Неделю назад нам объявили, что у нас есть последняя возможность вырваться из школьных будней и поехать на школьную экскурсию. Я очень хотел в поездку, а Тёма желанием не горел, но я сумел его уговорить, пойдя сразу с козырей: пообещал ему, что он мне про тамошнюю флору и фауну сможет рассказывать даже по ночам, да и поприкалываться над однокласснцами мы успеем.

Короче, в итоге, мы пришли раньше всех и пол часа топтались на улице одни, пока не пришла Катенька.

— Кать, сколько времени? — спросил у неё Артём, потому что ему, как и мне, наверняка казалось, что мы стоим уже целую вечность.

— А сам посмотреть не можешь?

— У меня пальцы замёрзли, телефон не реагирует.

На самом деле, мы оба просто не хотели вынимать руки из карманов. Катенька приподняла рукав пальто и посмотрела на наручные часы

— Через двадцать минут должен приехать автобус.

— Чёрт, ещё двадцать минут мёрзнуть! Почему утром так холодно? — пожаловался я.

— А вы почему так рано пришли? — поинтересовалась Катенька.

— Да если б мы знали! — хором ответили мы.

— Давайте тогда не стоять, а что-нибудь активное делать? В салочки не хотите? — Катина идея показалась разумной. Девушка улыбнулась и хлопнула Горелому ладошкой по лбу. — Ты водишь!

Я заржал и мне тут же прилетел подзатыльник. Катенька взвизгнула и бросилась бежать, я быстро догнал её, хлопнул по плечу и рванул к Тёме. За мной Катенька бежала гораздо быстрее, чем от меня. Она догнала Тёмыча, коснулась его руки побежала ко мне. Пока Артём на всех парах бежал обратно, я взглядом сговорился с ним, и, как только он дал мне пять, я хлопнул Катеньку то спине и сразу рванул бежать, оглядываясь на вскипевшую девушку, со скоростью гепарда несущуюся к нам, визжа: «Я вам щас сговорюсь!». Пришлось разделиться, Катя погналась за мной, я побежал в аллею с ясенями, оглядываясь, споткнулся о корень, рухнул на покрытую росой молоденькую травку, а не успевшая затормозить Катенька споткнулась уже об меня и упала на меня же, по ощущениям, переломав мне все рёбра. Она подняла голову и посмотрела на меня своими влюблёнными мышино-серыми глазами. Я уже, блин, забыл, что она ко мне неровно дышит. Я снял с её головы пушинку. Катя не спешила с меня слезать.

Тут на крики и визги прибежал Артём. Оглядев эту двусмысленную ситуацию, он не засмеялся, как я думал, а нахмурился.

— Не хочу прерывать романтику, но там автобус приехал. Нас ждут уже.

— Какую «романтику», придурок! — взвизгнула Катя, тут же вскочив и отвесив Тёме подзатыльник и побежала на автобус.

— Не поможешь? Она мне своей тушей чуть рёбра не сломала! — он подал мне руку.

— А ты и не был особо против.

Мы побежали на остановку, наш микроавтобус оказался полу-пустым и мы с комфортом разместились в самом конце. Артём надутый сидел и смотрел в окно, я сидел рядом и не понимал, что происходит. На контакт он не шёл, на все вопросы отвечал односложно, а я чувствовал себя назойливым продавцом-консультантом. В итоге я тоже обиделся и, надев наушники, не заметил как уснул.

Проснулся я от особо большой колдобины на дороге. Выругавшись, я осмотрелся и обнаружил, что уютно устроил голову на плече у жующего печенье Тёмыча. Было неловко, но раз уж так вышло, а с тем, чтобы резко вскочить и сказать, что это всё случайность, я протормозил, нужно было идти до конца.

— А мне печенье? — не поднимая головы с его плеча, я обхватил его руку, держащую печеньку.

— Держи. Ты не хочешь убрать голову с моего плеча? Я уже третий час сижу, как будто мне кол в жопу вбили. Я тебе не подушка. — я не понял, в чём предъява, он же в любой момент мог меня скинуть.

— Ты лучше, чем подушка. Ты человек. Вот и поговори со мной наконец по-человечески. Чай будешь? У меня там термос есть.

