Натолкнуться на Лиса специально ли, случайно ли, невозможно. Даже отчаянно нуждающиеся напрасно тратили драгоценные часы и сутки на его поиски и не находили, ибо Лис находил их сам в тот самый удивительный момент, когда они не ожидали встречи, но нуждались в нем больше прежнего. Он никогда не увиливал от встречи, но выжидал достаточно, чтобы выяснить все необходимое о просящем, и лишь тогда появлялся. И не было пределу удивления всех имевших с ним дело, когда Лис отказывался от платы за свою работу, по крайней мере, в типичном понимании этого слова.

Люди средних и мелких достатков, составлявшие не самую крупную часть его клиентуры, не понимали этого, но и не настаивали, ибо, пусть и оценивая полученную услугу по достоинству, они в душе признавали, что не могли позволить себе без ущерба отдать столько, сколько по совести стоило просить за такую работу. Остальные же надеялись не оказаться больше в столь серьезной нужде, вынудившей бы их вновь обратиться к самому талантливому и загадочному вору Флоренции и всей Италии, опасаясь, что уж на второй-то раз Лис потребует с них двойную цену. Лис не имел ничего против, не таил обиды и забывал про таких людей сразу же, стоило им покинуть поле его зрения.

Больше одного заказа от одних и тех же людей он брал лишь от немногих. Либо тех, кто был чрезвычайно полезен ему самому или ордену, либо же тех немногих, кто были способны и готовы дать ему то, чего он по-настоящему хотел. Как и каждая энигма этого мира, Лис был эксцентричен и непредсказуем в том, чего хотел, и совсем немногие соглашались на его цену. За долгие годы он научился определять таких людей с первого взгляда и никогда не ошибался.

Он собирал обильный урожай самых сладких поцелуев с губ привекательных его взору людей, не делая разницы между женщинами и мужчинами, и немало сердец за годы разбило его исчезновение из их жизней после очередного завершенного дела. Коллекционировал самые сокровенные личные желания вечно просящих для других, мелочи, смешившие закоренелых угрюмцев, и светлейшие улыбки страдающих от хандры и серьезно надломленных. Не было счета всех подобных событий, ценность которых была известна только ему, и Лис практически никогда ими не хвалился, предпочитая держать эти коллекции в хранилищах собственного разума. Вещи, тем не менее, привлекали его не меньше, но исключительно такие же эксцентричные и не имеющие никакого значения для всех вокруг, исключая владельца и самого Лиса.

Он, как знали товарищи по ордену, знакомые и немногочисленные близкие друзья, не отличался интересом к искусству, отчего многие ошибочно полагали его несведущим и совершенно необразованным в этом вопросе. Однако, на деле Лис обладал редкой утонченности вкусом и был крайне придирчив в выборе предметов искусства для последующей кражи и помещения в свою коллекцию. Подобные свои кражи он позже компенсировал, обращая внимание знакомой знати на пострадавших от его рук художников. И лишь одного мастера Лис удостоил чести продать ему свои труды. С почти что благоговейным трепетом он принял из рук Леонардо да Винчи несколько его набросков и малых картин и ежедневников с научными изысканиями и баснями.

Немалую роль в его выборе новых предметов коллекции играла, как это ни странно, сентиментальность. Лис был единственным, кто не выразил сочувствия потере Эцио, ибо пока тот скорбел по отцу, сам Лис скорбел по дорогому и очень близкому другу. Он проник в палаццо Аудиторе в тот же день, когда Эцио забрал свое наследие, но не вынес оттуда ни денег, ни драгоценностей, ничего, на что позарился бы любой другой человек, даже сильно скорбящий. Лис забрал лишь старые документы друга для ордена да личную переписку для себя. Часть писем, правда, перекочевала со временем в шкатулку отгоревавшей и вернувшейся к жизни Марии. Это был первый и последний раз, когда Лис добровольно отдал нечто, что забирал себе, ибо не имел привычки красть у близких то, что никогда не смогло бы принадлежать ему в полной мере.

Хранил рядом с ними также Лис еще одну пачку писем, короткую, но бурную переписку влюбленных. Оставаясь в одиночестве, Лис порой нет-нет да читал эти письма, и еще ни разу ему не удалось дочитать без слез. Слишком близка ему была эта история безымянного юного тамплиера и кого-то еще, совсем неизвестного, но с почерком безумно похожим на почерк старого друга, с той лишь разницей, что рука, водившая по этим листам, была много моложе. Они оба погибли, и мысль об этом причиняла Лису немало печали. Была ли это печаль по двум юным погибшим любовникам или же горечь осознания собственной возможной судьбы — не знал никто, даже сам Лис.

Эти и десятки других аналогичных сокровищ Ла Вольпе прятал в ящичках письменного стола и шкафа, в коробках вдоль кусков стен, в бочках, окружавших его угол. Постель, прятавшаяся там же, помимо спокойного и мирного сна самого Вольпе хранила свидетельства пребывания там его самого главного сокровища. В складках белья она хранила не только следы, остатки тепла и запаха единственного человека, кого Вольпе возжелал достаточно сильно, чтобы пустить не только в свой темный, но насыщенный мир, наполненный историями и сокровищами, но и душу хозяина, научившуюся любить лишь ради него.

Лишь со временем Никколо смог по достоинству оценить то, чем возобладал столь внезапно и всецело. И ни одна из преподнесенных в подарок или украденных лишь для него вещиц не была дороже ему своего свободолюбивого дарителя, самого непредсказуемого и загадочного собирателя сокровищ во всей Италии.