юнги с Сокджином чуть челюсть не отвисла от развернувшейся перед ними картины. Чонгук, ненадолго отвлёкшись, вновь одарил их полным ненависти взглядом, едва сдерживаясь, чтобы не отвесить смачные затрещины, и погладил Тэхёна по волосам.

— Ты же на тренировке, — вдруг хрипло выдохнул Тэхён в повисшей тишине, туманная дымка рассеялась, звон в ушах утих и дрожь, пробивающая тело, прошла.

— Решил проверить тебя, Такада сказал, что Намджун приставал к тебе, — не моргнув и глазом, соврал Рейсх. Он предполагал, с какой целью тот подходил к юноше, но примчался сюда уж точно не по этой причине.

Тэхён, услышав про Намджуна, поднялся, высвобождая ладонь, и прошагал к кровати Юнги, под которую завалился сложенный листок бумаги, выудил тот из-под неё и без колебаний протянул Чону.

— Он сказал, что мне написал отец.

Юнги напрягся, он не был в полной мере наслышан о чувствах Тэхёна к отцу, но точно знал, что тот тяжело переживал отсутствие вестей. Да и слать те, честно говоря, некуда было, их местоположение иной раз менялось чаще, чем весточки доходили, да и опасно в нынешнее время почтальонов гонять. А вот Сокджин, который был наслышан о том, что некогда Рейсх основал своё предложение «мира» с Тэхёном на помощи с поиском отца младшего, не оценил такого доверия. Этот жестокий человек мог просто разорвать бумагу в клочья или забрать насовсем, ведь он редкостная… Сокджин выругался вслух от шока, когда Чонгук ни только не принял письмо, но и повёл себя крайне великодушно.

— Я не читаю чужие письма, — альфа покачал головой, даже не протянув руку.

— Если Намджун издевается надо мной, скажи сразу. Я не хочу, чтобы вышло как с Чимином, — прямо заявил Тэхён.

Юнги понимающе хмыкнул за его спиной, между делом наблюдая за тем, как непонимание старшего из них растёт в геометрической прогрессии. Вот о чём он и говорил — никакого полного видения ситуации за пределами комнаты.

— Я понятия не имею, врёт он или нет, только ты можешь это понять, птичка, ты же знаешь почерк своего отца, — Чонгук усмехнулся и растрепал пшеничные волосы юноши. — Нужно помочь тебе подстричься. Сейчас меня ждут подчинённые, решим этот вопрос позже.

Тэхён кивнул и полез на второй ярус кровати, чтобы почитать письмо без лишних глаз и ушей, а Рейсх подозвал двух старших омег едва уловимым жестом пальца. Те, тяжело вздохнув, всё же приблизились.

— Вы ему… — громко и возмущённо начал Джин, однако, столкнувшись с взглядом мужчины, понизил голос до шёпота, — врёте.

— Он почти не помнит первые полтора месяца, а если напоминать ему — бьётся в истерике, достойна эта правда озвучивания, м? — резко отозвался Рейсх. — Не смейте ляпнуть ничего травмирующего. И если видите, что он не может вспомнить то, о чём вы говорите, заминайте тему. Я лично вскрою вас и вытащу каждый орган, если вы облажаетесь, ясно? Три ёбанных дня потерпите и не угробьте птичку, — Чонгук извлёк таблетки, передавая те Сокджину. — Лучше давай это перед сном. Психотропные помогают ему заснуть. И не забывайте о целостности внутреннего мира.

Рейсх проследовал на выход, небрежно оправляя на себе военную форму. Честное слово, что за талант? Не прошло и часа, а они довели Тэхёна по щелчку пальцев. Ему и без того хватало проблем из-за неопределённости итогов переговоров, когда не знаешь, призовут тебя завтра на поле боя или скажут складывать оружие, а тут еще птичка головой тронулась.

карточный домик, а мы внутри него…

даже будучи в курсе, что конец совсем близко,

даже твердя, что скоро всё обрушится.

