Вскрики, проглатываемые вместе с вязкой слюной. Влажные пальцы, скользящие по сырой стене в тщетных попытках найти опору. Непозволительно глубоко прогнутая поясница, так что позвоночник трещал от напряжения. Красные от царапин ягодицы, вульгарно сжатые тонкими пальцами.

Кэйа входил резко. Больно. На всю длину, как он делал это всегда. Узкая кабинка туалета бара давила своими хлипкими стенками. Было душно и до безумия жарко. И очередной вскрик. Альберих бесцеремонно зажимает рот парнишки под собой, медленно просунув ему два пальца почти до корня языка, которые он начал послушно сосать, насколько позволяло его положение. Слюна обильно стекала по его губам и подбородку, капая на крышку унитаза, которая прогибалась под весом практически двух тел. Коленки молодого вампира тряслись, он едва стоял на ногах, даже не замечая того, что Кэйа давно держал его сам, трахая, как безвольную куклу. Он даже не знал его имени, выбирал исключительно по смазливой мордашке и вызывающему нахальству: этот юнец сам рвался в постель к Альбериху, и мужчина не смел его разочаровывать.

Тело вампира окончательно ослабло от сухого и изнурительного оргазма, но на этом ничего не закончилось. В награду ему было лишь позволено опустить голову и упереться в стену так, как было удобно. С каждым толчком парень почти что всхлипывал, изо всех сил стараясь зацепиться когтями за плитку, находясь на грани создания. Его мокрые волосы противно облепили лицо, застилая глаза. Юнец обессилено лег на бочок унитаза, повернув голову вбок, так, чтобы краем глаза видеть Альбериха. Затуманенный взгляд скользил по блестящему от влаги торсу с проступающим рельефом мышц, по струйками крови, стекающим по бедрам из ран на ягодицах от когтей хозяина бара. Вслушивался, как хлюпала смазка, как сдавленно рычал Кэйа, потеряв контроль над собой. Вампир мог думать лишь о том, что этот жалкий пробный пакетик лубриканта, завалявшийся в его джинсах, сейчас спасал его от долгой и изнурительной регенерации, потому что иначе он бы давно взвыл от боли. И в момент, когда от очередного резкого толчка, парень прокусил губу, в попытке подавить вскрик, он решил, что больше терять ему уже нечего, и попытался заговорить с Альберихом.

— В-вы же… а-ах..! Знаете… об… об эт-тих… у-бийств… а-аах! — вампир зажмурился, чуть не прокусив язык вслед за губой, но ответа не получил. Не зная, как еще остаться в сознании, он продолжил. — Он-ни вокруг… в-а-а.. вашего бара… Х-ходят.. слухи…

Кэйа резко вышел, схватив вампира за горло и подтащив к себе. Его черные глаза пронизывали насквозь, так что даже бессмертный был не в силах сдерживать страх перед существом, впитавшим кровь древнего Прародителя.

— Мы пришли сюда ради беседы о моем бизнесе? — раздраженно прошипел Альберих, сдавив горло юнца еще сильнее.

— Н-нет… п-простите мою дерзость…

— Заткнись и займись делом, — холодно прервал вампира мужчина, за затылок с силой наклонив голову парня к своему паху. — Ты не дал мне закончить, придется постараться снова, — и после этого вошел до горла, так что тело в его руках болезненно вздрогнуло.

Глотка была не менее узкой, чем слащавая девственная задница самодовольного молодого вампира, но больше Кэйа не мог получить удовлетворения, вновь думая об убийствах, что стали происходить повсеместно. Его злила одна только мысль о том, что кто-то нагло посмел посягнуть на территорию его нового гнезда и распугать большую часть посетителей. Это была непростительная дерзость, но сейчас в руках Альбериха был только похотливый идиот, нарисовавший себе в голове идеального любовника вместо жестокого убийцы, вампир вполне имел право отыграться на нем сполна.

Пока что.

***

— И ты так завелся из-за слов своей очередной шлюхи? Надо было получше затыкать ему рот, — сухо бросил Дилюк, стараясь не повышать голос, чтобы другие сотрудники не были в курсе всех подробностей их разговора.

— Ты так ревнуешь или не знаешь, в чем еще упрекнуть? Его рот был занят почти все время, уж я постарался, ты это знаешь, — последнее было без сомнения брошено только ради колкости, как и вся фраза в целом. Кэйа ненавидел такие моменты, когда Дилюк излишне храбрился и считал, что может тыкать носом собственного Прародителя во все, что ему вздумается. — И, тем не менее, я сомневаюсь, что будь ты на моем месте, просто проигнорировал бы такие слова во время секса. Можешь представить насколько его волновали эти убийства, что уже почти теряя сознание, он о них вспомнил?

— Не ты ли мне говорил, что не стоит заострять на них внимание?

