Последний раз аль-Хайтам встречал рассвет, наверное, в годы учёбы в Академии. Более точных воспоминаний у него не было, очевидно, потому что сознание определило это переживание как травматический опыт и решило не сохранять детали в памяти.

Вчера вечером Кавех поцеловал его ещё раз, а потом сказал, что ему надо продолжить работу над изменениями дизайна дома в пустыне, и выгнал из своей комнаты. Аль-Хайтам был уверен, что сделал это Кавех специально, чтобы дать ему подумать о произошедшем.

И вот к рассвету у него был список вопросов, примерно два часа сна и огромное желание пить кофе прямо из кофейника. И если с кофе складывалось удачно — ещё на полпути в кухню он услышал скрежет кофемолки — то со списком вопросов оказалось сложнее.

— Секс, — ещё в дверях обозначил тему разговора аль-Хайтам, и Кавех, который стоял к нему спиной у стола, то ли хрюкнул, то ли всхлипнул. — Как я понимаю, секс с проникновением между двумя мужчинами вряд ли может быть спонтанным?

— Святые архонты, а чего я ожидал, — пробормотал Кавех, поворачиваясь. — Доброе утро, и да, — серьёзно сказал он, но глаза у него были смеющиеся, — секс с проникновением между двумя мужчинами редко бывает спонтанным. — Он пересыпал молотый кофе в джезву и налил воды. — Это причина, по которой я чаще предпочитаю быть не сверху и не снизу, а скорее сбоку.

— Это был мой следующий вопрос, — мрачно протянул аль-Хайтам, раздумывая о том, что, возможно, стоило начать с обсуждения чувств, но, с другой стороны, в этом он разбирался ещё меньше.

— Разумное, но несколько преждевременное беспокойство, — кивнул Кавех и поставил джезву на огонь. — Во-первых, — он выставил указательный палец, — никто не собирается заниматься с тобой сексом прямо сейчас. Во-вторых, есть много других способов получить удовольствие кроме проникающего секса. И в-третьих, конечно, я буду сверху, — аль-Хайтам скептически вскинул брови.

— Согласно моему исследованию, стимуляция простаты должна быть очень приятным ощущением, — сказал он и выжидающе посмотрел на Кавеха, который начал стремительно розоветь. — Странно, что тебя это не интересует.

— Согласно твоему… Ну конечно, ты провёл исследование, — вздохнул Кавех и, посмотрев на кофе, чуть уменьшил огонь. — Аль-Хайтам, я прекрасно знаю, что ты делаешь, — он подошёл ближе. — Ты пытаешься подготовиться.

— Конечно, — нахмурился аль-Хайтам и сделал шаг назад. Кавех заметно развеселился.

— И делаешь это худшим из возможных способов.

— Что может быть плохого в обращении к научной литературе и статистическим данным? — спросил он и сделал ещё шаг назад, но это не помогло: Кавех подошёл совсем близко и положил руки на его талию.

— «Что может быть плохого»? — передразнил он. Аль-Хайтаму не очень понравилось, с какой скоростью его внимание переключилось на губы Кавеха. — У тебя же наверняка ни разу не было хорошего секса? — вдруг спросил он, и аль-Хайтам даже не сразу понял смысл вопроса, потому что, казалось, был способен только фиксировать тепло тела Кавеха и прикосновения его рук. — А знаешь, почему его не было? — Он положил ладонь на шею аль-Хайтама и погладил большим пальцем линию челюсти. — Потому что ты слишком много думаешь.

— Не вижу связи.

— Конечно,— согласился Кавех и поцеловал его в уголок губ. — Конечно, не видишь, — он скользнул губами по щеке и, остановившись, прошептал: — Страшно?

— Нет, — соврал аль-Хайтам.

Конечно, он боялся не Кавеха. Он боялся делириозного состояния, в которое его повергала близость Кавеха. Тот чуть отодвинулся и улыбнулся.

— Пошли, — сказал он и, не отнимая рук от аль-Хайтама, подтолкнул его в сторону гостиной. — Буду на работе немного позже, ничего страшного.

— Как будто кого-то вообще волнует, когда ты будешь на работе, — пробурчал аль-Хайтам скорее по привычке, чем действительно имея это в виду, но продолжил послушно пятиться назад, пока не упёрся в диван.

— Ты сегодня вообще собираешься работать? — будничным тоном спросил Кавех, заставляя его сесть.

