Аня понятия не имеет, что Женя собирается сказать дальше. Но, стоит ей допустить, что он хочет произнести что-нибудь, очень-очень её выгораживающее и вместе с тем очень-очень глупое — например, что он принудил Аню к сексу, — и это пугает её до такой степени, что она немедленно лезет вызывать гнев тренера на себя, только бы не позволить Жене себя оговорить. Аня проскальзывает у Жени под локтём, обхватывает его за пояс, прижимается к нему и отважно говорит: — Ругайте нас обоих! Мы же делали это вместе!

Единственное, чего она опасается — что Женя её оттолкнёт и не поддержит. Но тёплые руки ложатся ей на плечи, бережно обнимают, и успокоенная Аня теснее льнёт к нему. Вот так, в обнимку, физически чувствуя поддержку, ей не страшно.

Сергей Викторович сверлит её пристальным взглядом.

— Анюта, — начинает он медленно и весомо. — Если этот каким-то образом заставил тебя…

— Не заставлял. Я сама на всё согласилась, — перебивает Аня. И мысленно заклинает Женю: пожалуйста, не спорь, не вмешивайся, дай мне разделить с тобой ответственность за наш поступок.

Он не вмешивается. Нежно гладит Аню по волосам и не спорит.

Теперь Сергей Викторович буравит суровым взглядом уже их обоих.

— Если с Аней из-за тебя что-то случится, ты у меня вылетишь из сборной как пробка, — наконец говорит он Жене.

— Если с Аней из-за меня что-то случится, я сам первый за это себе голову оторву, — заверяет его Женя. Сергей Викторович с сомнением фыркает.

— По своим комнатам, оба! — командует он, видимо, решив, что наорать — это всё-таки будет не выход. — Завтра ещё гала катать, а они бродят по ночам! Расходитесь!

Это звучит как очевидная команда идти по отдельности, каждому в свою комнату — но, едва скрывшись из поля зрения Сергея Викторовича, Аня снова тянется к Жене, цепляется за его тёплую ладонь.

— Проводи меня, — просит она. Женя покладисто кивает и крепче сжимает её ладошку.

— Конечно, провожу, — просто отвечает он. Не говорит, что это глупо, что между их комнатами всего несколько шагов, что провожаться по коридорам отеля нелепо. Соглашается без лишних слов, и от этого у Ани теплеет на душе. Некоторое время они идут молча; потом Женя вдруг вздыхает и говорит: — Ты не должна была…

— Нет, должна была! — горячо перебивает его Аня. Но тут же думает, что, может быть, Женя имел в виду что-то совсем другое, и смущённо утыкается взглядом в пол: — Прости. Продолжай, пожалуйста.

Несколько мгновений Женя молчит, будто бы подбирает слова. Потом начинает по новой: — Тебе не стоило ссориться с тренером из-за меня. В конце концов, это действительно только моя вина, что я не сдержался и полез к тебе. Я правда бесконечно ценю то, что ты вступилась, ты очень смелая девушка, но…

Аня снова перебивает его, на этот раз — бесхитростно зажимая ему рот ладонью.

— Это наша общая вина, — твёрдо говорит она. — Потому что я тебе позволила. Потому что я… надеялась, что ты не сдержишься, — заканчивает она неловко. Ей странно об этом говорить; как будто бы это неприлично. Как будто бы девушке нельзя признаваться в том, что она собиралась вешаться парню на шею, иначе это немедленно уронит её в глазах окружающих.

Женя, впрочем, после такого признания, вовсе не начинает смотреть на неё как на падшую женщину. Аня боится заметить в его взгляде осуждение или презрение — но так ничего такого и не видит. Ей даже чудится, что зелёные глаза теперь смотрят ещё ласковее прежнего. Женя накрывает её пальцы своими, целует прижатую к его губам ладонь, и Аня, вспыхнув, отдёргивает руку. Ей всё вернее начинает казаться, что она спит и видит сон. Чудесный, восхитительный, замечательный сон, после которого будет невыносимо больно просыпаться — наяву же не может всё складываться так идеально вопреки всему.

— Анечка, — зовёт Женя. Снова берёт Аню за руку и говорит тепло и очень серьёзно: — Возможно, я неправ, но я должен спросить. Мне показалось, твой альфа давно к тебе не прикасался, а ещё ты говорила, что тебе со мной хорошо и что я тебе нужен, поэтому — может быть, ты бы хотела, чтобы я стал твоим альфой вместо того, чью метку ты носишь сейчас? — Он принимает растерянное молчание Ани — неужели так можно? по запаху тела определить, как давно и с кем в последний раз была близость? очень неловко это знать — или Женя не это имеет в виду? — за готовность отказать, и потому начинает торопиться: — Тебе не придётся с ним объясняться, обещаю. Я понимаю, что сам к тебе полез и впутал тебя во всё это, поэтому я готов взять все объяснения на себя…

— Никому не придётся объясняться, — возражает Аня. Она пытается порадоваться — разве она не этого хотела, не того, чтобы Женя остался с ней? так в чём же дело? — но на душе почему-то только скребущая тревога. — У меня нет альфы. Только метка от него осталась.