— Не ты ли убеждал меня, что это все недоразумение? — сквозь зубы прошипел Альберих. — Кажется мы сошлись во мнении, что надо быть настороже, или ты тактично забыл о том убийстве около библиотеки? Напомнить, в каком состоянии ты приехал потом в бар? Можешь лгать себе, но мне — не смей, я прекрасно чувствовал в тебе страх.

Диона, стоявшая за барной стойкой, слышала особо громкие реплики вампиров, но упрямо продолжала начищать до скрипа и без того кристально прозрачные бокалы. Она перестала вздрагивать от резких звуков и уже не реагировала на действие феромонов, едкой пеленой зависших в воздухе. Тяжело дышать, проглатывая ком в горле, было чем-то обыденным, даже учащенное сердцебиение казалось вполне нормальным.

— Не спутал со своим?

— А свой и не скрываю! Зато я переживаю за наши шкуры, ясно тебе? А не за то, что доход от бара снизился. Какая разница, что стало приходить меньше вампиров? Люди все еще здесь, мы не обеднеем с этого, но зато упустить под носом огромную проблему безопасности можем!

— Это мой бар, ты здесь с моего позволения, — впервые сорвался на крик Дилюк, вскочив из-за стола. Он уже сполна наслушался этого параноидального бреда от Альбериха, хотя еще совсем недавно тот убеждал его в том, что убийства не стоят их внимания. — Трахайся, сколько влезет, но бред своих подстилок держи при себе.

Дышать стало тяжелее. Не так, как обычно. Горьковато-острый привкус во рту удушал, выбивая кашель из легких. С трудом сглотнув его, Диона осторожно поставила бокал на полку, прислушиваясь к тишине, воцарившейся после ответа Рагнвиндра. В животе словно собрался холодный, склизкий комок страха, но она знала — он не настоящий, навеянный дурманом кого-то из вампиров. Как можно тише она подошла к двери, заглянув в щелку между проемом.

— Твой бар? — голос Альбериха больно резанул по ушам, будто звучал на другой чистоте, хотя на самом деле едва изменился.

Дилюк стоял спиной к вампиру, прикрыв глаза. Он оперся на край стола, будто бы сосредоточенно думая о чем-то, и на вопрос Кэйи ответил ледяным, заносчиво-спокойным тоном:

— Мой.

И в следующую секунду оказался вжат в деревянную поверхность так быстро, что ножки визгливо заскрипели, сдвинувшись вперед по кафельной плитке. Когтистая рука схватила новообращенного за шею, сжав до тонких струек крови, потекших из мелких, но глубоких ран на коже, и наклонила Рагнвиндра лицом вниз. Кэйа молчал, смотря на Дилюка, оказавшегося в столь унизительном для него положении, рычащего и сопротивляющегося, не в силах ничего противопоставить вампиру после недавней охоты. Он был ослаблен и только поэтому так жестко поплатился за свои слова. Мужчина наконец опустился к затихшему хозяину бара, и девушка увидела его черный, разъяренный глаз, внутренне сжавшись от того, как он мазнули взглядом по двери, прямо там, где стояла Диона.

— Не зазнавайся, я все еще твой Прародитель, и, поверь, ты не хочешь знать то, на что я способен в гневе. Бар твой, но гнездо, защищающее его и нас — мое. И твоя сила тебе досталась от меня, — Кэйа сжал шею Дилюка еще сильнее, вынуждая того практически лечь на стол лицом, окончательно выбив этим любое желание сопротивляться и тем более хамить. — Еще остались претензии?

— Нет, — хрипло ответил мужчина.

Альберих резко разжал пальцы и отпрянул, сдавленно зарычав, когда лицо вновь приобрело привычный вид, а острые клыки ушли в десна, оставив после себя затягивающиеся ранки и пару капель крови. Он вышел из себя — это слишком плохо. Его гнездо было под угрозой, и не чувствовать ее просто невозможно. Дилюк может не ощущать изменений, чужие феромоны и не перенимать на себя часть этих эмоций. Еще не умел или был не способен, а, может, просто игнорировал, не считая проблемой. Слишком мало мужчина пробыл в шкуре вампира, и это сказывалось на его восприятии нового мира, он просто не мог оценить действительность и увидеть ее такой, какая она есть.

А Кэйа видел и чувствовал в сотню раз больше. Поэтому любая мелочь выбивала из колеи, заставляя обращать на нее все свое внимание. Четыре трупа на заднем дворе — это заставит нервничать даже вампира, особенно, если он не причастен к убийствам. Слишком близко к гнезду, слишком часто, слишком странно. Одни и те же мысли роились в голове, все никак не отпуская.

