Как трепетало сердце материнское, когда на прощание сына своего Иоланта целовала, на волю судьбы оставляла она наследника княжеского престола, свою кровиночку, однако решено всё было уже для драконовой дочери: душа её к Владимиру стремилась и велела спасти его, да не как князя, дабы положение сохранить своё высокое, а как мужа, отца Святослава и любимого мужчину, с которым сама судьба ей встречу посулила. Страх окутал всё существо её, когда, отрешившись от мира и раскинув руки в стороны, упала Иоланта в безмолвную пропасть. Дух захватило, но состояние это быстро её покинуло, лишь ветер остался, тело обдувая. Камнем падала она вниз, забыв про время и пространство, и каждая секунда казалась вечностью, а каждое мгновение будто приближало её к смерти. И вот, когда уж совсем не осталось надежды, и смерть реальной и естественной стала казаться, это и случилось. Словно огнём вспыхнуло тело её, потекла кровь драконова по венам Иоланты, обжигая и завораживая, достигая самых тонких сосудов кровеносных, а после, чужие воспоминания в мысли вторглись, то была память предков её крылатых. Всё увидела Иоланта, каждый взгляд, каждую смерть запомнила. И наполнилась душа её злобою, а сердце яростью глаза затуманило, и не было больше красавицы-княгини Иоланты - а был лишь дракон с крыльями огромными, да брюхом железным. Закричал он надрывно и взмыл в небеса, оставляя за собой полоску дыма от огня, внутри бушующего.

***

— Кто тебе волю дал такое рассказывать, да княгиню с толку сбивать? Знаешь ли ты, что князь сделает, коли с ней беда приключиться?

— Ничего он, Степан, не сделает, — спокойно Ивар отвечал. — Князь в плену, пало войско Новгородское и дружина перебита княжеская.

— Откуда ведаешь ты о событиях тех, да имя кто моё сообщил тебе?

— Я Ивар, старец, к которому ты сына княжеского привёз для защиты и сохранения.

Степан испугался и с лёгким поклоном молвил ответ.

— Простите меня, не ведал я, что лик ваш таков. Сказывали, будто живёте вы с той поры, как земля создана наша.

Усмехнулся Ивар.

— Не правду сказывали тебе, Степан. Давно на земле этой я существую, да земля много раньше меня создана.

Конюх помолчал, а после вопрос новый задал:

— Значит князь в плену? Как же княгиня спасёт его теперь, коль драконом стала?

Они оба по-прежнему в небо неотрывно глядели на полоску дыма, исчезающую.

— Стало быть он в плену, коль разум не изменяет мне. Дочь дракона, о которой ты речи ведёшь, видать в душу твою запала, да не тешь ты надеждой себя, конюх. Пуще Марии тебе Иоланты бояться надобно, ибо лишь одному мужчине её душа и сердце подвластно, и удел драконовой дочери издавна таков, что тебе, человеку обыкновенному да простому, и понять не под силу будет.

— Правда ваша, Ивар. Молвите речи вы мудрые, далеко глаза ваши видят зоркие, однако ж и сердцу даже боги указывать не в силах.

— Пускай твоё сердце в другую сторону обратится! Коль истинна была б любовь твоя к Марии, не началась бы кровавая бойня эта. Ты свой выбор ещё в тереме княгини Северного княжества сделал, а посему будь опорой и верным воспитателем младенцу, что на руках держишь. Большие у богов планы на отпрыска князя Владимира да дочери дракoновой. Я уж подсоблю чем могу, только уж особо на меня не рассчитывай. Коль не убережёшь, так не сносить тебе головы: ни Владимир, так боги гневаться станут.

Степан вновь паузу выдержал, созерцая теперь полутьму поднебесную:

— Стало быть не вернётся она?

— На всё воля богов… Лишь они одни ведают грядущее, а я только раб их смиренный, провидением настоящего одарённый.

Так говорили мужчины — слуга и старец — долго обо всех делах друг друга оповещали, а как солнце совсем за лес опустилось, сдвинулись они с места и пошли по лестнице винтовой вниз, где ждали их покои, свечами освещённые, да детская колыбель.

