Пятница всегда тянулась невыносимо долго, если аль-Хайтам приходил на работу. Он проверял несколько раз: если не приходить, то день пролетал быстро и довольно приятно, но стоило переступить порог Академии, как словно кто-то намеренно задерживал стрелки часов и не давал им идти в верном темпе.

Единственным интересным документом сегодня была заявка на грант учёного Фаргани: он продолжал настаивать, что Тейват мог быть шарообразным, а не плоским. Это было уже не первое его прошение о выделении финансирования, но первое, которое ему удалось составить по всем правилам. С удовольствием представив, как разнервничаются все мудрецы — аль-Хайтаму иногда казалось, что узколобость и дремучий консерватизм были необходимыми условиями соответствия вакансии — он одобрил заявку и отложил её в стопку документов, которые прошли проверку. После выходных он сделает копии, отправит по экземпляру в каждый даршан, а оставшееся заархивирует.

Просмотрев ещё несколько заявок на гранты, Аль-Хайтам с грустью подумал, что если бы система была другой, то он бы, может, и начал официальную исследовательскую работу над письмами Дешрета. Но при нынешнем положении дел, когда перед тем, как попасть к нему на стол, любая заявка на исследование не столько рассматривалась, сколько в первую очередь высмеивалась мудрецами, даже если она и была толковой, аль-Хайтам совсем не хотел делиться своими открытиями с Академией. К тому же он знал множество случаев, когда исследователя поднимали на смех, убеждали, что его проект не имеет никакого научного обоснования, а через пару недель какой-нибудь более именитый и приближённый к мудрецам учёный подавал заявку на точно такой же проект и получал деньги.

Нет, нет, нет. Аль-Хайтаму было достаточно того, что он поделился с Кавехом. Хотя Кавех и не обладал достаточными знаниями в сфере исследований об Алом короле — но в Сумеру разве что Дендро Архонт знала о нём больше, чем аль-Хайтам — он был умен, хорошо понимал людей и оказался очень полезным партнёром в расследовании.

— Раз ты точно уверен, что это форма прошедшего времени, — сказал он вчера вечером и так махнул рукой, что чуть не пролил вино на пергамент. Аль-Хайтам едва успел схватить отрывок письма со стола и убрать его на безопасное расстояние от Кавеха. — Значит, это произошло уже после смерти Пушпаватики. Скорее всего, они оба её знали и были с ней близки.

— Не уверен, что мы можем сделать такой вывод, — покачал головой аль-Хайтам. — У Богини цветов были свои почитатели, и они вполне могли говорить о её благословении как о благословении божества. Это всё ещё могут быть два очень богатых человека, живших в эпоху Алого короля. Он из пустыни, а она, судя по всему, из Сумеру.

— Да, но! — Кавех отпил ещё вина и быстро облизал губы, которые тут же окрасились в алый цвет. — Разве могли почитатели назвать Пушпаватику «сложной личностью»? Особенно в те времена, это буквально то же самое, что сейчас сказать, что Кусанали — маленькая зануда. Прости меня, Дендро Архонт, — быстро добавил он, возведя глаза к потолку, очевидно, в направлении храма Сурастаны.

Кавех был прав. Назвать Пушпаватику «сложной личностью» действительно могли бы только равные ей. Хотя, конечно, всё ещё оставалась маленькая вероятность, что это были какие-то очень наглые древние сумерцы.

Аль-Хайтам взглянул на часы. Так и есть, прошло всего три минуты. С другой стороны, он и так сделал сегодня одно полезное дело — одобрил весьма перспективную заявку Фаргани — а значит, можно было идти домой. Пару часов отдохнуть, а потом начать готовиться к приёму. Он поморщился.

Как жаль, что его статус бывшего исполняющего обязанности Великого Мудреца действовал только на людей вроде Низама. После посещения дома визиря Кавех с неохотой и явно опуская большое количество деталей рассказал, что поначалу Низам был вполне доволен его работой, но ближе к концу строительства узнал, что архитектор предпочитает мужчин, и почему-то решил, что это накладывает ужасный отпечаток на дом визиря. Из-за чего чуть было не отказался оплачивать работу и ежедневно закатывал скандалы с требованиями «перестать быть таким мерзким человеком».

Интересно, проводил ли кто-либо в Академии исследование вроде «Здания, построенные архитекторами-гомосексуалами: плюсы, минусы, сравнения с проектами архитекторов других половых предпочтений»? Почти каждый день изучая безумные заявки на исследования от студентов и учёных, аль-Хайтам был уверен, что что-то подобное наверняка пылилось в архиве. Стоило как-нибудь поискать и принести Кавеху, его бы это развеселило.

