На кольцо у Жени в ладони Аня смотрит, забывая дышать. У неё сердце за рёбрами трепещет так, словно вот-вот разорвётся: Боже, Боже, Боже. Это всё правда с ней, по-настоящему, ей не чудится — её альфа, здесь, рядом, и готов привязать её к себе всеми доступными способами, раз уж традиционный оказался невозможен. И дешёвое пластмассовое колечко вдруг начинает казаться Ане едва ли не драгоценным.

— Это не нелепо, — возражает Аня с дрожью в голосе. — Напротив, это мило и… очень важно. Спасибо тебе. Наденешь? — Она протягивает руку и ждёт, пытаясь не задохнуться от восторга. На её безымянный палец кольцо оказывается великовато. Не позволяя этому себя смутить, Аня мгновенно подсказывает: — Попробуй на средний. — В конце концов, какая разница, на каком пальце окажется это кольцо, главное, что оно будет символизировать желанную, крепкую связь.

Женя слушается с неловким смешком.

— Ну вот. Испортил красивый момент, — виновато замечает он. Аня качает головой и приподнимается на цыпочки, чтобы коснуться губами его губ.

— Вовсе нет. Момент всё ещё очень красивый, — ласково уверяет она. Кладёт ладони Жене на плечи, приникает к его груди — и чувствует сквозь плотную кофту, как её бережно сжимают крепкие руки. Аня утыкается кончиком носа Жене в шею и взволнованно дышит. Дым и полынь окутывают её так, что голова начинает кружиться. Аня беспокойно дрожит в Жениных руках, стремительно теряя стыд, и наконец шепчет: — Кофта просторная, можно под ней обнять. — Если Сергей Викторович увидит, ему не понравится. Ему и так уже в принципе не нравится, что Аня позволяет себе отвлекаться от спорта на амуры прямо во время соревнований. Вероятно, он расскажет об этом Этери Георгиевне; вероятно, в «Хрустальном» Аню ждёт феерическая выволочка. Но это не страшно, это можно пережить. Тем более, что выволочка пройдёт, а Женя останется. Вот так же, как сейчас: его руки проскальзывают под кофту, тесно обнимают, и Аня чувствует жар его ладоней сквозь тонкую ткань платья, и трепещет от счастья.

Ей не сразу удаётся напомнить себе, что впереди ещё показательный номер, который надо не сорвать, и отстраниться от Жени.

— Мне ещё катать. Я не смогу, если мы продолжим в том же духе. Когда ты так близко, у меня совсем ноги разъезжаются, — смущённо шепчет Аня. И стыдится того, что сначала сама звала Женю ближе, а теперь сама уворачивается, и окончательно вспыхивает, поняв общую двусмысленность собственных слов. Но Женя смотрит ласково и как будто ничего такого не замечает ни в Анином противоречивом поведении, ни в её словах.

— Конечно, — просто соглашается он. Поправляет Анину высоко задравшуюся кофту и отступает: — Я понимаю. Тогда действительно, не буду мешать тебе готовиться. Увидимся после гала?

— Обязательно! — горячо восклицает Аня. Её тянет схватить Женю за руки и сказать, что нисколько он не мешает, и попросить его остаться, потому что без него как-то неуютно. Усилием воли Аня заставляет себя не дёргаться самой и не дёргать Женю. Умом она понимает: надо катать гала, это сейчас их прямая обязанность. Нельзя отвлекаться. Нельзя — но так хочется! Ане кажется это нечестным: она только-только нашла своего альфу, едва успела почувствовать себя не одинокой, не поломанной, более того — счастливой. Но всё это закончится вместе с турниром, и Аня с Женей разъедутся по разным городам, и у них остаётся так мало времени! Аня умеет быть дисциплинированной, она заставляет себя откатать всё, что должна, не отвлекаясь. И, конечно же, смотрит из-за бортика показательный Жени. Он именно такой, как Женя и отрекомендовал его этой ночью, совершенно дурацкий — но вместе с тем приятный и очень милый. Аня думает, что ей нравится этот номер. Или просто теперь всё, что связано с Женей, для неё выглядит и ощущается по-особенному. Она ведь, в конце концов, по уши влюблённая девчонка.