Тэ, мой солнечный мальчик, слышал от Намджуна, что ты угодил в плен Рейсхфюрера. Он видел тебя мельком. Ты, может, сейчас его и не вспомнишь, но когда тебе было пять лет — он часто забегал к нам играть с тобой. Ума не приложу, как он ухитрился признать тебя, когда я уходил на фронт, ты уже изменился до неузнаваемости, стал таким большим и самостоятельным, а каким красивым… Тебе же не нанесли увечий?

Ты сильный мальчик, не сдавайся, что бы не произошло. Твоя вера — лучшее, что есть у всех нас, и я искренне надеюсь, что ты пылаешь ей так же, как в день моего ухода. Извини, что не смог защитить тебя, но скоро мы непременно встретимся и поговорим обо всём по душам.

Я пишу тебе это из Чхонана, Намджун предупредил нас о возможном наступлении в случае провала переговоров, мы покинем город, так что ответ не пиши. Небезопасно гонца отправлять, да и смысла уж не будет. Прибереги слова для встречи.

Я рядом, сынок.

Тэхён утер запястьем выступившие на глазах слёзы, уголки губ его непроизвольно изогнулись в улыбке, а волна облегчения накатила подобно лёгкому бризу. Отец в порядке, а Намджун — тот самый альфа, которого Чонгук до дрожи в пальцах ненавидел, — на их стороне. Кто бы мог подумать, что сегодняшний день принесёт нотку света в эти бесконечно гнетущие будни.

Но что будет теперь? Почему Чонгук не изъял письмо? И почему после слов о явном знакомстве с его отцом по-прежнему жив? Чонгук не собирался ничего предпринимать или затеял какую-то игру, которая у всех душу наизнанку вывернет?

Тэхён думал, что теперь, задавшись многообразием довольно тревожных вопросов, поддастся панике, а то и вовсе разорвёт письмо на множество мельких кусочков, чтобы ни собрать нельзя было, ни склеить, ни суть предположить, только вот… Собственные ожидания как ни странно не оправдались, поселившиеся в глубине души умиротворение даже не дрогнуло под напором тягостных мыслей, расползаясь теплом по грудной клетке.

Сердце, пожалуй, впервые за долгое время стучало в груди мерно: не замирая, не падая в пятки от отчаяния, не пытаясь проломить под своим напором рёбра, — словно достигло последней инстанции покоя.

Кому не скажи сейчас, что чувствовал Тэхён — никто бы не поверил, потому что разбитый мальчишка, отгородившийся хлипкой кирпичной стеной от пережитых боли, потрясений и отчаяния, продолжал таить огонёк решимости — маленький, едва колыхающийся, такой слабый и едва уловимый, но до сих пор не угасший.

Тэхён думал, что Чонгук никого из них не убьёт. Думал, что до Чхонана войска не дойдут и что переговоры чудесным образом завершатся в пользу Кореи — чувство у него такое, мифически-абсурдное и нелепое. А может, и впрямь окончательно и безвозвратно течёт крыша, убивая капля за каплей здравый рассудок?

Юноша коснулся бинтов, защищающих порез на шее от проникновения всякой заразы, и прикрыл глаза. До отбоя вроде бы час остался, а сна ни в одном глазу, и даже нахлынувшее спокойствие не подсобило ему в бессоннице.

Такада к ним в комнату проник подобно шпиону, отвлекая притихших пленников от размышлений, чтобы оставить неожиданно вкусную и не такую пресную, да и значительно отличающегося от их скудного меню, еду. Был ещё один занимательный факт — Сокджин и Юнги сегодня так и не дежурили на кухне, а значит ужин готовили либо двое пленных омег из другой комнаты, либо местные, признанные.

От ароматного запаха у всех троих синхронно заурчали животы, после напряжённой паузы послышался смех и они слезли со своих кроватей, чтобы опуститься у котацу, расположенного у дальней стены. Такада ничего не сказал, из чего можно сделать вывод, что весь штаб занят на тренировке, и Хосок не исключение, раз за сегодняшний день так и не вызвал к себе Мина.

— Что написал отец? — прикончив половину порции, осторожно поинтересовался Сокджин.

