С Горелым мы быстро сдружились. Я, если честно, уже даже могу назвать его моим лучшим другом. Он просто охуенный. Из самого запоминающегося, мы с ним сбегали с урока английского через окно. Он потащил меня на речку, рассказывал о всяких рыбах, которые там водятся, да и вообще обо всем, а потом повёл на полянку, где он любит тусить, он там даже шалаш соорудил. Ну как шалаш, там чуть ли не целые хоромы, пол выложен досками, к нему прибиты несущие палки, к ним поперёк — тонкие и длинные и всё это покрыто ещё кучей палок.

— Да тут жить можно… — Восхитился я, сидя в этом слишком большом для того, что обычно называют шалашом, сооружении.

— Нельзя, крыша протекает. — немного разочарованно сообщил он.

— Кусок плёнки, нормальные доски, гвозди и будет можно. — Заключил я, валяясь в том самом шалаше рядом с Артёмом и смотря на небо сквозь палочки.

— И у тебя есть на это деньги?

— Зачем деньги? У меня от моих экспериментов много чего остаётся. Плёнка, доски и гвозди точно есть. Хочешь, на выходных апгрейднем твой шалаш?

— Было бы круто… А что за эксперименты?

— Там так не расскажешь. Потом покажу.

Но такое беззаботное валяние не могло длиться вечно. Так как на дворе была осень, внезапно резко похолодало. Ветер поднялся просто ледяной и шалаш от него почти не защищал. Хотя, может это мы начали мёрзнуть от того, что не двигались. В любом случае, проблемы это не меняло. В наших свитерах и лёгких ветровках здесь не удастся просидеть дольше пятнадцати минут, учитывая довольно долгую дорогу домой. Я не хотел уходить и предложил развести костер. Вот только оказалось, что мы оба не курим и зажигалок в карманах не держим. Это существенно усложнило задачу. Фокус с палочками тоже не прошёл, они ещё не совсем просохли после вчерашнего дождя. Последний из способов, что я знал — линза. К счастью, солнце ещё светило ярко и было высоко, ещё и двух часов не было. Без особой надежды я спросил у Тёмы, есть ли у него очки. Тот, к моему удивлению, смущённо достал их из кармана брюк. Я выхватил их из его рук и повернул боком. Линза, к сожалению, была рассеивающая.

— Так ты близорукий?

— Да. А как ты понял?

— По линзе, она рассеивающая. И нам это не на руку.

— Почему это?

— Она не концентрирует свет в одной точке, просто так огонь разжечь не получится. Спасает положение только то, что она вогнуто-выпуклая. У тебя вода ещё осталась?

Тёма полез в рюкзак и вытащил оттуда поллитровую бутылочку воды, которую всегда носит с собой. Там было ещё полбутылки. Я аккуратно капнул немного воды на вогнутую сторону линзы, так, чтобы она покрывала всю поверхность и получилось даже немного с горкой. Свет, который проходил через линзу сошёлся в одной точке. Главное теперь было, чтобы руки не тряслись.

Горелый изумлённо ваукнул и мне действительно стало приятно. Я никогда раньше не гонялся за похвалой или одобрением. Наоборот, мне нравилось вызывать негативную реакцию, бесить людей. И я в этом, признаюсь, преуспевал.

Артём сгрёб принесённую ещё для наших опытов с трением сухую траву в кучку и я попытался добиться, чтобы свет сошёлся в одну как можно более яркую точку. Линза в гаррипотерских очках Тёмыча была не сильно большая и мощности нельзя было разбазаривать.

— Почему не носишь? Ты же и доску, наверное, не видишь.

—У меня не настолько плохое зрение. Ну, в смысле, я не то чтобы прям даже доску не вижу. Просто немного размыто… А не ношу я их потому что, ну, я, типа… — Горелый забуксовал, вздохнул и, почти обречённо, продолжил, — Стесняюсь я, блять. Я когда первый раз в них пришёл в школу, меня Русик Селёдкин стебать начал, я и подумал, что мне не идёт. Если нет жизненной необходимости что-то увидеть вдали, то я их не ношу…

Спустя несколько минут и мои замёрзшие руки, трава наконец-то задымилась и начала гореть. Мы подложили побольше маленьких палочек.

— Ну, я бы этому придурку так не доверял. Ну-ка.

Я стряхнул с линзы воду и аккуратно надел очки на Горелого. И они идеально дополнили его образ. Не знаю, что не понравилось этому блядскому Русику, но Горелому невероятно шли очки. Я довольно улыбнулся.

— Ты выглядишь как безумный учёный.

— И ты туда же! — он отвернулся, сняв очки.

Я не понял чем вообще его обидел.

— Ты чего? Куда «туда же»? Я это в смысле, что тебе очень идёт. Подходит к твоему образу там, все дела.

— Селёдкин неделю меня так в пятом классе обзывал, после того как я в этих очках пришёл…

— Да забей ты на этого придурка! Тоже мне, с модного приговора сбежал… Урод ебаный… Слышь, — я повернул его к себе, и снова надел на него очки. — я тебе говорю, что тебе чертовски идут эти очки.

Костёр разгорелся и его пламя плясало в отражении очков Горелого и в его блестящих зелёных глазах. Покрасивее всяких баянистых закатов зрелище, между прочим.

— Ну, тебе я верю…

— Носи их постоянно.

— Хорошо, но…

— А если какой-нибудь Русик рискнёт что-то вякнуть по этому поводу, то будет неделю ходить в солнцезащитных очках, чтобы не светить своими фингалами.

С того дня Горелый начал носить очки постоянно. Селёдкин хотел что-то сказать по этому поводу, но как только он поймал на себе мой взгляд, то резко передумал. Вот и хорошо. Хотя, с другой стороны, въебать ему мне до сих пор хочется.

А шалаш мы достроили и иногда тусили там на выходных.