Аль-Хайтам любил заниматься физическими упражнениями в первую очередь из-за того, что можно было сконцентрироваться на их выполнении и не думать ни о чём другом. После сотого отжимания надо было следить за тем, чтобы форма оставалась правильной, и заставлять себя опускаться так же низко, как и на первом десятке.

Хлопнула дверь спальни Кавеха — аль-Хайтам хотел бы, чтобы их комнаты находились в разных концах дома, и предлагал поменять местами кабинет и одну из спален, но Кавех сказал, что в кабинете самый лучший свет, который необходим ему для работы. Почему он при этом постоянно работал по ночам, оставалось загадкой. Их спальни разделяла одна стена, и, хотя это и требовало от обоих больше внимательности — негласная договорённость о недопустимых уровнях обнажённости и физических контактах не теряла своей актуальности — иногда аль-Хайтам чувствовал себя спокойнее оттого, что мог легко слышать Кавеха.

Зашумела вода в ванной, и аль-Хайтам перешёл к растяжке. Зато можно было определить, в каком настроении Кавех, даже не выходя из комнаты, а просто прислушиваясь к его перемещениям: если он сейчас вернётся в свою спальню, чтобы одеться, а потом выйдет из дома, слишком громко захлопнув входную дверь, значит, пошёл завтракать в Пуспу и всё ещё расстроен.

Но если — и через некоторое время аль-Хайтам услышал звон чашек и тонкий, едва различимый отсюда, аромат кофе — если Кавех начал делать завтрак, то всё было нормально.

— А что если это не Дешрет, а тот его жрец, о котором ты рассказывал? — вместо приветствия спросил Кавех. Аль-Хайтам немного постоял в дверях, рассматривая затылок соседа: Кавех собрал мокрые волосы в высокий хвост.

— Касала? — Кавех кивнул. — Было бы слишком странно, если бы кто-то называл Солнцем жреца Алого короля. Никто не называет помощника Великого Мудреца Великим Мудрецом.

— Может, это не то «Солнце», которое Дешрет, — Кавех снял с огня турку. — А то, которое, — он махнул рукой с туркой, и кофе опасно заплескался внутри. — Которое «моё солнышко»?

— «Моё солнышко великий жрец Алого короля Касала»? — скептически уточнил аль-Хайтам.

— Ну кто-то же должен был так его называть, — заулыбался Кавех. — Мама хотя бы. Или бабушка. Бабушка разве никогда не звала маленького аль-Хайтама «хабиби» или «хаяти»?

— Бабушка звала маленького аль-Хайтама по имени, которое дали ему родители, — мрачно ответил он.

— Неудивительно, что ты таким вырос, — Кавех повёл плечами. — Кстати, это объясняет твою неудачу с Нилу, — вдруг добавил он и, поставив на стол кофе и лепёшки чабаб, сел.

— Во-первых, я не собираюсь это обсуждать, — нахмурился аль-Хайтам. — А во-вторых, с чего ты взял, что это неудача?

— Джафар вас видел, — Кавех макнул кусочек лепёшки в финиковый сироп. — Он сказал, что Нилу взяла тебя за руку, что я расцениваю как жест, полный сочувствия и жалости. Ещё он сказал, что ты почти всё время пялился на Ламбада, но, зная тебя, ты пялился не на этого роскошного мужчину, а в стену, потому что задумался. В общем, неудача, — он закинул в рот лепёшку и отпил кофе. — А дело всё в том, что Нилу из полной семьи с любящими родителями. Которые, — Кавех поднял указательный палец, — до сих пор живы.

— Какое отношение наличие родителей имеет к свиданиям?