После чая разговор пошёл намного легче и мы проболтали до самого вечера, пока Селёдкин на нас не шикнул, но и после этого мы ещё немного шёпотом поржали с него. Наконец, Артём, подложив куртку, чтобы не замёрзнуть, прислонился боком к окну. Я навалился сверху, положив голову ему на плечо. Я намерен был и дальше гнуть эту линию.

— Я так не усну! — пожаловался он.

— Зато я усну. Ты знал, что ты очень удобный?

Тёма и правда удобный. Он и выглядит уютно. В своих круглых очках, неизменно лохматый, с этой его любовью к разнообразным тёплым свитерам, которую я обнаружил, как только достаточно похолодало. Он каждый день приходил в свитерах и, причём, они были совершенно разными. Я думаю, у него их около сотни. И не то чтобы это плохо. Он всегда мягкий и пушистый на ощупь. Тупо, конечно, но мне нравится иногда невзначай его касаться: провести по волосам, в шутку толкнуть, похлопать по плечу…

Короче, он отрубился первый. А я лежал, положив голову на его плечо и смотрел в окно на мелькающий свет фонарей. Мы почти приехали.

Когда автобус приехал к гостинице, я уже был во всеоружии и успел ещё и Тёмины сумки собрать в одну кучу. Я растормошил его, он, сонный сгрёб ещё и парочку моих, но я не был против. Тем более, что мне потом пришлось помогать с багажом Катеньке. Прохлада улицы и яркий свет в коридоре гостиницы немного привели его в чувства и он вернул мне мои сумки. Лучше бы такой же сонный был… Нам раздали ключи и мы расселились в номерах по двое. Разумеется, мы с Тёмычем были вместе. Учительница было хотела дать мне в соседи Селёдкина, но как только я это представил, быстро захотелось распредставить и забыть, поэтому я настоял на своём. А Русик пусть один в своей душной комнате сидит.

Мы затащили вещи в комнату и уставшие развалились на старых кроватях. Я пнул Тёмыча ногой.

— Вставай разбирай вещи свои.

— А ты чё не встаёшь?

— А ты не встаёшь и я не встаю.

— Ну так встань и я встану.

— Нет ты встань.

— Да с чего это я должен первый вставать? Давай вместе, на счёт три?

— Давай.

— Раз.

— Два.

— Три! — он сел и увидел, что я продолжаю беззаботно валяться.

— Ах ты скотина! — он схватил меня за ногу и начал стаскивать с кровати. Хвататься было не за что и я с грохотом оказался на полу.

— Ладно-ладно. Хотя бы еду надо в холодильник поставить.

Мы начали разбирать вещи. Он достал из чемодана свитер и положил в шкаф. Потом второй и третий. Я насторожился. Следом был вынут четвёртый. Я ахуел.

— У тебя в чемодане что, одни свитера? — спросил я, пока он доставал пятый. — Раз, два, три, четыре, пять и шестой на тебе! Мы на три дня приехали, а не на неделю! Или ты с кем-то в карты на раздевание играть собрался и не намерен проигрывать?

— Сказал человек, у которого чай в термосе и чай в пакетиках пяти разных видов.

— Ты не понимаешь, это другое!

Пока мы раскладывали вещи, спать перехотелось окончательно и мы сидели на моей кровати и допивали чай из термоса. В итоге то ли чай нас сморил, то ли мы просто устали, но мы разлеглись на своих кроватях и проспали до самого утра. Ну, я проспал, а Тёмыч явно не выспался, но экскурсии не ждали, так что в семь утра мы уже сидели в экскурсионном автобусе и ехали на какую-то выставку. Экскурсовод что-то вещала в скрипящий, свистящий и кряхтящий микрофон, но это не помешало Артёму отрубиться прямо у меня на плече. Видимо, это была месть.

На выставке была скучная военно-историческая ерунда которая меня мало интересовала, зато Катенька с Русиком были в восторге. Я ходил больше в поисках места, чтобы присесть, чем рассматривая экспонаты, Горелый, зевая, таскался за мной.