Тэхён помолчал, раздумывая над ответом, не заметив, как старшие напряглись будто по команде. После недавнего случая и убедительных угроз Рейсха резон дёргаться из-за любой заминки младшего имел смысл. Юноша же пришёл к выводу, что пока позиции неизвестны, а они находятся на захваченной территории, значительно теряя в преимуществе, не стоит разглашать весть о том, что Намджун — лазутчик.

— Он в порядке, сказал, что они сосредоточат силы в Сеуле, — младший ярко улыбнулся. — И пообещал, что мы скоро встретимся.

— Так это был всё-таки твой отец? — уточнил Юнги, припомнив сомнения младшего Кима в разговоре с Рейсхом.

— Его почерк и манера общения, — покивал Тэхён, пробурчав с набитым ртом.

На этом моменте в личности Намджуна старшие всё-таки засомневались. По какой причине у врага могло оказаться письмо с подобным содержанием и почему он решился передать ему в руки адресату? Японцы не то чтобы отличались радушием, хотя их троице, устроившейся относительно хорошо, грех было бы жаловаться на положение дел. Заметив замешательство на лицах друзей, Тэхён поспешил выдвинуть предположение:

— Здесь не все жестоки и есть те, кто старается нам помочь, как Такада, например. Намджун несколько дней назад перешёл в этот штаб, а последняя наша остановка не так давно отвоёвана японцами, возможно, они встретили гонца или перерывали почту в поисках данных.

Младший пожал плечами, пускай последнее предположение не обнадёживало, ведь если командующие действительно передавали важные данные при помощи гонцов и один из таковых был пойман, убит, а его почта попала врагу в руки — так себе новость для горящих надеждой сердец. Однако, верит в этот неподтверждённый довод гораздо легче, чем в тот факт, что Намджун на их стороне. Ведь если Рейсх решит выпотрошить командующего у них на глазах, чтобы окончательно убить сопротивление и веру в их сердцах, это сломает пленников окончательно.

Возможно, достаточно сильно, чтобы они просили прикончить их, не заботясь о способе. Любой стал бы великодушием в сравнении с тем, что им бы довелось испытать.

Ребята немного поговорили на отвлечённые темы, чтобы не загонять себя мыслями про обстоятельства на поле боя, и разошлись по кроватям — свет отрубился как по команде, едва они успели коснуться головой подушек. Тэхён чувствовал на корне языка горький привкус таблетки, которую старший дал ему после трапезы, и думал о том, что Чонгук, наверное, истратит на него свои снотворные, у того едва ли обстоятельства со сном лучше, вон и сам от кошмарных снов бормочет вслух, при том не просыпаясь.

Юноша устало прикрыл глаза, проваливаясь в дрёму, время тянулось так изнурительно медленно, когда Чонгука не оказывалось рядом. А иногда тот вроде и находился с ним в одной комнате, но был так сосредоточен на своих делах, что не замечал его, и эффект выходил таким же.

Мучительно тоскливо, хоть вой, хоть серенады пой, хоть учись стриптиз танцевать или сражайся со стенами, вызывая их на дуэль. Правда Рейсх оружие в своей комнате не хранил после того рокового дня, разве что револьвер в первом ящике тумбы, запирающемся на замок.

***

Тихий и искренний смех разливался по комнате, которая, пожалуй, никогда прежде не вмещала в себя столь светлые и миролюбивые звуки. Тэхён усердно отбивался, стремясь перехватить щекочущие его руки Чонгука, и чуть ли пополам не сгибался, чтобы хоть как-то избежать мучительных прикосновений.

— П… п… — задыхаясь от смеха, просил юноша.

— Пощади? — лукавые искорки блеснули в глазах цвета патоки, на лице мужчины появилась знакомая самодовольная улыбочка.

— Размечтался! Погоди, ха-ха, чёрт! Постой! Ладно, ха-ха, пощади, Чонгук-а.

Щекотка как по команде прекратилась, Тэхён даже на миг с искренним возмущением глянул на альфу, после чего толкнул его ладонью в грудь, отпихивая от себя и усаживаясь. И прежде, чем тот успел отпустить излюбленную насмешливую шуточку, опередил его.