***

А за многие земли от места того, сквозь просторы полей и лесов трепещущих, Киев стоял, гордо в небеса упираясь. И спускалась княжна Мария под покровом ночи в темницу к Владимиру: скрипели засовы, когда ключ замок железный открывал, и падали кудри тёмные на глаза девицы, что блестели отчаянной мести пламенем. Пленник закован был в цепи, и мешком свисал на них, словно не живой. Однако ж, как только вошла в темницу княжна, поднял Владимир голову да острым взглядом пронзил любовницу отца своего, только слова ни единого не вымолвил. Она опустилась пред ним на колени и рукою в перчатке бархатной провела по щеке его израненной.

— Я ждала тебя много лет, Владимир князь, во снах девичьих тобою грезила ещё в ту пору, когда и вовсе о тебе не ведала. Жених наречённый мой, невесту свою отвергнувший, падёшь ли ниц предо мною нынче, голову покорно склоня?

— Женихом наречённым я был для другой, а теперь верным мужем останусь той, что сына мне подарила, — твёрдо князь отвечал, несмотря на боль нестерпимую.

Встала Мария, вновь милость на гнев сменив:

— Не прошу я, Владимир, любви твоей, и неверным быть не прошу… Я приказываю стать мужем моим, и занять со мной рядом место в тереме княжеском. Я в княгини гожусь поболее той, что по сути своей и человеком не является. Ты пойдёшь со мною теперь в терем княжеский и отвергнешь жену свою и сына своего, да будешь лишь одной мне подчиняться!

— Видит народ душу твою чёрную, княжна Мария. Коль и станешь ты княгиней в Киеве, так затопчет тебя воля людская, не примет народ лжекнягиню, не примет самозванку! — с трудом слова Владимиру давались, да не собирался он руки опускать.

— Замолчи! — княжна вновь метнулась к нему, сжав лицо его в руках своих хрупких, — Замолчи! И погляди, что стало со мной, Владимир! Это ты, ты сделал меня такой! Ты толкнул меня на ложе отца своего. Твоя вина в том, а по сему и отвечать тебе!

— Чужды мне слова твои, Мария. Ни любви, ни добрых чувств у меня к тебе не осталось. Не приму я твои приказы, не тебе указывать, куда князю законному идти и что делать! Уходи и делай как знаешь, а со мной такие речи более не веди.

— Гонишь значит? — спокойно Мария молвила, постепенно от князя отдаляясь, — Простись тогда с Иолантой своей, и сыном, что Степан к старцу Ивару увёз…

Она дыхание затаила, знала, что слова её достигли цели в сердце князя. Вздрогнул он, да взмолился, чтоб Мария Иоланту с сыном пощадила. А той только того и надобно. Рассмеялась она смехом недобрым.

— Всё что угодно за них отдать ты готов, Владимир? Так быть тебе князем Киевским и мужем моим! Уж не лаской, так силою возьму тебя в мужья законные. А как только явится княгиня твоя тебя выручать, тогда и увидишь ты смерть её, ибо собираюсь я сестре своей отомстить!

Промолчал Владимир, думу горькую думая, да планируя пути к спасению. А княжна, уходя, все засовы крепко накрепко заперла и, словно силой какой-то ведомая, медленно вышла на улицу, что к терему княжескому шла.

***

Не вернулась в тот вечер Мария в хоромы свои, не легла в постель на перины пуховые, а свернула в проулок, что темнее всего был. Три двери от поворота отсчитала, к четвёртой подошла, кулачком о дерево трижды стукнув. Дверь бесшумно пред ней отворилась, пропуская девицу в свою темноту бесконечную.

— Ты опоздала…

Мария стояла в кромешной тьме, из которой голос грубый да властный звучал.

— Я-я, заходила к…

— Знаю, — раздалось из темноты, — у князя в темнице была. Вразумить пыталась. Разве не сказывал я, что не для того преподнёс тебе дар свой? Не говорил ли, что настойку ту, для покойного князя, не для любовных дел твоих отдал?

— Но… я… думала, что Владимир… — голос княжны дрожал, страх её весь обнаруживая.

— Забудь Владимира!

Мария сделала шаг вперёд, и в темноте проступил силуэт стула резного с диковинной спинкой высокой, из-за которой видна была лишь капюшона верхушка острая.

— Забудь князя, — вещал голос, громоподобно стены сотрясая, — не для того я назвал тебя достойной дара своего, ибо большая сила равна большой ответственности, а большая ответственность всегда приходит к тем, кто не привязан к мирскому… к тем, кто одинок.

Не шелохнувшись стояла дочь Ярославы, окутанная вязкой гипнотической пеленой этого голоса, окутанная темнотой и странным дымом, который был чернее самой ночи.

