Мама, мне снилось море...

Море меня обнимало,

Море меня звало.

Море меня так любило,

Словно оно твое

— Микаса. Просыпайся уже, соня.

«Совсем сил не осталось», — так думал Леви, пытаясь разбудить ее в середине дня. Чем дольше затягивался тур, тем больше она просто спала в промежутках между выступлениями. Он старался не тревожить ее лишний раз, понимая, насколько она устает. Но вчера группа отыграла последний за три месяца концерт, и пора было собираться в дорогу. Пора возвращаться домой.

Хотя после вчерашнего Леви тоже был как выжатый лимон. Сначала выслушивал пламенные речи Ханджи о том, какой он чудесный друг, потом безуспешно пытался разогнать по номерам перебравших Эрена и Армина, но быстро сдался: друзья уснули в обнимку прямо на полу, пуская друг на друга слюни. А под утро, сам того не заметив, оказался напившимся в компании Мика на полу его номера. О чем они разговаривали, Леви не помнил, знал только, что ушел, когда голая Нанаба под одеялом в кровати Мика начала подавать признаки жизни.

— Привет, — Микаса медленно открыла глаза и улыбнулась, глядя на Леви. Тот аккуратно убрал прядь волос с ее лица, и она ласково прильнула к его ладони. — Кажется, мне снилось море.

— Соскучилась по дому? — он оставил на ее губах невесомый поцелуй. — Искупаться хоть успела?

— Я только с берега на воду смотрела, — она потянулась, откинула одеяло и прищурилась, глядя на Леви одним глазом, — уже пора ехать?

— Пора. Выезжаем через час. Если хочешь успеть поесть, то стоит поторопиться.

— Ладно, — она нехотя поднялась и добавила. — Не верится, что уже завтра утром мы будем дома.

Команда выдвинулась в дорогу через три часа: не одна Микаса отсыпалась до обеда. Ехали медленно, ведь несмотря на начало весны, местами дорога была покрыта льдом. А еще часто останавливались, потому что Армина постоянно тошнило. Сама поездка мало напоминала начало тура: в этот раз весь путь был окутан пеленой дремоты уставших людей.

— Армин, как дела со строительством твоего дома? — спросила Микаса. С наступлением темноты все вдруг стали активными, собравшись в задней части автобуса. Она забралась с ногами на сиденье, облокотившись на Леви.

— Вот только снег сойдет, и сразу приступаем. Проект уже давно готов.

— Для меня комната там предусмотрена, я надеюсь? — с усмешкой уточнил Эрен, оторвавшись от просмотра фотографий из тура, которые ему показывала Нанаба.

— Эрен, а ты так и будешь перебираться по жилищам друзей? — уколол его Жан. — Пора бы уже самостоятельным мальчиком становиться.

— Я этому не удивлен, но ты ничего не понимаешь, Жан. Наличие моей комнаты в доме Армина означает, что мне всегда там будут рады.

— Ага, такие комнаты называются «гостевыми», придурок.

Все разразились смехом, а Армин кинул на Эрена многозначительный взгляд, подтверждающий, что свою собственную комнату его лучший друг обязательно получит, что бы кто ни говорил. Жан, заметив самодовольную улыбку Эрена, начал требовать у Арлерта комнату и для себя. Конни справедливо заметил, что у того есть Саша и лучше бы подумать о своем доме, а Мик предложил просто обзавестись всем участками рядом с Армином и ходить друг к другу в гости. Саша загорелась этой идеей и начала искать в сети предложения о продаже земли. Через пару минут отвлеклась на уведомление из почты и сообщила всем:

— Ребят, Ян написал, что «Атаку титанов» анонсировали, — она подняла взгляд на заинтересованные лица. — Через три недели будет премьера!

— Серьезно? Так быстро? — оторвалась от телефона Ханджи.

— Ну, он же говорил еще при первой встрече, что там почти все готово у него, — скривил губы Леви.

— Меня там не было вообще-то, если ты забыл, — ответила она, поправляя очки.

Сидевшая рядом с Микасой Энни посмотрела на подругу. Та то откидывала голову на плечо Леви, то, наоборот, прижимала подбородок к груди, жмурясь и выдыхая через рот.

— Микаса, как ты себя чувствуешь? — спросила она тихо, приближаясь к ее лицу и дотрагиваясь до руки. — Тебе плохо?

