Это всё, конечно, напоминало былые времена. Аль-Хайтам стоял у стены и не мог дождаться, когда вечер закончится, чтобы заняться гораздо более полезными делами, Кавех же был в центре внимания и уже не просто общался с самыми богатыми людьми Тейвата — нет, он читал им лекцию об архитектуре Алькасар-сарая. Его лицо светилось если не ярче, то уж точно привлекательнее, чем все драгоценности Дори Сангемы-бай. Аль-Хайтам вдруг почувствовал прилив знакомой гордости и радости: пусть Кавех, как и всегда, максимально от него дистанцировался и делал вид, что они не знакомы, но это всё равно не меняло того, что ни Дори, ни Нин Гуан, ни господин Унылая Физиономия, ни два каких-то пожилых мужчины явно из Инадзумы, которые сейчас с таким удовольствием слушали Кавеха, не знали о нём и сотой части того, что знал аль-Хайтам.

— Во время преподавания в Академии я всегда говорил своим студентам, что хотя им и важно выработать свой уникальный стиль, но нет совершенно никакого смысла за ним гнаться! Это должно прийти естественно. Вот вы, господин Дилюк, — взгляд из-под ресниц, рука ласково опустилась на плечо, обтянутое бархатом сюртука и чуть сжала. Аль-Хайтам случайно встретился глазами с Дори, которая одними губами произнесла: «Слабак», — и не стал сдерживать улыбку. — И ваше знаменитое вино из одуванчиков. Вы же, конечно, не сидели бессонными ночами, пытаясь выдумать знаковый продукт винокурни!

— Нет, — мягко улыбнулся Дилюк. — Вино из одуванчиков — традиционный напиток моей родины, мы лишь немного усовершенствовали и стабилизировали рецепт.

— Вот именно! — аль-Хайтам не был ни на одной из лекций Кавеха, но с лёгкостью мог представить, что именно так он обращался со своими любимчиками. — Стиль находит вас сам, вы можете его лишь усовершенствовать, а не создать с нуля. Я предлагал студентам искать стиль в знакомом и любимом, вот как господин Дилюк: родные и традиционные явления, для всей страны или только для вашей маленькой семьи — это не так важно. Для меня таким явлением и ядром моего стиля стала Дендро Архонт. Это вовсе не сверхоригинальная идея, мы все любим Архонтов своих стран, ну кроме, — он сочувственно посмотрел на Нин Гуан, — что бы там у вас ни произошло. Но недостаточно, конечно, просто взять идею о Дендро Архонте и построить здание. Как я выражу свою любовь? Напишу «Дендро Архонт» над входом и обведу сердечком? — Кавех немного помолчал, благосклонно дав всем желающим посмеяться. — Нет, я разбираю саму суть того, что значит для нас властительница Кусанали, на составляющие, — аль-Хайтам вдруг обнаружил, что слушает Кавеха с интересом. — Дендро Архонт — это в первую очередь что?

— Мудрость! — воскликнул один из инадзумских старичков.

— Отлично, — похвалил Кавех. — Мудрость! Что ещё? — и, внимательно выслушав все ответы про зелёный цвет, цветы, деревья и репки, он подытожил: — Прекрасные варианты и очередное доказательство того, что какую идею не возьми, каждый человек увидит её по-своему. Что, например, вижу я в Дендро Архонте? Мудрость, безусловно, но мудрость заботящуюся, а не наставляющую. Красоту и созидание, вот ответ про репки был близок к этому, кажется. Силу и женст… — он вдруг осёкся и нахмурился, будто вспомнил что-то, но это тут же от него ускользнуло. Аль-Хайтам подался вперёд. — Женственность, — озадаченно договорил Кавех. — Мы, конечно, все знаем, что Дендро Архонт имеет тело маленькой девочки, — он говорил всё менее и менее уверенно, а его растерянный взгляд заскользил над головами слушающих, пока не встретился со взглядом аль-Хайтама. — Поэтому это не совсем та женственность, а скорее женская сила, которой обладают и женщины, и девочки, и старушки. Что, как я считаю, — Кавех встряхнул головой, заулыбался и снова обратился к своей аудитории. — Очень подходит хозяйке дворца! Дори Сангема-бай, а можно ли будет показать гостям тайную комнату?