Так вот, если Низаму хватило статуса аль-Хайтама, чтобы хотя бы постараться вести себя прилично и содействовать расследованию, то на знаменитую Дори Сангема-бай это не действовало совершенно. Поэтому договаривался с ней Кавех.

Матры, конечно, могли заявиться к Дори без приглашения или вызвать негоциантку в Академию для дачи показаний. Но аль-Хайтам и Кавех матрами не были, поэтому Кавех написал Дори письмо с просьбой посетить Алькасар-сарай для изучения аномальных событий. В ответ Дори прислала письмо с предложением заплатить ей четыреста тысяч моры за возможность посетить дворец и пообщаться с его хозяйкой. Кавеха почему-то особенно развеселило, что Дори предложила включить эту сумму в его общий долг. Но глупой госпожа Сангема-бай не была, поэтому после отказа благосклонно согласилась принять помощь в устранении «призраков, которые творят безобразия и пугают гостей» совершенно бесплатно, только попросила поторопиться, так как в ближайшую пятницу в Алькасар-сарае планировался приём и хозяйка хотела, чтобы её гости чувствовали себя комфортно.

Слово «приём» оказало магическое действие на Кавеха. Аль-Хайтам не читал следующего письма, которое он отправил Дори, зато видел несколько пугающий энтузиазм, с которым Кавех его писал. Через несколько часов сумеречная птица принесла ответ — конверт, в который была вложена глянцевая карточка сиреневого цвета с позолоченными уголками. Приглашение. «Архитектор Кавех и его сопровождающее лицо».

Аль-Хайтам был уверен, что Дори могла бы выписать на его имя отдельное приглашение, но не захотела этого делать. По неизвестной ему причине госпожа Сангема-бай не любила Действующего секретаря Академии и при каждой удобной возможности это демонстрировала. Впрочем, аль-Хайтам в целом мало кому нравился, и это его вполне устраивало.

Рабочий день аль-Хайтама чаще всего был раза в три, а то и четыре короче, чем положено, но он всё равно считал, что перерабатывает. За те короткие часы, что он уделял своим рабочим обязанностям, он принимал гораздо больше полезных и эффективных решений, чем любой из мудрецов. Рабочий же день Кавеха, казалось, никогда не заканчивался. Иногда он мог уйти на рассвете, а о том, что сосед вернулся, аль-Хайтам узнавал, только когда просыпался ночью от стука молотка.

Через пару минут после того, как аль-Хайтам зашёл домой, вернулся и Кавех, волоча сумку с подрамником и тубус, который постоянно бил его по голове. Бормоча что-то о слаймоголовых придурках, он скрылся в кабинете, откуда через минуту раздался знакомый звук: Кавех сбивал часть гипса с макета.

Аль-Хайтам всё же ушёл в свою спальню в надежде немного поспать и даже попытался сделать музыку в наушниках громче, но это не очень помогло. Сквозь струнную композицию всё равно прорывались ругательства Кавеха, стук долота и шум воды: скорее всего, он разводил в ванной гипс.

Смирившись с тем, что отдохнуть не удастся, аль-Хайтам поднялся и отправился на кухню. Он готовил не так хорошо, как Кавех, но всё же старался хотя бы делать вид, что их бытовые обязанности делились поровну. Под грохот из кабинета аль-Хайтам приготовил простой обед и секунду постоял, довольный своим трудом: сковородку, на которой можно было менять узор, купил Кавех и периодически подавал омлет с надписями вроде «Ты идиот» и «Протри пыль». Аль-Хайтам же медитативно выкладывал буквы, складывавшиеся в слова «Интуиция», «Достоверность» или «Полемика». Сегодня он выбрал «Размышление». Потому что, конечно, в идеале каждый должен был быть способен к размышлению, но на практике это оказывалось невозможным.

Наверное, когда Кавех складывал фразу «Протри пыль», он думал о чём-то подобном.

— У нас опять жареный суп? — недовольно протянул Кавех, падая на стул.

— Это совершенно другое блюдо, просто с похожими ингредиентами, — поправил его аль-Хайтам, ставя тарелку на стол. Кавех повертел блюдо, читая надпись, и смешливо фыркнул.

— Я до сих пор не уверен, была ли у меня в прошлый раз изжога от самой еды или оттого, что ты написал на ней «Структурирование» и весь ужин нудел о важности стратегий запоминания информации.

— Ты всегда можешь не есть, я не заставляю.

— Ну уж нет, — Кавех положил порцию себе на тарелку. — Я с утра ничего не ел. Я вдруг подумал… — он осёкся и какое-то время маниакально делил кусок мяса на маленькие равные кусочки. Потом вскинул голову и выпалил: — Ачтоеслиэтовсётакииззаменя?

