Отец уговаривает, звучит основательно и убедительно – но, вопреки его уговорам, идея с фестивалем так ни на мгновение и не начинает казаться Ане соблазнительной. Вместо того, чтобы провести время наедине со своим альфой, она окажется в толпе, возможно, под прицелами камер – и что, будет бегать и искать себе рекламные контракты? В разгар течки? Звучит несовместимо. Ну, или ей придётся опять перейти на блокаторы – и Ане кажется, что недалёк тот час, когда она окончательно угробит свой организм этими таблетками. Написано же в инструкции: делать перерывы, проводить течку естественным образом. Вот этим она и собирается заняться.

Отцу всего этого Аня, конечно же, не объясняет. Да и как ему сказать, что его дочка уезжает для того, чтобы прыгнуть к альфе в постель? Никак, язык не поворачивается для таких объяснений. Поэтому Аня просто упирается и отказывается. И спешит купить билет на поезд – с билетом её план сразу начинает ощущаться более осязаемым, и отстаивать его проще.  

>Всё в силе

>Я приеду

>Ты ведь сможешь меня встретить?

Аня закидывает Женю сообщениями и волнуется. По её подсчётам, в лучшем случае она успеет добраться до Питера накануне течки; в худшем – уже в поезде начнёт истекать смазкой и течным запахом, и тогда ехать будет сложно. Да и накануне, в общем-то, не сильно проще, и при любом раскладе Аня предпочитает увидеть Женю рядом с собой как можно раньше.

Благо, оживающий чат её радует и обнадёживает.

>Конечно!

>Что за вопрос. =)

>Встречу обязательно!

>И вообще, я в шаге от того, чтобы выпросить себе выходные на эти даты.

>Процесс уже вовсю идёт. =)

>Так что, в идеале, когда ты приедешь, я буду полностью в твоём распоряжении. =)

Аня вся вздрагивает от этих сообщений и на несколько мгновений прижимает телефон к губам, словно может поцеловать Женю через экран. Подрагивающими пальцами она печатает в ответ это я буду полностью в твоём распоряжении и прикрывает глаза, вспоминая, как хорошо ей было рядом с Женей в Осаке. От этих воспоминаний внутри что-то сладко трепещет и хочется снова быть рядом, но Аня не уверена, что это хочется правильного рода. Возможно, оно опять чисто платоническое, не имеющее к сексу никакого отношения. Не то чтобы это было плохо, просто Ане не кажется правильной такая однобокость. Это как будто нечестно.

Аня продолжает дотошно всё высчитывать, заранее отказывается от блокаторов, покупает специальную маску с фильтрами и ароматическими вкладышами, чтобы не чувствовать чужих запахов, – и, когда наконец она в заветный день садится в поезд до Питера, по телу уже смутно бродит волнующий, вязкий жар. Чаша весов словно вдруг падает на противоположную сторону, и мысли теперь текут совсем по-другому. Теперь Аня то и дело сбивается мыслями на то, как Женя обнимет её при встрече, как хорошо будут ощущаться его руки у неё на талии, а может быть, и на бёдрах. Эти мысли приятны почти до непристойного. Аня утыкается в электронную книгу, стараясь сосредоточиться на тексте и не распалять саму себя раньше времени. Она и так уже чувствует, как в теле постепенно начинает разгораться тяжёлый жар, понимает, что выдержать поездку будет сложно, и старается хотя бы не усугублять. На подъезде к Питеру телефон уже почти разряжен. Аня отправляет Жене номер поезда и номер вагона, а следом за этим успевает ещё написать:

>Надеюсь, ты не на блокаторах)

