В Академии был только один человек, который мог застать Действующего секретаря на месте тогда, когда это было необходимо. И этим человеком был Сайно. Он довольно редко пользовался своей способностью, но каждый раз, как поблизости раздавалось шлёпанье босых ног, аль-Хайтам напрягался. Он пытался узнать расписание махаматры, чтобы хотя бы попытаться от него скрыться, но либо это было самое секретное знание во всем Сумеру, либо подобного документа не существовало вовсе.

Сайно находил его везде: в кабинете, в коридоре, в архонтами забытой учебной аудитории, в которой не проводилось занятий последние двести лет, в кафе "Пуспа", в таверне, дома, в Порт-Ормосе, в лесу Авидья и даже посреди буквального ничего в пустыне Хадрамавет. Аль-Хайтам подозревал, что если однажды его призовут в Селестию, а Сайно от него что-то понадобится — махаматра вознесётся вопреки всем законам Тейвата.

Личного визита Сайно боялись практически всё исследователи Академии, потому что его приход означал, что они совершили серьёзные проступки и теперь должны понести наказание. Но в случае аль-Хайтама, который не совершал преступлений в основном из нежелания прикладывать слишком много усилий, визит генерала махаматры мог принести только одно. Отвратительные шутки.

— Действующий секретарь, — сухо поздоровался Сайно. — Или правильнее будет сказать: Бездействующий секретарь?

— Ты ради этого пришёл в мой кабинет? — безрадостно ответил аль-Хайтам. Впрочем, могло бы быть и хуже: однажды Сайно вызвал его к себе, чтобы рассказать шутку про дриоша с косоглазием, который пошёл куда глаза глядят.

Махаматра подошёл к книжному шкафу и, сложив руки на груди, хмуро оглядел корешки книг.

— Трое пропавших на стройке Кавеха. Сегодня ночью. Матры уже в пути, так что если вы хотите успеть осмотреть место до их прибытия, советую отправляться сейчас.

Селестия, сразу трое, раздражённо подумал аль-Хайтам, они что, шли в пустоту цепочкой, взявшись за руки? Он захлопнул учётную книгу заархивированных диссертаций, засунул трёхсотстраничную работу по ядрам хаоса в ящик стола и поднялся. Надо вернуться домой, чтобы взять с собой Кавеха, у которого сегодня выходной. Какой-то этап стройки окончился, что-то там должно было застыть и высохнуть — аль-Хайтам разбирался в этом почти так же плохо, как и в ядрах хаоса, и големах руин. Но снимая со спинки стула накидку, он остановился.

— Что делать, — решился спросить он, вдруг понимая, что Кавех всё-таки добился своего и смог построить дружеские отношения между ним и Сайно, иначе у него и мысли не возникло бы интересоваться его мнением. — Что делать, если ты оказался неправ?

В конце концов, генерал махаматра был известен не только своими плохими шутками, но и самым точным — даже Дендро Архонт признавала его компетентность — моральным компасом. Никто так хорошо не отличал плохое от хорошего и правильное от неправильного, при этом не впадая в крайности этического абсолютизма.

— Сдаться матрам и пойти под суд, — ровным голосом ответил Сайно и, сохраняя невозмутимое выражение лица, достал наручники. — Ты готов?

Но, очевидно, этот моральный компас не действовал рядом с аль-Хайтамом.

— Это у тебя какая-то сексуальная девиация? — спросил тот, кивнув на наручники.

— Подозрительные слова для девственника, — прищурился Сайно.

— Не помню, чтобы такие подробности были включены в моё личное дело.

— Я хорошо разбираюсь в людях, полезно в моей работе, — он едва заметно улыбнулся.

— Странно, а годовой отчёт о деятельности матр говорит об обратном, — пробормотал аль-Хайтам и, обогнув Сайно, быстро вышел из кабинета.

Глупо было надеяться на то, что махаматра сможет дать дельный совет, если вопрос не касается его главной специализации — карточных игр. Главным же экспертным лицом по взаимоотношениям с Кавехом по-прежнему оставался сам Кавех, и, возможно, идея обсудить всё с ним была не такой уж и плохой.