— Прости, что? — моргнул аль-Хайтам.

— А что если, — Кавех отбросил вилку и спрятал лицо в ладонях. — Что если это всё-таки из-за меня? — глухо, но гораздо более разборчиво спросил он. — Ты говорил, что пустоты, скорее всего, никак со мной не связаны, но что-то я не слышал, чтобы они появлялись где-то кроме гробниц и моих зданий.

— На твоей нынешней стройке ещё же не..?

— В том-то и дело! — Кавех отнял руки от лица и тут же нервно забарабанил пальцами по столу. — Ещё нет, но вдруг я снова построю что-то такое, что привлечёт эти пустоты? Я поэтому сегодня и начал менять план здания, что не очень удобно делать после начала стройки, но если я буду строить так, как планировал до всех событий, то наверняка ведь получится опять такое? — аль-Хайтам медленно кивнул. — Хотя это здание в пустыне, и у него есть некий бедуинский колорит, в основе у меня была идея о дереве, которое укоренилось и проросло в непригодной почве. И весь план дома строился на том, что это дерево! Я сначала думал просто изменить одно крыло, но тогда это всё равно бы получилось дерево, просто без пары веток, и приходится менять ствол, чтобы он перестал быть стволом, — Кавех, наконец, остановился, чтобы вдохнуть. — Хорошо хоть заказчик очень лояльный, изменения получится легко утвердить.

— Я думал о том, что появление пустот именно в твоих зданиях не случайно, — через некоторое время заговорил аль-Хайтам. — Приходится делать некоторые допущения: например, пустоты всё ещё могут появиться в других домах, но сколько ещё может быть фрагментов письма?

— И в самом деле, сколько? — перебил его Кавех.

— Я не уверен, потому что фрагменты очень различаются по размеру: какие-то очень маленькие, какие-то большие…

— Сколько? — поторопил Кавех. — Я понял, что это всё предположения и допущения.

— Я думаю, что их всего четырнадцать. Семь — в гробницах, семь — в твоих зданиях.

— Как тело Осириса? — подхватил Кавех. — Они там всё любили делить на четырнадцать!

— Любили делить на семь, — поправил его аль-Хайтам. — Каждое письмо разделено на семь фрагментов, — он не хотел говорить следующую фразу и замялся, но Кавех оказался быстрее:

— Это значит, что в моём новом здании неминуемо появится очередная дыра в небытие, что бы я ни изменил.

— Если ты изменишь что-то, из-за чего появляются дыры, то, возможно, никакой пустоты не возникнет, — сказал аль-Хайтам и с грустью подумал, что тогда, может, не возникнет и последнего фрагмента письма, но одёрнул себя: из-за пустот исчезали люди, несколько строк текста не могли быть важнее человеческой жизни.

— Но я не знаю, из-за чего они появляются, и не знаю, что мне надо изменить! — простонал Кавех. — Знаю только, что если не доказать, что это не моя вина и не вина моей архитектуры, то моей рабочей репутации конец.

Ах, да, репутация архитектора Кавеха.

Для аль-Хайтама работа была средством. На должности секретаря он получал не очень много, но достаточно, чтобы содержать дом, себя и, как оказалось, Кавеха. Временное пребывание на посту Великого Мудреца позволило ему заработать гораздо больше — без этих денег он не смог бы внести залог, например. Но в целом аль-Хайтам никогда не хотел зарабатывать больше или работать лучше. Он знал, что делал необходимый минимум, но Академия функционировала таким образом, что минимум усилий секретаря был не просто достаточным, но даже излишне эффективным.

Кавех же относился к работе совершенно иначе. Он любил то, что делал. И все переработки, ранние подъёмы и работа над макетами по ночам объяснялись не тем, что ему не хватало денег, нет. Кавеху действительно это нравилось. И несмотря на все шутки о долге и неразумных решениях, аль-Хайтам понимал, почему Кавех согласился построить дворец на условиях Дори Сангема-бай: она предоставила деньги на строительство и материалы, но начислила на эту сумму проценты. Основной денежный долг Кавех оплатил законченным зданием, а проценты остались на нём. Но вместе с долгом Кавех получил то, чего он хотел — репутацию знаменитого архитектора. Того самого, который построил Алькасар-сарай. Того самого, к которому обратилась самая богатая и успешная негоциантка Сумеру. И теперь эта с таким трудом заработанная репутация была под угрозой.