Рагнвиндр медленно выпрямился, стараясь не смотреть на Альбериха. Раны на шее болели скорее ментально, чем физически. Было не по себе от того, что даже после обращения он все еще мог помыкать им, странное желание соперничества проявлялось в те моменты, когда, казалось, следовало бы помалкивать. Будто проявлялись повадки дикого животного, защищающего свою территорию -- не гнездо, а бар, он принадлежал не Кэйе, и никогда не будет. Сдерживать их было сложнее, чем вампир представлял, впервые почувствовав укол агрессии в груди, но до этого момента успешно справлялся, а сейчас на него словно кто-то влиял. Кто-то незримый, давящий даже на Прародителя. Они сцепились не просто из-за скандала с пустого места, это было ясно. Что-то подталкивало их к ссоре, нагнетало атмосферу вокруг, прокрадывалось в мысли, оставалось навязчивой идеей, как паранойя или чужой взгляд из темноты.

И тут Кэйа наконец обратил внимание на незатейливого наблюдателя, едва заметно улыбнувшись от того, что увидел: в щелочке между дверью и проемом выглядывал один только нос Дионы. Он слышал, как быстро билось ее сердце, как кровь стучала в висках от напряжения. Сосредоточенная девушка не просто подглядывала, она, кажется, молчаливо участвовала в перепалке между вампирами. Ее заинтересованность показалась Альбериху даже абсурдной, потому что любой смертный на ее месте предпочел бы спасти свою жизнь и сбежать подальше от убийств, а не вникать в происходящее.

— Осторожнее, милая, — тихо сказал мужчина, но почему-то Диона слышала его так отчетливо, будто он стоял рядом, а его слова въелись в подсознание, звуча, как приказ. — Иди домой, смена окончена.

— И возьми выходной, — отозвался Дилюк и тоже посмотрел на девушку, специально поймав ее растерянный взгляд.

Горечь вязкими комом скопилась в горле, будто девушка проглотила без воды самую противную таблетку в мире. Она поморщилась, сделав глубокий вдох, и следом на нее нахлынула злость. Агрессия была единственной защитной реакцией, позволяющей держать себя в руках и не проявлять слабость. Сначала было сложно себя контролировать: подавлять эмоции больнее, чем кажется на первый взгляд, теперь же это стало необходимостью.

Диона плакала из-за «Рассвета» трижды.

Первый раз был, когда Дилюк Рагнвиндр принял ее на работу. В тот день она едва сдержала истерику в его кабинете, выдавив из себя вежливую улыбку и сиплое «спасибо», а стоило ей выйти на улицу, как слезы хлынули из глаз. Она закуталась в свою порванную в нескольких местах и неумело зашитую кофту — единственную теплую вещь, что у нее была, и шла до дома пешком, сдавливая громкие всхлипы и редкие завывания, от которых самой становилось тошно. Девушка больше двух месяцев безуспешно искала работу, где бы физически смогла успевать все совмещать, но получала отказ за отказом, в то время как последняя выплата за возмещение морального ущерба ей и ее отцу заканчивалась. Большая часть денег ушла на учебу -- та, что она смогла незаметно стащить из-под носа у отца, а остальную приходилось беречь до последней копейки в ожидании, когда не выходящий из запоя безответственный мудак не оформит себя, как безработного, и не получит свое скудное пособие в пару сотен моры.

Она едва сводила концы с концами, закрывая глубоко внутри все свои чувства, лишь бы выбраться с того темного дна, в котором завязла почти по самую макушку. У нее не было официального разрешения от отца на работу, не было опыта, а требования, которые Диона пыталась выставлять, практически полностью лишали ее шанса зарабатывать на жизнь легально, но по-другому она не могла. Не могла потерять учебу, не могла снова вернуться в сиротский приют, не могла и дальше голодать. Ее не брали официанткой -- слишком худая, и взгляд злобный, -- такая никому не понравится и чаевые не принесет.

Диона раздавала листовки в свободное от учебы время, но получала за это так мало, что едва хватало на еду. Откладывала монету к монете, но рано или поздно все накопления либо находил отец, либо появлялся веский повод все потратить.

После десятков полученных в лицо отказов она почти перестала верить, что однажды найдет работу. Ходила на собеседования, потому что больше ничего не оставалось, но из раза в раз говорила заученные фразы и ждала насмешки и ругань в ответ. Тощая, малолетка, хамка, наглая попрошайка, шпана — это самые простые, даже банальные оскорбления среди всех, что она получала в свой адрес почти ежедневно.

И потому искренняя доброта в ответ на мольбу о помощи ранила гораздо больнее ругательств или пощечины за дерзость. Сердце рвало на куски, будто ее не приняли на должность, а приговорили к смерти и завтра поведут на эшафот в кандалах. Она не могла поверить... перед глазами стояло то уставшее, глубоко печальное лицо с вежливой улыбкой и вызывало необъяснимую злость, которую было невозможно контролировать.