Она видит, как отмечается прочитанным сообщение и как Женя начинает печатать что-то в ответ; потом экран разряженного смартфона гаснет. Остаток пути Аня проводит в неведении и в лёгком волнении. Она так хотела сделать Жене приятный сюрприз, что даже не намекала ему на свою подступающую течку, а теперь понятия не имеет: вдруг он, готовясь к встрече, закинулся блокаторами? Точно так же, как он делает всегда, чтобы "быть с Аней на одной волне", как он это называет. Вдруг из-за этого в этот раз уж он не будет хотеть, и опять ничего не получится? Выйдет очень нелепо. Аня переживает, и из-за этого её брачная железа начинает работать ещё сильнее прежнего. На неё, отчётливо пахнущую течкой омегу, и так оглядывались в поезде, а в последние полчаса начинают оглядываться ещё чаще. Особенный интерес проявляют двое молодых альф. Пока Аня выжидает, когда рассосётся толпа и толкотня в проходе после остановки поезда, они подсаживаются к ней, упорно пытаются познакомиться, навязывают разговор. Аня старательно отнекивается. Ей дико, что метка никак её не защищает и ничего не пресекает. Да, в Осаке уже было нечто похожее – но тогда всё ощущалось совершенно по-другому, и Аню саму тянуло к Жене с непреодолимой силой, и было ощущение полного доверия и абсолютной безопасности. Сейчас же ничего подобного нет и близко. Даже сквозь маску Аня чувствует душный запах мускуса, и тошнотворный – кофе, и от смеси запахов её начинает откровенно мутить. Она бросается к выходу, как только понимает, что уже может беспрепятственно выскочить из поезда, торопливо дёргает со стойки свой чемодан.

Не упрямься, маленькая омега, догоняет её сзади. Голос кажется низким и горячим, альфа-тон словно пролезает под кожу, под кости, ломает и подчиняет. Аня цепенеет, роняя чемодан. Это всё так ужасно похоже на то, что когда-то приключилось с ней в полутёмном вечернем парке! И всё так же мучительно нет сил сопротивляться: чужая воля с лёгкостью продавливает и гнёт под себя. Иди сюда, не упирайся, зовут её – и тело как ватное, как чужое, и ноги сами шагают на зов.

Словно сквозь толщу воды она что-то слышит за спиной, то ли движение, то ли голос, но не может разобрать, что именно, зачарованная чужим альфа-тоном, и продолжает шагать. А потом по ушам вдруг хлещет резкое, знакомо рычащее: ты куда? вернись! – и Аню словно обжигает. Она содрогается от нового удара альфа-тоном, шарахается, мчится на окрик, едва понимая, что творит. И утыкается лицом в чьё-то плечо, и немедленно запутывается в обнимающих руках. Запоздало Аниных ноздрей сквозь маску касается запах древесного дыма, невыносимо густой, с режущими нотками терпкой полыни, сокрушительно знакомый, ощущающийся сладким вопреки наполняющей его горечи, и только это наконец начинает понемногу успокаивать. Аня вжимается в Женю крепче, цепляется за него в полуобмороке и вся дрожит, с трудом соображая, что происходит вокруг. Над её головой о чём-то говорят и даже ругаются; потом Женя куда-то её ведёт, продолжая обнимать. Аня послушно шагает за ним, не разбирая, куда, всё так же льнёт к его плечу, жмурится и тяжело дышит, сдирает с лица липнущую ко рту маску, пытаясь отдышаться.

Только позже, когда у Ани перестаёт так отчаянно звенеть в голове от альфа-тона, она наконец понимает, что Женя вывел её на перрон, и поодаль от поезда усадил на её же собственный чемодан, и сам стоит рядом, продолжает обнимать Аню и гладить по волосам.

– Не бойся, милая, – уговаривает он, серьёзный и встревоженный, и по его интонациям Аня чувствует, что он повторяет это уже не в первый раз, пытаясь достучаться до неё. – С тобой ничего не случится, пока я рядом. Я не дам тебя в обиду. Никому не позволю прикоснуться к тебе против твоей воли. Не переживай, милая. Не бойся.

Аня шевелит пересохшими губами и пытается сказать что-нибудь в ответ. Ужас тает в ней медленно, слишком медленно.

– Ты использовал на мне альфа-тон, – наконец выдавливает она. И ёжится, снова вспоминая это давящее ощущение – что она сама себе не принадлежит, что её тело контролирует кто-то другой, что в эти мгновения с ней можно сделать что угодно, причинить ей любую боль. – Зачем ты так со мной?

Женя тускнеет, серьёзнеет пуще прежнего – и обнимает Аню ещё крепче, упрямо прижимает её к себе.

– Прости, – тихо говорит он. И порывисто признаётся: – Я испугался. Я тебя звал, а ты не слышала. Совсем. Как будто меня нет. Ты уходила. Конечно, нужно было вывести тебя оттуда как-то мягче, но я ничего лучше не придумал. Прости. Я сделал тебе очень неприятно?

Аня вздыхает и закрывает глаза. Ужас ещё по-прежнему мечется в ней, но продолжает постепенно выцветать, и главная тому причина – в том, что после альфа-тона до сих пор не происходит ничего плохого, ничего страшнее ласковых рук на плечах. И Женин запах, тревожно дымный сейчас, всё так же ассоциируется у неё с надёжностью и безопасностью, продолжает понемногу сокрушать её вопреки тому, как испуганно колотится сердце.