— Я не могу ничего обещать, но я буду это учитывать, — сказал аль-Хайтам, недовольно думая, что всё оказывалось важнее его писем Дешрета: человеческие жизни, работа Кавеха, — и он даже не мог это оспорить.

— И чтобы ты лучше это учитывал, я и планирую везде ходить с тобой, — напомнил Кавех. — Но сегодня это даже будет приятно! — он заметно повеселел. — Приём в Алькасар-сарае! Я слышал, там будет Нин Гуан.

— Кто это? — спросил аль-Хайтам, прекрасно зная, кто такая Нин Гуан.

— Что значит «кто это»?! — воскликнул Кавех. — Как только мы переступим порог Алькасар-сарая, я планирую сделать вид, что мы не знакомы!

Несколько лет назад, сразу после окончания Академии, аль-Хайтам отправился в небольшое путешествие. Денег у него было немного, поэтому хватило лишь на ближайшие Ли Юэ и Фонтейн. В Ли Юэ ему повезло попасть на Праздник морских фонарей, о роскоши и размахе празднования которого он, конечно, слышал и читал. Но одно дело слышать и читать, а совсем другое — увидеть воочию. Обычно не склонный к излишней впечатлительности, аль-Хайтам был восхищён и тронут историей праздника и самой церемонией запуска фонарей: так это было красиво и продумано. Гавань Ли Юэ, освещённая множеством огней, показалась ему тогда местом из другого, сказочного мира.

И хотя вряд ли за созданием Алькасар-сарая стояла такая же трогательная история, объединяющая людей, но то, как он выглядел в этот вечер, могло сравниться с Гаванью Ли Юэ в праздничную ночь. Мириады огней окружали скалистый остров, на котором располагался дворец, а само здание и сад вокруг него были подсвечены фиолетовыми и розовыми столбами света. От самого купола Алькасар-сарая тянулись блестящие ленты, которые казались лёгкими и тонкими издали, но было ясно, что вблизи это были, скорее всего, многометровые, если не километровые, шёлковые ткани. Дорога к Алькасар-сараю от самого поворота, из-за которого вышли Кавех и аль-Хайтам, была украшена с двух сторон фонарями — конечно, в форме ламп джиннов.

— Как же приятно, когда твоё творение ценят по достоинству, — счастливо выдохнул Кавех. — И Дори попыталась заставить нас разобраться с дырой и не позвать на приём! Ладно тебя, но меня, архитектора!

Что могло показаться странным при такой иллюминации и роскошном декоре: и на дороге, и в чудесном саду им встретились лишь слуги Сангемы-бай, одетые в одинаковую фиолетовую форму, и ни одного гостя. Но аль-Хайтам знал, что и сама Дори, и, очевидно, её гости, ценили уединенность и конфиденциальность. Если на приёме действительно будет Нин Гуан, за единственный финансовый совет которой люди платили безумные суммы моры, то вполне понятно, почему она не захотела прогуляться по саду, а предпочла скрыться внутри дворца.

Их встретил дворецкий Госштасб, который стоял у входа с двумя подчинёнными. Аль-Хайтам помнил его ещё с прошлого посещения: год назад Дори решила пригласить во дворец Великого Мудреца, генерала махаматру, мудрецов даршанов и почему-то Действующего секретаря. Но она явно не хотела, чтобы они знали, кто такая хозяйка Алькасар-сарая, и аль-Хайтам почти три часа веселился, наблюдая, как мудрецы лебезят перед дворецким Госштасбом. Никто не представлял его как хозяина дворца, но он был необыкновенно роскошно одет, встречал их у дверей первым, и признанные учёные тут же сделали вывод, что он и был владельцем Алькасар-сарая.

Дори же, переодетая в одежду гораздо проще её повседневного наряда, спокойно ходила между гостями, никем не замеченная, и внимательно слушала их разговоры. Из всех присутствующих на том вечере только Сайно и аль-Хайтам знали, кто она такая, но, конечно, не выдали её.

Сегодня Госштасб явно был в роли самого себя. Он вежливо поприветствовал Кавеха и аль-Хайтама, но не спешил открывать перед ними двери, а сначала внимательно изучил приглашение, протянутое Кавехом, а затем сверился со списком, который подала ему одна из подчинённых. И только после этого, поклонившись, он пропустил их во дворец.

— Нин Гуан точно здесь, — негромко сказал Кавех, когда они прошли в аванзал. — Я найду её, получу свой финансовый совет и перееду от тебя!

