Пауза, которую Матвей берёт на размышление, оказывается откровенно долгой. Дни убегают стремительнее, чем вода сквозь пальцы. И чем ближе январь, тем настойчивее Артуру кажется, что ответа никакого и не будет вовсе, что это так, смягчённый способ отказать – хотя смягчённый ли? Разве здесь смягчает хоть что-то эта пытка надеждой?

Аня машет на него руками, стучит по дверному косяку и забавно плюёт через плечо. 

– И ты тоже сплюнь! Давай, быстрее, пока не сглазил, – уговаривает она. Петя не то чтобы верит во все эти дела... но раз уж они всё равно перешли в категорию этих сомнительных рассуждений, то чего теперь отпираться. Петя послушно изображает, что сплёвывает через плечо. Ему не принципиально, а вот Ане, кажется, слегка да, можно ей в этом и уступить.

Ему хочется за Петей – по следам его идти, куда бы тот ни шёл. Коля уже давно нашёл для себя хорошее слово – тень. Тени всегда дозволено быть рядом, вторить каждому жесту, и никто её ни о чём не спросит, все увидят в ней только самый что ни на есть естественный порядок вещей. И кивнут, соглашаясь – вот точно так же, как кивают Колиным путаным объяснениям, – да, всё правильно, всё так и должно быть.

– О, да не бойся, – бормочет Артур. Его палец смещается и теперь скользит вдоль линии нижней челюсти, обводит её контур и влажно размазывает грим почти нежно, так, что у Матвея загривок покрывается какими-то совсем неприличными мурашками. – Я помню. Чистый левый профиль, его не трогаю.

Они оба сильные и красивые, каждый на свой лад. Женя мягче, но эта мягкость из тех, что не имеют ничего общего со слабостью, и исходящее от него тепло завораживает, его хочется пить, как живительный родник. Петя кажется решительнее, в нём как будто живёт неукротимый жар, толкающий его на вечную борьбу. Нет-нет, они разные, не похожие друг на друга – и этот контраст только ярче подчёркивает, как прекрасен каждый из них. Аня не может устоять, и её глупое сердечко разрывается надвое.

Вчера Петя назвал её _красивой_ и даже _привлекательной_. Может, именно это ей сейчас и нужно? Побыть с человеком, который не считает, что она _ни о чём_? Ощутить собственную привлекательность хотя бы так, через чужое возбуждение? Аня надеется, что этот рискованный план не кончится для неё чем-то плохим.

Марк, в принципе, готов потечь и после кратчайших уговоров согласиться быть даже нерпой. Даже вислопузой. Или даже сивучем. Какие бы упоротые фотки ни выдавал поисковик, всё-таки сивуч – это тоже своего рода тюлень. Тюленей Женька любит, это достоверная информация. Она помогает примириться с некоторым несовершенством планирующейся лиги.

Миша сдержанно кивает и смотрит мимо, скользит глазами по льду – а у Жени в голове привычные рамки возможного хрустят и трескаются, и осыпаются кусками. Вдруг накрывает незнакомым, непривычным ощущением пронизывающего жара – жар расползается по шее и щекам, затекает в лёгкие и мешает нормально сделать вдох, распирает изнутри. Вокруг Жени мир расплывается, сползает куда-то в никуда.

Она уже успевает мысленно распланировать ближайшее будущее до свадьбы примерно, когда Женя отъезжает к бортику и окунается в телефон, читая что-то — наверное, пришедшее сообщение. Он как-то мгновенно становится по-прохладному отстранённым и очень серьёзным, и все его мягкие улыбки немедленно тают без следа, словно сорванные с лица порывом ледяного ветра, и у Кати иррационально обрывается сердце.

У Жени есть способность написанным словом влиять на чужие судьбы – но у этой способности высокая цена, и счастье для своей любви ему приходится написать собственной кровью.