— Ах, кто бы мог подумать, уважаемый Рейсхфюрер скатился до пыток щекоткой, потому что его пленник украл у него же из-под носа последний кусочек куриного филе… непоправимая трагедия! Эй-эй-эй, пакли свои при себе держи!

Чонгук с грозным выражением лица навис над Тэхёном, которого своим напором заставил завалиться на спину, и выглядел более чем убедительно. С несколько секунд они молча разглядывали черты лица друг друга, пока Тэхён первым не прыснул от смеха, прикрыв рот ладонью. Прошло слишком много времени и убийственный и непоколебимый Рейсх неоднократно доказал, что их отношения из истязателя и жертвы плавно перешли на новый уровень.

Они не обсуждали это прямо, не говорили что-то трепетное из разряда «я люблю тебя» или «я буду с тобой до конца своих дней». Тэхён всё ещё огрызался, Чонгук обещал изводить его, убивая нервные клетки одну за другой до гробовой доски. Нежности, которые позволял себе мужчина, всегда были мимолётны или тщательно скрыты за непринуждённостью ситуации, поданы под соусом «это рука так соскользнула, а не я решил тебя погладить, тоже мне, размечтался».

Между ними не то чтобы восстановилась идиллия, но доверительные отношения точно устаканились с тех самых пор, как… А они и сами не знали, как всё к этому привело. Чонгук готов был поклясться, что его сердце впервые ёкнуло в момент, когда Тэхён, пробыв в штабе от силы неделю, закрыл его от ринувшегося с кинжалом смертника. И точно знал, что настороженность окончательно отступила, сменяясь чем-то давно позабытым и согревающим в миг, когда Тэхён выбрал его, не смотря на увещевания Чимина, и укрепилось следующей ночью, когда младший, доверительно прижимаясь, нежно целовал в плечо, успокаивая от ночного кошмара. Не задавая лишних вопросов, не залезая в душу и не насмехаясь, оставаясь рядом подобно хрупкому и пушистому котёнку, грел до самого утра, будто всё отданное тепло могло огородить подобно мягкой огромной подушки от кошмаров и монстров, притаившихся в ночи.

Чонгук впервые за долгое время почувствовал хоть что-то помимо агрессии и оглушающей ярости, что-то, что вселяло ощущение того, что он по-настоящему жив — нечто, позволяющее найти смысл в чём-то кроме ежедневных и профессиональных пыток, сопровождающихся рыданиями, криками, мольбами господа о прощении и милостыни, угрозами о том, где находится ад и какая ухабистая дорога туда проложена ему, олицетворению Дьявола.

А Тэхён… Тэхён просто увидел, что за пугающей холодной и жестокой оболочкой скрывается человек, который, пожалуй, больше прочих нуждается в том, чтобы его спасли из омута, в котором он оказался, когда лишился надежды. И свой последний «хрустальный» огонёк юноша был готов отдать ему.

карточный домик рушится, глупые мы.

пусть даже это пустая мечта,

останься здесь еще ненадолго.Идиллия плавно сменяется мрачными красками и знакомой пыточной, вытесняя чувства умиротворения и хлипкого счастья, возвращая тревожное ожидание и напряжённость. Тэхён озирается по сторонам, напоминая себе о том, что происходящее — нелепый сон, и ему всего-то и нужно, что проснуться.

Кирпичик из воссозданной стены между сознанием и травмирующими событиями протестующе падает, а Тэхён ощущает себя так, словно вниз, в непроглядную тьму, срывается именно он.

И в этой тьме в его руках зажат револьвер. Перед ним сидит вроде бы омега, принадлежавший стороне японцев, который некогда был караульным у соседней комнаты пленников, а потом куда-то запропастился… Стоп. Тэхён в ужасе распахнул глаза, ему вдруг почудилось, словно он не контролирует своё тело, будто стоило ему осознать, что происходящее сон — так сразу стал сторонним наблюдателем, не в силах переменить ход событий, перестроить воспоминания в своей памяти, уполномоченный лишь наблюдать, погибая от нарастающего чувства вины.

«Нет-нет-нет, этого не может быть».