– Всё в порядке, – говорит наконец Аня и утыкается лбом Жене в грудь. – Я просто испугалась. Альфа-тон мне напоминает... ты знаешь, о чём. Тогда всё началось с этого же. Но сейчас уже лучше. Ты ведь не сделаешь мне больно? Я верю, что не сделаешь. Не волнуйся. Я постепенно привыкну. Привыкну, что альфа-тон – не синоним боли. В конце концов, ничего плохого ведь не случилось. Было бы хуже, если бы ты за мной не пришёл. Спасибо тебе. – Она ещё пару секунд соображает и уточняет: – Кстати, а откуда ты взялся в вагоне? Как тебя пустили в поезд?

– Я проскочил, когда проводник отвлёкся, – выдаёт Женя; по его голосу слышно, что он очень смущён. – Я понимал, конечно, что меня тут же поймают за ухо и выведут, но... Ты из вагона не выходила и на звонки не отвечала, и я подумал: просто посмотрю, всё ли с тобой в порядке. На всякий случай. Чего они к тебе прицепились? На тебе же есть метка?

Аня мучительно зажмуривается.

– У меня течка, – бормочет она Жене в грудь, умирая от стыда. – Вот-вот должна начаться, наверное, их это привлекло. Я без блокаторов. Я ехала к тебе. Хотела провести эту течку с тобой. А ты... не чувствуешь, да? – У неё сердце обрывается, когда она понимает, что это значит. Если Женя совсем не ощущает её течного запаха – получается, он на блокаторах наглухо. Значит, опять ничего не выйдет. Аню это расстраивает почти до слёз. Глупая, глупая девчонка! Выдумала же – "сделать приятный сюрприз"! Вот и получила. Теперь придётся и Ане срочно пытаться найти в городе тоже какие-нибудь блокаторы, пока всё не превратилось в один сплошной хаос, мучительный и неловкий, пока...

А потом Женя нежно-нежно целует её в макушку, так, что у Ани дыхание перехватывает, а мысли немедленно сбиваются.

– Не чувствую. Я на таблетках, – признаётся Женя чуть виновато. И тут же добавляет: – Но ты только не расстраивайся, ладно? Я очень ценю то, что ты ко мне приехала в такое время, и обязательно что-нибудь придумаю, чтобы всё прошло, как ты хочешь. Обещаю.

– Я верю, – шепчет Аня. Обнимает Женю за шею, тянется вверх, льнёт губами к губам и постепенно согревается в неторопливом, ласковом поцелуе. Хорошо. Хорошо. Может быть, у них ещё действительно всё получится, несмотря на допущенные ошибки.

Женя вызывает такси, объясняя это нежеланием трепать Аню по автобусам и электричкам в такое время. Аня затягивает его с собой на заднее сиденье, жмётся к нему всю дорогу, тычется носом ему в шею, старается надышаться всласть дымным запахом, который наконец-то перестаёт быть таким густым и горьким, чуть развеивается, позволяет разобрать все сложные ноты, из которых он сплетён. Нервирует Аню только то, что Женя обнимает её и гладит по плечам всё так же целомудренно, без малейшего намёка на большее. Аня же от будоражащего запаха распаляется всё сильнее, и к концу поездки течка начинает гореть в ней откровенно и несдержанно. Плевать. Её альфа рядом. С ним можно.

Пока, правда, всё продолжает выглядеть так, словно ничего не получится. Женя остаётся сдержанным и в такси, и позже, уже в доме, пока Аня виснет на нём с поцелуями сперва в лифте, а потом и в коридоре квартиры. Он не отстраняется, отвечает на ласку, но Аню не покидает ощущение, что он делает это дежурно как-то, словно больше из вежливости, чем потому, что ощущает сходный волнительный жар. И плакать немножко хочется – да что же делают эти чёртовы блокаторы! Как с ними справиться? Ане начинает понемногу казаться, что никак.

Женя заводит её в комнату, там бережно целует в лоб – и делает шаг назад.

– Подождёшь немножко? – мягко спрашивает он. – Я только сбегаю до аптеки и обратно. Есть у меня одна идея... Ты не обидишься?