Женя удивлённо вскидывает брови.

— Как так? Он что, бросил тебя? — спрашивает он. И продолжает уверенно держать Аню за руку, и всё настойчивее кажется, что нет таких слов, которые заставили бы его разжать пальцы и отшатнуться.

— Давай об этом не сейчас, — смущённо мотает головой Аня. — Или хотя бы не здесь. Не в коридоре же! — Она уже видит дверь своей комнаты и сама тянет Женю за руку, ускоряя шаг. — Зайдёшь ненадолго? Обсудим всё?

— Конечно, — ласково соглашается Женя. Нелепо, что весь он тёплый и покладистый, а у Ани пальцы дрожат, как будто из-за любой её ошибки это отношение может вмиг измениться. Она не с первого раза справляется с электронным ключом, затаскивает Женю в номер, захлопывает за ним дверь — и первым делом торопится поцеловать Женю. Ей кажется очень важным приласкать его, будто он уйдёт, если не ощутит нежности. Ну, и просто у Жени тёплые губы, к которым Ане приятно прикасаться. Поцелуй затягивается. Аня повисает у Жени на шее, взволнованно трепещет в кольце обнимающих рук и понемногу тает.

Ей очень хочется, чтобы всё это было у неё и завтра, и послезавтра, и даже навсегда.

— Начало обсуждения обнадёживает, — почти что мурлычет ей на ухо Женя. И только тут Аня, опомнившись, наконец разжимает руки. Точно. Она же звала Женю в первую очередь разговаривать, а не целоваться.

— Прости, — неловко говорит она. И делает глубокий вдох, собираясь с духом — ей страшно начинать этот разговор, ей всё кажется, что станет он началом конца, и только, но она упорно заставляет себя быть честной. — Это, в общем, нехорошая история. Так вышло, что метка у меня есть, а альфы нет. Можно, наверное, сказать, что никогда толком и не было. Я не хотела этого, но… — Её передёргивает, когда она пытается вытолкнуть из себя более конкретные слова, и воспоминания о былом унижении больно жгут изнутри. Аня отказывается от попыток рассказать подробнее; она снова льнёт к Жене и с надеждой спрашивает: — Ты сможешь принять меня такую? Использованную? Порченую? Я была бы очень рада стать твоей омегой, но я пойму, если ты не захочешь иметь со мной дела.

— Не говори так, — отвечает Женя почти строго. Его ладони ложатся на плечи Ане сперва невесомо, затем, не встречая сопротивления, прижимаются теснее, и глаза в глаза смотрят так, что у Ани дрожат поджилки. — Ты вовсе не «порченая». Ты замечательная. Если я правильно понял, о чём ты рассказываешь… — на миг он с неловкостью прикусывает губу, потом продолжает увереннее прежнего: — То, что с тобой случилось, ужасно, но твоей вины в этом нет. Это не заставит меня относиться к тебе хуже.

Аня утыкается лицом ему в грудь. Она не знает, что сказать — вроде бы уже сказано достаточно, а с другой стороны, как будто финального слова так и не прозвучало, как будто их признания всё ещё остались в подвешенном состоянии. Аня мучительно ищет слова — Женя находит их первым.

— Позволь мне стать твоим альфой, — горячо просит он. Аню почти обжигает скрытый в его словах жар, а от того, в какие именно слова он облекает свою просьбу, начинает щипать глаза.

— Да! Да, пожалуйста, стань им! — восклицает Аня. Её запоздало накрывает облегчением — неужели? наконец-то! она станет такой, как все, омегой, рядом с которой есть альфа, а после, может, и с проклятой меткой получится что-то решить, — и она крепко обнимает Женю, пытается прижать к себе, хотя скорее прижимается к нему сама. — Женя, милый! Я так тебе рада! Ты нравишься мне. Хороший такой. Такой добрый. Изумительный, — бормочет она бестолково и лихорадочно, пока Женя осыпает поцелуями её лицо, касается лба и щёк ласковыми губами. Неправильно просто висеть на нём мешком и принимать ласку, но Аню так выкручивает облегчением, что она толком не способна что-то предпринимать сама. Она только цепляется за Женю и мысленно обещает себе, что обязательно всё наверстает.