Выгнать Кавеха из дома и навсегда оборвать с ним любые контакты тоже было вполне подходящим вариантом, мрачно размышлял аль-Хайтам, наблюдая за происходящим.

Начиналось всё не так уж и плохо: Кавех, дезориентированный от нормального количества сна вместо обычных пяти-шести часов, даже не сразу понял, что произошло, но покорно собрался и позволил аль-Хайтаму довезти себя до стройки, почти не задавая вопросов. Этот маршрут: лодка до храма Ашваттхи, яки до Караван-рибата, от него пешком до Аару, где нужно снова сесть на арендованных яков, а затем несколько часов до оазиса Собека — скоро должен был начать сниться аль-Хайтаму, так часто он его совершал за последние дни.

В Караван-рибате аль-Хайтам помог Кавеху спешиться, придержав его за талию, и то, какими огромными стали глаза у Кавеха, веселило его всю оставшуюся часть поездки. Очевидно, Кавех был уверен, что только ему можно нарушать правило о недопустимости физических контактов, и совершенно не ожидал, что аль-Хайтам посмеет поступить так же.

Путь до оазиса Собека днём был гораздо менее приятным, чем ночью, но якам, очевидно, тоже не хотелось перегреваться, поэтому добрались они быстро. На стройке их встретил мужчина, представившийся аль-Хайтаму главным мастером.

— Он здесь, господин Кавех, — негромко сказал главный мастер.

— Уже? — Кавех недовольно изогнул губы. — И как он?

— Очень злой и нервный, вас требовал.

— Конечно, он будет меня требовать, — Кавех закрыл лицо руками и с полминуты постоял так. — Ладно, пошли.

— Кто такой «он»? — тихо спросил аль-Хайтам, когда главный мастер повёл их к россыпи палаток, пристроившихся на берегу озера.

— Заказчик, — вздохнул Кавех. — Тахир — очень богатый и очень специфический человек. И, аль-Хайтам, я должен тебя предупредить… — но он не успел договорить, как из одной из палаток вышел огромный мужчина на вид чуть моложе сорока и воскликнул:

— Кавех! Мальчик мой!

Аль-Хайтам был выше и крупнее почти всех своих знакомых, и обычно как огромного описывали его самого. Тахир же был на голову, если не две, выше него и раза в три шире. Он не был толстым, хотя обладал большим плотным животом и явно не утруждал себя кардионагрузкой, он был именно огромным — устрашающая масса мышц и жира. Аль-Хайтам встречал похожих пустынников — среди жителей Сумеру подобные рост и вес всё-таки были редкостью — но те были гораздо более поджарыми. Быть может, он был из разбогатевших жителей пустыни, а может, сумерцем, рождённым от смешанного брака — всё-таки смуглая кожа и тёмные волосы указывали на связь с народом пустыни — с уверенностью аль-Хайтам мог утверждать лишь одно: никто ещё не вызывал у него такой сильной неприязни с первого взгляда.

— Как давно я тебя не видел! — руки Тахира сомкнулись вокруг Кавеха, почти полностью скрывая его в объятьях. Одна из огромных ладоней мимолетно коснулась его бедра удивительно ласковым поглаживанием, и аль-Хайтам почти решил, что это ему показалось, как Тахир шлёпнул Кавеха по заднице. — Уже подумал было, что ты бросил работу архитектора и решил применить свои таланты по назначению, мой маленький мешамбек!

— Ха-ха, Тахир, — Кавех отстранился, но Тахир тут же снова притянул его к себе, приобняв одной рукой за плечи. — Все мои таланты задействованы в строительстве твоего дома.

— И я рад, что у меня нашлось столько денег, — захохотал Тахир.

Он спит с ним, с ужасом понял аль-Хайтам. Кавех спит с этим огромным мерзким мужиком. Может, конечно, не испытывая никаких чувств, а только из желания получить возможность построить очередное прекрасное здание. Но всё складывалось: влезть в долги, чтобы построить один дворец, спать с мерзким мужиком, чтобы построить второй.