— Дурацкий серпантин, — она криво улыбнулась, — когда он уже закончится?

— Что случилось? — Леви обратил внимание на их разговор, наклоняя голову к Микасе.

— Голова разболелась, скоро пройдет.

— Давай остановимся? Подышишь воздухом, — он прикоснулся пальцами к ее лбу.

— Не надо, мы же только недавно делали остановку. Ханджи, — она окликнула Зое, сидевшую ближе всего к проходу, — ты можешь подать мне таблетки, они в кармашке у моего места?

— Конечно, милая. Один момент, — Ханджи прошла по салону и стала искать лекарство, подсвечивая себе фонариком. — Микаса, не могу найти. Они точно здесь?

— Должны быть…

— Давай я поищу, — Леви хотел подняться, но был остановлен Микасой.

— Я сама. Если их нет в кармашке, то придется всю сумку перерыть, я, видимо, сама не помню, куда их засунула, — она сжала его ладонь, встала и осторожно, придерживаясь за кресла на поворотах, подошла к Ханджи, которая продолжила помощь в поисках. Таблетки, и правда, оказались в сумке. Микаса достала их, победоносно поднимая над головой упаковку, повернулась к Леви и широко улыбнулась, встретившись с ним глазами. — Нашла!

Ее голос из передней части салона оказался заглушен внезапным визгом колес по асфальту и последовавшей сразу за этим звенящей тишиной.

***

Звуки возвращаются резко, бьют по перепонкам истеричными восклицаниями Саши где-то справа и заставляют Леви открыть глаза. Он видит ночное небо, отчего-то мутное. Проводит ладонью по лицу и понимает, почему: откуда-то из-под волос обильно сочится кровь, стекает по виску, заливается в ухо. Он все еще дезориентирован, но делает попытку подняться — затылок тут же простреливает невыносимой болью, и Леви жмурится, выдыхая широко открытым ртом. Видит рядом Леонхарт. Она что-то говорит и помогает сесть. Саша продолжает кричать. Однако постепенно он различает в ее криках весьма упорядоченные указания.

Он косит взгляд влево: Армин тащит на плече Эрена, усаживает на траву. На траву? Леви впивается пальцами в землю, опускает глаза и рассеянно разглядывает ладонь с остатками прошлогодней зелени вперемешку с грязью. Что происходит?

— Жан, автобус горит!

Опять приходится смотреть на Сашу, стремительно рванувшую вперед. А впереди — протаранивший отбойник автобус, в котором они только что ехали. Он застрял между дорогой и оврагом, в котором они теперь все сидят. А еще — автобус действительно горит.

— Микаса, — зовет Леви одними губами и начинает переводить обезумевший взгляд с места на место в ее поисках среди выбравшихся людей. Не находит.

— Саша, назад! Не подходи! — слышит строгий голос Жана.

— Микаса и Ханджи! Их нет! Жан, они еще там! — пронзительно кричит Блаус, и Леви перестает дышать.

— Сам знаю, — зло цедит Жан и бежит к автобусу. Через мгновение растворяется то ли в темноте, то ли в огненном пламени. Леви не видит разницы и не думает об этом, он концентрируется лишь на одной задаче и подрывается вперед, пытаясь встать на ноги.

— Леви, нет, — кажется, Энни плачет, но и усадить обратно на землю не пытается, понимает — не удержит. — Ты не сможешь помочь.

«Не смогу помочь? О чем ты?» — он бросает на нее тяжелый взгляд и отворачивается, делая шаг. Горло режет болезненный спазм подступившей тошноты, и Леви обессиленно сгибается пополам, подхваченный за локоть Миком. Тот бросает короткое: «Я ее вытащу», накидывает на голову капюшон толстовки и пропадает за вскрытыми дверями автобуса вслед за Жаном. Леви делает еще попытку встать, все-таки выпрямляется, но тут же замирает: Жан выносит на своих руках Ханджи. Она без сознания, левая часть туловища явно обожжена, а сам Кирштейн кривится от боли. Леви надеется, что от физической. Жан кладет Ханджи на землю, падает рядом, трясущимися пальцами гладит ее волосы, наклоняется к лицу, пытаясь уловить дыхание. Вокруг собирается толпа, Леви смотрит на Ханджи, стиснув челюсти, возвращает взгляд к автобусу.

«Да выходи же ты».