— О-о-о, — заулыбался Кавех. — Самое прямое. Ни одна уважающая себя женщина из полной семьи не будет с тобой связываться, — аль-Хайтам хмуро посмотрел на него, но вышло не очень убедительно, потому что было сложно сохранять недовольный вид и есть чабаб с финиковым сиропом: слишком уж Кавех вкусно готовил. — Нам с тобой не понять, но дело в том, что люди, которых в детстве любили родители, вырастают с гораздо более высокой самооценкой, чтобы вестись на твою красивую внешность и при этом терпеть отвратительный характер, — Кавех вздохнул и подпёр подбородок рукой.

— Интересно, — оценил аль-Хайтам. И ему и в самом деле было интересно: взгляды Кавеха на жизнь и людей очень сильно отличались от его собственных, и хоть сейчас аль-Хайтам сомневался в правдивости приведённых утверждений, но почти все умозаключения Кавеха о людях раньше оказывались верными, поэтому их стоило хотя бы принимать во внимание.

— Для стороннего наблюдателя, конечно, интересно, но не для главной жертвы обстоятельств, — Кавех налил себе вторую чашку кофе. — Мы куда-то идём сегодня? Я хочу наконец посмотреть на эти дыры в бытие, о которых ты говорил.

— Небытие, — поправил аль-Хайтам. — Я не знал, что ты строил дом визиря.

— Низама?! — воскликнул Кавех и со звоном поставил чашку на блюдце. — Скажи мне, что этот мерзавец пропал!

— Занятная реакция, — аль-Хайтам приподнял брови. — Но нет, помнишь ту часть в своём обвинении про причинение тяжкого вреда здоровью?

— Надеюсь, это значит, что ему отрезало язык.

— Руку.

— Что?

— Низам потерял руку, — терпеливо повторил аль-Хайтам. Кавех откинулся на спинку стула и как-то излишне серьёзно посмотрел на него. Но сказал только:

— Я сегодня буду на стройке до вечера, без меня не уходи.

Аль-Хайтам уныло оценил свои перспективы: впереди было несколько часов имитации рабочей деятельности и старательного избегания любых социальных контактов.

Дом Низама находился на окраине Сумеру, но, в отличие от района возле Бимарстана, эта окраина в последние годы стала местом проживания зажиточных граждан Нижнего города. Учёные здесь, конечно, не жили, но успешные предприниматели и чиновники — а Низам, хоть и любил называть себя визирем и отмечать, что работает на Академию, был простым чиновником —  с удовольствием покупали здесь землю и строили богатые дома. Кавеху повезло получить такой заказ, потому что ему явно много заплатили. Аль-Хайтам бы такие деньги отложил или инвестировал. Кавех, скорее всего, накупил красивой одежды — откуда-то она же должна была появиться? — а остальное наверняка потратил на свои сомнительные проекты и художественные инсталляции.

Перед ступеньками, что вели к дому, их остановила девушка, представившаяся Фарихой, секретарём Низама. Она попыталась было не пропустить их, сказав, что господин Низам принимает только по предварительному согласованию и ей сначала надо будет составить рабочий протокол.

— О-о-о, это вы зря, — присвистнул Кавех и отступил, пропуская аль-Хайтама вперёд.

— Покажите форму рабочего протокола, — скучающим тоном попросил аль-Хайтам.

— Форму… рабочего протокола? — растерялась девушка.

— Да, рабочие протоколы чиновников составляются по определённой форме, утверждённой Академией. Вы обязаны предъявлять её по требованию. Отсутствие правильно оформленного протокола — административное нарушение.

— Но я… Мне не говорили… 

— Тогда советую вам обратиться к Действующему секретарю Академии, — очень серьёзно произнёс аль-Хайтам. Кавех за его спиной хрюкнул, пытаясь сдержать смех. — У него как раз рабочий день через час заканчивается — если поторопитесь, то успеете.

— Большое спасибо! — Фариха бросила быстрый взгляд за спину, но, очевидно, мысль о том, что она сделала что-то, что противоречит правилам Академии, пугала её больше, чем недовольство начальника, поэтому она поблагодарила аль-Хайтама ещё раз и быстрым шагом, почти срывающимся на бег, пошла в сторону Академии.