— Но объясни мне, мой драгоценный, — аль-Хайтам больше не мог смотреть на то, как близко было лицо Тахира к лицу Кавеха, и перевёл взгляд на строящееся здание, которое сегодня пустовало, а все проходы внутрь были перегорожены досками. — Что за ерунда тут происходит? И почему я слышу от своих друзей, что мой дорогой архитектор замешан в исчезновении людей?

— Как раз об этом… — начал было Кавех, но Тахир перебил его:

— Разве может быть так, что самый популярный архитектор Сумеру, создатель Алькасар-сарая, оказался каким-то преступником? Что я должен сказать друзьям, а, рахат-лукум мой?

— Ты можешь сказать им, что это голословные обвинения, — ответил Кавех. — И что в Алькасар-сарае произошло то же самое, что и в твоём будущем доме, так что, может, это признак внимания архонтов к самым успешным негоциантам.

— Признак внимания архонтов… Вот за это я тебя и люблю! — снова засмеялся Тахир. — А что, в других домах и правда такого не было?

— Было, но в домах твоих друзей точно не будет.

— Ай, как хорошо! — аль-Хайтаму не надо было смотреть, чтобы различить звук звонкого поцелуя. И ещё одного, и ещё. Он всё-таки повернул голову, чтобы увидеть, как Тахир держит Кавеха за голову и целует в щёки. — Лучший архитектор Сумеру! — провозгласил он. — А теперь иди и быстренько убери эту штуку отсюда.

— Пошли, — буркнул Кавех, высвободившись из объятий и быстрым шагом направившись к зданию. — Ты говорил, что матры скоро будут, Тахиру это не понравится, лучше не давать им поводов тут задерживаться.

Аль-Хайтам не хотел ничего говорить, но когда они отбросили заграду из досок и вошли внутрь недостроенного крыла, всё-таки не удержался, потому что от одной только мысли о Кавехе и Тахире внутри него поднималась удушающая злость:

— А ты, конечно, не хочешь, чтобы Тахиру что-то не понравилось.

Кавех бросил на него удивлённый взгляд, казалось, не совсем понимая, о чём речь.

— Он мой заказчик, — неуверенно ответил он. — Так что в целом да? Мне за это и платят.

— Я, конечно, знал, что ты готов на всё, чтобы стать знаменитым архитектором, но не представлял, что и на это тоже. С другой стороны, — аль-Хайтам чувствовал, что перебарщивает с язвительностью, но единственное, в чём он мог себя сдержать — это не повышать голос, а продолжать говорить спокойно и ровно, — если ты был готов влезть в многомиллионный долг, чтобы построить один дворец, то, наверное, нет ничего удивительного в том, что ты пошёл на такое ради другого дворца.

— Что, — Кавех остановился так резко, что из-под его туфель взлетело облачко строительной пыли. — Что ты несёшь?

— Ладно, — аль-Хайтам тоже остановился, вдохнул воздух, в котором явственно чувствовалась гипсовая взвесь, и сделал глубокий выдох. — Очень некорректно с моей стороны тебя осуждать.

— Нет-нет-нет, — Кавех ткнул в него пальцем. — Стой. Давай продолжим осуждение меня. Что ты имел в виду? На что это такое я готов ради строительства дворца?

— Понятно же, — тонкий палец Кавеха, уткнувшийся ему в грудь, оказался на удивление сильным и практически пригвоздил его к стене. — Что ты спишь с Тахиром. И, если честно, даже нет особой разницы, делаешь ты это ради денег или ради репутации.

— Что?! — заорал Кавех, и такого Кавеха аль-Хайтам очень хорошо знал: он орал на рабочих на стройке, на матр в Академии и на аль-Хайтама за невыброшенный мусор, разгоняясь от полного спокойствия до состояния лесного кабана в считанные секунды. — Ты считаешь, что я с ним трахаюсь?! Да я взялся за этот проект, чтобы быстрее выплатить долг, переехать и перестать тебя беспокоить!