После гала всё какое-то скомканное и торопливое, потому что всем надо собираться и готовиться к поездке. В автобусе до отеля Ане снова удаётся прильнуть к Жене и не отрываться от него ни на миг. Лиза и Миша откровенно потворствуют им в этом, занимают для них места рядом в автобусе и смотрят с симпатией, а Лиза, кажется, и вовсе едва ли не с умилением. Сперва Аня смущается, но рядом с Женей быстро забывает беспокоиться. Женя бережно обнимает её всю дорогу и рассказывает какие-то малозначимые забавные вещи, а Аня льнёт к нему и жадно слушает, впитывает в себя каждое мгновение, проведённое вместе.

Ведь скоро у неё опять ничего подобного не будет.

— Я чуть галстук не оторвал во время показательного, — полушутя-полусерьёзно говорит Женя. Аня прыскает от неожиданности и смотрит на Женю удивлённо, не до конца понимая, откуда что взялось и как это стыкуется с фигурным катанием.

— Как ты умудрился? — спрашивает она, смеясь, и гладит Женю по руке.

— Ну, с одного прыжка-то я свалился, — неловко говорит Женя. — А галстук в кулаке зажат — я же за него держусь то и дело по ходу номера, и вместо того, чтобы выпустить его, зачем-то ещё сильнее вцепился. Падаю и думаю: если сейчас получится рывок, или галстук порву, или голову себе оторву. В зависимости от того, что крепче: шея или нет.

— Получается, крепкое у тебя всё? Раз ни порванного галстука, ни оторванной головы мы не увидели? — влюблённо уточняет Аня. Только сейчас она вспоминает про Женино падение на гала. Страшным оно не выглядело — но это же не значит, что на него совсем не надо обращать внимания, верно? Аня приобнимает Женю и встревоженно спрашивает: — Кстати, как ты? Не сильно ударился? Ничего не болит?

— Всё в порядке. На тренировках больнее бьюсь, — уверяет Женя. Аня позволяет себе успокоиться, и опускает голову к Жене на плечо, и так и полулежит до самого отеля, окутанная теплом, уютом и дразнящим запахом дыма и полыни. В отеле в своей комнате она собирается как попало, забрасывает вещи в чемодан так, что он еле закрывается, лишь бы скорее со всем покончить. И спешит по коридорам отеля, стучится в дверь Жениного номера. У неё сердце испуганно колотится: скорее, скорее, времени всё меньше, время утекает быстрее, чем вода сквозь пальцы.

Стоит двери открыться, и Аня выпаливает, едва завидев вопросительное лицо Жени: — Можно, я с тобой побуду до отъезда? Я не помешаю?

Лицо Жени немедленно озаряется светлой улыбкой.

— Что ты! Не помешаешь, конечно. Заходи, — приглашает он, распахивая дверь шире. — Мне, в общем-то, и прятать нечего, я уже почти всё собрал.

Аня проворно проскальзывает в комнату. Номер действительно светит пустыми шкафами, а Женя, очевидно, уже действительно упаковывает в чемодан последние вещи. Аня успевает это заметить, а потом на неё наваливается осознание: конечно, Женя живёт в этой комнате не первый день, и его запах ощущается здесь гораздо более густым и ярким, чем в коридорах отеля или, тем более, на катке. Аню уже не мучает временно успокоившаяся течка после того, как Женя повязал её, но запах всё равно действует сокрушительно; Аня дрожит и спешит прильнуть к Жене.

— Я тебе так однажды надоем, — с печалью констатирует она. — Задёргаю тебя совсем. Ты на меня не обиделся? За то, что сегодня было на гала? Я знаю, было некрасиво гонять тебя то ко мне, то от меня, и я понимала, что надо собраться и катать показательные, но… это словно сильнее меня было, я ни на шаг от тебя отходить не хотела. И сейчас не хочу, хочу всё время рядом быть. Мне казалось, альфа и омега, когда друг друга находят, думают в основном о том, как бы из постели не вылезать, но… с тобой всё по-другому.

Женя бережно обнимает её.

— Я не обиделся, — уверяет он. Усаживает Аню на застеленную кровать, сам садится рядом и продолжает обнимать. Аня прижимается к нему так тесно, что слышит у него в груди сердцебиение и причудливо вибрирующий голос, когда Женя снова начинает говорить: — Я читал, что, когда альфа и омега находят друг друга, организм привыкает к новому партнёру, и первое время побочным эффектом бывает гиперсексуальность. Ну, чем больше секса, тем быстрее получится притереться друг к другу с физиологической точки зрения, и всё в таком духе. Но из-за того, что… я имею в виду, из-за твоей травмы, возможно, эта побочка приобрела у тебя другую форму, и тебе хочется близости не в плане секса, а чтобы просто быть рядом. В этом нет ничего плохого, или страшного, или неприемлемого. Всё в порядке, Анечка. Всё хорошо.