— Сегодня пятница, — ответил аль-Хайтам, заворожённо наблюдая за тем, как Кавех собрал волосы в хвост и, сдув с лица прядки, сел к нему на колени.

— Насколько я помню, вполне активный рабочий день в Академии, — пробормотал Кавех, наклоняясь. — Очень многим студентам и учёным нужна помощь Действующего секретаря.— Глядя в его глаза — Селестия, какой же он красивый, длинные ресницы и все эти искорки и точечки на тёплой радужке — аль-Хайтам отчётливо понял, что если бы ему сейчас предоставили выбор: шагнуть в полную слаймов яму или повторить то, что Кавех только что сказал, то он уже был бы с ног до головы покрыт слаймовой слизью.

— М-м, — на всякий случай согласно промычал аль-Хайтам, думая о том, как приятно ощущается вес Кавеха, и положил ладони на его бёдра. Тот вздрогнул, и аль-Хайтам тут же попытался убрать руки, но Кавех перехватил его запястья.

— Всё нормально, — тихо сказал он. — Просто мне тоже странно.

— Почему? — так же тихо спросил аль-Хайтам.

— Всё ещё жду, что ты в любую секунду меня оттолкнёшь и начнёшь оскорблять.

— Если тебе это нравится, я, конечно, могу.

— Заткнись, — весёло ответил Кавех и, хотя аль-Хайтам больше ничего не говорил, повторил ещё раз: — Заткнись, — и поцеловал его.

Кавех пощадил его до этого, почти сразу понял аль-Хайтам, потому что этот поцелуй был совсем не похож на предыдущие, осторожные и внимательные. На пару мгновений в мире не существовало вообще ничего — только губы Кавеха, его горячий и влажный рот, но потом Кавех задрал его майку и с силой провёл рукой по животу и груди, и в голове аль-Хайтама на секунду стало совершенно пусто.

— Ужасно, — почему-то жалобно пробормотал Кавех и прижался щекой к его щеке. — Просто отвратительно, — выдохнул он и вдруг сполз вниз — от того, как тело Кавеха скользнуло по его торсу, у аль-Хайтама потемнело в глазах — и прижался губами к его шее. — И самое обидное, что я сам в этом виноват.

— В чём, — заговорил было аль-Хайтам, но Кавех начал вылизывать его шею и ему пришлось закрыть рот, чтобы не застонать.

— Что? — спросил Кавех, остановившись и подняв голову. — Ты что-то сказал? — он провёл ладонями по груди аль-Хайтама и, явно заметив, как тот вздрогнул, когда Кавех задел соски, повторил: — Ты что-то сказал, я не расслышал, — и легонько сжал их между пальцами.

— Я хотел спросить, в чём ты виноват, — ответил аль-Хайтам и мысленно поздравил себя с завидным самообладанием и успешной артикуляцией осмысленного предложения. — Но передумал.

— М-м-м, и почему?

— Вспомнил, что ты виноват примерно во всём и нет никакого смысла в уточнениях. Тем более, — Кавех, продолжая ехидно смотреть в глаза аль-Хайтама, погладил его живот, — раз ты сам… — он опустил руку ниже и сжал его член сквозь ткань брюк.

— Я тебя очень внимательно слушаю, — поддразнил Кавех.

Технически, в этих ощущениях не было ничего нового и необычного. Член аль-Хайтама уже трогали другие люди, и чаще это было всё же несколько приятнее, чем когда он делал это сам. Но вид раскрасневшегося улыбающегося Кавеха, который сидел между его раздвинутых ног и гладил его член своими длинными сильными архитекторскими пальцами, был совершенно невыносим. Аль-Хайтам втянул воздух сквозь сжатые зубы и прикрыл глаза рукой.

— Нет-нет-нет, — тут же запротестовал Кавех. — Ты должен смотреть! — и отодвинулся. Аль-Хайтаму немедленно захотелось схватить и засунуть его руку себе в штаны. Как низко он пал. — Иначе эффект будет не тот.

— Какого эффекта ты добиваешься? — с трудом спросил он.

— Ты поймёшь, — ободряющим тоном, который совершенно не вязался с тем, что он делал — снимал с аль-Хайтама штаны — сказал Кавех. — В конце концов, разве ты зря учился в Академии? Все эти годы, полные скучных книжек и подавленных желаний? — он зашвырнул штаны за диван и, ласково погладив его бёдра с внутренней стороны, заставил аль-Хайтама развести ноги шире. — Я уверен, что ты сможешь произвести необходимый анализ и сложить два и два, или что вы там делаете в Хараватате? Соединяете звуки в слоги?