— Она расстроится, когда узнает, — сказал Кавех.

— В следующий раз будет внимательнее читать правила оформления рабочих протоколов, — пожал плечами аль-Хайтам.

— Никакой формы, утверждённой Академией, не существует?

— Никакой формы, утверждённой Академией, не существует.

— Сущее зло, — весело сказал Кавех и, перепрыгивая через несколько ступенек сразу, поднялся на возвышение, на котором располагался дом визиря. Здесь он остановился и ласково погладил резную деревянную ограду, будто это было живое существо. — Мне жаль, что такой красивый дом — и даже два! — достались этому уроду, — вздохнул Кавех.

На пороге дома их встретила ещё одна женщина, представившаяся Аминой. Она тоже попыталась не пустить их, но рвения у неё было куда меньше, поэтому через несколько минут они сидели на диване в гостиной и ждали визиря.

Дом Низама показался аль-Хайтаму весьма интересным: с достаточным количеством денег, в отличие от дозорного пункта, который Кавех строил за свой счёт, или домика в Порт-Ормосе из украденных материалов, здесь архитектор смог воплотить гораздо больше своих идей. Гостиная высотой в два этажа по форме напоминала атриум Академии, что, возможно, было пожеланием заказчика. Купол был прозрачным, зеленоватое стекло создавало приятные блики ромбовидной формы. Много резного дерева: не только простенькие листочки, которые можно было увидеть в доме ювелира — нет, перила лестницы, например, были украшены птицами и падисарами, а для книг были сконструированы встроенные полки с орнаментом из цветов персика. Огромные витражные окна были сработаны куда изящнее, чем в прежних зданиях: скорее всего, Кавех только набросал проект, а обработкой стекла занимался мастер.

Двустворчатые двери открылись и в комнату вошёл Низам. Первым, что бросилось в глаза аль-Хайтаму, была даже не пустота в его правом рукаве, а то, как быстро переменилось выражение его лица: сначала он увидел Кавеха и нахмурился, а затем заметил сидящего рядом аль-Хайтама, и поджатые только что губы незамедлительно расплылись в улыбке.

Хотя обе девушки, работавшие на визиря, понятия не имели, кто такой аль-Хайтам, сам визирь знал это очень хорошо, а судя по чрезмерному радушию, он ещё и не знал, что аль-Хайтам ушёл с поста исполняющего обязанности Великого Мудреца.

— Господин аль-Хайтам! Чему обязан? Немедленно прикажу подать кофе! Амина!

— Не стоит, — попытался остановить его аль-Хайтам, но Низам уже яростно шептал что-то подчинённой.

— Сейчас будет, — сказал он и, упорно глядя только на аль-Хайтама, сел в кресло напротив. — Так чем могу быть вам полезен?

— Мы по поводу вашей руки и того, что с ней случилось, — без предисловий ответил аль-Хайтам. — Хотели бы осмотреть комнату.

— Ах, вы… — губы Низама снова сжались. — Он поэтому здесь? Так и знал, что дело в этом паршивом мальчишке! Надо было продавать дом! Но кто его теперь купит!

— В каком мальчишке? — не понял аль-Хайтам.

— Да в этом! — Низам ткнул пальцем в Кавеха. — Вы же поэтому его сюда привели?! Потому что это его вина? Я слышал от своих друзей из Академии, что его уже привлекли как подозреваемого по этому делу, и удивлен, что он ещё на свободе!

Аль-Хайтам поднял брови и посмотрел на тридцатилетнего «мальчишку». Кавех старательно делал вид, что рассматривает рисунок витража, и только напряжённая челюсть выдавала его недовольство.

— Архитектор Кавех был приглашён мной в качестве консультанта по этому делу, — медленно заговорил аль-Ха    йтам. — Я очень уважаю его мнение и прошу вас воздержаться от излишне эмоциональных высказываний.

