На второй нашего путешествия у нас был запланирован подъём в горы на канатной дороге, потом пешая прогулка к водопаду, а перед этим всем — дегустация мёда.

Дегустация была в частном домике за металлическим забором, видимо владельцы просто зарабатывали на своей пасеке как могли. Я выполз из автобуса, вообще не поспевая за шустрыми одноклассниками. Я уже хотел зайти, как понял, что Тёмы нигде нет. Я залез обратно в автобус.

— Тём, ты чего не идёшь?

— У меня аллергия на мёд. Иди без меня.

— Опачки! Нет, тогда я никуда не пойду, сдались мне эти пчёлы. Пойдём просто снаружи постоим.

Горелый неохотно вылез на воздух. А я обратил внимание на соседний домик. На деревянной табличке красовалась заманчивая надпись «Дегустация вина». Мы, естественно, подошли поближе.

— Вот на эту дегустацию я бы сходил… — мечтательно протянул я.

— Ага, кто бы тебя туда пустил… — с сожалением заметил Горелый.

Тут металлическая дверь распахнулась и перед нами появился пухлый мужичок кавказской наружности.

— А вы чего тут стоите, ребятки? — с характерным акцентом спросил он.

— А мы на дегустацию мёда приехали, а у Тёмыча аллергия на мёд, оказывается. Вот, стоим, ждём, пока они там надегустируются. — пояснил я.

— А на вино ни у кого из вас аллергии нет? — мы оба отрицательно замотали головами, поняв, куда мужик клонит. — Тогда добро пожаловать!

Мужик оказался крайне приятным типом, да и вино у него было клёвое. Мы проговорили о том о сём и, когда одноклассники начали потихоньку заползать в автобус, попрощались как друзья, «совершенно случайно» забыв у него на столе тысячу рублей. Для дяди Асмета нам уже ничего не было жалко. Слегка шатаясь и уже не так удручённо воспринимая перспективу покататься на канатке, мы заползли в автобус. Учительница попыталась узнать, где это мы были, но мы благополучно отшутились. По разочарованным вздохам мы поняли, что дегустация ребяткам не очень понравилась. Понятия не имею, в чём была причина, но догадываюсь, что им там не наливали.

Горы нам понравились. Больше от наличия алкоголя в организме, чем по каким-то логичным причинам. Мы смаковали каждый вид, передвигаясь от одной смотровой площадки к другой, придерживая друг друга, чтобы ненароком не упасть. С гор мы спустились, но внизу нас застал дождь. По плану было ещё восхождение на небольшую гору. Нам с Горелым было море по колено, не то что какие-то там лужи, поэтому мы шли сразу за гидом, тогда как девчонки с учительницей безнадёжно отстали. Дождь уже закончился и яркое солнце высушивало мокрую траву. Гид Заур оказался нормальным мужичком, сразу прозвал Артёма Асланом, а меня Самиром и упорно так и называл, рассказывал о том, как он с другом забирался на горы, ходил в походы, пугал нас байками про местную нечисть и рассказывал бородатые анекдоты. Мы пришли наконец на место, с которого открывался просто шикарный вид на водопад. Заур внезапно распереживался за остальную группу и пошёл обратно им навстречу, оставив нас одних. Долгий поход всё-таки освежил нам головы и ничего опасного и глупого мы делать не стали. Просто сели и смотрели на водопад. А потом пришли остальные и так спокойно понаслаждаться природой было уже невозможно, поэтому мы ушли гулять. Горелый рассказывал мне про местную флору и фауну. Я ржал с названий птиц и цветочков. Было тепло, солнце ещё светило, ветра не было, а земля была прогрета и высушена, поэтому я со спокойной совестью сел возле корней какой-то ёлки или сосны. Я в них совершенно не разбирался. Горелый всё ходил туда-сюда и что-то высматривал на красочной полянке. Было хорошо, но длиться вечно это не могло, наша училка, судя по крикам, о нас вспомнила, а значит, пришло время спускаться. Я подошёл к Артёму, который, по-видимому собирал букет, но он быстро спрятал цветы в карман, так что я даже разглядеть ничего не успел, но спрашивать ничего не стал. Какое мне дело до всяких цветочков?

Когда мы спустились, солнце ещё и не думало садиться, поэтому девочки выпросили поехать на пляж. Учительница, которой, видимо, тоже хотелось увидеть море, быстро согласилась и уговорила водителя.

И вот мы уже все на набережной, наблюдаем закат. Мы с Горелым спустились на пляж и пошли к воде. Меня, если честно, закат тогда мало интересовал. Меня интересовало, почему Артём такой дёрганный.

Мы сидели на большом валуне, вдалеке от одноклассниц. Катенька, к счастью, к нам не лезла и романтично наблюдала как солнце падает в море вместе с Русиком. План удался!

Я повернулся к Артёму. Он выглядел очень взволнованно. Но, надо признать, как всегда покруче всяких закатов. Моё сердце быстро застучало, предчувствуя неладное, когда он посмотрел мне в глаза.

Он достал из кармана помятый букетик из чего-то, подозрительно напоминающего ромашки, вперемешку с маленькими фиолетовыми цветочками.