Тэхён перевёл взор на рядом стоящего Чонгука, взгляд которого не выражал ни единой эмоции. Как давно последний раз он видел его таким? Когда случились эти события? В голову словно вату засунули, которую как не раздвигай в стороны — запутаешься, увязнешь в ней, так и не добравшись до правды, только ощутишь раздражающее головокружение.

— Что полагается за нарушение законов, птичка?

— Наказание, — собственный голос казался чужим и предательски дрожал, как и револьвер в пальцах. Тэхён чувствовал всеми фибрами души, как отчаянно пытался не показать свои смятение и испуг Рейсху.

— Он унизил тебя, обманом завёл в комнату, полную альф, не подоспей я вовремя, как думаешь, что бы стало с твоим прекрасном телом, м, птичка?

Чонгук очевидно сгущал краски, а омега молчал, молчал, вслушиваясь в рыдания сидящего на стуле, совершенно не связанного, надзирателя второй комнаты, который не смел ослушаться приказа почитаемого Рейсхфюрера и двинуться с места даже под угрозой смерти.

— Не желаешь отомстить? — мужчина продолжал шептать на ухо подобно демону, умостившемуся на плече, подбивающему на грех.

— Заткнись, заткнись, заткнись! — зашипел сквозь зубы юноша, едва не отшвыривая оружие в сторону. — Он мне не подчинённый, сам наказывай его, почему опять терзаешь меня? Чего ты хочешь от меня?

Тэхён обернулся, силясь поймать чужой взгляд на себе, и встретил его в полной мере. В нём плескалось невыразимое чувство собственного превосходства, столь всепоглощающее, что в нём можно было запросто захлебнуться. У юноши перехватило дыхание, нехорошее предчувствие змеёй свернулось под рёбрами, и он не ошибся.

Подчёркнуто небрежно Чонгук развернулся полубоком, словно потеряв интерес к диалогу, и, игнорируя вопросы Тэхёна, вымолвил тягуче и лениво:

— Какая жалость, птичка, ты и впрямь оказался безнадёжен в своих стремлениях стать солдатом. Не можешь убить вражеского омегу, который поступил подло и угрожал твоей сохранности, притом имеет немало сведений. Да любой корейский солдат уже либо выведал информацию, либо прикончил наглеца, который явно подтвердил свою угрозу вопреки безобидному и смазливому личику.

Тэхён не понимает, почему тот он, из прошлого, ведётся на эти игры разума. Столько раз Чонгук играл с ним, упиваясь эмоциональной гаммой, толкая к пропасти шаг за шагом. Сколько раз он проделывал это? Сколько раз у самой грани Тэхён останавливался? И почему тогда, в позабытый напрочь день, безвозвратно провалился из-за такой пустяковой манипуляции?

Ким хотел бы закрыть глаза, чтобы не видеть собственной ошибки, но он до последнего лицезрел ужас в глазах напротив упрямо неподвижного и трясущегося от страха омеги. Видел вплоть до того момента, пока, прицелившись, не пустил пулю ему прямо в лоб. Оглушительный выстрел прогремел в пыточной, предсмертный хрип так и не перерос в крик, взгляд умершего остановился, а капли крови брызнули, окропляя руки Тэхёна, будто подтверждая тот факт, что он окончательно запачкал их по локоть.

Тошнота накатила с такой силой, что горечь в глотке стала нестерпимой. И прежде, чем его богатый внутренний мир излился на дощатый пол у безвольно повисших ног покойника, мир вокруг расплылся под тихий и довольный смешок Рейсха.

Тэхёна будто из жара в холод и обратно бросало, головокружение усилилось, пространство начинало казаться нестойким. И от того, на сей раз оказавшись в кровати, младший несказанно порадовался такому везению. Рядом с ним лежал по домашнему растрёпанный и на ходу засыпающий после вылазки Чонгук, который освобождал перемотанные от кисти до кончиков пальцев руки. Те выглядели отёкшими после того, как полтора месяца вынуждены были оставаться неподвижными из-за процесса срастания костей. И Киму потребовалось некоторое время, чтобы наконец ощутить окружающий мир. Чужая постель вдруг показалась невообразимо мягкой, а ладони Чонгука — поразительно шершавыми из-за мозолей, заполученных на многочисленных тренировках.