Несколько секунд на лице Низама можно было наблюдать отголоски серьёзной внутренней борьбы: его странная неприязнь к Кавеху и желание выслужиться перед исполняющим обязанности Великого Мудреца.

— Да, конечно, — процедил Низам. — Прошу меня простить. Но кого ещё можно винить за появление такой чертовщины в доме, как не того, кто этот дом строил.

— Как раз это я бы и хотел выяснить. Что именно произошло?

— Я уже рассказал всё матрам, — буркнул визирь, но тут же поправился. — Но, конечно, господину аль-Хайтаму расскажу куда больше. С моим кабинетом начало происходить что-то странное. Сначала у двери в коридоре появлялся песок, но я думал, что это просто последствия недобросовестной уборки. Но однажды я увидел, откуда этот песок берётся, — Амина зашла в гостиную с подносом, на котором стоял кофейник и чашки, и Низам мгновенно замолчал и продолжил говорить только после того, как за помощницей закрылась дверь. — Не посчитайте меня сумасшедшим, господин аль-Хайтам, я говорю чистую правду, — Низам попытался заглянуть ему в глаза, но аль-Хайтам сделал вид, что он очень занят кофе. — Это было… да месяца два уж как прошло. Я открыл дверь в кабинет, а там… А там не было моего кабинета. Я не знаю, что это было, похоже на какую-то гробницу? — аль-Хайтам налил кофе и без слов предложил чашку Кавеху, но тот только мягко отвёл его руку от себя. — Много песка — вот он откуда был, — какие-то светящиеся синие огни и статуи. Я подумал, что переутомился, и закрыл дверь, но когда открыл её снова, там было то же самое.

— И что вы сделали?

— Пошёл спать, — Низам пожал плечами. — Утром всё было нормально, ещё несколько дней — тоже. А потом, — он положил ладонь на пустой рукав. — Потом было это. Чёрная гудящая дыра. Мне до сих пор сложно понять, почему я тогда к ней подошёл.

— Как вы потеряли руку? — спросил аль-Хайтам и почувствовал, что у него пересохли губы.

— Как будто что-то, — Низам нахмурился. — Что-то или кто-то заставил меня засунуть туда руку. Чтобы узнать. Ох, я… Я не помню, господин аль-Хайтам. Быстро стало больно, и от этой боли я всё забыл. Помню только, как удивился, что крови не было. И сразу всё зажило, словно у меня никогда не было руки.

— Вы не возражаете, если мы осмотрим комнату? — после недолгого молчания спросил аль-Хайтам. Всё рассказанное вполне укладывалось в общую картину, и даже исчезновение руки только подтверждало его теорию о том, что это была дыра в небытие. Интересно, почему Низам оказался первым из пострадавших, кто не был поглощён дырой полностью?

— Да, конечно, — рассеянно кивнул Низам. — Амина покажет вам кабинет.

— И почему у тебя до сих пор все руки на месте? — шёпотом спросил Кавех, пока они шли по коридору вслед за подчинённой визиря.

— Я думаю, что из-за Глаза Бога. Ни у кого из исчезнувших его не было.

— Но почему тогда Низам потерял только руку?

— Не знаю, — честно ответил аль-Хайтам. — Я предполагал, что Глаз Бога сильнее привязывает людей к этому миру и без него они не такие устойчивые.

— Может, Низам получил Глаз Бога и просто это скрывает? Хотя нет, он бы по всему Сумеру развесил объявления и заказал бы разворот в «Паровой птице».

— Это здесь, — Амина остановилась и указала рукой на дверь. Сама она при этом отошла на значительное расстояние, и, как только аль-Хайтам её поблагодарил, тут же ушла.

— Что случилось между тобой и Низамом? — спросил аль-Хайтам.

— Ерунда, — отмахнулся Кавех. — Надеюсь, что за дверью гробница! И симпатичный пустынник, — он повернул дверную ручку и распахнул створку. — И так всегда, — разочарованно протянул он.