Вся ненависть, скопившаяся внутри, вырвалась наружу, когда пришло осознание, что все закончилось. Больше не придется так судорожно контролировать расходы, просыпаться утром с ожиданием новой порции унижений, не было смысла мерзнуть по несколько часов на улице, всучивая прохожим глянцевые рекламки с никому не нужной распродажей бытовой химии. Жизнь разделилась на прошлое и будущее, а не сплошное серое настоящее, и от этого было невыносимо больно. Потому что доброта пробила брешь в стене, выстроенной Дионой внутри, выпустила эмоции, слабость, а это мучительно и тяжело. Но почему-то на утро стало легче дышать.

Второй раз не было истерики. Теперь слезы лились неосознанно из-за страха потерять новообретенную работу. Тогда впервые между сотрудниками пошел слух о том, что владелец бара -- Крепус Рагнвиндр -- исчез, свалив все свои полномочия на администратора. Законно ли это было? Может ли бар существовать дальше? Правдивы ли эти слухи? Где искать работу, если «Рассвет» закроется? Должность бармена давалась непросто, особенно в совокупности с ненавистью к алкоголю, но все же Диона заметно расслабилась, успев забыть о старых заботах. Теперь они казались ей вновь возвращающимся живым кошмаром, и беспомощность душила, царапала горло с каждой новой случайно услышанной новостью.

Подслушав разговор одного из работников с Дилюком, девушка окончательно убедилась, что владелец бара действительно пропал. И пусть его новоиспеченный заместитель клятвенно заверял, что это никак не отразится на функционировании «Рассвета», Диона все же понимала: гарантий пока что дать он не может. Да, он сын Крепуса, все это знали, но без официальных бумаг он не имел никаких полномочий. Оставалось только надеяться, что сюда не нагрянет Ордо Фавониус с проверкой, только этого и не хватало в довершение всех проблем.

Рано утром, за пару часов до учебы, девушка не могла уснуть. Щеки противно щипало от соли и влаги, а подушка уже давно промокла. Тихо всхлипывая, Диона дремала, тревожно вздрагивая от любого звука. Она цеплялась за одеяло, будто оно могло спасти ее от возможной скорой безработицы, но отсыревшая ткань просто пахла чем-то кислым и неприятным, почти не согревая, а страх игрался с сердцем бесконтрольно, его было невозможно удержать или подавить.

И снова было больно, на этот раз от несправедливости. Боги будто смеялись над Дионой: сначала она практически теряет отца, потом голодает и безуспешно ищет работу, а когда находит, то снова балансирует на грани, в любой момент рискуя потерять все то, что было с таким трудом найдено, накоплено и честно заработано. Ведь прошло всего четыре месяца, даже до полугода не дотянула, до совершеннолетия тоже было далеко, все теперь зависело от случайности или сильного везения Диюка, весь бар мог полагаться только на него.

Тем не менее, время шло, и о пропаже Крепуса Рагнвиндра стали забывать. Его сын исправно выплачивал зарплату, ничуть ее не сократив, продолжал содержать «Рассвет», словом, ничего и не поменялось, а слабость, которую себе позволила Диона, казалась теперь постыдной и непозволительной: она легко сдалась, когда еще недавно не опускала руки даже получая синяки и ссадины от неудач.

Третий раз Диона не забудет никогда. Слез почти не было, можно сказать, она и не плакала толком. Не потому, что стоически держала все в себе, а потому, что на этот раз практически онемела от страха. Да, это было в тот день, когда девушка окончательно убедилась, что Дилюк обращается в вампира. В ту тварь, которая лишила рассудка ее отца, лишила нормальной жизни, всего, что у нее было. Ее будто преследовало проклятье, она была уверена в этом, потому что не могла признать: это просто совпадения. Ужасные, несправедливые и пугающие, но все же случайные. Оттого и было так страшно, жизнь будто зависела от череды бесконтрольных событий, каждое из которых в разной степени опасно.

Увидев, как некогда близкие, единственные по-настоящему живые глаза, стали бездушными, ледяными и нечеловеческими, Диона словно потеряла саму себя. Последняя ее опора, тот, кто не оставил в одиночестве и дал шанс выжить, стал чудовищем, которое могло убить ее прямо там, в баре, но не сделало этого. Ни голод, ни побои, ничто не заставляло так сильно бояться за свою жизнь, как одна встреча с некогда близким человеком, ставшим ночным кошмаром наяву. Тем, что не сравнить с призраками прошлого, иногда приходившими во сне, а самым настоящим, вгоняющим в панику. Это был истинный ужас, который Диона не испытывала, даже встречая лицом к лицу вампира в темном переулке. Убивая монстров, она никогда не думала, что им может стать кто-то из близких, и не была готова направить лезвие мачете в сторону Дилюка, пусть и зная, что тот может растерзать ее на куски.