Глаза бесстыдно наливаются слезами, огромный ком застрял в горле. Он гипнотизирует двери, подходя все ближе. И плевать, что земля вокруг вращается со скоростью карусели.

Леви рвано выдыхает, когда видит Мика с Микасой, закутанной с головой в чью-то куртку, на руках. Дергается вперед, спотыкается и падает на колени, давясь пульсирующей болью в голове. Мик опускает ее тому на руки, хрипит: «Живая». Леви прерывисто тянет воздух, щурит глаза и несколько раз коротко кивает в безмолвной благодарности. Живая. Это все, что он хочет знать. И все же бегло осматривает ее: явных ожогов и других повреждений нет, но сквозь раскрасневшуюся от жара кожу видна неестественная бледность. Что-то не так. Он откидывает куртку, расстегивает кофту, слегка двигает своими коленями, и Микаса бессвязно стонет от боли, скривив лицо и не приходя в себя. Леви испуганно отдергивает руки, боясь сделать лишнее движение. Наклоняется к лицу — она дышит поверхностно и часто. Пусть так.

«Только дыши, Микаса».

Кто-то подходит, интересуется их состоянием. Он уже не разбирает, кто: перед глазами искры от разрывающей голову боли. Поэтому, когда он слышит приближающиеся звуки сирен, позволяет себе, наконец, отключиться.

***

Сквозь веки в глаза бьет яркий свет, запах лекарств забивается в ноздри, и Леви понимает, что он в больнице. Щурится, медленно дышит. Поворачивает голову - рядом с ним сидит Энни.

— Где… где она?

Голос севший и тихий, спросить получается не с первого раза. Энни вздрагивает, наклоняется, берет за руку. Взгляд уставший, под глазами тени.

— Мы все в больнице, Леви. С Микасой врачи. Я знаю только, что она жива. У тебя глубокий порез на голове и сотрясение от удара. Тебя не стали класть в палату, но меня попросили проследить, чтобы ты не вставал хотя бы пару часов.

— Понятно, — голова тяжелая, но уже почти не болит. — Что с остальными?

— У всех в основном порезы от стекла и ушибы. У Нанабы сломана ключица, у Эрена вывих бедра. У Саши рука сломана. Основной удар на переднюю часть автобуса пришелся, — добавляет Энни, опуская взгляд. — Так что больше всех досталось водителю, Микасе и Ханджи. С Ханджи все плохо, Леви, — она снова смотрит на него. Он цепляется за ее взгляд, молчит. Ждет. «Говори уже». — У нее очень серьезные ожоги, внутренние повреждения. Она в реанимации. Никто не может сказать, выкарабкается ли она. Извини.

Он только кивает и закрывает глаза: «Твою мать, Ханджи». Чувствует, как желудок скручивает спазмом.

— Эрвин? Ему сообщили?

— Он уже едет.

— Хорошо.

Ничего хорошего, на самом деле, Леви не видит. Беспокойно ворочается еще полчаса и все-таки встает с больничной койки под осуждающий взгляд Энни.

— Со мной все нормально, — успокаивает он ее. — Я не могу просто лежать и ждать. Пойду, найду кого-нибудь.

Они в приемном отделении, вокруг много персонала, и Леви оглядывается в поисках медицинского поста. Идет по диагонали, подходит к дежурной сестре.

— Я могу получить информацию о состоянии Микасы Аккерман?

— Сэр, вы должны лежать. Пожалуйста, вернитесь. Доктор скоро подойдет и все вам расскажет.

— Хотя бы скажите, где она?

— Она в операционной, — сердце пропускает удар. — У нее сломаны несколько ребер, одно проткнуло легкое. Сэр, дать вам воды?

— Нет, — отвечает еле слышно и смотрит пустым взглядом. — Спасибо.

Он возвращается к Энни, садится на кровать и тут же подскакивает обратно: к ним подошел врач. Пульс заходится в бешеном ритме, ожидая новостей.

— Вижу, вам лучше. Это хорошо. С мисс Аккерман тоже все в порядке: легкое мы восстановили. Все оказалось не так плохо. Через десять-двенадцать дней мы сможем ее отпустить, — Леви глубоко вдыхает и с шумом выдыхает. Почти улыбается, когда доктор продолжает, — однако беременность сохранить не удалось. Сожалею.

«Что?»

Леви смотрит, не мигая, чувствует, как руку сжимает ладонь Энни.

— Вы не знали о ребенке?