Кабинет Низама являл собой более привычное для Сумеру зрелище, чем кабинет аль-Хайтама: большой стол из массива древесины, кресла для посетителей, этажерка со свитками и цветы в напольных горшках. И ни одной книги. Бóльшая часть горожан прилежно следовала запрету Академии на приобретение, хранение и — Архонт сохрани! — чтение книг, и даже когда система Акаши была отключена и книги разрешили приобретать — пусть и из ограниченного списка, пусть и дорого — никто не спешил воспользоваться новоприобретённым правом.

Комната знакомо подрагивала и будто пыталась исчезнуть, а над рабочим столом визиря висела дыра в небытие. Кавех осторожно зашёл внутрь и остановился, осматриваясь. Аль-Хайтам же не хотел тратить на это больше времени, чем было необходимо, поэтому сразу подошёл к пустоте.

Знакомая мягкая прохлада обволокла сначала его пальцы, а затем и всю руку по локоть, и аль-Хайтам уже почти ухватил подрагивающий пергамент, как вдруг почувствовал прикосновение к другой руке.

Пальцы Кавеха сильно сжали его ладонь. И эти ощущения были гораздо страннее, чем засовывать руку в небытие. 

Но аль-Хайтам не мог отвлекаться. Поймав отрывок письма, он вытащил его из дыры.

«Пушпаватика была сложной личностью, но если тебе легче представлять, что она могла бы благословить наши отношения — я могу только согласиться. Я же ни в чьём благословении, кроме твоего, не нуждаюсь. Надо мною, кроме твоего суждения, не властно лезвие ни одного ножа».

«Пушпаватика была сложной личностью»?

Великая Дендро Архонт, пронеслось в голове у аль-Хайтама, это точно Дешрет. Он держит в руках письмо, написанное Алым королём. Настоящее письмо. Дешрета. Но кому он мог писать? Кому Дешрет мог написать, что Пушпаватика была сложной личностью? С кем у него были отношения настолько, очевидно, серьёзные, что он пишет о том, что ни в чьём другом, кроме своего адресата, благословении не нуждается? Или это фразеологизм, выражающий высокую степень симпатии?

— Прекрати трястись, я не могу ничего прочитать, — сказал вдруг кто-то совсем близко. Аль-Хайтам моргнул, фокусируясь на реальном мире.

В реальном мире его нос щекотали волосы Кавеха, который склонился над фрагментом, зажатым в пальцах аль-Хайтама. Левая ладонь была странно тёплой, и только через пару мгновений он сообразил, что это было потому, что Кавех всё ещё держал его за руку.

— Ого, это же действительно похоже на письмо Дешрета! — восторженно выдохнул Кавех. — Не представляю, кто бы ещё мог назвать Пушпаватику сложной. Но получается, что и Дешрет, и тот, кому он пишет, знали Богиню цветов? — он поднял глаза на аль-Хайтама, и стало совсем нехорошо.

— Во-первых, не «тот, кому он пишет», а «та, кому он пишет», здесь везде употребляется женский род, — начал аль-Хайтам и собирался было уже сказать: «Во-вторых, правила о допустимой физической близости разве действуют только у нас дома?», но был прерван вдруг появившимся в дверях Низамом.

— Да как ты смеешь! — рявкнул визирь. — Господина аль-Хайтама! Он не из этих!

Учитывая семейную историю аль-Хайтама, было не очень удивительно, как быстро он понял, про каких «этих» шла речь. Более удивительным оказалось то, как сильно это его разозлило. И ещё то, что Кавех дёрнулся и попытался выхватить свою руку из его.

— Что вы имеете в виду? — нарочито спокойно спросил аль-Хайтам и притянул Кавеха ближе к себе.