Она знает, что уже глухая ночь, что завтра им обоим катать показательные на гала, а Жене, так и вовсе тот гала открывать, но Аня безвольно, эгоистично просит его остаться.

— Ненадолго, совсем ненадолго, — уверяет она. И много и беспорядочно прикасается к Жене: гладит его по лицу, перебирает светлые волосы, трогает губами тёплые губы и упивается этой невинной близостью. Ей хорошо даже от таких, самых простых прикосновений. Она тянет Женю на кресло, сама усаживается к нему на колени и льнёт всем телом. Женя гладит её по волосам, по плечам и спине, легко и ласково.

— Какой показательный тебе выбрали на гала? Жар-птицу? — спрашивает он. Аня доверчиво мотает головой и охотно делится с Женей новостями.

— Поставили новый. По «Голодным играм». Очень клёвый, мне кажется, — рассказывает она. И встречно интересуется: — А что у тебя? Какой твой показательный?

— Совершенно дурацкий, — шепчет ей Женя и улыбается, незатейливо, но очаровательно. Аня хихикает в ответ и нежно целует его.

— Интересная характеристика, — мягко говорит она. — Тебе что же, за весь сезон так ни разу его прокатать не удалось? Кошмар! Буду ждать твоего показательного. Мне очень любопытно.

— А мне очень любопытно посмотреть твой новый номер. Особенно после того, как ты его так презентовала, — не остаётся в долгу Женя. Аня влюблённо обнимает его. Ей не хочется расставаться с Женей даже на несколько часов; она с трудом удерживает себя от того, чтобы начать бесстыдно уговаривать Женю остаться на всю ночь. Нехотя она всё же прощается с ним через какое-то время, а потом долго не может уснуть, ворочаясь в постели с боку на бок. Её бросает то в жар, когда она вспоминает всё, что произошло минувшим вечером, то в холод, когда она начинает бояться, что до утра успеет что-то перемениться, сломаться, потеряться; посреди ночи она ещё соображает, что они оба позабыли о противозачаточных, и, обливаясь холодным потом, лезет искать таблетки в чемодане. Аня отдаёт себе отчёт в том, что это безосновательная паника, но никак не может её подавить или успокоить.

Естественно, выспаться у неё не получается. Поутру она совсем вялая, уставшая и медленная, и даже холодный душ совсем не помогает взбодриться. Хорошо хоть, что впереди не соревнования, а просто показательные. Там навалять, конечно, тоже некрасиво, но хотя бы не так страшно. Аня опасается, что и Женя сейчас будет в таком же разобранном состоянии из-за того, что она ночью не отпускала его спать, — но Женя бодр. Когда Аня видит его в столовой, он, задрав маску на самый нос, тащит три стакана кофе к столу ребят из группы Мишина — два в руках, один в зубах. Он замечает Аню, но поздороваться с ней в таком состоянии у него выходит только одними глазами, долго удерживая внизу ресницы. Так долго, что Аня даже начинает переживать, что он сейчас из-за неё влетит в кого-нибудь или во что-нибудь не глядя, и кончится всё это плохо. Но нет, ничего подобного. Женя без приключений добирается до стола, сгружает на него стаканы — и сразу же, не таясь, направляется к Ане, и у Ани сладко ёкает сердце.

— С добрым утром, милая, — тепло говорит ей Женя, приблизившись. Целует Аню в щёку, внимательно вглядывается в лицо — и Аня краснеет, понимая, что скрыть от него своё состояние не выйдет. — Ты что же, всю ночь не спала? Как так? Тебе что-нибудь принести? Чай, кофе?

— Я видела, сколько кофе ты уже утащил с раздачи. Тебе больше не дадут, — возражает Аня, смущаясь.

— А я очень вежливо попрошу, — мягко оспаривает Женя. И приобнимает Аню за плечи. — Так всё-таки: чай или кофе? И, может быть, ты хочешь с нами посидеть? С Мишей, с Лизой и со мной?

Аня думает, что реальное значение в этом перечне имён имеет только самый последний пункт; потом, устыдившись своих мыслей, торопливо соглашается: — Хочу. И чай хочу. Есть у них там такой… зелёный… — Она охотно прижимается к Жене и доверительно сообщает: — Я думала о тебе ночью.

— То есть, это ещё и я тебе спать мешал? Ужас. Каков подлец, а, — бормочет Женя, провожая Аню к столу. Там он оставляет её в компании Лизы и Миши, а сам опять уносится на раздачу.