— Будет власть вся в руках твоих, и народ пред тобою склонит колени. Будет всё, чего сердце твоё желает, коли будешь во всём моим словам следовать. Одно желание исполню твоё, как только план мой завершится. А теперь, слушай, что скажу тебе, княжна Мария…

Она внимала каждому слову его, в трепетном страхе пребывая. Свет внезапно яркий у стены загорелся, низкий стол освещая, на котором баночки и колбы стояли.

— Подойди…

Послушалась девица, на негнущихся ногах на свет выходя.

— В красном сосуде вино заклятое. Возьми его и князя угости. Не бойся, от него не погибнет он. Вино это лик Владимира изменит, и лишь сердце по истине любящее сможет в нём настоящего князя признать. После, прикажи выводить пленника на площадь, да к столбу позорному привязывать. Народ оповестишь: де дружинник это князя-предателя. Только сделаешь всё, словам моим в точности следуя, а после можешь до вечера самого своими делами заниматься. Только до того момента зелёный и чёрный сосуды припрячь. Да не забудь, ибо с последним лучом солнца дневного в небе два дракона явятся… Тот, что поменьше - сестра твоя. Силой управлять ей сложно, а уж как прилетит сюда, так и вовсе потеряет человечность свою. Однако, с ней отец будет, с ним сложнее, управлять он драконом в совершенстве может, а посему прикажи самому лучшему стрелку на крышу терема взобраться… Пусть омоет стрелу он из сосуда чёрного и выпустит её аккурат в глаз зверя. Погибнет отец сестры твоей, и душа её яростью омрачиться ещё большей чем прежде, и уж более не сможет вернуть она облик свой. Тогда и настанет твой час: Владимира ей покажешь, да так и контролировать сможешь силу её, а теперь иди, Мария. Иди, и не забудь, что я поведал тебе. Прощай. На рассвете завтра жду с вестями хорошими.

Схватила княжна баночки, да опрометью в дверь выскочила. Вдохнула она воздух ночной, дрожь во всём теле успокаивая, а после побрела по тёмной улице, глазами не добро по сторонам озираясь.

***

«Иоланта, Иоланта, Иоланта…»

Чей-то голос шептал и звал неизвестное имя. Помутнённое сознание его не воспринимало. Ярким маяком лишь цель сияла, и одна мысль неустанно стучала в виски, вызывая ярость: «<i>Убить!</i>».

«Иоланта, Иоланта, Иоланта…»

Кто-то настойчиво звал её. Да. Это было именно её имя. Но разве у драконов бывают имена? Ведь она — дракон. Дракон?

«Иоланта. Доченька. Где-ты?»

Кто это? Кто зовёт её? Разве есть другие подобные ей? Разве не самая ли могущественная сила на земле заключена в ней?

— Иоланта!

В сознании дракона это прозвучало так, будто обладатель голоса совсем рядом был. И не успела задуматься над этим Иоланта, как врезалась в другого подобного себе, большего по размерам. Ярость снова закипела и по жилам горячими струями потекла. Она летит убивать. Убить! Почему он мешает ей? Что встал на пути, если сам на неё похож?

— Иоланта! — Арман взмахнул крыльями, откидывая дочь назад.

Глаза двух драконов встретились.

— Папа, — выдохнула она мысленно.

— Слава богам. Я думал тебя уже не вернуть. Контролируй это, пожалуйста, контролируй как можешь! Выбери самое яркое воспоминание, самую важную цель, и будь собой. Оставайся собой, Иоланта.

— Папа, — будь она человеком, из фиалковых глаз непременно хлынули бы потоки слё,з — я чуть было не забыла. Я чуть было вас всех не забыла!

— Знаю, — Арман опустился на землю, превращаясь в мужчину.

Иоланта последовала за ним, сложив крылья.

— Подумай о сыне…

Она послушалась. И как только милое личико Святослава всплыло в памяти, крылья исчезли, а сама она человеческий облик приняла. Отец и дочь обнялись.

— Папа. Владимир в плену, Мария начала войну. Ты поможешь мне?

— Как только я почувствовал, что ты превратилась, мне стало известно и об этом, дочь моя. Конечно, я полечу с тобой, я до самого конца с тобой буду. Ведь когда-то твоя мама сделала для меня то же самое.

Иоланта не смогла сдержать слёз.

— Не плачь. Отдохнём здесь, а на рассвете отправимся в Киев. Ты веришь мне?

Она кивнула, зарыдав пуще прежнего.