Аль-Хайтам был почти готов согласиться со всем, что говорил Кавех, потому что он обхватил его член — и, Селестия, этот влажный звук, у него никогда не было столько смазки — но он всё же нашёл в себе силы ответить:

— Не знаю, что преподают в Кшахреваре, но если это твои представления об учёбе, то это многое объясняет. В частности, почему, — Кавех двинул рукой, и у аль-Хайтама перехватило дыхание, — почему у твоего даршана самый высокий процент отказов по грантовым заявкам.

— Возможно, тебе стоит быть повежливее с человеком, у которого в руке твой член? — усмехнулся Кавех, и только из-за того, что он двигал рукой всё быстрее и от этого было очень сложно соображать и тем более выдумывать остроумные ответы, аль-Хайтам сказал:

— Возможно.

Кавех довольно кивнул и, не отнимая руки, наклонился и поцеловал его. И где-то тогда — ощущая губы Кавеха, его руки и горячее даже сквозь одежду тело — аль-Хайтам понял, чего он добивался. Кавех хотел, чтобы он перестал думать.

На работу, он, конечно, не пошёл.

Кавех пошёл. Оставил аль-Хайтама лежать на диване, быстро сходил в душ и чуть дольше, чем мылся, ругался на кухне из-за сгоревшего кофе. Вернулся в гостиную уже полностью собранный и с сумкой для подрамников на плече, которой он ударил аль-Хайтама по голове, когда наклонился, чтобы поцеловать его на прощание, и ушёл.

Аль-Хайтам ещё немного полежал, размышляя о своём подозрительно негомофобном поведении, потом тоже сходил в душ, но, в отличие от Кавеха, после отправился не на работу, а прямиком в спальню и проспал до обеда.

Он проснулся в удивительно хорошем настроении и даже отсутствие кофе и одинокая, уже чуть подсохшая пита на завтрак не смогли его испортить. И только когда он сел наконец за письменный стол, планируя разобраться с письмами и дальнейшим планом расследования, обнаружилась его новоприобретенная полная несостоятельность как мыслящего индивида.

Аль-Хайтам смотрел на лежащее перед ним письмо Дешрета, а думал только о розовых щеках Кавеха и о его пальцах на своём члене.

Вряд ли этого пергамента касались ещё чьи-то руки, кроме как самого Алого короля, его неизвестной возлюбленной — и теперь аль-Хайтама. Никто не написал о нём статью, курсовую или дипломную работу, никто не включил его в список источников или использованной литературы. Небывалое явление в академической жизни не только Сумеру, но и Тейвата.

И всё это вытесняла мысль о том, как Кавех застонал ему в рот во время поцелуя. Аль-Хайтам вздохнул и постучал пальцами по краю стола. Посмотрел на аккуратно сложенное, фрагмент к фрагменту, письмо Дешрета, посмотрел на разложенные без особого порядка части письма неизвестной женщины.

Нужно было сопоставить слово, закрытое пустотой, со всеми возможными именами Дендро Архонта. Старательно не думая о том, как он держал Кавеха за бёдра, аль-Хайтам аккуратно измерил ширину букв Дешрета и расчертил несколько клеток на отдельном листе бумаги. Имя Кусанали занимало всего восемь клеток, а слово, скрытое пустотой, если аль-Хайтам не ошибся, занимало двенадцать. Если допустить, что Дешрет вдруг решил записать его чуть более крупным почерком, то могло бы быть и десять, но никак не восемь.

Он поднялся, вытащил из книжного шкафа третий том Учения листвы и, открыв его в самом конце, сверился со списком: Дендро Архонт, Малая властительница Кусанали, Благословенный Мудрец, Махакусаладхарма, Богиня мудрости, Богиня лесов, Нахида. Аль-Хайтам взял карандаш и приписал внизу: «Божество мудрости Буер», — но это, хоть и сделало список более полным, никак не решало его проблемы. Ни одно из слов не подходило.

У окна стоял чертёжный стол Кавеха и ужасно отвлекал. Каким-то несоразмерным усилием воли аль-Хайтам заставил себя отвернуться.