Затем был уже более интересный дендрарий, там Артём оживился и иногда заинтересованно рассматривал какие-то цветы, рассказывая мне какие-то интересные факты о них. Я, пусть и задолбался уже ходить туда-сюда и вообще не отличал лилии от роз, внимательно слушал его. Обещал же.

Мы вышли на небольшую площадь с фонтаном. Экскурсовод, за которым мы всё это время ходили, разрешил нам самим погулять немного, но мы с Горелым без переговоров выбрали присесть на лавочку возле фонтана. Ноги уже просто отваливались.

— Ты знаешь про язык цветов? — рассматривая фонтан, спросил Горелый.

— Они что тоже как-то общаются? Как пчёлы? Нет, они же не танцуют… Запахами? — он засмеялся.

— Нет, это не язык, на котором общаются цветы, это язык, на котором люди общаются с помощью цветов.

— Погоди, это как?

— Ну, у каждого цветка есть своё значение. Например, ромашка значит «первая любовь», а фиалка — «тайная любовь». У меня дома книжка есть, словарь языка цветов.

— Ясно. Удобно. А есть цветы, означающие «я тебя не люблю»?

— Ну, оранжевая лилия подойдёт, наверно… Или просто засушенный букет. А тебе зачем? — как-то взволнованно спросил он.

— Катьке придарить хочу.

— Ну, тогда вон те лилии к твоим услугам.

Я осмотрелся. Никто же не убьёт меня, если я спизжу один маленький цветочек? Охраны, учительницы и сотрудников дендрария поблизости не было. Зато поблизости была Катенька. Я, как бы невзначай встал и, обойдя фонтан, подошёл к клумбе, оперся на неё и незаметно отщипнул маленький цветочек. Пряча его от любопытных глаз, я подошёл к наслаждающейся природой Кате почти вплотную.

— Эй, Катенька, держи. Только лучше никому не показывай. — я вложил ей в руку цветок.

Катенька бросила взгляд на лилию, покраснела до ушей и посмотрела на меня полными обожания глазами, подчёркнутыми косметикой. Что-то явно пошло не так, поэтому, глупо улыбнувшись, я спешно ретировался. На лавочке меня уже ждал Горелый, закрыв красное то ли от стыда, то ли от смеха лицо руками.

— Что-то твой язык цветов не работает. Она в меня ещё больше втрескалась.

— Это мозг у тебя не работает — убрав руки от красного всё-таки от испанского стыда лица, — Надо было сначала сказать ей, что это значит, а потом уже дарить! Дурак! Она же думает что ты ей просто цветочек подарил…

— Бля, да что у меня всегда всё идёт не так, как должно?

— Дурак ты потому что.

— И что теперь делать? Пойти сказать что я не ей а Насте хотел подарить?

— Настя знает про язык цветов. Она в детстве со мной дружила. Если ты так сделаешь, получится, что ты Катю всё равно любишь. И Настя ей об этом растрещит. Остаётся надеяться, что она покажет лилию Насте.

— Не покажет. Я сказал ей никому не показывать. Что делать, блин?

— Честно, лучше ничё не делай, раз у тебя всё наперекосяк идёт.

Натоптав несколько кругов по дендрарию, мы отправились в океанариум. Вот тут мы с Тёмычем конкретно оживились, хотя казалось, что после этого дендрария мы способны были только растечься на любой горизонтальной поверхности. Но рыбы были интересными. Артём рассказывал мне всякие интересности буквально про каждую рыбу: как она живёт, что ест, как и когда спаривается, как будто он с этими рыбами в одном доме живёт. Но мне было интересно его слушать и я вместе с ним прилипал к очередной секции и рассматривал каких-то смешных рыбок. Я ещё не успевал прочитать на табличке, кто это такие, а он мне уже вещал, что с помощью своего окраса они прячутся от хищников. В итоге, я решил просто слушать и смотреть, изредка фотографируя особо смешных уродцев на телефон.

— А это что за недоразумение? — спросил я, указывая на смешную жёлтую рогатую рыбу, уже готовя камеру.

— Рыба-корова. Или обыкновенный рогатый кузовок, тропическая рыбка семейства лучепёрых, тусит в Тихом и Индийском океанах в коралловых рифах.

