Я начал немного отдаляться от Артёма. Потому что когда я находился с ним рядом, в моих мыслях был такой бардак, что разобрать их было нереально. Вот всё аккуратно лежит по полочкам, на своём месте, а вот на горизонте появляется Артём и всё, что было на этих полочках, теперь снова валяется на полу. И на уме только Артём Горелый и всё, сказанное им в поездке, да и до неё.

Горелому явно не нравилось, что мы отдаляемся, но он ничего не предпринимал. Просто обречённо наблюдал, как число моих прикосновений к нему сходит на нет, как мы перестаём вместе ходить из школы, и даже сидеть за одним столиком в столовой. Мне было странно видеть как быстро он смирился.

Потому что я смертельно скучал. По его хитрым улыбкам, безумным планам, по его теплоте и внезапным рассказам о флоре и фауне.

От безысходности я собщался с Катенькой. В её компании по Горелому я скучал ещё сильнее, но, хотя бы не находился рядом с ним и мозги не вытекали через уши каждые пять минут.

Собщался с Катенькой я до такой степени, что однажды, когда я провожал её домой, она доверила мне свой самый сокровенный секрет. Оказалось, что Селёдкин ей нравится уже давно, ещё с детского сада. Это меня не сильно удивило. Непонятно было другое:

— А ко мне ты чего воспылала?

— Ну… это была просто глупая ошибка. Но благодаря тебе, я поняла, что Руслана по-настоящему люблю.

— А как конкретно ты это поняла?

Катенька моему вопросу удивилась. То ли вопрос странный, то ли от меня такого интереса не ожидала.

— Это ни с чем не перепутаешь.

— Ну, не скажи…

— А ты почему так заинтересовался? Тебе тоже кто-то нравится? — покраснела Катя.

— Нет. Просто из вежливости спросил.

Мы, к моему счастью, этот разговор продолжить не смогли, уже дошли до её дома, и поэтому я со спокойной душой откланялся и ушёл.

Но подумать мне теперь было о чём. Неужели действительно ни с чем не перепутаешь? Значит ли это, что если я с успехом путаю, это точно не любовь? С другой стороны, она девушка, чувствительная натура. А я в сортах этого дерьма не разбираюсь. Хотя теперь, признаться честно, разбираться хотелось.

Я был уже на той грани, когда ещё чуть-чуть и идея посоветоваться с мамой покажется не такой уж и ужасной. Даже попробовал уже поискать в интернете советы, но только сильнее запутался. Мой рациональный мозг мыслить категориями чувств отказывался напрочь.

Катенька, однако, за тот наш разговор зацепилась. Это случилось посреди урока физры, когда мы сидели на скамейке, как вечно освобождённые от физической нагрузки, пока все остальные играли в волейбол. Я беззастенчиво пялился на Горелого. Всё-таки, в волейбол он играл хорошо. Его всегда брали в команду самым первым, и часто спорили, за кого он будет играть. И тут Катенька внезапно, заставив меня подпрыгнуть от страха, выдала:

— Тебе нравится Артём?

Я попытался отдышаться и выиграл себе немного времени на то, чтобы придумать ответ и сказать его максимально непринуждённо.

— С чего ты взяла?

Моё искусственное замешательство Катеньку вообще не впечатлило. Нет, она, конечно, удивилась, но скорее тому, что я отрицаю, по её мнению, очевидное.

— Честно, догадаться было несложно. Ты весь урок только на него и смотришь, Саш.

Факт? Факт. Но это ещё ничего не доказывает, хоть тон Катеньки и намекает на обратное.

— И что? Он классно играет. Я не могу восхищаться своим другом?

— С такой влюблённой улыбочкой друзьями не восхищаются. — хихикнула Катенька.

— Обычная улыбочка. Не понимаю, что ты имеешь ввиду… Вообще ничего не понимаю!

Катенька замолчала, многозначительно уставившись на Горелого. Я тоже не нашёл в спортзале ничего более интересного. А Катенька внезапно продолжила, вздохнув:

— Можешь, конечно, не слушать меня, но мне кажется, что ты всё понимаешь, просто боишься и поэтому отрицаешь…

Катеньку я действительно редко когда осмысленно слушал, но тут я почему-то вцепился в её слова и начал анализировать.

Физра уже давно закончилась, прошло пол урока русского, а слова Катеньки не выходили из головы.

Горелый, сидящий справа, судя по всему, в своих мыслях, делал задачу анализа сложнее в миллион раз. Мысли путались, да и размышлять о таком, сидя рядом с ним мне было то ли стыдно, то ли страшно, а может и всё вместе.

Чего я боюсь? Показывать чувства? Да вроде не замечал за собой такого: громко хлопнуть дверью или пустить слезу под киношку для меня обычное дело. Нет, это тупик. Начнём с того, что, по словам Кати, я всё понимаю. Может, то, что я сейчас рассуждаю и свидетельствует о том, что я пытаюсь трусливо сбежать от правды? Чёрт. Похоже на то. Если бы Горелый был мне безразличен, стал бы я столько думать о нём? Будь я его другом, мне просто стало бы жаль, что он страдает от неразделённой любви, я бы не гадал люблю я его или нет. Я бы сразу понял что нет. Да, надо было изначально идти от обратного. Осознание тут же обрушилось на меня. Я люблю Горелого.

Только делать то что?

Я раскраснелся и разнервничался. Не стоило мне копаться в этом именно на уроке, но теперь деваться было некуда. Моё ненормальное состояние заметил Артём и сделал только хуже своим встревоженным взглядом. Я вскочил и попросил выйти. Увлечённая продолжающейся беседой с классом учительница махнула на меня рукой. Я полетел в туалет и в срочном порядке умылся ледяной водой, потому что другой там не было. Это немного привело меня в чувства. Я посмотрел на себя в зеркало.

Нет, эта реакция и правда была лишней. Ничего не произошло, никто не умер. Кроме моей гетеросексуальности, конечно. Чего я так испугался? Горелый, хоть и удивительный человек, но мысли читать не умеет точно, а даже если и умеет, что плохого он мог узнать? Я же знаю, что он меня любит, с него всё это, чёрт возьми, и началось. Хотя, если уж быть совсем честным, началось всё с меня. Это я перевёлся, я сел с ним за парту, я с ним заговорил, я выпустил жабу. Я почувствовал что-то странное ещё тогда, смеясь с ним под партой. Ещё тогда…

Уже дома, развалившись от скуки на кровати, я взял в руки телефон и решительно написал Горелому: «Что-то мы давно не гуляли…» и отправил сразу же, не давая себе возможности передумать.