Помимо очевидного угнетения собственных когнитивных функций его беспокоило ещё и то, что Дешрет назвал свою возлюбленную Великой властительницей, хотя Кусанали всегда была властительницей Малой. Никакой Великой властительницы не существовало.

И хотя это и могло объясняться тем, что в эпоху Алого короля было принято другое обращение к Кусанали, а также и просто тем, что ему захотелось подчеркнуть её величие, аль-Хайтаму это всё равно не нравилось.

В окно стукнула клювом сумеречная птица.

— Слава Дендро Архонту, — пробормотал аль-Хайтам, открывая створку.

Хотя он никогда не испытывал особой симпатии к этому виду пернатых, эту птицу он ласково погладил и даже угостил остатками лепёшки от питы — настолько велика была его благодарность за возможность отвлечься.

Письмо было от Дэхьи. Пару дней назад, понимая, что стоило хотя бы наметить план поиска следующих фрагментов письма в пустыне, аль-Хайтам обратился к наёмнице за помощью. Он рассудил, что хоть пустыня и была огромной и малонаселённой, но безжизненной её назвать было нельзя, а значит, там могли найтись люди, которые что-то видели или знали. Аль-Хайтаму бы никто, конечно, ничего не рассказал, но если спрашивала Дэхья, то это было совсем другое дело.

Стиль письма Дэхьи был настолько далёк от привычного аль-Хайтаму академического письма, насколько это вообще было возможно. Действовало освежающе.

«1. Гробница Алого короля (под контролем племени Шимти, убивать будут долго и неприятно)

2. Сафхе Шатрандж (под контролем остатков Танит, убьют быстро)»

Аль-Хайтам хотел бы больше знать о местоположении: и гробница Дешрета, и Сафхе Шатрандж имели очень обширные площади. Но оптика наёмницы имела свою специфику. Хотя аль-Хайтаму важнее было даже не знание о том, сколько представители разных племён пустынников потратят на его убийство, а то, что пустоты — а в своём письме он спрашивал именно о них, дав достаточно подробное описание — оказались, судя по всему, под их контролём.

Что они с ними делали? Аль-Хайтам достаточно хорошо изучил нравы жителей Сумеру и в особенности людей Академии, поэтому мог предположить, что если бы пустоты обнаружили они, то сразу бы начали вести негласную борьбу за право на исследование. Можно было бы ожидать внезапных разоблачений коррупционных схем академиков, случайных падений с корней Священного древа со смертельным исходом, а также более мелких для всех остальных, но вполне убийственных в академической среде слухов и сплетен.

Но вот что могли сделать с пустотами пустынники, аль-Хайтам не имел ни малейшего представления. В первую очередь из-за того, что его выборка знакомых пустынников была совершенно не репрезентативна: Дэхья, как он понял, большую часть своих юношеских и взрослых лет провёла в услужении одной из самых богатых семей Сумеру и была на самом деле довольно далека не только от пустынников, но и от большей части сумерцев. А вторым хорошо знакомым ему пустынником был Сайно. На основании личности которого явно можно было сделать только неправильные выводы.

Наверное, стоило раз и навсегда оставить попытки отправиться исследовать пустоты без Кавеха, потому что даже вполне успешно собравшись и покинув дом до возвращения соседа, аль-Хайтам умудрился столкнуться с ним в порту.

Он договаривался с лодочником о цене, когда почувствовал, что на него кто-то смотрит. Девушка за его спиной — аль-Хайтам так часто за последние недели бывал в малом сумерском порту, что успел запомнить его завсегдатаев, а эта ещё и обращала на себя вниманием тем, что почти всегда была пьяной и иногда декламировала стихи — громко икнула и воскликнула:

— Эй, красавчик! Да-да, ты, светленький! У т-тебя девушка есть?

Аль-Хайтам вскинул голову: конечно же, она имела в виду Кавеха. Кавеха, который явно только что сошёл на пирс и сверлил аль-Хайтама очень недовольным взглядом.

— Привет, Чжо Ин, — ответил Кавех, продолжая хмуро смотреть на аль-Хайтама.

— А-а-а, это ты, Кави? — хихикнула Чжо Ин. — Каждый раз твоя красота ослепляет меня, и я тебя не узнаю. Всё ещё не по девушкам?