— Меня беспокоит то, что с тобой происходит, — прошипел аль-Хайтам. — А не то, что ты со мной живёшь. Если бы меня беспокоило, что ты со мной живёшь, я бы давно тебя выгнал!

— Ах, беспокоит, что со мной происходит! — тоже зашипел, понизив голос Кавех, и его руки странно дернулись, будто потянулись к горлу аль-Хайтама. — И заодно с кем я трахаюсь!

— Мне не всё равно, если ты спишь с людьми ради какой-то выгоды, но мне совершенно безразлично, с кем именно ты занимаешься сексом. Хотя такой выбор, как Тахир, конечно, заставляет задуматься, всё ли с тобой в порядке!

— Исключительно из научного интереса: какое тебе дело до того, с кем я трахаюсь?

На этот вопрос аль-Хайтам не собирался отвечать ни ради научного интереса, ни даже если бы его спросила сама Дендро Архонт. Кавех собрался было сказать что-то ещё, но вместо этого всё-таки схватил его за шею и поцеловал.

Аль-Хайтам замер. Его реакция была почти такой же, как и десять лет назад, разве что тогда он почувствовал так много всего сразу, что не смог разобраться и разозлился, а сейчас чувствовал только бесконечное удивление. Кавех целовал его губы, щёки и скулы: быстрые, даже слишком, будто он куда-то опаздывал, поцелуи. Уткнулся носом ему в шею, что-то глухо пробормотал и вдруг провёл языком по коже, снова торопясь, и тут же прижался губами. Аль-Хайтам не сразу заметил, что Кавех дрожал, потому что всего было слишком много: и тёплые губы, и руки Кавеха, которые так же поспешно и лихорадочно гладили его шею и плечи. Аль-Хайтам хотел остановить его, сказать, что всё нормально и не нужно было никуда спешить, как Кавех остановился сам.

— Прости, — пробормотал он, отодвигаясь, и прикрыл глаза рукой. — Прости. Просто предсказание… И твоё поведение, — его голос становился тише. — И я подумал… Прости. Второй раз уже.

— Всё нормально, — всё-таки сказал аль-Хайтам и почти сразу понял, что это прозвучало не так, как он планировал. Кавех отнял руку от лица, взъерошил волосы и нервно усмехнулся:

— Вообще не очень, но мне нравится твой настрой. Никаких гомофобных высказываний на этот раз? Криков «Омерзительно!» и «Я не думал, что ты из этих»? — аль-Хайтам покачал головой. — Приятно быть свидетелем твоего личностного роста. А теперь пошли, нам надо спасать мою стройку.

Аль-Хайтам хотел было схватить его за руку и сказать, что он просто растерялся и не до конца знает, как себя вести, но через пару шагов он услышал вой пустоты и вспомнил, что его ждёт седьмой и последний фрагмент письма Дешрета. Им обоим было нужно время — хотя аль-Хайтаму оно, пожалуй, было нужнее — и именно времени у них особо и не было. Скоро появятся матры, и надо успеть найти письмо.

Пустота находилась на втором этаже, куда вела шаткая временная лестница, и аль-Хайтам оказался слишком тяжёлым для кое-как сколоченных досок, поэтому Кавеху пришлось его ловить, спасать от падения и помогать выдернуть застрявшую ногу. Удивительным образом от всего происходящего явно больше смущался аль-Хайтам, что навело его на мысль, что либо Кавех был гораздо меньше обеспокоен всем произошедшим, либо находился на другом уровне восприятия и понимания. Ни то, ни другое аль-Хайтаму не нравилось.

Дыра в небытие оказалась в комнате, вход в которую преграждала гора строительного мусора, которую явно накидали совсем недавно — возможно, чтобы не дать большему количеству людей забрести сюда и исчезнуть. Аль-Хайтам быстро перекидал вибрирующие от воздействия пустоты доски, сломанные паллеты и разбитые кирпичи и, отряхнув руки, подошёл к пустоте.

Последний фрагмент, подумал он, протягивая руку. Он должен был быть довольно большим, если аль-Хайтам правильно предположил длину писчей бумаги.