– Нет, конечно! – заверяет его Аня. В ней снова вспыхивает надежда на то, что обойдётся без долгой мучительной неловкости, и она рьяно кивает: – Я подожду! И совсем-совсем не обижусь! Делай, что считаешь нужным. Я жду тебя.

Но ждать оказывается сложно. Женя уходит, а его дразнящий запах продолжает окутывать Аню, словно облако. Конечно, Женя же живёт в этой комнате. Здесь всё им пахнет, и Ане некуда себя деть, ей никак не вздохнуть спокойно. Голова кружится, и жар начинает жечь изнутри почти невыносимо. Не в силах держать себя в руках, Аня тяжело опирается на письменный стол и задирает на себе юбку. Ужасно, что она делает это, так и не дождавшись Жени, ужасно и грязно. Но её прокладка уже промокла насквозь, и сил терпеть нет никаких, а прикосновения приносят постыдное облегчение. Сейчас, если закрыть глаза, легко представить себе, что Женя рядом. Что это его пальцы откровенно прикасаются, заигрывают с влажными складками и дарят сладкое, неприличное удовольствие. Аня жмурится, закусывает губу и давится рваными вздохами.

Увлечённая собой, она совсем пропускает, как открывается дверной замок, и запоздало распахивает глаза. На пороге комнаты стоит Женя, смотрит удивлённо, а Аня – Аня горит от стыда. У неё юбка задрана, и ладонь откровенно запущена под нижнее бельё, и в целом всё это выглядит позорно. Неловкими движениями Аня спешит привести себя в порядок – Женя вдруг оказывается рядом, подхватывает её за бёдра и усаживает на столешницу.

– Нет-нет, не смущайся, – уговаривает он, улыбаясь. – Продолжай, пожалуйста. Ты очень красивая.

Аня заливается жгучим румянцем до самых ушей.

– Как-то глупо это делать, когда ты рядом, – неуклюже возражает она. Хотя, с другой стороны, если Женя по-прежнему не хочет – что ей ещё остаётся? Только пытаться удовлетворить себя самой.

– А я к тебе присоединюсь, – шепчет ей Женя. И гладит Аню по обнажённым бёдрам, и проворно стягивает с неё трусики. Аня инстинктивно воспринимает это как обещание. Она обнимает Женю за шею, разводит колени, позволяя ему увидеть больше, и послушно начинает ласкать себя вновь. Ей жарко даже от такой близости, от того, что её альфа смотрит на неё в эти мгновения, что называет её красивой. Женя осыпает поцелуями её лицо, снова ведёт ладонью вверх по нагому бедру – и касается Ани там, где она влажная, раскалённая и предельно чувствительная, проникает в неё двумя пальцами. Аня хватает ртом воздух, задыхаясь, и теряется в ощущениях, скулит, ёрзает на столешнице, крепче цепляется за Женю. Его ласкающие пальцы уверенно двигаются – и как будто каждый раз по-новому, словно он изучает Аню изнутри. Эта мысль заводит жарче прежнего. Аня содрогается от откровенных прикосновений, тычется Жене в лицо поцелуями, кусает его губы, скуля от удовольствия.

– Ещё, ещё! Не останавливайся, пожалуйста, – просит она. Сладчайший жар точит её изнутри, не стихая, не даёт передышки ни на миг – но больше не кажется таким мучительным. Теперь он перехлёстывает Аню волнами, разгорается всё сильнее, понемногу перерастая в блаженство. Аня обвивает Женины плечи уже обеими руками, уже неспособная контролировать движения собственных пальцев, доверяется полностью и стремительно тает под лаской.

– Я так ждала тебя! – выстанывает она, обмякает у Жени на плече, окончательно захлебнувшись удовольствием. – Так хотела захотеть всё это с тобой! – И Женя ведь, наверное, тоже ждал, тоже очень хотел. Первый и последний раз они были так близки в марте; с тех пор прошло уже четыре месяца, это, наверное, очень долго, если Жене хотелось. Аня полна решимости дать ему в этот раз всё, о чём он только попросит.

– Какая ты, оказывается, кусачая, – говорит ей Женя лукаво и тихо. Аня вспыхивает.

– Я сделала тебе больно? – виновато уточняет она. И осторожно льнёт к губам Жени, старается как можно нежнее зацеловать там, где сама же кусала, не соображая, что делает, лаской загладить собственную же бездумную грубость.

– Нет, что ты! Ничего подобного, всё замечательно, – уверяет Женя. И как будто действительно звучит по-прежнему светло и не обиженно, словно и впрямь ничего не произошло. Но Аня продолжает настойчиво покрывать поцелуями его губы, щёки и линию челюсти, всё ещё чувствует себя обязанной быть нежнее.

– Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной, – говорит она. И наконец-то расставляет все слова в этой недлинной фразе правильно: в Осаке она всё перепутала, всё вывернула, стянула внимание на себя, только требовала. Теперь же у неё как будто есть шанс исправиться и всё уравновесить. – Что тебе нравится? Расскажи мне.

– Нравится, когда ты улыбаешься, – неожиданно заявляет ей Женя. Аня вздрагивает от неожиданности, прячет смущённую улыбку, а Женя упорно продолжает: – Когда ты не стесняешься себя, нравится. Поэтому не думай, пожалуйста, что ты что-то должна, ладно? Если вдруг мне придёт в голову что-то очень навязчивое и желанное, я тебя об этом прямо попрошу. Договорились?

Аня кивает. Это, конечно, не совсем то, на что она надеялась – но тем не менее, такая договорённость лучше, чем никакой. Аня только надеется, что Женя не будет об этом небольшом уговоре забывать, будет им пользоваться. Жар продолжает влажно гореть в теле, понемногу вновь раскаляется всё сильнее, и Аня отваживается спросить: – Ты говорил, что у тебя есть идея, насчёт аптеки что-то. Она сработала? Получается?

Женя ненадолго задумывается, прислушиваясь к себе.

– Мне кажется, что да, – говорит он. И рассказывает, одновременно с этим начиная расстёгивать на Ане сарафан: – Я взял в аптеке стимуляторы и сразу их принял. Они должны перебить эффект блокаторов. Если часто устраивать организму такие качели, можно навредить, но от одного раза ничего не должно случиться. Так что сейчас осталось только дождаться, когда они подействуют. – Пуговицы быстро расходятся у него под пальцами. Аню прошивает сладкой дрожью предвкушения. Аня сама сбрасывает с плеч расстёгнутый сарафан и позволяет Жене снять с неё лифчик, оставаясь обнажённой. Она совсем не чувствует стыда; Женя обнимает её восхищённым взглядом, касается её бережно и ласково, зачёрпывает ладонями обнажённую кожу от грудей до лопаток и обратно, и от этих прикосновений у Ани по коже бегут тёплые мурашки.

– Я тоже хочу на тебя посмотреть, – шепчет она и тянет Женю за подол футболки. – В прошлый раз я ведь тебя почти и не видела. – В Осаке, в полутёмной комнате, на узком диване, Аня вообще мало что разглядела, сперва измученная желанием, а потом почти ослеплённая яркой, долгожданной близостью. Сейчас же у неё есть возможность всё наверстать. Женя не упирается, не отнекивается, раздевается без тени смущения. Он... красивый. Наверное, глупо было этого не ожидать, он же всё-таки спортсмен – но всё равно, крепкое тело с чёткими длинными мышцами неожиданно завораживает Аню. Кончиками пальцев Аня дотрагивается до горячей кожи, старается запомнить не только как Женя выглядит, но и как он ощущается под прикосновениями. Она очерчивает ладонями грудные мышцы и выгнутые дуги рёбер, ведёт ниже, вдоль плавно выступающих под кожей кубиков пресса, и ещё ниже – туда, где внизу живота линии мышц начинают сходиться мягкой латинской V.

Его член упирается ей в ладонь неожиданно твёрдо. Аня полагала, что действия стимуляторов придётся ждать ещё какое-то время – но, получается, всё случится немножко быстрее? От этой мысли становится по-дурацки радостно, и Аня смелеет. Она шепчет чуть смущённо: – Какой ты... твёрдый, – и увереннее обхватывает его ладонью, проводит вверх и вниз по всей длине, размазывая естественную смазку. На ощупь член кажется ей горячее, чем всё остальное Женино тело; она продолжает настойчиво водить рукой, а Женя шумно выдыхает у неё над ухом и льнёт ртом к её шее.

– Каким же ещё я могу быть? Когда ты передо мной такая? Я ведь не железный, – бормочет он. И Аня – тоже не железная: её всю пробирает дрожью от влажных поцелуев, которыми Женя почти что вгрызается в её шею. Аню снова переполняет сладкое, неукротимое возбуждение; она всхлипывает, выгибая шею, обнимает Женю ногами и снова начинает бесстыдно истекать смазкой. Сама она ощущает только, как густая влага скользит между ног; Женя же, кажется, чувствует запах. Он содрогается, как от разряда тока, и почти с рычанием сгребает Аню под бёдра, сдёргивает её с письменного стола.