— Я обязательно дам тебе знать, если что-то изменится, — криво улыбнулся Кавех. — Куда-то собрался? — обратился он наконец к аль-Хайтаму и бросил быстрый взгляд на рюкзак у его ног. — Ты довольно долго продержался. Наверное, мне даже стоит быть благодарным, — аль-Хайтам удивлённо приподнял брови: хотя вряд ли стоило ожидать, что Кавех кардинально изменит своё поведение и перестанет быть саркастичной язвой, но сейчас он был несколько несоразмерно недоволен тем, что аль-Хайтам всего лишь собирался продолжить расследование самостоятельно. Если только это и было причиной его недовольства.

— Отвечая на твой вопрос: я собрался в Гробницу Дешрета, потому что там, судя по всему, есть дыра в небытие, — осторожно ответил он, внимательно наблюдая за Кавехом.

— А, — Кавех прикусил губу и несколько секунд, не мигая, смотрел куда-то над плечом аль-Хайтама. — Дыра в небытие, да. Я с тобой, — заметно повеселевшим тоном добавил он и резко развернулся обратно к пристани.

— Ты подумал, что я собрался сбежать? — сказал аль-Хайтам ему в спину.

— И ты действительно собрался сбежать, — не оборачиваясь, ответил Кавех и уверенно зашагал к торговому судну Фонтейна. Аль-Хайтам нагнал его и, придержав за плечо, мягко перенаправил к курсовой лодке до чащи Апам. — Так что я всё совершенно правильно понял.

Кончики ушей у Кавеха были красные.

— Хотя я понимаю, почему ты мог так обо мне подумать, — сказал Аль-Хайтам, когда судно отчалило и заскользило по глади пруда Язадаха, постепенно набирая обороты. — Но куда я, по-твоему, должен был уйти из собственного дома?

Они стояли у борта, и Кавех чуть качнулся, чтобы толкнуть его плечом:

— Я не представляю, куда тебя могут завести твои гомофобные страдания. Может, ты собирался податься в паломничество по пустыне, дабы искупить своё грехопадение, — он смешливо фыркнул. — И оставил бы мне дом.

— Думаю, ты должен знать, что я завещал дом учёным, исследующим несостоятельность матр как исполнительной ветви власти. Так что особо не надейся. И наверное, — немного помолчав, добавил аль-Хайтам, — пора перестать шутить о моей гомофобии?

— Наверное, — Кавех улыбнулся и легонько сжал его ладонь. — Твоя жизнь и без этого останется бесконечным источником для уничижительных шуток.

Было приятно осознать, что, хотя их отношения вступили в переходный период, всё-таки некоторые вещи оставались прежними: аль-Хайтама невероятно бесил Кавех во время длительных переходов. Началось всё ещё до того, как они вошли в Храм Хемену: у дороги, ведущей к комплексу, группа пустынников остановилась на ночлег, а ближе ко входу в Храм было слишком много первозданных конструкций, поэтому пришлось сделать крюк. За те полчаса, что они шли по песчаным барханам, иногда пригибаясь, чтобы не быть обнаруженными, Кавех пожаловался на то, что у него устали ноги, на песок, на температуру воздуха, царя Дешрета и его личную жизнь, на архитектуру Храма Хемену, ещё раз на усталость и на то, что аль-Хайтам взял с собой какую-то особенно невкусную воду.

— Сложно представить, что ты вырос в Порт-Ормосе, — пробормотал аль-Хайтам, оглядывая вход в гробницу: поблизости не было видно ни первозданных конструкций, ни пустынников.

— Почему? — Кавех остановился рядом и тоже запрокинул голову, осматривая пирамиду.

— Сплошная антисанитария, проблемная канализация и высокая преступность. Там ты тоже жаловался на невкусную воду?

— Разве условия, в которых я вырос, должны определять всю мою жизнь? — Кавех сморщил нос. — В таком случае ты бы вырос скучным занудой… Ах, подожди-ка! Так и случилось, — он наигранно похлопал аль-Хайтама по плечу. — Но скорее всего, именно из-за того, как я жил в детстве, я так ценю комфорт сейчас. И насколько я помню, гробница Дешрета особыми удобствами не отличается.

— Когда ты здесь был в последний раз? — спросил аль-Хайтам, медленно поднимаясь по ступенькам. По обеим сторонам от лестницы валялись обломки конструкций, а на одной из площадок лежали призмы — было похоже, что совсем недавно здесь кто-то дрался.