Аня полагает, что ожидание получится неловким, но на самом деле выходит, что ничего подобного. Миша и Лиза легко, шутливо обсуждают предстоящий гала, время от времени обращаются к Ане с ненавязчивыми простыми вопросами, приглашая присоединиться к беседе, и в целом воспринимают Анино появление спокойно, без нездорового интереса или осуждения. Поначалу Аня их стесняется; потом понемногу начинает чувствовать себя свободнее, начиная отвечать, и к моменту, когда Женя возвращается, уже успокаивается совсем.

Помимо чая и стандартной порции завтрака Женя приносит ещё и лимон — непонятно, как он сообразил, но это очень кстати. Аня охотно вгрызается в сочные ломтики лимона; терпкая кислота обжигает рот и ненадолго бодрит. В неё даже завтрак под лёгкие разговоры и тёплую заботу заходит непозволительно бодрее обычного. Но, по идее, на прокате эти несколько лишних ложек сильно сказаться не должны.

— Спасибо, — негромко говорит Аня на выходе из столовой. Женя в ответ заливается краской так, словно Аня его жесточайше перехвалила.

— Да брось. Это же ерунда. Всегда пожалуйста. Рад помочь, — сумбурно бормочет он, краснея всё отчаяннее. Аня находит очень милым то, как его не выводят из равновесия выволочки от тренеров, но смущает такая совсем простая благодарность.

Кстати, о выволочках от тренеров.

— Тебя больше не ругали? Ну, за нас с тобой? — беспокойно спрашивает Аня. Она крепко подозревает, что Сергей Викторович очень даже мог одним втыком не ограничиваться и выругать ещё пару раз, для верности. И по тому, как Женя дёргает плечом, понятно: ага, так Сергей Викторович и сделал.

— Ну, наорали, конечно. Мол, как я посмел забраться на лучшую фигуристку страны, — нехотя отвечает Женя. И мотает головой: — Да неважно. Это, в целом, всё ерунда, если ты в порядке. Ты ведь… в порядке? — он вопросительно касается Аниного плеча, и Аня охотно ныряет к нему под руку, прижимаясь всем телом.

— Мне отлично, — искренне говорит она. — Мне кажется, я не была настолько в порядке с тех пор, как на мне появилась метка. Я очень рада тебе, Женя. Честное слово.

На несколько мгновений Женя обнимает её крепко-крепко, вжимая в себя.

— Спасибо, милая, — растроганно шепчет он.

Аня продолжает льнуть к нему, игнорируя сердитые взгляды Сергея Викторовича. В автобусе, едущем на стадион, она занимает сиденье рядом с Женей — благо, никто не возражает, — и влюблённо припадает головой к крепкому плечу, и умудряется так и задремать, окутанная уютом и знакомым тёплым запахом. Женя бережно будит её уже у самого стадиона. На тренировке Ане всё-таки приходится на какое-то время с ним разойтись — как ни жаль, а репетировать номер и одновременно с этим хвостиком таскаться за Женей невозможно, — и тут уже её настигает сердитый втык от Сергея Викторовича.

— Тебе самой не стыдно? — хмуро спрашивает Сергей Викторович. Аня послушно стыдится. Сергея Викторовича это не останавливает, и он продолжает упрекать её: — Такая приличная девушка с виду! Не ожидал от тебя, что ты будешь так ноги раздвигать, где попало и перед кем попало!

«Где попало» Аня глотает — это ей крыть нечем. А вот по второму она осторожно возражает: — Я не перед кем попало. Женя — мой альфа.

— На тебе не его метка, — резонно замечает Сергей Викторович. И в целом это всё какой-то ужасный, неловкий, несвоевременный разговор.

— Разрешите готовиться к гала, — униженно просит Аня. Краем глаза она замечает, как Женя то и дело оглядывается на неё с другого конца катка и словно бы готов броситься к ней и вмешаться. Аня исподтишка мотает ему головой: она находит его готовность вступиться лестной и неуместной одновременно. Вряд ли он поправит дело, если продолжит лезть поперёк и провоцировать Сергея Викторовича, пусть даже из лучших побуждений.

Впрочем, их с Женей показное разъединение всё равно оказывается недолгим, и уже перед началом гала, под прикрытием заливающей каток полутьмы, Аня снова оказывается в объятиях Жени. Женя шепчет ей много милых глупостей, а Аня тихо смеётся, прильнув к нему, вдыхает терпкую полынь и чувствует себя защищённой и счастливой.

— У меня есть кое-что для тебя, — говорит ей на ухо Женя. — Я понимаю, что это нелепо, но раз так вышло, что метка у тебя уже есть, а я лучше ничего не нашёл и умнее ничего не придумал… — он недолго возится, и Ане удаётся разглядеть, как на его раскрытой ладони поблёскивает колечко. Девичье, совсем дешёвое, из тех, что можно выбить из автоматов с мелкими игрушками в отеле и в холле катка.