Но он не сделал этого. Ни до, ни после. Дилюк Рагнвиндр выполнил свое единственное обещание: никогда не бросать Диону. Став вампиром, он продолжил ее оберегать, все еще оставался хозяином бара, но на этот раз полноправным, улучшил его, сделал в разы популярнее, из-за чего даже поднял зарплаты.

Один раз справившись с тяжелейшим отчаянием и паническим ужасом, Диона дала себе обещание, что в четвертый раз уже никогда не заплачет из-за «Рассвета». И что бы ни случилось, она останется ему верна, как остался Дилюк, сохранив в себе крупицы человечности.

Мачете из-под барной стойки было надежно спрятано под плащом. Натянув посильнее бейсболку, девушка тихо вышла из бара, твердо решив: сегодня она не пойдет домой. Может быть, и завтра тоже. Отец прекрасно справится и в одиночестве, он едва заметит отсутствие дочери, если вообще появится в квартире. Первым делом следовало признаться самой себе: теперь нигде не безопасно, и даже бар -- расхваленное Кэйей Альберихом вампирское гнездо, якобы находящееся под его защитой, -- дало брешь, и ее никто не может даже найти, не говоря уже о том, что бы закрыть.

Нужно быть идиотом, чтобы не понять очевидной опасности ситуации. Или плохим барменом, который не понимает настроение своих клиентов и не умеет к ним прислушиваться. А Диона была лучшим в «Рассвете» и ни один слух от нее не ускользнул. Все начиналось с малого — пьяные шепотки в углу стойки о том, что в последнее время в баре становится неуютно. Потом более громкие опасения о трупах, когда их внезапно стало больше одного, еще и буквально на виду у всех. Затем сократилось количество ухаживаний от вампиров, и это был весьма значимый показатель, потому что раньше девушка стабильно отказывала паре кровососов за ночь, спаивая им запасы дешевого алкоголя с разбавленной кровью стариков, а теперь же на нее почти не решались смотреть. Начали наговаривать на Дилюка после его недавнего нападения на одну из жертв — и обвинения были вполне обоснованными, поэтому барменов теперь никто и не трогал. Росло возмущение, пусть и тихое, открыто не решались выступать даже самые буйные пьяницы. Изо дня в день росло напряжение, а это было слишком уж нетипично для монштадцев. Обычно их не выбивают из привычного ритма даже серьезные происшествия в городе, а препятствием на пути в любимый бар не становятся никакие природные катаклизмы. Будь то дождь или знойная засуха — люди собирались толпами, а вместе с ними всегда были и вампиры.

Настроение людей, особенно в таком количестве, легко улавливать, и еще проще было делать из этого логичные выводы.

Девушка прошла мимо остановки, сунув руки в карманы. Раннее утро было особенно холодным, но такая погода помогала сосредоточиться. Путь был относительно близкий, бар располагался не так далеко от городского порта, а порт в свою очередь удачно граничил с местными трущобами. Бедные районы обосновались поближе к воде, где можно было хотя бы рыбу выловить себе бесплатно, а значит — выжить. Здесь же часто собираются блошиные рынки и процветает натуральный обмен во всей красе. Не важно, отплатят тебе кулаком в челюсть или сушеной рыбой, главное, что мора почти не имела значения в таких условиях.

Диона бывала тут не часто, хотя и жила в нищете до работы в баре. Оказалась в этих местах волей случая и через внезапные знакомства. Обзавелась несколькими приятелями, даже числилась в одной мелкой банде, как провизор, когда получила должность бармена. Ее принимали в основном из-за еды в карманах, а не по каким-то личным качествам, но девушка и не была против. По ее мнению, отношения, построенные на выгоде, самые крепкие, потому что никто не захочет терять «удобного» человека, а найти нового, порой, практически невозможно. Здесь, в трущобах, люди привыкли цепляться за то, что имеют, и уже не отпускать, если не будет на это веских причин. К счастью для Дионы, причин не было. А поводов цепляться за нее по-прежнему оставалось достаточно.

Улицы менялись на глазах, становясь грязнее, неприметнее, как блеклый фон на городских пейзажах. Пропадали яркие неоновые вывески, дома становились низкие и старые, местами развалившиеся. В нос ударил давно забытый запах тухлой рыбы и гниющих водорослей, от которого девушка поморщилась и вытащила из кармана мятную жвачку, закинув в рот сразу две штуки. Это избавило, как минимум, от тошноты. Свернув с главной дороги, Диона положила руку на рукоять мачете — для перестраховки, а сама шла заученной тропкой между унылыми магазинами и жилыми домами, пока не споткнулась об гирлянду, раздавив парочку стеклянных фонариков. Она сомневалась, что это старье вообще работало, но тем не менее получила в спину несколько громких и грязных ругательств, из-за чего поспешила нырнуть под покосившуюся вывеску «рынок», как можно скорее.