— В каком это месте вот это — обыкновенно?

— Ну, кузовки вообще один страннее другого, это тут ещё кузовка-кубика нет. Он вообще в горошек.

Короче, из океанариума мы вышли последними, но довольными и счастливыми. На улице похолодало, а наш автобус всё никак не приезжал. Водитель стоял в пробке. Катенька одиноко стояла и растирала плечи руками, чтобы согреться. Из чисто джентльменских соображений я снял с себя толстовку и подошёл к Кате.

— Держи, замёрзла же совсем.

— Спасибо… — тихо пискнула Катенька, а я вернулся к Артёму.

— Сам же замёрзнешь, Саш. — угрюмо заметил он.

— Да ладно тебе. Не умру же. — а тем временем мне тоже стало ощутимо холодно. Хлопковая футболка не спасала меня от прохладного и влажного ветра. Ну, хоть руки можно спрятать в карманы джинс. Горелый неодобрительно смотрел на меня. Он был в своём объёмном тёплом болотно-зелёном свитере с высоким горлом и длинными, даже длиннее чем нужно, рукавами. Я смотрел на него, как будто совсем не завидую ему сейчас. Не хотел признавать, что замёрз. Да где же этот чёртов автобус?!

Вдруг Горелый крепко обнимает меня. И не то чтобы я был против. Я совсем не против сейчас касаться руками его тёплого пушистого свитера и прижиматься к нему, потому что он, блядь, такой тёплый! Я вытащил руки из карманов и поместил их между нами. Так их не обдувало ледяным ветром.

— Теплее? — спрашивает он, пока я прячу замёрзший нос возле его шеи.

— Бля, Тём, ты охуенный. Меня б мои джентльменские замашки в гроб бы свели, если бы не ты.

— Тут вообще-то, автобус приехал… — вылезать из тёплых объятий мне вообще не хотелось. Но что поделать.

В автобусе оказалось немногим лучше чем на улице. Я, конечно, немного согрелся, но не так, чтобы наконец почувствовать пальцы и нос.

На входе в гостиницу, Катенька отдала мне мою толстовку, но и она мне помочь не смогла.

Мы зашли в нашу комнату. И поняли, что забыли закрыть форточку.

— Тём, одолжи мне, пожалуйста, какой-нибудь свой свитер.

— А? Щас, найду, куда я их положил. — Он копался уже минуту, моё терпение вышло.

— Да дай мне уже свой, раз те найти не можешь! — Артём как-то смущённо уставился на меня и медленно стянул с себя свитер.

Я тут же влез в чертовски тёплый от его тела и вообще просто охуенный свитер и, включив чайник, завалился на кровать.

— Откуда ты берешь такие охуенные свитера?

— Вообще, мне их мама вяжет… — он отчего то смутился.

— Тогда у тебя просто охуенная мама! Моя вязанием в жизни не занималась. Всё программки свои пишет…

— Она у тебя типа… программистка? Это ж круто! Моя только супы-борщи и свитера умеет.

— Ну, это тоже надо уметь! Не, моя мама классная. Она, я бы сказал, эксцентричная. Детство у неё до сих пор играет. Иногда такие пранки выкидывает, что не знаешь, куда деваться. Напишет какой-нибудь вирусняк, я открываю контру, а он мне всё блокирует и окно открывается: пока не покажешь дз маме, хер тебе, а не контра. — я тихо засмеялся, вспоминая как в шестом классе в панике спрашивал у одноклассников, что задали, а Тёма сделал две кружки чая и сел рядом со мной на мою кровать. Грея замёрзшие руки о горячую кружку, я тихо продолжил. — Мы с ней очень похожи. Поэтому она меня за мои школьные приколы никогда не ругала. Даже пару раз помогала. А когда эта история с обжшником случилась, она просто плечами пожала и перевела меня в другую школу. Тем более, оставаться в той я желанием не горел.

— Почему?

— Тот мой «друг», который меня сдал, почувствовал себя героем и начал распускать обо мне слухи. Короче, там, если всё сложить, получалось что я — приёмный сын, нагулянный моей мамой от соседа, с умственной отсталостью и шизофренией… Что-то в этом роде. Бред, конечно, но многие поверили, если не во все, так в часть слухов. А это бесит. Но не буду же я бегать за всеми придурками со справками и доказывать, что я не приёмный и с головой у меня всё в порядке.