И в самом деле, обрывок бумаги, который он поймал почти сразу, был точно длиннее предыдущего, в котором содержалась всего пара строк.

«Когда в следующий раз ты будешь задаваться вопросами обо мне, знай, что каждое мгновение своей жизни, чем бы я ни был занят, я думаю о тебе. И хотя я понимаю твоё желание быть забытой, но я воспринимаю тебя целиком, во всех твои ипостасях. Ты — Луна моей жизни, и ты — Великая властительница ████████, Богиня лесов и мудрости».

Аль-Хайтам редко ругался, но сейчас не смог сдержаться.

— Это тоже написано? — спросил Кавех, обходя его и заглядывая в письмо. — Великая властительница кто? Что это значит?

— Обычно это значит, что в письме содержались Запретные знания, — аль-Хайтам продолжал смотреть на текст, словно там должны были появиться новые слова, которые бы всё объяснили. — Скорее всего, это и есть причина, по которой вокруг писем образовывались дыры в небытие.

— Подожди, — Кавех озадаченно потряс головой. — Но разве здесь не должно быть написано «Кусанали»? — он начертил пальцем в воздухе имя Дендро Архонта, и аль-Хайтам, отвлекаясь от письма, подумал, что как-то так, должно быть, и вёл себя преподаватель Кавех. — Великая властительница Кусанали, Богиня лесов и мудрости. «Великая», конечно, звучит странно, но всё остальное подходит. Зачем скрывать имя Кусанали?

— Пока не знаю, — аль-Хайтам сложил письмо и аккуратно убрал его в поясную сумку. — Может, дело в том, что письма имеют совершенно определённую романтическую направленность, а властительница Кусанали имеет тело ребёнка? Но тогда почему не скрыть все остальные её титулы…

— Это во-первых, — оживлённо кивнул Кавех. — А во-вторых, мы все знаем, что архонты занимались сексом с козами, монстрами и неодушевлёнными предметами — почему ты считаешь, что детей в этом списке не было?

— Ну, технически, Дендро Архонт не ребёнок, потому что ей…

— Ой-ой, — перебил его Кавех. — Перестань защищать своего любимого Дешрета. Властительница Кусанали всегда была в теле маленькой девочки, так что всё равно нужно быть больным извращенцем, чтобы чувствовать к ней влечение.

— Так, нам пора уходить, — буркнул аль-Хайтам. — Чтобы не встретиться с матрами.

Как только они вышли из здания, Кавех отошёл, чтобы поговорить с Тахиром. Наблюдая за многократными прощальными поцелуями, аль-Хайтам ещё раз попытался понять природу отношений архитектора и заказчика, ведь если между ними ничего не было, то такое внимание Тахира казалось ещё более странным.

Но вместо того, чтобы спросить об этом вернувшегося Кавеха, он позволил ему продолжить рассуждать о сексуальных девиациях Алого короля. Впрочем, через какое-то время Кавеху это надоело, и весь путь домой они, изредка прерываясь на задумчивое молчание, обсуждали найденный фрагмент.

Увы, все гипотезы почти сразу отметались: не могло существовать какой-то другой Богини лесов и мудрости, Дешрет не мог называть так кого-то иного, кроме как Дендро Архонта, и не было никакого смысла в том, чтобы скрывать её имя. Они даже знали — аль-Хайтам знал, для Кавеха это стало новостью — её демоническое имя, Буер, которое встречалось в нескольких текстах не очень, конечно, распространённых, но всё-таки доступных для тех, кто хотел их прочитать. И значит и оно не было Запретным знанием.

— Ну, может, это Дешрет, — сказал Кавех, когда они поднимались от Нижнего города к дому, — просто взял и заштриховал её имя. Может, он с ошибкой написал, а всё письмо уже лень было переписывать.

— Нельзя так относиться к написанному, — с улыбкой ответил аль-Хайтам, представляя Алого короля, который написал «Кисанали» и пытался скрыть допущенную ошибку. — Иначе мы можем любую непонятную нам информацию из литературных источников назвать ошибкой авторов, ни к чему хорошему это не приведёт. К тому же это не просто зачёркивание написанного, это именно та пустота, которая скрывает Запретное знание в текстах.