Время медленно приближалось к шести часам утра, и некоторые рабочие уже начинали приводить в надлежащий вид свои лавки. Кто-то ставил на место палатки, кто-то поправлял просто покосившиеся после дождя, кто-то начал раскладывать товар. Диона любила это место даже больше, чем ярмарки на центральной площади. Было в этом бедном, неприметном рынке что-то особенное, то, с какой ответственностью и заботой люди относились к своим местам, как следили за ними по мере сил. Даже раздобыли где-то частично работающую гирлянду, и сейчас какой-то мужчина в сером комбинезоне, какие часто носили электрики, приколачивал ее к деревянной арке на входе, тихонько ругаясь себе под нос. Здесь даже не пахло тухлятиной, как по всему остальному району, вонь перебивал запах копченостей, специй, сушеных фруктов и дегтя, а в воздухе часто клубился дым и пыль. Здесь можно было все: курить, пить, пробовать товар, торговаться до последней монеты или завышать цены, чтобы в конечном итоге просто обменяться с соседними палатками. Между собой никто и не думал требовать денег, зато с не местных драли мору без зазрения совести, порой расхваливая даже мусор.

Матери тащили с собой на работу своих детей, чтобы те зазывали покупателей или просто потому, что оставить дома было не с кем. Более взрослые, крепкие парни-подростки зачастую помогали таскать ящики или управлялись с более плотными, брезентовыми навесами, которые в одиночку не могли разместить торгаши. Была здесь даже вполне приличная на вид лавка, где вечно улыбающийся усатый пожилой мужчина продавал горячие лепешки и пышки в сахарной пудре. Часто эта самая пудра сыпалась с его носа, когда он раскладывал новую порцию выпечки прямо из старенькой, ржавой духовки. Где-то хмурые женщины уныло чистили рыбу, склонившись по трое человек над одним тазиком и гоняя бродячих кошек, нагло сующих морду в рыбацкие сети, полные окуней.

Одним словом, здесь кипела жизнь. Другая, сильно отличающаяся от центра города и даже бара, в котором стекались все слои общества. Она будто бы была настоящей, со своими житейскими склоками и мелкими проблемами. Застывшая во времени еще пару десятков лет назад, но прекрасно обходящаяся без большинства современных благ. Да, люди здесь бедны и многие несчастны, отрицать это бессмысленно, но все же они продолжают просыпаться каждое утро, идти на свою работу и раз в месяц собирать немного моры на сладости для детей, добротный свитер или даже новую мебель в дом. По крайней мере, Диона хотела верить, что мотивацией для них было не отчаяние.

Впереди уже виднелась искомая палатка. К удивлению девушки, внутри нее теперь появилась настоящая деревянная витрина, и теперь глубокие миски, полные всяческих порошков и специй, можно сказать, гордо возвышались, каждый на своем месте, а не ютились на ящиках. Горько-пряный запах резко ударил в нос, как это обычно и бывало раньше, отчего улыбка сама заблестела на губах. Это навевало одни из самых приятных воспоминаний, но сейчас для них не было времени. Тряхнув головой, Диона сделала глубокий вдох и зашагала еще увереннее, сняв с одного плеча свой серый рюкзак, явно провисающий под тяжестью внутри.

Дорогу преградила перебинтованная рука, а затем девушку заключили в крепкие объятия, не спеша выходить вперед.

— Забыла о нас, предательница? — неизвестный затих, будто бы оглядывая с ног до головы гостью. — Стала богачкой, значит?

Диона обернулась, стянув с головы бейсболку. Глаза встретились с лукавым прищуром сильно помятого парня в ссадинах и синяках. От одного только вида веснушек и растрепанных светлых волос хотелось потрепать его по голове и тепло обнять, но девушка только искренне посмеялась, почти с легкостью позволив себе эту минутную слабость.

— Беннет, — она кивнула, — с каких пор тебя интересуют деньги?

— Ни с каких, просто от тебя пахнет алкоголем и едой. Идем, нас ждут.

Из палатки тут же высунулось еще четыре светлых макушки разного роста. Каждый старательно скрывал свою радость, оставаясь стоять на месте и делая вид, что занят раскладыванием товара или какими-то своими делами, но эта наивная ложь только сильнее рассмешила Диону. Она пошла вперед чуть быстрее, швырнув на землю около палатки свой рюкзак, а сама кинулась в объятия толпы, уткнувшись в плечо худенькой девочки в ярко-фиолетовой, заштопанной на несколько раз куртке, на что та словно снисходительно потрепала ее по плечу, не сказав ни слова. Ее встретили тихо, казалось, даже безэмоционально, но Диона знала, что это было не так. Она видела в их глазах радость, и этого было достаточно. Самая младшая и низенькая девчушка из компании обиженно ткнула кулаком в бок девушку и показушно надула щеки, но всего на мгновение, будто ей надоело притворяться.