— Вообще не понимаю, зачем твой друг так сделал.

— Да, я… Он мне никогда не нравился как человек. Но я не могу как-то открыто с кем-то враждовать, как бы этот человек мне ни не нравился.

— Я тебе тоже не нравлюсь? Как человек, я имею в виду.

— Ты? Ты чего?! Я таких клёвых людей никогда не встречал! Я больше про Катеньку сейчас. — допивая чай, сказал я.

— Так она тебе не нравится? — Он почему-то был удивлён.

— А чего ты так удивляешься? Я ж тебе уже говорил, что мне она не интересна.

— Ну, знаешь, то, как ты себя с ней ведёшь… Со стороны выглядит как будто ты от неё без ума.

— Быть такого не может.

— Ага. А кто подсаживается к ней в столовой, когда она сидит одна, иногда разговаривает на переменах, позволяет ей романтично валяться на себе, дарит цветы и отдаёт толстовку, чтобы она не замёрзла?

— Бля, ты думаешь? Я чёт вообще как то не вникал во все эти моменты. Ну помог и помог, мне ж не сложно! А вот ты щас сказал… Это же не только толстовка и цветочек, в её голове мы уже встречаемся, наверное! Она ж себе уже свадьбу нашу распланировала… — хлопнув себе рукой по лбу, я удручённо спросил, — И что ты предлагаешь?

— Сам думай. Она в меня что-ли влюбилась?

— Так, кажется, я придумал. Помнишь, когда я сказал, что я эту жабу выпустил, она на меня разочарованно посмотрела. Может, получится её снова во мне разочаровать? Пранканём её как нибудь?

— И что мы тут в этой гостинице сделаем? Тут же ничего почти нет. Что ты хочешь сделать вообще?

— Я хочу что-нибудь взорвать. У меня уже давно руки чешутся!

— И как ты это планируешь сделать? Ничего, что потенциально может взорваться, в гостинице нет. А если бы было, то уже бы взорвалось.

— Да я ж не предлагаю прям взрыв. Ты ж химик, может помнишь что-нибудь такое, что при соединении сильно расширяется или выделяет много газа? Забахаем всё в бутылку, взболтаем, кинем в Катенькину комнату и веселье обеспечено.

— Ну вообще, из простейшего, уксус и сода могут сработать. Но у нас же их нет…

— Опа! Уже что-то! Погоди, так на кухне сто проц должно быть и то и другое! Проберёмся, спиздим по-тихому… — я, как мог, подбивал засомневавшегося друга.

— Ладно, я в деле. — быстро решился он.

В итоге, нам удалось беспалевно спиздить из столовой соду и уксус. Мы предусмотрительно не стали брать всё, а просто отлили и отсыпали столько, сколько посчитали нужным.

Весёлые от предвкушения будущего пранка, мы вернулись с добычей в комнату.

— Так, у тебя там была полуторалитровая бутылка, неси сюда, будем прикидывать, какое давление нужно, чтобы её разорвало.

— А почему не поллитровую? Она же меньше и, следовательно, меньше газа нужно, чтобы её разорвало…

— Не, у поллитровки стенки толще, слишком большое давление нужно будет.

Интернет говорил, что полтора литра взрываются в среднем после десяти атмосфер, а это многовато.

Этой информации мне хватило, чтобы примерно подсчитать, какой объём газа должен выделиться, чтобы бутылка взорвалась. Цифра получилась большеватая. Вряд-ли с таким количеством реагентов у нас получится сделать так, чтобы хотя бы пробка вылетела, но уже увлёкшийся экспериментом и расчётами Горелый, заявил, что такое давление будет более чем возможно достичь, если мы просто бахнем в бутылку всё, что у нас есть. Я приободрился, но перед нами тут же встала новая, теперь уже инженерная проблема: как сделать так, чтобы сода с уксусом прореагировали в нужное время и мы сами не стали жертвами своего эксперимента? Мы долго перебирали варианты, на дворе уже было десять часов. Ничего не подходило. От безысходности, я решил позвонить маме. Инженер она или кто?