– Как же ты пахнешь, Анечка! Ты с ума меня сведёшь, – выдыхает он. И, словно в ответ, его запах альфы тоже разгорается настойчивее и ярче, и обжигающим шалфеем Ане кружит голову. Аня повисает на Жене, крепко держится за его плечи, гладит губами горячий висок. Внутри у неё всё волнительно трепещет от тесного соприкосновения обнажённых тел, от того, как учащённо Женя дышит совсем рядом, у самой её груди. Это из-за Ани он такой – раскалённый, с помутневшим взглядом, со сбившимся дыханием, и от понимания этого сердце стучит так сильно, что, кажется, вот-вот лопнет.

– Я люблю тебя, – невпопад шепчет Аня, пока Женя несёт её на руках и вместе с ней опускается на диван. Женя целует её, как кого-то очень драгоценного, а Аня под его поцелуями восхищённо скулит и совершенно неприлично течёт ему на бёдра, с трудом замечая это. Её переполняет счастьем, и в эти мгновения ей кажется, что стоило вынести всё то плохое, что случилось с ней, ради этой горячей близости, ради того, чтобы сейчас чувствовать себя бесконечно любимой и безгранично влюблённой. Она льнёт к Жене ещё теснее, крепко сжимает его коленями, чтобы не вздумал, не посмел ускользнуть – Женя ласкает открытым ртом её плечо, жарко и влажно, добирается до отпечатка чужих зубов на её коже и усердно зализывает, точно так же, как делал в Осаке, обводит языком снова и снова.

– Как же я хочу пометить тебя, Анечка, – порывисто признаётся он и содрогается. – Перебить эту чёртову метку, содрать её с тебя, чтобы и следа от неё не осталось!...

Аня гладит его по голове, пересыпая в пальцах светлые пряди волос, и думает, что не понимает, почему Женя произносит это так, словно желает чего-то ужасного и недопустимого. Думает, что не может не дать это Жене, отказать ему в том, что будет честным по отношению к нему. Что сама не меньше хочет стереть со своего плеча напоминание о боли и унижении. Из разрозненных мыслей быстро складывается решение, и Аня кивает: – Сделай это. Сделай, пожалуйста, если можешь. Я тоже хочу, я согласна.

Женя прижимается лбом к её щеке и мотает головой, упрямо жмурясь.

– Тебе может быть больно, – предупреждает он. – Нет, к чёрту. Тебе будет больно. Я не могу так с тобой поступить.

– Я вытерплю, – возражает Аня и яростно наглаживает светлый загривок. – Я хочу твою метку, я правда хочу, так нам обоим будет лучше. Пожалуйста, любимый, пожалуйста. Сделай это для меня. Для нас обоих. – Она сбивчиво уговаривает и течёт сильнее прежнего, уже представляя себе, как идиллически замечательно всё у них будет – это по-своему заводит не меньше эротических фантазий, – и постепенно Женя сдаётся.

– Ты не пожалеешь, – пылко обещает он, оставляя поцелуи на Аниной груди, и бережно приподнимает её за бёдра. Это словно призыв, на который Аня отзывается с радостью: она приподнимается, снова обхватывает ладонью горячую твёрдую плоть, направляя её в себя, и начинает осторожно опускаться.

Из неё по-животному вышибает разум, когда она чувствует Женю внутри. Точно так же, как в Осаке, её перехлёстывает инстинктами, которые так долго приходилось сдерживать, остаётся только невыносимое влечение и слепящее, распирающее изнутри наслаждение. Аня перекрещивает лодыжки у Жени за спиной и вся дрожит, и то и дело забывает двигаться, спохватываясь лишь тогда, когда Женя тянет её на себя, толкаясь навстречу почти яростно. Её оглушает удовольствием уже от того только, что они снова сплетены в единое целое, что Женя заполняет её собой и это по-прежнему ощущается восхитительно.