— Явилась к нам волей судьбы или же тебя влекла необходимость?

— Фишль! Давай не сейчас, — вполголоса с напряжением оборвал девушку Беннет, раздраженно сложив руки на груди.

— Не надо, она права, — Диона виновато пожала плечами, пытаясь отогнать от себя неприятное ощущение, но все же продолжила. — Оставьте обвинения на потом, я все выслушаю. Но у меня к вам есть дело.

Угрюмый парень до этого остававшийся больше в тени, жестом прервал подругу, и все также молча поманил ее и остальных за собой, в сторону обветшалой лестницы, ведущей в здание, которое зимой использовали, как дополнительную площадку рынка. Стоило туда войти, как от каждого шага разошлось эхо, но реакции на него не последовало. Тишину нарушила только компания молодых людей, двинувшаяся дальше, в сторону туалетов, где, наконец, они могли спокойно начать говорить, не боясь, что их услышит вся округа. Никто не реагировал на вонь, стоящую в воздухе, воспринимая ее как нечто само собой разумеющееся и вполне обыденное.

Парень нетерпеливо кашлянул, уставившись на Диону, отчего та поежилась, но взгляд не отвела. Тяжело вздохнув, она начала говорить.

— Мне нужна ваша помощь. Это... касается моей работы.

— Той, на которой тобой помыкают кровососы? — с нескрываемой неприязнью в голосе буквально выплюнул Беннет, но тут на его плечо легла напряженная рука парня рядом, вынуждая замолчать. — Если ты настаиваешь, Рейзор.

Диона благодарно кивнула, продолжив:

— Раз ты сам начал говорить о них... Я не собираюсь оправдываться, это мой выбор, и знаю, что когда-нибудь меня используют как мешок с кровью, но сейчас все не так. Наш бар держит вампиров в узде, там они питаются.

— Посетителями? — с несвойственной для детей в голосе насмешкой перебила девочка.

— И ими в том числе, но только по обоюдному желанию, как бы дерьмово это не звучало. Меня не тронули только благодаря защите Альбериха и Рагнвиндра, они поддерживали порядок.

— Порядок, что столь легко нарушить? — холодно спросила Фишль. — Новые убийства сотрясают рябь нашей безопасности.

— Именно поэтому я здесь, — Диона слегка повысила голос, но тут же взяла себя в руки. — К этому мы...

— Мы? — почти что разъяренно переспросил Беннет, и хватка Рейзора, очевидно, стала сильнее, заставив вновь замолкнуть.

— Бар, вампиры в нем. Убивают не людей, кто-то... не знаю... будто выводит из себя мастера Кэйю и Дилюка, они становятся агрессивнее, как и посетители. Вы знаете, я не тот человек, который начнет паниковать с пустого места, но...

— Но что? — тут же выжидающе подхватила Фишль, и каждый из ребят в этом помещении точно знал, какие слова я старательно оттягивала, не желая признаваться.

— Я напугана. И сильно. Разборки между вампирами всегда затрагивают и нас, а тот, кто убивает... Он явно сильный.

— Как и все они, — без былого протеста в голосе констатировал факт Беннет.

— Сильнее, — с нажимом парировала девушка, гордо вскинув голову, показывая тем самым, что не собирается принимать отказ.

Повисла тишина, которую вскоре нарушил только сбивчивый шепот Рейзора, наклонившегося к уху парня рядом. Он опустил свою руку, взяв бледную, покрытую шрамами ладонь, и слегка сжал ее, на что тут же последовал чуть ли не трепетный ответ. Они стояли друг к другу так близко, что становилось неуютно от особой... интимности их, на первый взгляд, простых касаний. Беннет недовольно подал губы, но не спешил перечить, выслушав все до конца, а после, когда Рейзор отстранился, на мгновение прикрыл глаза, шумно вдохнув, и вновь обратил свое внимание на остальных, в особенности, на девушку, начавшую весь этот разговор.

— Слухи про убийства ходят, но их слишком мало, чтобы поднялась паника. Ордо Фавониус стараются скрывать все лишние детали от простых людей, но напряжение появляется. Фишль почти сразу почувствовала неладное, но и время сейчас неспокойное, мы не обращали внимания.

Диона благодарно кивнула, а сама едва сдержала вздох облегчения, до последнего сомневаясь, примут ли ее откровения друзья.

— Я не хочу подставлять вас, мне нужна информация, слухи. Может, кто-то видел убийцу? Слышал что-то?

— А твои хозяева? — Фишль нарочно так назвала Кэйю и Дилюка, показывая всем своим видом явную обиду на Диону. — Разве они не обладают дьявольской силой и могуществом?

— Я сама знаю не так много, — девушка была вынуждена проглотить колкость, — кажется, они не чувствуют его. Не могут понять, человек это или вампир, спорят.