Всё оживились и последовали за Дори, которая благодушно разрешила осмотреть тайную комнату. Аль-Хайтам остался стоять на месте. Что так смутило Кавеха? Что было не так с этой женственностью и почему он выглядел таким потерянным?

Вечер тянулся долго. После экскурсии по дворцу, которую провёл Кавех, все были приглашены к ужину: столы в главном зале были расставлены полукругом, образуя в центре зала пространство для танцоров и певцов, которые развлекали гостей. Какое счастье, что Нилу здесь нет, мельком подумал аль-Хайтам, заметив нескольких артистов из театра Зубаира.

После ужина гости разбрелись по небольшим группам, обсуждая, очевидно, то, для чего они все здесь и собрались — финансовую судьбу Тейвата. Аль-Хайтаму было сложно представить что-то более скучное, чем работа с деньгами, даже секретарские обязанности выигрывали у ведения любого бизнеса. У него с собой был лишь небольшой сборник статей, но, полистав его, аль-Хайтам с удовольствием обнаружил «Лингвистику и поэтику», которая сейчас была ему весьма кстати, и углубился в чтение.

Когда он закончил, в зале уже стемнело. Слуги ходили между столами, собирая посуду и гася свечи, а из именитых гостей оставались лишь старички из Инадзумы, которые явно выпили слишком много арака, но не собирались останавливаться. Стоило бы найти Дори и Кавеха, подумал аль-Хайтам и только поднялся, как заметил сначала хозяйку дворца, которая вошла в главный зал и оглядывалась по сторонам, а потом и Кавеха, который выплыл из аркады в противоположном конце помещения.

— Я удивлён, что ты вспомнил о моём существовании, — аль-Хайтам сложил руки на груди.

— Дори, кто это? — весело спросил Кавех, не глядя на него.

— Я была бы рада, если бы ты действительно его забыл, — наигранно вздохнула Дори. — Но увы, это всё тот же скучный громила, с которым ты живёшь. Так, — она упёрла руки в бока и осмотрела зал. — Я бы не хотела, чтобы вы шли в гостевое крыло, пока все гости не разойдутся по своим спальням и не уснут. Вечер прошёл неплохо, я не хочу заканчивать его замогильным воем привидений.

— Всё-таки привидений? — уточнил аль-Хайтам.

— Ой, не умничай, — поморщилась Дори. — Привидения, полтергейсты, адепты или летающие шампиньоны — мне без разницы. Оно воет, разбрасывает песок, скорпионов и змей. Из-за этого я полностью закрыла гостевое крыло, а сегодняшних гостей разместила как попало. Ты вот, например, спишь в подвале, — кивнула она аль-Хайтаму. — А ты не переживай, — Дори похлопала Кавеха по предплечью. — Для тебя нашлась последняя свободная спальня на третьем этаже.

— А что насчёт пропавших людей? — спросил аль-Хайтам, который вообще не собирался спать, поэтому новость о подвале его никак не задела.

— Точно пропал старик Хамави, потому что я связалась с его семьей и они не видели его с ночи, как он был у меня. А вот про Джута и Джахангира я не знаю, потому что на мои письма мне никто не ответил. Матры пообещали заняться, но, — она махнула рукой. — Вы знаете, как они занимаются. Если этих двоих не ищет лично генерал махаматра, то результатов ждать не стоит, — аль-Хайтам понимающе кивнул. — В общем, это где-то в гостевом крыле, Кавех знает, куда идти, а точнее я вам ничего не скажу, сама туда не ходила. И чтобы в ближайшие два часа никакого воя, а иначе, — она погрозила аль-Хайтаму пальцем. — Я подкуплю все даршаны и тебя снова сделают Великим Мудрецом. Намаскар! — она развернулась на каблуках и ушла.

— Если ты хочешь, — заговорил Кавех, глядя вслед Дори, — то можешь переждать эти два часа в моей спальне, а не идти в подвал.

