Как и во всякий день, нынче у К-ина в гостиной было шумно.

Пахло хорошим табаком и хорошим же вином; хозяин радушно потчевал ими гостей даже самых ничтожных, и, вполне возможно, это и служило тому, что компания собиралась пёстрая и весёлая.

— Ну, господа, прощайте: пора! — сказал Эжен, поднимаясь из-за стола.

— Да что так рано? И восьмого часу нет.

— Пора, — повторил с улыбкою Эжен.

— Верно, Р-ий покидает нас — тоже улыбнувшись, заметил хозяин, — и уходит к Д-ову. И то верно, там, поди, ему веселее будет.

— И не думал вовсе!

— Надо полагать, — значительно проговорил Ч-ов, — надо полагать, что Евгений Николаевич заняты. Дела-с!

У Эжена и впрямь были дела, но дела совершенно иного толка, нежели мог вообразить Ч-ов. В голову серьёзного господина Ч-ова, полную дум о том, как бы получить место повыгодней да сделать знакомство посолиднее, едва ли мог прийти пустяк, занимавший Эжена; а если б вдруг и пришёл, то немедленно был бы назван чушью, безделицей, глупостью и ещё полудюжиной похожих имён.

— Нет, вы ошибаетесь, — ответил Р-ий. Он и сам понимал что заботы его Ч-ов ни за какие блага не согласится считать делами. — Я еду в театр.

— В театр? — раздалось удивлённо. — Сейчас? В воскресенье, когда не дают ничего путного?

Эжен кивнул, чувствуя, как лицо его заливается краской.

— В который: во французский или в италианский?

— Ни в первый, ни во второй. В русский.

— Ты шутишь, Р-ий, — прервал его граф Б-ов. — Что тебе за охота?

Эжен покачал головою и принялся убеждать знакомца в совершенной искренности своих слов. Нет, он и не думал шутить. Он и правда собирается ехать в театр — что ж тут смешного? Быть может, их сиятельство ярый противник просвещения вообще и театральных пиес в частности? В таком случае он, Р-ий, не может ничем повлиять на образ мышления графа, хотя и очень сожалеет, что имеет несчастие общаться с человеком столь устаревших мнений. Или граф предубеждён именно против русских театров? Что ж, очень печально видеть человека, которому претит всё, что не имеет иностранных корней. Или ему кажется, что Эжену незачем ехать в театр оттого, что граф не предполагает в нём умения ценить искусство? Слышать такое обидно; и, ежели граф не принесёт тотчас же извинений, то Р-ий будет почитать себя смертельно оскорблённым и не успокоится, покамест граф не удовлетворит его…

Он ещё долго мог бы говорить, если бы Б-ов не воскликнул:

— Полно, полно! Поезжай, если тебе так хочется, только скажи, что за пьесу там дают? Верно, восьмое чудо света, раз ты так рвёшься туда?

Р-ий назвал пьесу, вкратце передал сюжет. Кто-то из собравшихся назвал содержание скучным и глупым, и Р-ий начал было бранить и его, но, взглянув на часы, осёкся, смешался, зарделся и поспешно вышел из комнаты вон.

Эжен несколько кривил душой, когда грозил вызвать графа Б-ова на дуэль: справедливое сомнение в том, что он умеет любить и понимать искусство, вряд ли бы задело его. Талия и Мельпомена, хотя и не были совершенно ему не знакомы, не стали лучшими его подругами; то же можно было сказать и о других музах, исключая, пожалуй, Клио, — да и то только оттого, что Эжен до историй был большой охотник.

Словом, старания драматурга сегодня обречены были пропасть даром, ничуть не задев Эженова сердца.

Театр полнился народом; видно, лишь немногие считали, что сегодня, в воскресенье, нельзя увидать ничего хорошего — или, быть может, пришли сюда вовсе не затем, чтоб наслаждаться пьесой. Эжен, хотя тоже не собирался внимать ей, пристально, через лорнет с черепаховой ручкой, смотрел на разворачивающееся на сцене действие. Не в первый и не во второй раз видел он эту пьесу и давно уже выучил её наизусть; он наверное знал, какою фразою закончится длиннейший монолог героя, каким наигранным жестом героиня даст понять, что каждое слово этого монолога отзывается у неё в душе и с какою музыкою выступит на сцену хор.

Ещё знал он, когда на сцене появится, среди других, молодая актриса, почти дитя. Ради того, чтоб взглянуть на неё, он и спешил сюда; для неё одной готов он был убежать не только от знакомцев, но и, случись у него такая, от возлюбленной; лишь она могла заставить его терпеть скучную пьесу. Эжен ждал и едва мог спокойно сидеть в креслах — а ждать ему предстояло долго, чуть ли не до последнего явления.

Он оторвал взгляд от сцены. Досадно, право, досадно, что эта девочка играет далеко не главную роль! Тогда он мог бы подольше и получше рассмотреть её, понять, кто она, и рассудить, что надобно ему делать.

Он посмотрел на потолок, вздохнул, повёл плечом. Глупо, совершенно глупо! Ну, что с того, что ему мерещится в её лице что-то такое, что он и сам не знает, как лучше описать? Что с того, что ему от этого хочется переговорить с нею? Ведь это как-то странно; одно дело, если б он желал связи с нею: так все делают, осуждать никто не станет; а он и подумать боится о чём-то таком.

Он достал часы, нетерпеливо откинул крышку, взглянул на циферблат. Странно, очень странно! Две минуты прошло с тех пор, как по расчёту Р-ого она должна была оказаться на сцене; прошла ещё полминуты, ещё минута — и она наконец выбежала на сцену.

Стоило Эжену увидать её, как сердце его замерло, потом застучало быстрей и громче; стыд ли, страх ли, робкая ли надежда или всё это вместе чувствовал он, Эжен не разбирал: не до того было ему. Смотреть на неё, силиться запомнить всякую черту и всякое движение — вот какое желание владело им.

Во внешности актрисы сложно было найти черты примечательные; тонкие руки да аккуратная головка — кто из хорошеньких девиц не похвастается ими? Пожалуй, только изгиб шеи отличал её от сотен таких же девушек, и, если вглядеться в лицо через лорнет, можно было немного различить её глаза, большие, тёмные и грустные.

Именно глаза и заставляли Эжена жаждать встречи с нею.

Знакомый свет, казалось, излучали они. Так бывает порою: идёшь по шумной вечерней улице, видишь вдруг окно, едва задёрнутое сторой, или замечаешь за оградой сада распускающийся цветок — и вдруг мысли улетают далёко, прочь из холодного, торжественного Петербурга в имение под Москвой, где прошло детство; а через миг исчезнет это очарование, словно и не бывало его.

Всякий раз, когда Эжен взглядывал на актрису, ему мнилось, будто он когда-то встречался с нею; но предположить, что он видит свою сестру, он, разумеется не мог. Она, дочь достойных родителей, сестра не менее достойного человека — и где же? На театральных подмостках! Совершенно немыслимо…

Но каким бы немыслимым ни было подобное предположение, Эжену всё же хотелось встретиться с этой девушкой.