Аванзал — это слово аль-Хайтам узнал, конечно, от Кавеха — был украшен богаче и прекраснее, чем храм Сурастаны в Сабзеруз. Розово-фиолетовая гамма обстановки была дополнена золотом — аль-Хайтам не мог даже примерно представить, сколько стоило выткать ковры, украшавшие полы аванзала, или сделать, судя по всему, золотую копию статуи Гео Архонта. Богатство его никогда не интересовал, но роскошью Алькасар-сарая нельзя было не восхититься.

В аванзале были, кажется, лишь слуги, но и в главном зале оказалось не так много людей, как того ожидал аль-Хайтам. Всё это великолепие предназначалось для совсем небольшой компании: гостей было, наверное, человек двадцать, если не меньше. Большинство же присутствующих в зале были либо работниками Алькасар-сарая, либо слугами приглашённых.

Аль-Хайтам сразу увидел Нин Гуан: самая богатая женщина Ли Юэ, а, возможно, и Тейвата стояла у одного из столов в окружении своих подчинённых и выглядела, пожалуй, скучающей. Кавех вдруг схватил его за локоть. Аль-Хайтам хотел было уже пошутить о том, что Кавех всё ещё здесь, а не пакует вещи для переезда в собственный дворец, как тот прошептал:

— Это Дилюк! Властительница Кусанали, это Дилюк Рангвиндр, — аль-Хайтам проследил за направлением взгляда Кавеха и увидел невысокого молодого мужчину с густой копной красных волос. — Святые архонты, как же он хорош!

Аль-Хайтам посмотрел ещё раз. Невысокий, стройный, черный фрак, конечно, отлично скроен и сидит по фигуре, но выражение лица неприятное и даже несколько надменное. Ничего особенного.

— Кто это? — всё-таки решил уточнить он.

— Дилюк… — завороженно повторил Кавех. — Дилюк Рангвиндр — владелец винокурни «Рассвет».

— Винокурня? — нахмурился аль-Хайтам. — Это что, то самое вино?

Кавех рассеянно кивнул и, отпустив его руку, направился в сторону Дилюка. По пути он взял у слуги бокал с каким-то напитком, остановился, явно отвлекшись на лепнину на потолке, но потом взъерошил свои волосы и подошёл к мужчине.

Отпил из бокала и что-то сказал. Дилюк ответил, но лицо сохранял по-прежнему хмурое.

Удачи, господин Унылая Физиономия, подумал аль-Хайтам. Никто ещё не устоял перед этим, даже те, кому нравятся женщины.

И действительно, ещё пару реплик Кавеха — и владелец винокурни заулыбался, а потом и вовсе рассмеялся. Кавех расхохотался вместе с ним и, якобы в запале веселья, положил руку на его плечо.

— Слабак, — весело фыркнул за его спиной знакомый голосок. — Кавех таких ест на завтрак, а я-то думала, господин Дилюк окажется сложным партнером для ведения бизнеса. Но теперь вижу, что он будет продавать мне свое вино по двадцать моры за бутылку.

— Вы всегда можете послать в Мондштадт Кавеха, уважаемая Сангема-бай, — вежливо улыбнулся аль-Хайтам. — У него есть опыт в краже большого количества ящиков с вином.

— М-м-м, бесплатный товар, — хмыкнула Дори и вышла из-за его спины. — Правда всегда есть проблемы со сбытом краденого, но я знаю примерно двадцать четыре способа этих проблем избежать, — на ней был белоснежный шальвар-камиз, украшенный драгоценными камнями и золотом, которые блестели так ярко, что у аль-Хайтама заслезились глаза. — Вот, тот самый эффект, на который я рассчитывала! — довольно сказала Дори и протянула ему шелковый платок. — Аж глаза режет, да?

— Прекрасно выглядите, Сангема-бай, — аль-Хайтам с благодарностью принял платок. — Сразу видно, что вы хозяйка этого вечера.

— А по тебе сразу видно, что ты скучный зануда — впрочем, как и всегда, — цокнула языком Дори. — Такую честность я даже уважаю. Не знаю только, как зануда поможет избавиться мне от призраков, но так уж и быть, разрешаю тебе попытаться.

— Насчёт призраков… — начал было аль-Хайтам, но Дори прервала его взмахом маленькой руки, на каждом пальце которой было по годовой зарплате секретаря.

— Нет-нет, потом, не хочу портить себе вечер сразу. Встретимся через пару часов, тогда всё расскажу.

Пара часов, мысленно повторил аль-Хайтам, и перевёл взгляд на Кавеха, вокруг которого уже собралась небольшая компания. Он чего-то подобного, конечно, и ожидал, но — взрыв смеха, Кавех запрокидывает голову, господин Унылая Физиономия как-то подозрительно заинтересовано смотрит на его шею — реальность в очередной раз оказалась хуже. А он ещё и оставил дома наушники.