— А как же господин Дилюк? — улыбнулся аль-Хайтам.

— О-о-о, это не такой мужчина, — весело протянул Кавех и подмигнул. — Мы договорились, что будем друг другу писать, — он заложил руки за спину и пошёл в сторону лестницы на верхние этажи. — Так что не только у тебя будет друг по переписке! — аль-Хайтам вопросительно приподнял брови. — Как там его… Энджо?

— Эндзё? Откуда ты знаешь?

— Ты ничего за собой не убираешь, — фыркнул Кавех. — Но не переживай, я особо не вчитывался, там было очень занудно о какой-то письменности. Не то чтобы я ожидал от тебя чего-то другого.

— Эндзё — ученый, который очень много знает о письменностях утерянных цивилизаций, — пояснил аль-Хайтам, но Кавех только покачал головой, показывая, что ему это неважно. Он уточнил у ближайшего слуги дорогу к спальне и пошёл следом после того, как тот вежливо предложил проводить их.

Спальня, которую Сангема-бай выделила Кавеху, была немного похожа на ту, в которой ночевал аль-Хайтам после прошлого приёма. Только стены были не нежно-лиловыми, а насыщенно фиолетовыми, с изящным цветочным рисунком, выполненным золотыми нитями. Но конструкция кровати — балдахин, похожий на крышу храма Сурастаны — и, конечно, окна с витражными стёклами, так напоминавшие беседки сада Разан, были такими же.

Аль-Хайтам сел в кресло напротив кровати и собрался уже спросить у Кавеха про витражи, как тот заговорил первым.

— Женственность. Вот что меня мучает! — он остановился посреди комнаты. — Откуда я взял женственность, аль-Хайтам? Я, конечно, наплёл им про женскую силу всех возрастов, но когда говорил, я совершенно точно говорил о взрослой женщине. И когда проектировал, я тоже думал о ней!

Он посмотрел на него тем же растерянным взглядом, что и в главном зале.

— Я смотрю на… — он обвёл рукой комнату и махнул куда-то в сторону потолка. — Да вот, хоть на антревольт — и вижу женщину! Гильотировка? Женщина! Пилястры? А капители?!

Аль-Хайтам послушно посмотрел на всё, что указывал Кавех, и увидел арку, узоры и колонну с мрачной физиономией, похожей на Дилюка, наверху.

— Но это не может быть властительница Кусанали! Всё ей подходит: и мудрость, и сила, и забота, и красота. Но женственность — это про кого-то другого! — он оперся о стену и устало запрокинул голову. — Ты думаешь, что я говорю ерунду?

— Нет, — серьёзно ответил аль-Хайтам. — Более того, я думаю, что это может быть связано с дырами в небытие, — Кавех так резко вскинул голову, что стукнулся затылком о стену. — Если эта загадочная женщина есть во всех твоих зданиях.

— Ну, — Кавех задумался и начал загибать пальцы на руке. — Да?

— Во всех твоих зданиях, — медленно повторил аль-Хайтам. — Во всех? Есть мысль о Дендро Архонте и какой-то женщине?

— Да?

— И откуда ты её взял?

— В том-то и дело, — взвыл Кавех. — Я не знаю!

— Может, это твоя мама? — неуверенно предположил аль-Хайтам, но Кавех покачал головой. — Первая любовь?

— Ты серьёзно? Араеш похож на кого угодно, но не на женщину. И нам обоим было по восемь лет. Но как это может быть связано с дырами в небытие?

— Может, и никак, — аль-Хайтам потёр переносицу. — Но это такая же странность, как и пустоты, и это тоже объединяет все твои здания. А это случайно не Пушпаватика?

— Фу, нет, — поморщился Кавех. — Слишком ориентально для меня.

— Ты половину Алькасар-сарая залил золотом, а Пушпаватика для тебя слишком ориентально?

— Я не принимаю критики от людей, которые не отличают нефритовый цвет от горчичного. Нет, эта женщина точно не Пушпаватика, — Кавех сделал глубокий вдох и надул щёки. Несколько секунд постоял так, а потом шумно выдохнул: — Но возможно, что это всё-таки моя вина.