А когда губы мужчины коснулись его костяшек, то Тэхён впервые поймал себя на мысли о том, какие же они мягкие и приятные на самом деле. И как он — почему-то больше всего на свете, — хотел их поцеловать. Сминая, наслаждаясь, отдаваясь эмоциям, отпуская себя и забывая о клокочущей ненависти, потому что за её яростной пеленой были и другие чувства, хорошо скрытые и задавленные в глубине естества, непринятые, отрицаемые, возникшие из-за случайно замеченных деталей поведения, жестов, запрятанных признаний меж строк грубо выстроенных фраз.

— Поразительно, так и не скажешь, что они были сломаны, — прерывисто прошептал Чонгук, зацеловывая напоследок кончики пальцев и наконец отстраняясь.

— О, всё было бы куда проще и красивее, если бы ты не решил мне помочь, — фыркнул Тэхён, и никакой затаённой обиды в столь вызывающе прозвучавших словах не промелькнуло.

— Брось, мне кажется, я сделал их куда прекраснее, — насмешливо отозвался Чон, притягивая его к себе за запястья, но так и не обнимая, вместо этого хитро сощурился, наблюдая за тем, как на лице ожидавшего объятий юноши проявилась выдающая его с головой растерянность.

«Так желал получить и теперь всеми силами притворялся, будто такая мысль и в голову ему не приходила, поистине вредная птичка».

— Надеюсь, ты не сломаешь мне что-нибудь потом с таким же вдохновляющим аргументом, прояви свою заботу без насилия, будь добр, и без того вместо конфетно-букетного периода пытал меня томными долгими вечерами в этой дыре.

Чонгук тихо и коротко рассмеялся, но смех его звучал так искренне, что сердце Тэхёна против воли дрогнуло, кажется, в этот момент окончательно разбиваясь, сдаваясь, чтобы собраться по кусочкам только в руках этого человека. Дыхание перехватило, и вовсе не от того, что юноша задыхался от цепкой хватки, тонул в ледяной воде или вспорол себе горло, не от угроз и манипуляций, а от того, каким прекрасным — в разы прекраснее его сросшихся пальцев, — выглядел Чонгук в этот самый миг, не скрываясь за маской бесчеловечного убийцы.

И смех, дарованный только ему, Ким Тэхёну, казался поистине хрупким, будто разрушить его в сотни раз легче хрустальной вазы. Омега подумал вдруг, что непозволительно долго вглядывается в лицо напротив, желая высечь момент в памяти намертво, сохранив светлый образ Чонгука — неподдельно искренний, осторожный и неловкий. Даже заботу, что проявлялась неумело и неуверенно, мужчина скрывал за насмешливыми и привычными фразами.

И Тэхён был на сто процентов уверен, что ему не привиделось, что причина не в его бурной фантазии, не в юношеской впечатлительности и в порой детской наивности, а в том, что иногда правда проще и внезапнее, чем того ожидаешь.

И Чонгук, не смотря на всё, через что заставил пройти его, заслуживал второго шанса. Заслуживал увидеть жизнь с той стороны, которая собрала бы осколки его почти утерянной человечности, убедив, что чувства — не то, чего стоит бояться. Не они разрушают тебя до основания, а неприятный опыт, и так или иначе, но он достигает всех, окуная с головой во всепоглощающее бессилие.

Тэхён открыл глаза, кто-то снова настойчиво тряс его за плечо. Честное слово, от людей хоть где-нибудь можно укрыться? На втором ярусе запрятался и все равно никакого покоя! Он пёс знает сколько не спал, сил никаких…

Мысленное возмущение прервалось сразу, как Сокджин, заметив грозный заспанный взгляд, дарованный ему из-под полуприкрытых век, ретировался вниз, чтобы через мгновение продемонстрировать кружку горячего шоколада в своих руках.

— Только невиданная щедрость наших истязателей сегодня оставила тебя в живых, Джин-хён, — сиплым ото сна голосом отозвался младший. — А иначе я бы защекотал тебя до боли в рёбрах.

Быть может, если день начался с горячего шоколада — это знак, что он непременно порадует чем-нибудь хорошим?