Если и есть ещё среди читающей публики люди, ни разу не сиживавшие за карточным столом, то, верно, они редки донельзя; один из наших романтических писателей замечал вполне справедливо, что едва ли отыщется тот, кому было бы противно гнуть пароли, и самого себя относил к числу тех, кто хоть редко, да всё же играет в карты. И потому нет надобности говорить о том, что должно иметь, чтоб игра не кончилась проигрышем: всем и так известны две эти вещи, искусство и счастье. Игрока неискусного и игрока несчастливого нельзя увидать в выигрыше даже самом малом, и оба эти сорта людей почитались в кругу К-ина за заслуживающих сострадания не менее, или даже более, чем человек занедуживший.
К первым Эжен относить себя не хотел, ибо это чересчур било по его мнению о себе, а мнением этим он дорожил чуть ли не больше, чем мнением света. Найти в себе какой-нибудь изъян — о, это было бы ужасно! Кто, как не он, достоин был всевозможных похвал за любое из своих качеств? Кто, если не Эжен, мог бы называться лучшим человеком в столице? И когда в редкие минуты находила на него меланхолия, заставлявшая Эжена сомневаться в его исключительности, он старался избавиться от этих мыслей. Словом, он никак не готов был причислить себя к неискусным игрокам.
Ко вторым, и это было вполне натурально, он также не относился. Нельзя иметь счастие решительно во всех сферах жизни, исключая одной — это странно ровно столько же, сколько кажется странной фантазия, будто солнце может осветить весь город, кроме одной какой-нибудь улицы. Конечно, к Эжену, который имел хорошее положение в обществе, которого не обходили в чинах, которому редко приходилось жаловаться на жизнь, Фортуна была благосклонна; а что до того, что не всегда карта ложилась слева от банкомёта[i], то это значило лишь одно: к банкомёту богиня благоволила чуть больше, чем к понтёру.
Словом, тревожиться было не о чем, да только Эжену всё равно не по себе делалось под взглядом маленьких, острых глаз Петра Иваныча.
Р-ий повёл плечами: мороз пробежал по коже, словно распахнули разом все окна. Помнится, год назад стоял он в двадцати шагах от какого-то своего знакомца, и так же неуютно ему было, и тоже стоял мороз; да только тогда поссорились из-за сущей безделицы и враги быстро помирились, снова сделавшись друзьями, а здесь дело шло серьёзное. Как простишь Петра Иваныча? Как оставишь его безнаказанным?
Да, впрочем, это уж глупости: ни о каком поединке речи и не идёт[ii], и только из-за не в меру распалившегося воображения в голову лезет нелепица. Напротив: Пётр Иваныч хочет примириться с Эженом, а что ведёт к примирению лучше, чем некоторое время, проведённое tête-à-tête[iii]? Фараон — почти то же, что танец: и там, и там два человека вместе проводят полчаса; разница в том только, что во время танца принято беседовать, а за карточным столом — не всегда. Ясное дело: тревожиться не из-за чего.
— Что ж, начинать? — спросил Пётр Иваныч.
— Начнём, пожалуй.
Они подошли к столу, сели, пристально посмотрели друг на друга; непросто было выдержать тяжёлый взгляд Петра Иваныча, однако ж Эжен и не думал опускать глаз: лишь бы не смалодушничать, лишь бы не показать своей тревоги и беспокойства.
— Да вы, Евгений Николаевич, никак боитесь играть со мною?
— Нимало! — бросил Эжен, которому не нравился и вопрос, и усмешка Петра Иваныча, с которою он произнёс слова, да и вообще всё в облике Петра Иваныча начиная от оранжевого цвета[iv] галстука и кончая напоминающий кленовый лист[v] булавкой. — Начнём.
Пётр Иваныч схватил со стола новую, не распечатанную ещё колоду, сжал её так[vi], что Эжен видел, как побелели костяшки его пальцев. Треск разорвавшейся бумаги походил на хруст снега под ногами, — точь-в-точь так хрустел он тогда, когда Эжен под счёт секунданта отмерял расстояние до барьера.
К-ин стоял тут же и с любопытством смотрел на них. А, если память не изменяет Эжену, секундант его стоял, точно так же скрестив руки на груди.
Пётр Иваныч провёл рукой по столу, сгребая в сторону разбросанные старые карты, отставил позабытый кем-то бокал, провёл зачем-то мелом линию перед Эженом, потом перед собою. «Да что он, в самом деле! — подумалось Эжену. — Уж не барьеры же он отмечает…» Р-ий взглянул на противника: ни испарина, ни вздувшаяся жилка, ни даже нахмуренные брови — решительно ничего не показывалось на его лице, и едва ли Пётр Иваныч мог сейчас пожаловаться на беспокойство. С такою физиономией можно разве что чай попивать, — поразительное хладнокровие!
— Ну-с? Что ж вы, Евгений Николаевич, задумываетесь? Не угодно ли-с поставить?
