Зима не прошла для Горелого бесследно: он умудрился заболеть, оставив меня один на один с днём Святого Валентина. И надо ж было так! Какой прекрасный момент для различного рода пранков, а Артём третий день валяется дома с температурой… Я чуть с ума не сошёл, когда каждую перемену ко мне подходили девочки и давали отвратительнейшим образом выглядящие магазинные открытки, но больше всех отличилась, конечно, Катенька.

Она затащила меня под лестницу, что уже должно было меня насторожить, но я недальновидно предпочёл ничего не делать. А она торжественно преподнесла мне большую коробку конфет. В форме сердечка. Мне хотелось исчезнуть. Ещё более неловкой ситуацию делали даже не мои выпученные бегающие глаза и красное лицо, а то, что я даже открытку ей не удосужился купить, а она, судя по тому, что всё ещё стояла передо мной и краснела, ждала ответного подарка. Надо было выкручиваться.

— Спасибо за подарок, Катенька. — на грани шёпота сказал я. — Это, наверное, самый милый подарок, который мне когда-либо дарили… Но, прости, я не праздную день Святого Валентина. — отведя печальный взгляд в сторону, я попытался вернуть подарок.

— Почему?

— Слишком много воспоминаний… Болезненных воспоминаний. Прости.

— Ничего страшного! Забери всё-таки конфеты, считай, что это просто так, без повода. — улыбнулась Катенька, а я, забрав коробку конфет, и печально улыбнувшись напоследок, ушёл.

Пронесло.

Я еле дожил до седьмого урока. Скучно было неимоверно. После школы я сразу же пошёл в магазин и, купив апельсинов, бананов и яблок, направился к Горелому. Я знал, где он живёт, мы гуляли здесь довольно часто, но у него в гостях я почему-то ни разу не был. И он ко мне на чай не заглядывал. Хотя, в моём случае, я просто не хочу знакомить его с мамой. Даже представить не могу, как ему будет неловко. И мне будет неловко. Только маме будет супер, ведь она, забавы ради, специально будет задавать жутко неловкие вопросы. Знакомство с моей мамой это не дружеские посиделки, а испытание на психологическую выносливость.

Я позвонил в звонок. Послышалось шуршание ключа в замке и дверь открылась. От появившейся на пороге женщины удивительно тянуло теплом и уютом. Она была полновата и выглядела старше моей мамы, во многом, наверное, за счёт старомодной короткой стрижки и морщинок, расходящихся от уголков глаз. Эти морщинки и делали её лицо таким добрым.

— Здравствуйте! Я Саша Лютов. Артёма проведать пришёл. Можно?

— Так ты одноклассник Тёмы? Заходи, разувайся, я сейчас ему скажу, что ты пришёл.

Квартира тоже была уютная. Старая мебель, желтоватые лампы в люстрах, которые по праву могли быть названы «ретро», цветной палас на полу, обои в цветочек. Мило.

Мама Артёма вернулась из комнаты и подала мне тапочки, не успел я наступить на пол.

— У нас полы холодные, ещё ноги застудишь.

Когда у тебя дома полы с подогревом, такой заботы не услышишь… Послушно засунув ноги в тапочки, я пошёл в комнату, судя по всему, принадлежащую Артёму.

Первым, что я увидел там, был взъерошенный Тёма, какими-то бешеными глазами глядящий на меня. Потом я обратил внимание, что комната Тёмы не сильно отличалась по стилю от коридорчика и двадцать первый век в ней выдавали разве что компьютер на красном лакированном столе и лежащий на тумбочке возле кровати смартфон. Я закрыл за собой дверь.

— Привет.

— Привет… — он шмыгнул носом, — Ты чего пришёл? Заразиться хочешь?

Я подошёл ближе, молча продемонстрировал Горелому пакет с фруктами, взял стул и присел рядом с его кроватью.

— А может и хочу. Без тебя в школе скука смертная, а так вместе на больничном поваляемся… Как ты?

— По шкале от тридцати шести и шести до сорока двух — тридцать семь и восемь.

Нехорошо. Я поджал губы и положил руку ему на лоб. Он смотрел на меня так забавно, но почему-то я даже не улыбнулся. Лоб был горячий. Хотелось забрать это тепло с собой. Я убрал руку.

— Ты смотришь на меня так, будто я при смерти, Саш. Это просто ОРВИ. Расскажи лучше, что там в школе.

Горелый закашлялся и шмыгнул носом.

— В школе? Да ничего такого. Обычно если в школе случалось что-то интересное, то виноваты были мы.

— А сам чего не наворотишь?

— Без тебя настроения нет. — улыбнулся я.

— Как Катя?

— Кружит вокруг меня как бабочка вокруг цветка. «Ты кушать хочешь? У меня булочка осталась», «Шоколадку будешь?», «Помочь с тестом?» и так далее. Ещё и в столовке со мной сидит. Раньше она вокруг меня так не вертелась, наверное тебя стеснялась.

— Наверное… — отстранённо повторил Тёма, смотря куда-то в потолок.

Я заметил, что тема Катеньки его не очень вдохновляет, хоть он сам о ней и спросил, и хотел уже поговорить о чём-то другом, но вдруг вспомнил кое-что:

— А, точно! Забыл, прикинь! — я достал из рюкзака катину коробку конфет и протянул Артёму, — Это тоже тебе. Мне Катенька подарила. Я сладкое не ем почти, а ты у нас сладкоежка.

— Н-ну спасибо, что-ли? И тебя с днём Святого Валентина… — Тёма растерянно взял коробку. Я не сдержался и рассмеялся.

Тем для разговоров у нас за три дня накопилось достаточно. Обсудили мы всё, кроме домашки и уроков. Я просидел у него два часа и Нина Алексеевна даже принесла нам чай, с которым мы, а в особенности Горелый, уничтожили катенькины конфеты. Смотреть на болеющего Артёма, несмотря на то, что я сильно по нему соскучился, было неприятно. Что-то внутри меня судорожно сжималось каждый раз, когда он кашлял, чихал или хрипел. Смотря на то, как ему было плохо, пусть разговаривая со мной он это и скрывал, мне самому ощутимо плохело. Наконец, пожелав Артёму поправляться скорее и поблагодарив его маму за чай, я вышел на улицу.

Чувства внутри меня кипели непонятные. Я мало какие чувства могу назвать для себя понятными, а эти уж точно не были похожи ни на что из того, что я испытывал прежде. Но думать об этом не хотелось, и я надеялся, что морозная прохлада поможет мне остудиться.

Странно всё-таки, что я без Горелого протянул всего каких-то три дня. Три мучительно скучных дня. Когда я успел так сильно к нему прикипеть?

На следующей неделе Горелый уже был в школе. Всё стало как прежде, только теперь мне очень не хотелось, чтобы он снова заболел.