— Вот, кстати, — Кавех взмахнул рукой с выставленным указательным пальцем. — Получается, что дыры в небытие стали появляться совсем недавно. Это значит, что знание только недавно стало Запретным?

— Я тоже об этом думал, — согласился аль-Хайтам. — Я привязывал появление пустот к освобождению Дендро Архонта и надеялся, что в письме будет что-то, что связывает Дешрета и её заточение. Хотя и не представляю, что это могло бы быть. Но имя властительницы Кусанали? — он покачал головой. — Не понимаю.

Они дошли до дома, и пока аль-Хайтам доставал ключи от входной двери, Кавех, запрокинув голову, осматривал здание.

— Выглядит так, будто ты мысленно прощаешься с домом, — смешливо сказал аль-Хайтам. — И пытаешься запомнить все его детали.

— Мысленно я уже сменил имя и переехал в Фонтейн, — фыркнул Кавех. — Пойдём, я хочу есть.

Аль-Хайтам всю дорогу не мог понять, как относиться к весёлому безразличию Кавеха. Возможно таким образом — лишь немного наигранно, но в целом правдоподобно — он показывал, что произошедшее совсем его не задело, с кем не бывает, сущая ерунда, не-стоит-беспокойства-спасибо-большое.

И наблюдая за тем, как Кавех готовит пилав, всё это время продолжая строить конспирологические теории о Дешрете и Дендро Архонте («А если он из-за этого и убил Пушпаватику?»), аль-Хайтам всё больше беспокоился. Если Кавеху и в самом деле всё равно, то стоит ли и ему сделать вид, что ничего не случилось? Но в то же время, если бы Кавеху действительно было всё равно, стал бы он целовать аль-Хайтама? Зачем он вообще это сделал? Что это было за бормотание о предсказании?

Как и ожидалось, мрачно подытожил аль-Хайтам, разливая вино, всё, что связано с Кавехом, порождает больше вопросов, чем даёт ответов, и даже «Феноменологию духа» понять легче.

— …и значит, Пушпаватика — это нынешняя Дендро Архонт! — Кавех торжествующе взмахнул вилкой с наколотым на неё помидором.

— Пушпаватика обладала силой Гидро, а мы все видели, как Властительница Кусанали использует Дендро, — покачал головой аль-Хайтам. — Очень увлекательная теория, но несостоятельная.

— И что ты тогда предлагаешь? — нахмурился Кавех.

— Не заниматься конспирологией, — аль-Хайтам отложил приборы и, взяв бокал вина, откинулся на спинку стула. — Собрать оставшиеся фрагменты, провести текстологический анализ, убедиться, что это письмо действительно писала или же не писала Дендро Архонт.

— И остаётся ещё та женщина, — задумчиво протянул Кавех. — А разве Кусанали не могла поменять облик?

— Есть и сказки, и вполне официальные источники, в которых говорится о том, что Дендро Архонт может проникать в сознание человека и управлять им, но все случаи были краткосрочными. В отличие от, например, Гео Архонта, который, как достоверно известно, изменял свой облик многократно и на довольно долгие периоды времени: был и мужчиной, и женщиной, и драконом, и кем только ни хотел.

— Вот это жизнь, — одобрительно покивал Кавех.

— Так что если бы Дендро Архонт обладала схожей способностью, то это было бы отражено хотя бы в фольклоре, но ничего подобного нет.

— Но ты сказал, что она может делать это краткосрочно? Это могло бы быть оправданием Дешрета, ты представь: Кусанали вселяется в тело взрослой женщины, они… — Кавех вытянул губы и многозначительно пошевелил бровями. — А потом возвращается в тело ребёнка.

— И мы получаем изнасилованного человека, — подытожил аль-Хайтам. — Как хорошо, что у тебя из способностей только говорящий чемодан, потому что с твоими моральными стандартами весь Тейват был бы в опасности.