Аня слушает его, пунцовея. Она в такие подробности никогда не вникала, никогда ими не интересовалась. И теперь ей немножко стыдно всё это слушать, а ещё стыдно за себя, что Женя объясняет ей, как маленькой. Она старательно вслушивается, и, кажется, выносит для себя кое-что важное, и стеснительно уточняет: — А ты… у тебя есть этот побочный эффект? Тебе… хочется?

— Да, — признаётся Женя. Бережно гладит Аню по волосам и тут же поправляется: — Вернее, наверняка хотелось бы, не будь я на блокаторах. Но я ведь чувствую по твоему запаху, что сейчас, когда у тебя нет течки, ты не хочешь. Так что… зачем создавать лишние сложности? Я просто принял блокаторы, чтобы быть с тобой примерно на одной волне, вот и всё. Не переживай.

— Звучит очень… нечестно, — бормочет Аня. Тянется к губам Жени, ласково целует его, упиваясь тёплым прикосновением, и мысленно обещает себе: она этого так не оставит, она пойдёт к психологу или ещё что-то придумает, и обязательно сделает всё, чтобы быть в состоянии хотеть Женю не только во время течки. Чуть запоздало в словах Жени её внимание привлекает кое-что ещё; заглядывая в ясные глаза, Аня с удивлением уточняет: — Так ты, получается, чувствуешь мой запах? Не только когда у меня течка, но и всё время? Как так? Я думала, чужая метка его совсем перекрывает. Разве нет?

— Нет. Это миф, что помеченная омега не пахнет для других альф, — мягко возражает Женя. — Просто обычно метка чувствуется в первую очередь и значительно сильнее, но даже так не перекрывает запах омеги полностью. А раз альфы, оставившего её тебе, уже давно нет рядом, то метка ослабела, как и эффект от неё. Так что — да, я чувствую твой запах. И он изумительный, Анечка. Я ничего подобного ещё никогда не ощущал.

— Я могу сказать то же самое про твой запах, — нежно шепчет Аня ему в ответ. Дым и полынь всё так же приятно кружат ей голову. Сейчас Аня не чувствует шалфея, почти что выжигавшего её изнутри этой ночью в объятиях Жени, — это, наверное, и есть тот самый признак, позволяющий определить, что конкретно сейчас Жене большего не хочется, и у самой Ани в запахе, должно быть, есть подобная красноречивая нотка. — Я как его почувствовала на своей куртке ещё после контрольных прокатов, так забыть не могла. Всё думала: ну где же ты? А теперь… теперь ты здесь. И я тебе очень-очень рада, — заканчивает она, поглаживая Женю по щеке. — Только… мне жалко, что всё вот-вот заканчивается. Что мы разъедемся и непонятно когда увидимся снова.

— Но не насовсем ведь разъезжаемся. Это главное, — уверенно возражает Женя. И прижимает Аню к себе чуть теснее: — Хочешь, я приеду в Москву? Встретимся с тобой вне соревнований, прогуляемся или что-то ещё придумаем.

— Хочу, — соглашается Аня. И Женя ласково кивает ей, и обещает что-нибудь придумать, выкроить время и непременно приехать.

Аня забирается к нему на колени да так и сидит, укутанная Жениными тёплыми объятиями, пока по коридору не начинают ходить тренеры, стуча в двери и призывая всех уезжать. На какое-то время получается по-прежнему ни отходить друг от друга ни на шаг: сперва они вместе освобождают Женин номер, потом точно так же заходят за вещами Ани и спускаются к автобусу. Там Лиза и Миша опять без стыда и совести помогают им занять места рядом. На этот раз Аню их помощь смущает уже не так сильно, её даже хватает на то, чтобы поблагодарить в ответ. До самого самолёта всё идёт практически идеально. В самолёте выясняется, что места у Жени и Ани совсем разные, даже примерно не рядом. Пока Аня, к позору своему, как-то слишком быстро сдаётся и грустит, пряча лицо глубже в медицинской маске, рядом с ней в проходе возникает Лиза.

— Женька попросил поменяться с тобой местами, — говорит она. И по сияющим глазам видно: под маской она наверняка широко улыбается. — Пойдёшь к нему?