— О ребенке? — повторяет он за врачом. Микаса была беременна? Горло будто кто-то сжимает тисками, воздуха отчаянно не хватает, и Леви опускается на кровать, растирая пальцами грудь. — Какой был срок? — спрашивает не своим голосом. В глазах режет так, словно они сейчас воспламенятся.

— Сложно сказать. Около двенадцати недель, может, меньше. Видимо, для вас это была желанная беременность. Мне очень жаль, мистер Аккерман.

— Вы можете… не говорить… ей?

— Боюсь, это невозм…

— Я прошу, — слезы душат, но не покидают глаз. Собираются горьким комом в глотке, царапают слизистую.

— Леви, — шепчет Энни дрожащим голосом, и он поворачивает к ней голову, — она знала. Узнала позавчера.

Он отстраненно смотрит вниз полуприкрытыми глазами. Дышит через рот, губы беззвучно шевелятся. Пальцы до боли сжимают матрас. Почему это все происходит с ними? С ней? С ним? У них мог быть ребенок. Но Леви не успел даже узнать о его существовании. Это несправедливо.

«Это несправедливо, черт возьми», — скулят его мысли, обращаясь к гребаному мирозданию.

— Я могу увидеть ее?

— Конечно. Она проснется через пару часов.

Тремя днями ранее.

— Микаса, ну что там?

Энни сидела на кровати в номере Аккерманов и ждала, когда та выйдет из ванной. Дверь открылась, и Энни увидела мечущийся по комнате беспокойный взгляд Микасы.

— Я беременна, — сказала она и тут же прижала ладонь ко рту, испуганно глядя на Энни.

— Э-это, — она тянула слова, пытаясь уловить реакцию Микасы, — хоро-о-шо? Я тебя поздравляю… или?

Микаса дотронулась пальцами до лба, губы дрогнули неуверенной улыбкой, и она подошла к кровати, опустившись рядом с Энни.

— Не… не знаю. Наверное.

— Наверное? Вы планировали?

— Нет, — она уронила лицо в ладони, помолчала и снова посмотрела на Энни. — Я вообще не понимаю, как это могло произойти. Я пью противозачаточные.

— Может, сказался стресс? А вообще, таблетки никогда не были стопроцентной гарантией, так что… А я говорила! Говорила, что твоя сонливость и волчий аппетит неспроста. И уже давно! Это ж какой срок у тебя уже?

— У меня последний раз месячные в начале декабря были… Какая же я дура. Не могу поверить… Энни, что я буду делать?

— Микаса, — она сжала ее руку, — ребенок — это прекрасно. Чего ты боишься? Ты вообще хочешь иметь детей?

— Я никогда не видела себя в роли матери, — она покачала головой, закусив губу. — Но Леви… с ним я чувствую себя по-другому. Кажется, с ним у меня могло бы… получится, — она осторожно прижала ладонь к животу, улыбнулась и подняла на Энни заблестевший взгляд.

— Ты будешь замечательной мамой, даже не сомневайся. А Леви в роли отца — да это же мечта любой девушки! Ты видела, как он с Нифой возится? Я уверена, он будет вне себя от радости, когда узнает. Кстати об этом, когда ты ему скажешь?

— Ну… наверное, когда мы вернемся домой. Сначала я схожу к врачу.

Энни кивнула, наблюдая, как Микаса задумчиво улыбается и снова прикасается к животу.

***

Пока Леви ждет перевода Микасы из реанимации в палату, он ищет Ханджи. Находит не сразу. Рядом с ней бледной тенью, будто уменьшившись в размерах, сидит Эрвин. Держит за руку, что-то бормочет.

— Привет.

— Леви, — он поднимает на него разбитый взгляд. — Ты в порядке? Слышал, Микасе потребовалась операция. Все обошлось?

Леви кивает и подходит к Ханджи, вставая рядом с Эрвином. Повсюду какие-то трубки, она вся в бинтах до самой шеи, монитор справа размеренно пищит.

— Как она?

— Плохо, — голос дрожит. — Ее ввели в искусственную кому. Слишком больно, по-другому организм не справится. Прогнозов сейчас никто не дает.

Эрвин сжимает пальцы Ханджи, Леви проглатывает ком в горле и кладет руку ему на плечо. Тот в ответ несколько раз кивает, низко опуская голову.