— Ещё в университете, — ответил Кавех и присел на корточки. — Ты знаешь, что когда-то эти машины, — он поднял сломанную призму и, повертев её в пальцах, засунул в карман, — были носителями знаний Дешрета? — аль-Хайтам кивнул. — Мне всегда кажется, что им теперь одиноко. Какой он всё-таки был неприятный, — фыркнул Кавех и поднялся. — Столько жертв ради удовлетворения его жажды власти и знаний.

— Другой масштаб личности, — пожал плечами аль-Хайтам. — Все божества стремятся к власти и знаниям, а чем значительнее цель, тем выше цена за её достижение.

— Но Дендро Архонт же не такая.

— Не такая, — согласился аль-Хайтам и придержал Кавеха за плечо: впереди была пустая шахта подъёмника. — Но… Она тебя когда-нибудь спрашивала о чём-то?

— А, ты об этом, — после секундного замешательства протянул Кавех. — Ты тоже это чувствовал?

— Она действительно хочет знать ответ. Очень хочет. Так сильно, что я не уверен, что ей можно не ответить.

— Да, — Кавех заглянул в провал шахты. — Но не убьет же она того, кто не ответит, — неуверенно добавил он.

— Как знать.

Все двери были открыты — очевидный признак того, что здесь побывала Путешественница. Что, впрочем, было неудивительно: если уж она добралась до маленького храма Собека, то в гробнице Дешрета явно должна была засунуть свой нос под каждый камень, открыть все сундуки, решить все загадки и переночевать в саркофаге Алого короля. Что заметно упростило жизнь пустынникам, у которых мозгов не хватало открыть все проходы в усыпальницах Дешрета, а теперь вся работа была сделана за них.

— Смотри, — Кавех указал на статую Германубиса, стоящую в левой части зала. На её подножье была нарисована неаккуратная жёлтая линия.

— Значит, нам туда, — кивнул аль-Хайтам. — Дэхья написала, что в гробнице обосновалось племя Шимти и его представители отличаются склонностью к медленным и мучительным убийствам. Так что предлагаю быть осторожнее.

— Шимти, — поморщился Кавех, следуя за ним в левый коридор. — Я с ними сталкивался.

— Мы можем рассчитывать на дружеский приём?

— Ну, я — да, — как-то невесело усмехнулся Кавех.

Они миновали небольшой зал, опять усыпанный сломанными призмами, и ещё один коридор, в конце которого была исчезающая платформа. Возле неё они немного поругались — потому что Кавех не верил, что она исчезает не сразу, и хотел доказать свою правоту, стоя прямо посередине и уворачиваясь от рук аль-Хайтама, который пытался схватить его и оттащить. В итоге это ему удалось за секунду до того, как платформа исчезла, и от злости и страха он, пожалуй, слишком сильно впечатал Кавеха спиной в стену, на что Кавех сказал: «Сильнее», после чего они минут десять целовались.

К моменту, когда они услышали голоса, аль-Хайтам был в довольно приподнятом настроении, несмотря на не самый приятный путь — жёлтые линии вели их на нижние уровни гробницы. Они остановились в проходе, который вёл, судя по надписям на стенах, к залу для религиозных служений.

— Ну что там? — прошептал стоящий за его спиной Кавех — после исчезающей платформы аль-Хайтам не планировал пропускать его вперёд, даже если бы они шли в кафе «Пуспа», а не исследовали гробницу Дешрета.

— Не вижу, — тихо ответил аль-Хайтам. — Но судя по голосам, их немного: трое или четверо.

Говорили тихо и невнятно, и аль-Хайтам разобрал лишь обрывки фраз про ужин, какого-то Дженаба и вонючих яков. Не стоило, конечно, ожидать, что первые же встреченные пустынники будут говорить о дыре в небытие, но как бы это всё упростило. Он повернулся к Кавеху, чтобы обсудить способы обойти молельный зал.

Высокий и крупный пустынник держал Кавеха за плечо — не сжимая, и даже весело постукивал пальцами — но кинжал, который он приставил к его горлу, несколько повышал градус серьёзности.

— Ай-яй-яй, эшрам Кавех, и зачем ты привёл какого-то мужчину? — пустынник поцокал языком. — Ему это не понравится.

Аль-Хайтам не успел даже удивиться приветливому тону и тому, что пустынник знал Кавеха по имени, как его ударили по затылку и стало темно.