Аня подчиняется нетерпеливым рукам на бёдрах, заставляет себя двигаться – это тяжело сейчас, когда хочется просто захлебнуться удовольствием и обмякнуть, принимая глубоко в себя рваные толчки, но награда высока и стоит того. Аня словно кипит изнутри, она будто вся состоит из одних только сгустков нервных окончаний, и каждое движение ощущается ярко и мучительно хорошо. Её раздирает стонами; она то откидывается назад, чтобы теснее вжаться бёдрами в Женю, то наоборот, перегибается вперёд, сплетаясь с ним в объятиях, и ничего из этого не приносит облегчения, и шквальный жар в теле только нарастает. Наслаждение становится нестерпимо острым, когда внутри затягивается узел, растягивает и как будто давит на добрую сотню чувствительных точек сразу. Аня изгибается в руках Жени, не зная, куда себя деть, стонет и тает от блаженства.

Она словно обрушивается с небес на землю, ломая кости, когда ей в плечо впиваются зубы.

Это очень-очень больно, как если бы вместо метки у неё на коже была открытая рана. Аня вскрикивает и дёргается – но Женя не выпускает её, а от рывка становится только хуже. Жаркая пелена наслаждения испаряется в мгновения ока, и Аня почти рыдает, вцепившись ногтями Жене в загривок. Она обещала вытерпеть, она сама хотела эту метку – только поэтому Аня не начинает отбиваться вопреки яростному желанию прекратить наконец эту боль. Она всхлипывает Жене в плечо и терпит словно бы бесконечно долго, и ей кажется, успевает пройти целая мучительная вечность, прежде чем его зубы наконец разжимаются. От былого блаженства не остаётся и следа, и хорошо, что в этот раз узел опадает как-то очень быстро: Аня спешит вырваться из рук Жени и отползает в сторону, полуобморочно рыдая.

– Боже, Анечка! – восклицает Женя за её спиной. – Прости, милая, прости! Я знал, что это больно, но не предполагал, что настолько. Что мне сделать для тебя? Чем помочь? В аптечке есть обезболивающее, хочешь, я принесу? – Он дотрагивается до Аниного локтя, а Аня шарахается от него.

– Не надо! – почти выплёвывает она. – Не трогай, не говори ничего, просто помолчи! Дай мне прийти в себя, пожалуйста! – Прямо сейчас она в своей голове пытается сломать вызревающую ассоциацию "Женя = боль", не давать ей хода. Ей в этом мешает всё – прикосновения, звук голоса, даже запах. Аня зажимает ладонью лицо, чтобы дышать через рот, и старательно ждёт, когда остынет жгучий укус на плече. Она не хочет потерять отношения с Женей, ни за что на свете – кого она найдёт, если сейчас позволит всему развалиться наподобие карточного домика? Будет снова мыкаться по городам в призрачной надежде что-то отыскать? Женя ласковый, любящий, он очевидно не хотел, чтобы так получилось – и Аня влюблена в него в ответ, несмотря ни на что, и очень старается не запоминать этот ужасный укус.

У неё получается перевести дух, когда боль в плече наконец стихает. Аня осторожно оборачивается – и натыкается на полный горечи взгляд Жени. У него абсолютная разбитость в глазах, словно он её только что не укусил, а убил. С замиранием сердца Аня осторожно тянется к нему.

– Женя? – зовёт она нерешительно. – Я напугала тебя? Прости, пожалуйста. Всё хорошо, не переживай.

– Нет. Не всё хорошо, – глухо говорит Женя и встаёт. Его взгляд неотрывно прикован к плечу Ани; скосив глаза, Аня замечает глубоко впечатавшийся в плечо тёмно-красный отпечаток зубов и несколько смазанных дорожек крови, стекающих к груди и к спине. Она рассматривает их, ощущая, как её снова понемногу начинает мутить от ужаса. За это время Женя успевает уйти и вернуться. Он протирает Анино плечо влажным ватным диском, укус неприятно пощипывает – но Ане кажется, что это мелочь. Это совершенно точно мелочь по сравнению с лицом Жени, похожим на безжизненные руины.

– Ничего страшного. Уже почти не болит, правда, – уверяет Аня. Женя продолжает смотреть виновато, сумрачно.

– Я хотел о тебе заботиться, а сам всё время делаю тебе больно, – вздыхает он и скручивает ватный диск, постепенно раздирает на клочья. Аня хватает его за руки, чтобы остановить эти машинальные, разрушительные движения; дешёвенькое колечко врезается ей в палец и острее прежнего напоминает о том, какими драгоценными ощущаются эти отношения, как страшно будет их вдруг потерять.

– Ты гораздо чаще делаешь меня счастливой. В тысячу, в миллион раз чаще! – горячо убеждает Аня. Ей кажется, что её слова совсем не достигают цели, и она спешит схватиться за следующий аргумент: – Женя, на мне ведь теперь твоя метка! Я совсем твоя теперь, я не могу остаться без тебя! Ты же... не покинешь меня?