— Она выкарабкается. Вот увидишь. Это же Ханджи. Не вздумай сомневаться в этом, — говорит Леви, а сам задирает голову к потолку. Не может даже представить, как это — жить в мире, где ее нет. Стены у этого мира шаткие, если не выдержат, небеса на землю упадут. Поэтому надо держаться изо всех сил. Хотя бы пока есть ради кого жить. — Пойду к Микасе.

Она медленно моргает несколько раз и уверенно открывает глаза. Фокусирует взгляд на Леви — он склоняется над ней, как только слышит тихий стон. Она облизывает губы, и он помогает ей сделать глоток воды из стакана через трубочку.

— Микаса, — он берет ее руку, трется о тыл пальцев щекой. — Как ты себя чувствуешь?

Она не отвечает. Хмурится, но кивает.

— Микаса…

— Леви. Что произошло? — спрашивает тихо-тихо. — Все живы?

— Живы.

— Мне нужно тебе сказать, — неуверенно начинает она и застывает, когда видит, как он плотно сжимает губы и отрицательно качает головой. Понимает, что он знает. — Ребенок?

Он тяжело сглатывает и шепчет:

— Его не спасли.

Микаса резко и прерывисто вздыхает, тянет ладонь к дрожащим губам и начинает часто дышать, давясь сухим рыданием. Вот и все. Все закончилось, не успев начаться. В голове проносится, что лучше было бы и вовсе не знать. Или нет? Почти три месяца в ней жил ребенок. Плод их с Леви любви. Целых три дня она об этом знала, и все это короткое время внутри было тепло. Всего три дня, а Микаса успела его полюбить. Успела представить, каким будет их будущее. Не будет. Как нет теперь и этого ребенка. Будто и не было никогда. Осталась лишь пустота. В теле, в душе, в глазах. Которыми она молча смотрит в потолок, пока Леви давит лбом в ее плечо.

***

Через две недели Леви забирает ее домой. Их встречают Бен и Мари, помогают расположиться, просят позвать, если что-то потребуется, и тактично оставляют их одних. Внутри непривычно тихо: никого, кроме Аккерманов. Тишина давит, Микаса много молчит, мало ест, Леви ее не тревожит, но далеко не отходит. Мрачные мысли подкрепляются неопределенностью состояния Ханджи, которая так до сих пор и не очнулась. Спустя пару дней Леви не выдерживает и предлагает съездить к психологу. Микаса никак не реагирует, но и не отказывается, поэтому он сразу везет ее к Пик. Та после сеанса говорит Леви, что Микаса сейчас закрыта для диалога и ей нужно время. Предупреждает: эта ситуация и подобные ей могут спровоцировать ухудшение и без того шаткого состояния ее психики. Леви готов. Он будет рядом.

— Отвези меня к морю, — внезапно просит Микаса еще через два дня.

Они едут на побережье. Леви рад, что она хоть чем-то заинтересована. Долго смотрят вдаль. Молчат. Вдруг Микаса начинает снимать обувь и закатывать брюки. Леви смотрит недоуменно, но не комментирует до тех пор, пока она не идет прямиком в море.

— Микаса, вода ледяная, что ты делаешь?

Она не отвечает, лишь оборачивается, тепло улыбнувшись. Он внимательно наблюдает за ней. Ждет. На душе погано - хуже некуда. Он трет шею, вздыхает, проглатывает горечь. Микаса стоит, обняв себя руками, смотрит на горизонт. Потом опускает руки, дотрагивается до поверхности воды, перебирает пальцами. Море, на удивление, спокойное, тихое. Она опускает ладонь и гребет расставленными пальцами, словно пытается сжать воду в кулаке, удержать. Но та, конечно же, сразу возвращается в свою пучину. Из глаз катятся слезы и тонут в улыбке Микасы. Она возвращается к Леви быстро, почти бегом. Он идет ей навстречу, и она врезается в его грудь, когда Леви обнимает. Микаса громко плачет, плечи мелко трясутся. В мыслях что-то щелкает. Еще и еще. И тогда Леви тоже отпускает свою боль, позволяя пролиться невыплаканной тоске. Обнимает крепче, щека к щеке, соединяя общие слезы, разделяя с Микасой их потерю. И лишь бескрайнее море было их безмолвным свидетелем, охраняя этот миг.

Море меня обнимало,

Море меня звало.

Море меня так любило,

Будто оно твое.

Мама, я был дельфином,

Плыл по его волнам.

Синее-синее море

Было со мною, мам…