Эжен подписал мелком над своей картой, дамой треф, десятку, подумал немного, приписал ещё ноль и переправил единицу на пятёрку. Быстрее бы кончить, — вот всё, чего ему сейчас хотелось. Пётр Иваныч, казалось ему, должен сейчас смутиться, сказать, что-де ставка слишком для него велика и что не угодно ли господину Р-ому отложить их встречу? Эжен бы тогда вышел из этого странного поединка — а он всё менее сомневался в том, что игра их походит на дуэль куда более, чем ему хочется, — победителем. Пётр Иваныч между тем нимало не смешался: медленно открыл и положил налево тройку. Затем, помедлив, улыбнулся кротко, и направо легла трефовая же дама.
Он стасовал карты, готовясь метать ещё.
Загнув уголок у валета пик, Эжен обозначил сверху куш: полторы тысячи рублей. Пётр Иваныч прокинул; налево лёг туз, направо пиковый валет. Ещё талья: Эжен загнул два угла[vii] у тройки пик, надписал над картой новую ставку, три тысячи рублей. Меньше ставить он не мог: ему казалось, что только такой риск будет вести к настоящему решению судьбы, ведь какое Провидению дело до игры на десять, даже на сто рублей? Но и бо́льшую ставку он не сделал бы при всём желании: при себе он имел не слишком много денег, а одалживаться было не в его правилах.
Пётр Иваныч ждал.
Эжен ждал тоже — что ему оставалось ещё делать? На третий раз ему должно было повезти обязательно, и враг, поверженный, пристыжённый, посрамлённый, падёт к ногам его. Ну, что стоило Фортуне рукой своей направить руку Петра Иваныча так, чтоб налево легла тройка? После этого, Эжен готов поклясться, от него не услышать будет ни просьб, ни сетований — разве только одну маленькую просьбу о его сестре и матери.
Полные пальцы Петра Иваныча сбросили карты. Слева оказался король, справа валет, — Эжен снова проиграл.
В висках стучало, меловые цифры путались в глазах. Конец это или не конец? Продолжать игру или бросить? Что лучше? У Эжена едва выходило сосчитать проигрыш, что уж говорить о том, чтоб рассуждать о таких сложных материях; а подумать о них стоило бы, ведь, кроме того, что спор так и не разрешился — или разрешился не так, как желал бы Эжен, — продолжать игру значило бы наделать долгов.
— Да что, Пётр Иваныч, — вдруг сказал стоявший подле и наблюдавший за игрой К-ин. — Ведь вы неправильно мечете: сперва надобно отложить карту вправо.
— Позвольте! Я играю не с вами, а Евгений Николаевич не возражает. Впрочем, ежели Евгению Николаевичу будет угодно, мы можем прокинуть ещё талию…
Эжен кивнул. Терять было нечего, получить он тоже ничего не мог; по меньшей мере надобно было стараться выглядеть так, будто совершенно спокоен. Он, загнув уголок у какой-то карты, которую он сам плохо разглядел, надписал над нею десятку.
Пётр Иваныч приготовился метать, но остановился.
— Это всё, сударь? — спросил он, насмешливо взглянув на Эжена.
— Всё.
— Что ж так мало?
— А ваше какое дело?
— Да так… чай, на удовольствия хотите себе оставить?
Эжен вспылил:
— А ваше какое дело? Я перед вами отчитываться не обязан, и говорил вам уже, что вы человек, недостойный моих…
— Господа! — прервал его К-ин. — Господа, если вы хотите ссориться, то, Бога ради, делайте это где-нибудь в другом месте: я не хочу неприятностей.
— А, чёрт с вами! Мечите, что ж!
[i] При игре в фараон, распространённой карточной игре, «банкомёт тасовал и начинал раскладывать карты по обе стороны от себя, открывая их. Если желаемая понтёром карта выпадала справа от банкомёта, то выигравшим считался банкомёт, а если слева, то — понтёр». [Онегинскя энциклопедия: в 2 т. Т.II. Л‒Я; A‒Z / Под общ. ред. Н. И. Михайловой. Сост. Н. И. Михайлова, В. А. Кошелев, М. В. Строганов. М.: Русский путь, 2014. С. 627]
[ii] «Ситуация азартной игры — прежде всего ситуация поединка: моделируется конфликт двух противников». [Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). Спб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. С. 199.]
[iii] Лицом к лицу (фр.)
[iv] По очень неточной информации, оранжевый цвет в геральдике означал опороченность и запятнанность.
[v] По не менее неточной информации, из кленового дерева был сделан Троянский конь.
[vi] «Их распечатывают тут же особым специально отработанным жестом: крест-накрест заклеенная колода карт резко сжимается левой рукой». [Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). Спб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. С. 199.]
[vii] «Для увеличения ставки вдвое понтер загибает угол, вчетверо — два угла». [Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). Спб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014.]