— Прикинь, что насобирал.

— Это ромашки и фиалки? — осторожно спросил я.

— Ну, вообще, это маргаритка и нечто фиолетовое, название чего даже я затрудняюсь назвать. — он тихо посмеялся. Обычно он так не делает. У него громкий голос и звонкий смех. Когда он пытался говорить тихо, его голос немного хрипел.

Он в неопределенности сидел и смотрел на закат. Я тоже.

В итоге мы приехали в гостиницу. Снова пошёл сильный дождь и Артём укрыл меня курткой, чтобы я не намок, а сам пришёл абсолютно мокрый.

— Вот только попробуй мне заболеть! Шуруй в душ! — я злился на него, но его забота на самом деле была мне приятна.

Когда он вышел из ванной, я сразу укутал его в одеяло и уложил на кровать, несмотря на его сопротивление. Я присел рядом. Руки у меня были холодные, так что таким простым способом измерить температуру у меня не получилось. Я наклонился и коснулся его лба губами.

— Ты что делаешь?

— А ты горяч! Но температура у тебя вроде нормальная. — пошутил я, встал и включил чайник. Терафлюшка ему всё равно не помешает. Я растворил порошок в кружке и дал розовую жижу Тёме, а сам сел рядом с ним. Он покорно начал пить лекарство.

Я смотрел на него, а потом внезапно снял с него очки. Не знаю, что на меня нашло, но я надел их на себя.

— Как тебе? Мне идёт?

— Не знаю. Я без очков не вижу. — я рассмеялся.

— Мда, тупанул. Ну, мы же не в каменном веке живём! — Я, подняв очки на голову, включил камеру на телефоне, так бы я в них ничего не увидел. Надев окуляры обратно, я сделал фото. Вспышка ослепила нас на секунду. Я открыл снимок. С фото на меня скептически смотрел закутанный в одеяло, как в кокон, Тёма, подносящий кружку к губам, а я широко улыбался в совершенно не идущих мне очках. Сразу было видно, у кого я их украл. Дома я это распечатаю и в рамочку повешу. Правда.

Утром мы съехали с гостиницы и отправились досматривать экскурсии на автобусе. Последний день. Вместо экспонатов и архитектуры я решил рассматривать Горелого. Потому что в моей голове формировалась какая-то мысль. Она упиралась лапками в мою черепную коробку и назойливо крутилась, вертелась и жужжала там, вот только извлечь её я никак не мог. Поэтому и мучал Горелого пристальными взглядами.

И вот, после затаривания сувенирами, пришла пора отправляться домой. Уставшие, мы залезли в автобус и растеклись по сидениям. Был уже поздний вечер. За окном мелькали фонари и ярко светящиеся вывески. Я слушал музыку и иногда посматривал на Артёма.

Я снова проснулся на плече у Горелого, но глаза не открыл. Я услышал, сквозь тихую музыку в наушнике, который видимо почти выпал из уха, что он говорит со мной. Он говорил тихо, шёпотом, и его голос немного хрипел.

— Я понимаю Катю в этом плане, хоть и хочу её убить иногда. Часто. Почти всегда. Мне это, конечно, ничего не даст… — его голос дрогнул и он равно выдохнул. — Нет ни единого шанса, что ты… — он вдохнул, явно пытаясь хоть как-то сдержать слёзы, — Знаешь, Саш, я так благодарен, что ты разрешаешь мне быть рядом. Я очень это ценю. Спасибо.

Он перестал говорить. Зато мой мозг взорвался. Перед глазами всплыли эти его хмурые взгляды, которыми он меня одаривал, когда я общался с Катенькой, разговор про фиалки и ромашки, подозрительно похожие на фиалки и ромашки цветы, тогда у моря, то, как он смотрел на меня, когда я надел его свитер, взгляд, когда я поцеловал его в лоб, чтобы проверить температуру, даже его слова о том, каким должен быть человек, с которым он стал бы встречаться и всё это перестало быть какими-то несвязными кусочками воспоминаний и образовало единую картину. Чувство было такое, будто я решил задачу, которую никто в мире не мог решить до меня. Но оно было под глубоким слоем страха. Он меня любит? И что теперь делать? Ничего? Как с Катенькой? А я его люблю? Что я вообще чувствую? Интерес? Тёплые дружеские чувства? Или всё-таки нечто большее?

У меня всегда была проблема. Я не знал, что чувствую. В детстве это даже распространялось на жарко-холодно и больно-приятно. Но с этим я свыкся и научился доверять своим рецепторам. А вот вот более глубокие чувства всегда были таинственной темой. Я никогда не понимал, как люди могут сходу понять, что творится в их душе. Я не понимал, что чувствую, пока не дойду до края, пока мне не станет обидно или грустно до слёз, так радостно, что хочется танцевать, и так далее. Так я научился управляться с этими чувствами. А у любви нет такой крайней точки. Нет какого-то высшего проявления любви. К тому же, как её выражать? Заботой и опекой? Тогда в чём отличие от дружбы? Ох… Ну я и влип. Вот зачем, Горелый?