Мама, разумеется, ещё не спала, а страдала над своим личным проектом.

— Что-то случилось, сынок? — взволнованно, но явно не отвлекаясь, спросила она.

— Нет, но мы хотим, чтобы случилось. Ты не можешь помочь нам придумать какую-нибудь штуку, чтобы находясь в бутылке с закрытой крышкой, сода высыпалась в уксус тогда, когда мы захотим?

— Так, во-первых, что такое интересное ты там задумал, а во-вторых, кто это «мы»?

— Я тут с Артёмом Горелым, мы хотим девчонок напугать. Всё уже рассчитали, а как с содой быть не можем придумать. Поможешь?

— Девочек, конечно, плохо пугать, но весело. Ладно, дай мне десять минут. И с тебя видео!

Мама отключилась и несколько минут мы напряжённо ждали, глядя друг на друга. Я всё ещё был в свитере Артёма и этот факт, видимо, сильно его волновал. Но отдавать свитер я не планировал. Слишком уж он был уютный. Теперь понятно, почему он так любит свитера, на его месте я бы тоже из них не вылезал. На седьмой минуте от мамы пришёл ответ с тремя вариантами, как это можно провернуть. Идея с осторожным вытаскиванием разорванного целлофанового пакета с содой из-под крышки, так, чтобы одна из сторон пакета падала в бутылку, раскрывая соду, показался самым нетрудозатратным. Только крышку потом придется быстро и крепко закрыть. Мы попробовали провернуть всё без уксуса и соды — сработало. Одна сторона пакета падает в бутылку. Останется только закрутить крышку, потрясти, и бросить в Катенькину комнату.

Я помогал Кате затаскивать вещи, так что, к её сожалению, прекрасно знал в какой комнате она живёт. Я нажал на телефоне кнопку записи и выдохнул, вытягивая пакет и высыпая небольшую часть соды в уксус. Реакция пошла. Я крепко закрутил бутылку и, взболтав её хорошенько, распахнул дверь в девчачью комнату и бросил бутылку. Катенька и Настя проснулись от грохота падающей бутылки и света, ворвавшегося в их номер. Они сонно огляделись, заметили бутылку, меня в дверях, судя по истеричному Настиному «Лютов, что ты тут делаешь?!». А потом началась самая веселуха. Пробка всё-таки не выдержала. Видимо из-за целофана, но причина не так важна, как эффект, потому что бутылка, под ультразвуковые девчачьи визги, начала носиться по полу, а в один момент, видимо случайно приподнялась из-за очередного удара и взмыла в потолок, прямо над головой Катеньки и обрызгала её, упав в конце концов ей на голову. Катенька, чуть не плача от обиды, вся мокрая, смотрела на меня, а я не мог остановиться. Русик, специально вызванный Артёмом, подоспел как раз вовремя. Он влетел в девчачью комнату, больно толкнув меня, и принялся вместе с Настей успокаивать Катеньку. В меня, наблюдавшего эту картину и не имевшего возможности сдержать ржач, полетела пустая бутылка. С ней я подошёл к Тёме, твёрдо решив оставить её на память.

— Ну чё, как там? Всё по плану? Я взрыва не слышал… — он был взволнован, но глядя на меня, снова согнувшегося в приступе смеха, успокоился и завёл меня в комнату.

Я упал на кровать, нашёл в галерее записанное видео и включив его, дал свой телефон Тёмычу, стоящему рядом со мной. Сначала ему пришлось сесть, потом он уже лежал и ржал вместе со мной, включая видео снова и снова. Этот видос, как и бутылку, нужно сохранить на память. Он лежал у меня на руке и звонко смеясь утыкался носом мне в шею. Его мягкие, но торчащие во все стороны волосы щекотали мне нос. Я почувствовал химический запах его шампуня. Как же хорошо было вот так лежать и смеяться. Вот только смеяться он резко перестал и как-то странно посмотрел на меня, а потом пошёл в душ. Да, завтра мы снова будем бодры как две варёные картошки. Я отправил видео маме. Та ответила мне горой смеющихся смайликов.