— Каким образом?

— Ну смотри, — он оттолкнулся от стены и подошёл к аль-Хайтаму. — Мы не знаём, что за женщина в твоих письмах, — аль-Хайтам тут же понял, к чему он клонит, и почувствовал, как в висках застучало. — И мы не знаем, о какой женщине я думал, когда строил свои здания. А не может ли это быть одна и та же женщина?

Если допустить, что мужчиной был Дешрет, то письма женщины к нему оказались в местах, связанных с ним, а его письма этой загадочной женщине оказались в зданиях Кавеха, потому что они каким-то образом связаны с ней! Это было бы идеальным объяснением всем этим странным локациям.

— Аль-Хайтам, — позвал Кавех. — Мне тоже интересно! О чём ты думаешь?

— В твоих зданиях — письмо, которое Дешрет написал этой загадочной женщине — если допустить, что это одна и та же женщина, конечно. — Кавех кивнул. — В гробницах Дешрета — письмо, которое она ему отправила. Письма словно пытаются вернуться к тем, кому были адресованы.

— Но почему они не могут? — тихо спросил Кавех. — Почему они создают эти дыры в небытие?

— Я не понимаю, — покачал головой аль-Хайтам. — Это может быть как-то связано с Запретными знаниями Дешрета, но у меня нет ничего, что могло бы подтвердить это предположение. Нам нужно найти остальные фрагменты, чтобы прочитать письма целиком. Может, в одной из частей они обращаются друг к другу по имени?

— Да, это было бы очень удобно, — хохотнул Кавех. — И чтобы ещё один из абзацев с объяснением, почему из-за писем появляются пустоты. — Аль-Хайтам улыбнулся в ответ.

Они провели оставшийся час в рассуждениях о Запретных знаниях и о том, погубили ли они Пушпаватику или Алый король пытался использовать их, чтобы воскресить Богиню цветов. Под конец Кавех сказал, что единственное, в чём он точно был уверен, это то, что Дешрет был высокомерным ублюдком, не способным на нормальные отношения, совсем как некоторые его знакомые.

— Думаю, два часа прошло, — заметил аль-Хайтам. — Пошли.

В ночной тишине Алькасар-сарай казался менее помпезным, но гораздо более величественным. Они вернулись в главный зал, из которого Кавех повел его через длинную анфиладу, залитую лунным светом.

— Смотри, — негромко сказал Кавех, остановившись в одной из комнат с выходом на балкон, и, когда аль-Хайтам подошёл ближе, указал во внутренний дворик. Аль-Хайтам не сразу понял, куда именно надо смотреть, но потом увидел, что причудливая игра яркого света луны и теней от изгибов здания окрашивала стены внутреннего двора в узор, похожий на листву огромного дерева. — Кто же она такая, — вздохнул Кавех и покачал головой.

— Я надеюсь, что Нин Гуан увидит это и так впечатлится, что даст тебе бесплатный финансовый совет, — сказал аль-Хайтам, но Кавех отмахнулся:

— Дилюк уже заказал у меня проект охотничьего домика, а Нин Гуан пригласила посетить Нефритовый дворец, вдруг я найду что усовершенствовать. В общем, до конца года я выплачу Дори весь долг.

И переедешь, мысленно добавил аль-Хайтам. Хорошо.

Хорошо.

Отлично.

Гостевое крыло было закрыто чуть больше месяца, но в воздухе уже ощущалась покинутость человеком. Это, конечно, была просто пыль, ночная прохлада и ещё бóльшая, по сравнению с остальным дворцом, тишина, но становилось слегка не по себе. Скорпион, выползший из-за угла, добавлял колорита обстановке.

— Всего здесь двенадцать спален, шесть из них со смежными ванными комнатами, остальные шесть — с индивидуальными, — Кавех нахмурился, припоминая. — В конце коридора есть небольшое техническое помещение для прислуги. Ну и чайная комната, но она соединена с коридором, мы её в любом случае не пропустим.

— Всего двадцать два помещения, — кивнул аль-Хайтам. — И чайная. Пошли.