— Я всего лишь пытаюсь оправдать твоего кумира, — рассмеялся Кавех.

— И к тому же это никак бы не объяснило связь твоих зданий и неизвестной женщины. Разве мог бы ты вдохновиться женщиной, в которой на несколько часов было сознание Дендро Архонта? И даже если смог, — аль-Хайтам постучал пальцами по столу, — то разве забыл бы об этом?

— Я понял, остаётся только найти оставшиеся фрагменты и провести над ними нудные исследования, — Кавех поднял руки ладонями вверх, словно признавал поражение. — Не забудь помыть посуду, — добавил он и вышел из кухни.

Главная проблема с письмами Дешрета и его неизвестной возлюбленной заключалась в том, подумал аль-Хайтам, ставя посуду в раковину, что у них было слишком мало фактов и слишком много допущений и гипотез. И он всё время старался опираться только на достоверно известное и не давать предположениям сбить его с толку. Но в случае с Кавехом он наоборот позволил себе увлечься вопросами и догадками вместо того, чтобы анализировать исключительно факты.

Кавех его поцеловал.

Аль-Хайтам закинул кухонное полотенце на плечо и, стараясь сконцентрироваться только на этой мысли, пошёл в спальню Кавеха. Его решимость дрогнула лишь перед дверью — слишком много месяцев он притворялся, что этой комнаты вообще не существовало — но он постучал быстрее, чем успел отговорить сам себя.

— Да? — неуверенно прозвучало из спальни.

Если бы аль-Хайтам хоть на мгновение попытался вообразить, как выглядит комната Кавеха, то что-то такое он бы себе и представил: бардак, яркие ткани, сваленные в кучу старые макеты, прислонённый к стене меч Драконьей кости, на котором висит одежда, и идеально чистый рабочий стол.

Из какого-то угла раздражённо пискнул Мехрак. Кавех стоял почти у самого порога: хмурый, руки на бёдрах, взгляд настороженный. Он на самом деле был не настолько уж и ниже аль-Хайтама — вблизи это было заметно. И пахло от него вином, песком, помидорами и совсем чуть-чуть — маслом аль-Хайтама.

— Ты заблудился? — недовольно спросил Кавех, и аль-Хайтам позволил себе немного посмотреть на то, как шевелится этот красивый рот, и почти не вслушивался в то, что Кавех говорил дальше — что-то про начинающуюся деменцию и составление завещания в его пользу — а потом аккуратно взял его за талию, притянул к себе и поцеловал.

Если честно, он совсем не знал, что делать дальше. В принципе, ему и так было хорошо, но когда Кавех приоткрыл рот и лизнул его губы, стало гораздо лучше. После этого анализировать происходящее стало сложно, потому что Кавех прижался к нему всем телом — и как аль-Хайтам мог думать, что ему не нравятся мужчины? — и его язык оказался у него во рту, руки — на затылке, и от того, как Кавех потянул его за волосы, у аль-Хайтама будто переключился тумблер в голове.

Какая же это была пустая трата времени, подумал он и обнял Кавеха крепче, пытаясь одновременно погладить его всего: лопатки, выступающие позвонки, найти под рубашкой те самые ямочки на пояснице — Кавех что-то пробормотал ему в рот, не прекращая поцелуя, и ласково погладил по щеке. У Аль-Хайтама закружилась голова. Возможно, виной тому была нехватка воздуха. Но скорее всего, дело было в Кавехе.

Он не хотел останавливаться, почему-то казалось, что если он перестанет целовать Кавеха, то всё закончится: головокружение, предельно ясное понимание своего истинного предназначения в этой жизни — поцеловать Кавеха ещё раз, конечно — а главное, всепоглощающее ощущение правильности происходящего.

Но Кавех остановил его сам — ладони на щеках аль-Хайтама лежали совсем так же, как тогда, в саду Разан — чуть отодвинулся и внимательно посмотрел в глаза, будто что-то высматривал. Аль-Хайтам терпеливо ждал.

— Ага, — наконец сказал Кавех с довольным видом и улыбнулся. — Я так и знал.