— Просто так подставляться никто не готов, Диона, — Беннет вздохнул даже как-то расстроенно, что сильно контрастировало с его прошлым тоном. — Надеюсь, ты еще уважаешь нас.

— Конечно, — девушка улыбнулась одним только взглядом и, убедившись, что разговор закончен, первая вышла из общественного туалета, немного нервозно теребя подол своей куртки.

Она слушала, как друзья по одному выходили за ней, и помедлили только парни, явно увлеченные обсуждением предстоящей работы. Или же она убеждала себя в этом, чтобы не обращать внимания на несколько рваных вздохов, резко прекратившихся, словно с опаской, что их услышат посторонние. Подавив ухмылку, девушка чуть замедлилась, поравнявшись с младшей. Та выглядела задумчивой, она еще мало чего понимала, не чувствовала людей, не знала, каково это — бояться по-настоящему и ожидать плохого. Ребята постарались, чтобы она не успела разочароваться в этом мире.

Диона шутя толкнула ее в плечо и тут же побежала, точно зная, что та поведется на провокацию. Девочка тут же сорвалась с места, сначала возмущенно окликнув девушку, но почти сразу же начав смеяться. Ее тоненький голосок приятным звоном разливался по пустому залу, но она все никак не могла угнаться за старшей, хотя старалась изо всех сил, пока не врезалась в нее, не усев вовремя остановиться, отчего обе они повалились на землю, едва не уронив палатку. Девочки упали на мешки с мукой, из-за чего белое облако окатило обеих. Это озорство не останется безнаказанным, но не сейчас. Никто не решится прервать эту мимолетную радость, всему было свое время.

— Ты меня раздавишь, Кли! — сквозь слезы от смеха сбивчиво вскрикнула Диона, поддаваясь девчушке, пока та изо всех сил щекотала ее и пыталась помешать подняться с земли. — И кто тогда даст тебе твое любимое печенье, а? Ай!

— А я заберу его из твоей сумки!

— Ах ты...!

Диона тут же резко встала, схватив Кли так, что там могла только беспомощно бить кулаками воздух, пока не успокоилась, тяжело дыша от усталости. Остальные сдержанно умилялись, смотря на девушек, почти что сестер, но Беннету пришлось прервать идиллию, когда Рейзор слегка толкнул его локтем в бок. Совсем скоро открывался рынок, а им еще предстояло навести порядок в лавке. Многие из местных недобро наблюдали за детскими проказами, как бы показывая своим видом, что здесь не место для игр.

— Если будешь чаще приходить, у вас будет время еще порезвиться, — а затем тише добавил. — Не тяни, давай то, что принесла. Посмотрим, хватит ли этого.

Диона с пониманием кивнула, мягко оттолкнув от себя Кли. Девочка ни капли не обиделась, тут же с голодным интересом уставившись на набитый рюкзак старшей. Она уже представляла себе всевозможные сладости, о каких мечтала, смотря на витрины магазинов. Девушка же подтянула к себе сумку и, поставив на одно колено, раскрыла ее. Первыми были извлечены две стеклянные бутылки пива, на что Беннет усмехнулся, но на его щеках появился слабый румянец: парень совсем не умел пить, переставая себя контролировать, и в последний раз он прилюдно начал приставать к Рейзору и даже Фишль, пока не получил смачную пощечину от последней. И, тем не менее, никто из них никогда не отказывался от алкоголя, потому что иначе они никак не могли получить новых ощущений и почувствовать себя свободнее, а развязанные руки казались, скорее, плюсом, чем очевидным минусом. Диона не одобряла, но и не порицала, просто приносила то, что нужно, не вмешиваясь в чужую жизнь. У нее еще появится возможность отчитать друзей, и речь она готовила по истине ораторскую, чтобы достучаться до каждого.

Следом из рюкзака она достала пачку шоколадного печенья, которую у нее тут же выхватила Кли и радостно запрыгала, хвастаясь подарком перед остальными. Мясную нарезку, кусок сыра и несколько крупных овощей Беннет и Рейзор спрятали в ящики, после чего оба удовлетворенно улыбнулись девушке, давая немое согласие на помощь.

— Никто так и не смог заметить... преступника рядом с баром. Возможно, сверху будет виднее? — Диона с намеком глянула на подругу, на что та задумалась, а затем почти что театрально вздохнула и свысока посмотрела на девушку.

— Я окажу тебе честь.

— Тогда с меня новая книга.

Глаза Фишль загорелись, но она попыталась не выдать своей заинтересованности, в реверансе поклонившись. Ее манерность вновь вызвала улыбку у Дионы. Теперь в ее сердце теплилась слабая надежда: она была не одна, и, возможно, у нее получится осуществить задуманное. Теперь требовалось время и терпение.