В первых четырёх спальнях и прилегающих к ним ванных комнатах обнаружились лишь заблудившиеся скорпионы и свернувшиеся клубочком на холодных шёлковых покрывалах змеи. В пятой — очередная стандартная розово-сиреневая цветочная обстановка — они услышали гул.

— Не здесь, — сказал аль-Хайтам, внимательно осматривая помещение.

— Может, в ванной? — Кавех сделал шаг в сторону внутренней двери комнаты, но не заметил на своём пути летучей змеи, которая тут же взвилась вверх и зашипела, раздуваясь. Аль-Хайтам только открыл рот, чтобы сказать «Осторожно!», как Кавех призвал меч и ударил змею плоской стороной лезвия. Потом наклонился и пристально осмотрел ковёр.

— Эти ковры стоят по полмиллиона моры, — пояснил он, заметив удивлённый взгляд аль-Хайтама. — И прежде чем ты скажешь, что мы можем списать всё на привидений, дело в их художественной ценности, а не в том, что Дори заставит за это платить.

— Художественная ценность ковров сильно преувеличена, гораздо важнее их функциональность, — напомнил аль-Хайтам.

— Да-да, тряпка хиличурлов в нашей гостиной об этом и говорит, — покивал Кавех и проверил ванную комнату, которая оказалась пустой. — Но скажи мне, — продолжил он, толкая смежную дверь в следующую комнату. — В чём заключается функциональность этой тряпки кроме того, что каждый раз, как я смотрю на неё, мне хочется выцарапать себе глаза?

— Очень интересный функционал, по-моему, — хмыкнул аль-Хайтам и открыл дверь. В этой спальне гул был гораздо сильнее, а всё видимое слегка подрагивало, поэтому сначала им обоим показалось, что дыра должна была быть тут. Но после внимательного осмотра всей комнаты они ничего не обнаружили.

Когда аль-Хайтам открыл дверь в соседнюю спальню, у них обоих вырвался удивлённый возглас.

— Огромная, — отметил Кавех. — Метра три, наверное, в диаметре.

Аль-Хайтам согласно кивнул. Пустота занимала почти всю противоположную стену спальни. Вся мебель в комнате не только подрагивала и вибрировала, она ещё и, казалось, была развернута в сторону дыры. И только аль-Хайтам это заметил, как знакомое желание узнать, что было в центре пустоты, заполнило все его мысли. Это было похоже на огромную тёмную волну, состоящую из одного бессловесного призыва подойти ближе.

— Раньше было слабее, — пробормотал аль-Хайтам, с трудом находя в голове свои же мысли. Он посмотрел на Кавеха и вдруг с удивлением понял, что тот до сих пор замер в дверях спальни, в то время как сам аль-Хайтам уже стоит в полуметре от пустоты.

Но об этом он подумает потом.

Прохлада, обволакивающая его руку в пустоте, на этот раз явно была на несколько градусов холоднее, чем обычно — аль-Хайтам почувствовал, как холод коснулся его щёк и ушей. Гудело гораздо громче, а призыв подойти ближе превратился в требование, но оно смешалось с желанием самого аль-Хайтама скорее узнать, что же написано в новом фрагменте письма. Назовёт ли Дешрет своё имя? Обратится ли к женщине, которой пишет? Прояснится ли хоть что-то или новые строки снова поставят больше вопросов, чем дадут ответов?

«Моя величайшая тайна, известная, впрочем, Богине мудрости: я бы обменял всё, что находится под солнцем, на возможность прожить эту жизнь с тобой. Но я знаю, что тебе это не принесёт счастья, а потому всё лишено смысла».

Он не сразу понял, что гул прекратился. Продолжение линии с желанием отдать всё и даже предать доверие своего народа во имя любви — возможно, этот фрагмент шёл сразу за тем небольшим, где говорилось об ответственности перед людьми пустыни. До этого аль-Хайтаму ещё не попадались фрагменты, которые были логическим продолжением предыдущих — они все, конечно, были связаны, но чёткая последовательность фрагментов не прослеживалась. Если он был прав в том, что письмо разделилось на семь частей, то оставалось всего три, которые должны были заполнить смысловые лакуны.