Женя бережно обводит пальцем болезненно красный, по-прежнему чуть кровящий отпечаток зубов на её плече.

– На за что на свете. Анечка, милая, – ласково говорит он. – Это ведь не клеймо собственности. Это обещание. Моё обещание тебе – что я тебя выбрал, чтобы любить и защищать, и никогда не покину. Не считай, что ты связана этой меткой. Напротив, это я теперь связан. – Аня слушает, и у неё в голове всё переворачивается. Но ведь таким укусом альфа помечает свою омегу! Помечает именно что как клеймом собственности, показывает другим альфам, что эта омега принадлежит ему и нечего к ней соваться. Почему Женя пытается вывернуть этот принцип наизнанку?

– Нет, отчего же? Я тоже связана, я теперь твоя, – возражает было Аня. И получает в ответ жаркий взгляд и тихое, упрямое:

– Нет. Это я теперь твой.

Аня не понимает. Откуда могла такая идея сформироваться у Жени в голове, когда все вокруг упорно твердят об обратном? Разве только...

– Женя? – осторожно зовёт Аня. Обнимает его за шею, пытается одновременно и приласкать его, и заглянуть в глаза. – Есть что-то, чего я о тебе не знаю? Что-то, что мне стоит знать?

Она не уверена, что именно в итоге оказывает эффект, но Женя всё-таки смягчается, в первую очередь – по отношению к себе. Аня тянет его ближе, и он послушно клонится вперёд, упирается лбом ей в здоровое плечо, начинает рассказывать, словно выталкивает из себя слова: – Не уверен, что ты помнишь, как в Осаке я параноил, что мой запах альфы тебе не понравится – но шанс действительно был велик. Даже слишком. Потому что омегам не нравится. Мне, конечно, ещё слишком мало лет для таких громких заявлений, но... ты первая омега в моей жизни, которая считает иначе, ты правда первая. Я очень хочу сохранить тебя, сберечь, а сам... а ты всё время плачешь из-за меня.

Аня слушает и не может сдержать улыбки. Это, наверное, ужасно, что она улыбается в такой момент, но ей вдруг думается: как же они друг другу подходят! Им обоим оказалось сложно, они оба долго искали – и наконец нашли друг друга, и Ане кажется, что теперь им ни в коем случае нельзя друг друга отпускать.

– Впредь обращай лучше внимание на то, как часто я улыбаюсь рядом с тобой, – просит она. – И заметишь, что я счастлива. Что мне с тобой хорошо. И мне было бы гораздо, гораздо больнее, не будь тебя рядом. Поэтому... давай не будем искать причин, почему нам друг с другом плохо? Нам ведь хорошо?

Женя обнимает её за талию, бережно гладит по спине. И твёрдо говорит: – Но должен же я хотя бы извиниться за то, что разгрыз тебе плечо? – В его голосе и прикосновениях отчётливо чувствуется нежность, и Аня чуть выдыхает, понимая, что горечь остаётся позади.

– Ну, ты же не думаешь, что у меня уже кончилась течка? Вот так, едва начавшись? Знаешь, сколько я сидела на блокаторах? – игриво шепчет она. – Так что у тебя ещё будет шанс как следует извиниться и заставить меня обо всём забыть. – Она наконец видит Женину ответную улыбку и выдыхает с облегчением: всё. Страшное и неприятное окончательно прошло.

– Уж этот шанс я не упущу, – обещает Женя. И с последними, уже совсем тающими нотками тревоги в голосе уточняет: – Тебе точно больше не больно?

И Аня уверенно отвечает ему: – Точно.

Женя касается губами её губ, и Аня охотно растворяется в поцелуе. Ей сладко думать о том, что дальше всё будет намного лучше. Дальше они проведут вместе остаток вечера и ночь и, скорее всего, займутся любовью ещё несколько раз, но уже без боли, укусов, слёз и горечи. Наутро наступит Женин день рождения, и Аня вручит ему подарок, который привезла с собой, будет поздравлять и много целовать, и день как будто обещает быть безмятежным. А дальше... что ж, дальше им надо будет как-нибудь придумать, как сократить расстояние между двумя городами и видеть друг друга чаще, а по возможности, вообще стараться не разлучаться.

Всё у них наладится. Вернее – они всё наладят. Не пускать же такой важный вопрос на самотёк.