— Конечно! — восклицает Аня. — Спасибо, спасибо! — Она торопливо выпутывается из ремня безопасности, который уже успела пристегнуть, и спешит по проходу. Ей достаётся место у окна, бок о бок с Женей, а третьим рядом с ними сидит Миша — он затыкает уши наушниками, закрывает глаза и весь полёт старательно не замечает ни Аню, ни Женю. После пересадки, на втором рейсе они делают всё ровно то же самое, и получается, что почти всё время до самой Москвы Аня проводит в Жениных руках. Ей это очень нравится — и ей этого мало, она никак не может отделаться от мысли, что вот-вот придётся расставаться. В московском аэропорту Аня сдёргивает маску и, не скрываясь, целует Женю в губы, и провожает его на пересадку, пытаясь быть рядом как можно дольше.

Ладно. Она вытерпит, это не сложно. Женя обещал найти возможность приехать к ней, надо просто его дождаться.

Ближайшим подходящим случаем Ане кажется Кубок Первого — но, когда объявляют заявленных на него спортсменов, Жени в списке почему-то нет. Аня не понимает, почему: он же так хорошо катался в этом сезоне, столько всего сделал! Так почему нет? Аня воспринимает это ещё и как личный удар; она немедленно хватается за телефон, распахивая диалог с Женей.

>Тебя не будет на кпк?

>Как так-то?

>Тебя вообще хоть приглашали???

Она сама не знает, что надеется услышать в ответ — раз не пригласили, так и не передумают уже, и вряд ли можно на что-то надеяться, — но оживший диалог внезапно радует её больше, чем она могла рассчитывать.

>Неа, не приглашали.

>Но я буду. =)

>Зрителем. =)

>Приеду за свой счёт, буду за тебя болеть.

>Слать тебе лучи любви с трибуны и всё такое.

>Встретимся после турнира?

>Если у тебя будет время?

В ответ Аня отправляет ему восторженное «конечно!», и с десяток восклицательных знаков, и примерно столько же разноцветных сердечек, и долго прижимает телефон к груди, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце.

Кубок проходит идеально. Команда, за которую выступает Аня, уверенно выигрывает, команда девушек не менее уверенно побеждает команду юношей в прыжках, а сама Аня оба вечера после турнира проводит рядом с Женей. Иногда ей кажется, что она чувствует в его запахе пробивающуюся нотку шалфея; в такие моменты Ане становится стыдно за то, что вне течки ей по-прежнему не хочется. Она уже была у психолога, но этого явно недостаточно. Успокоительные с её блокаторами не сочетаются, рекомендацию проводить как можно больше времени во время течки, когда гормоны и инстинкты побеждают и подавляют любые страхи, рядом со своим альфой, чтобы попытаться вытеснить страшные воспоминания и заместить их приятным опытом, она выполнить пока не может, остаётся только работать с психологом дальше, не понимая, каковы шансы на успех.

После турнира Жене удаётся приехать в Москву ещё пару раз. Аня каждый раз восторженно бросается ему на шею, согреваясь в его руках, уже кажущихся родными. И оба раза настроение омрачает только неизменная целомудренность их встреч. Это почти невыносимо: Аня очень хочет захотеть, но понятия не имеет, как это сделать. Телу ведь не прикажешь. Аня пытается высчитать по календарю, и у неё получается, что примерно на день рождения Жени должна будет прийтись очередная течка. Это звучит и как повод встретиться, и как план. Аня обещает на это время сама приехать в Питер. Она всё согласовывает с Женей, убеждается, что он будет свободен для неё в нужные даты, и уже выбирает билеты на поезд, когда ей присылают нарядные пригласительные билеты в не менее нарядном конверте — ровно на те же самые даты. Это большой летний фестиваль, что-то вроде Дня Святого Валентина, только переименованного, перенесённого на лето и превращённого в светское мероприятие. Отец говорит, что там, помимо прочего, будут журналисты и представители разных брендов, что там можно будет заработать несколько упоминаний в статьях, поддержать и улучшить репутацию, а то и поймать какой-нибудь рекламный контракт. Он всячески уговаривает пойти, даже где-то уже напирает как танк.

— Но я хотела в это время приехать к своему альфе! — возражает Аня. Шанс встретиться с Женей для неё слишком важен, она не готова от него отказываться.

Отец только отмахивается: — Так у тебя же два билета. Отдай второй своему альфе, иди с ним вместе. Это даже лучше, не будешь бегать по фестивалю одна, как ничейная.

Аня смотрит на билеты с большим сомнением.