И эта фраза: «Моя величайшая тайна, известная, впрочем, Богине мудрости». Речь идёт о всепроникающей мудрости Дендро Архонта или же о том, что—

— Ты идиот? — тихо спросил Кавех.

— Мои когнитивные способности гораздо выше среднего, — полумеханически ответил аль-Хайтам. Иногда ему казалось, что он до сих пор пользовался какой-то странной версией Акаши, которая загружала в его голову быстрые ответы на любые оскорбительные и саркастические комментарии Кавеха. Поэтому сначала он ответил, а потом оценил обстановку. Кавех опять держал его за руку. Их пальцы были переплетены, и — аль-Хайтам опустил взгляд — было сложно понять, чья именно рука дрожала: его или Кавеха.

— Ты опять принимаешь академический успех за проявление настоящего интеллекта, — уставшим голосом сказал Кавех. Аль-Хайтам был уверен, что эти слова когда-то сказал он сам. — Ты, — Кавех поднял свободную руку и потёр лоб. — Ты почти полностью залез в эту дыру, — пальцы на его руке сжались чуть сильнее, но как-то ласково.

Кавех говорил дальше, как это часто с ним бывало: чем больше он успокаивался, тем больше говорил, — но аль-Хайтам улавливал только обрывки, что-то про «никто не будет тащить в дом песок» и «займу большую спальню», и продолжал смотреть на их руки.

Всё-таки они были совершенно правы, когда негласно договорились не трогать друг друга.

«Я думал, это исследование гомосексуальности аль-Хайтама», — прозвучал в его голове голос генерала махаматры.

Может, не было никакого исследования? И никакой гомосексуальности?

Просто у Кавеха красивые руки. Длинные сильные пальцы, потому что, как знал аль-Хайтам, все эти подрамники, которые Кавех с такой лёгкостью раскидывал в поисках необходимого холста, были если не тяжелее, то примерно такими же увесистыми, как его двуручный меч. Он сам однажды отодвигал баррикаду из холстов от нужной секции книжного шкафа и так устал, что потом решил не идти на работу.

Ну и чтобы так злобно чертить карандашом, тоже явно нужно обладать определённой мышечной силой и выносливостью.

Рубашка чуть задралась и обнажила запястье: худое, с сильно выпирающей косточкой. Откуда-то аль-Хайтам знал, что там, дальше под рубашкой, была очень красивая рука с мышцами, которые было видно так хорошо, будто их тщательно лепил скульптор, желавший показать своё мастерство.

— Аль-Хайтам? — позвал Кавех и мягко потянул свою руку из его захвата. — Я просто перенервничал, прости.

Наверное, это ему стоило извиняться, ведь вряд ли Кавех сейчас стоял и мысленно раздевал его. Нет, он, напротив, как только понял, что они держатся за руки, смутился и, наверное, старался уважительно относиться к гомофобным взглядам аль-Хайтама.

Судя по происходящему, эти взгляды давно нуждались в пересмотре.

— Надо будет в следующий раз надеть на тебя поводок, чтобы я мог держать его и стоять в другом конце комнаты, пока ты вылавливаешь свои бумажки. Что там, кстати?

Аль-Хайтам молча протянул Кавеху фрагмент письма, продолжая мрачно размышлять. Вот Кавех склонил голову, читая, и прядь волос выбилась из причёски. Он заправил её за ухо и — Святые архонты, аль-Хайтам не мог быть слабее, чем господин Унылая Физиономия! Только что он иронизировал над тем, как быстро мондштадтский винодел попал под очарование Кавеха, а оказывается, было достаточно, чтобы его самого подержали за руку. Нет, решительно заверил себя аль-Хайтам. Всё дело просто в том, что он уже не такой гомофоб, как прежде. А это всё — нормальная реакция на поддержку в стрессовой ситуации. Сейчас Кавех скажет что-нибудь умеренно оскорбительное, аль-Хайтам саркастично пошутит в ответ и всё станет, как обычно.

— После такого письма я бы переспал с Дешретом, — восхищённо протянул Кавех, поднимая глаза от пергамента.

Ну, или не станет.