— Он!.. — Низам ткнул в Кавеха пальцем и несколько секунд хватал ртом воздух. — Он… мужеложец! И явно пытается вас совратить!

— Ого, — с озабоченным видом кивнул аль-Хайтам. — Ты пытаешься?

— Нет? — неуверенно ответил Кавех.

— Вот видите, господин Низам, он не пытается. Но странно, — решив, что хватит пытаться довести визиря до апоплексического удара, аль-Хайтам осторожно отстранился от Кавеха. — Странно, что вы в первую очередь обратили внимание на это, а не на возвращение вашего кабинета к норме.

Низам моргнул.

— Я прошу прощения, господин аль-Хайтам, — он огляделся. — Спасибо, — визирь сложил руки в молитвенном жесте и коротко поклонился. — Я так и знал, что вы справитесь лучше, чем матры.

— Кстати о матрах, — аль-Хайтам сложил руки на груди. — Что именно они делали?

— То, что обычно и делают матры, — Низам пожал плечами. — Опросили меня и моих слуг, осмотрели кабинет, но когда они открыли дверь, там опять был песок и это вот всё. Они сделали несколько фотографий и ушли.

Даже не попробовали закрыть и открыть дверь, недовольно подумал аль-Хайтам. Нет, определённо, самая бесполезная структура Академии.

— …ни одного, в храме Сурастаны нет лампочек, — абсолютно серьёзным голосом закончил начальник самой бесполезной структуры Академии.

— Ну, — нерешительно заговорил Кавех в наступившей тишине. — Это не так плохо, как шутка про кайраги и Электро кристалл?

— Да, — быстро согласился Тигнари. — И точно лучше шутки про пустынника и воду.

— Какой шутки про пустынника… — начал было Кавех, спохватился и зажал рот рукой, но было уже поздно.

— Если пустынник на восемьдесят процентов состоит из воды, — Сайно откинулся на спинку стула и довольно улыбнулся. — То считается, что он из благополучной семьи.

— Отвратительно, — хором ответили Кавех и Тигнари.

Аль-Хайтам иногда недоумевал, как так вышло, что он был знаком с этими людьми достаточно близко, чтобы по пятницам пить с ними вино в таверне. Тигнари и Сайно учились в одно время с ним и Кавехом, но в студенческие компании последнего не входили. Приятели Кавеха были другими: гораздо более заинтересованными в вечеринках и романах, чем в учебе. Тигнари учился в Амурте, Сайно — в Спантамаде, и, кажется, до знакомства с Кавехом они друг друга тоже не знали.

Иногда он подозревал, что Кавех искусственно создал эту компанию, чтобы у аль-Хайтама появились хоть какие-то друзья, кроме него самого.

Сайно собрал карты Священного призыва семерых и начал их перемешивать.

— Надеюсь, вы соблюдаете осторожность в своём маленьком расследовании, — как бы невзначай сказал он, глядя на колоду в своих руках. Карты быстро мелькали в ловких пальцах. — К сожалению, я не могу вам помочь, но надеюсь, — быстрый взгляд на аль-Хайтама, — что вы справитесь.

Кавех тоже посмотрел на аль-Хайтама и нахмурился: скорее всего, ему очень хотелось рассказать Сайно о дырах в небытие и о том, как небезопасно совать туда руки. Пока они шли от дома к таверне, он говорил об этом не останавливаясь.

— Конечно, справятся, — Тигнари подпёр подбородок рукой и хитро улыбнулся. — Мне вот гораздо интереснее, как продвигается исследование реакции окружающих на ваше столь маловероятное сожительство.

— Я думал, это исследование гомосексуальности аль-Хайтама, — безэмоционально добавил Сайно и бросил дайсы.

Под смех («Он же сходил на свидание с Нилу!» — «Вполне разумное полевое испытание в рамках исследования?») аль-Хайтам мрачно рассматривал свои карты и размышлял о том, что дружба была явно переоценена. И дайсы выпали отвратительные.