Весь следующий день Клара просидела на крыльце, молча глядя перед собой. Мы с Эванс ее не трогали. Понятно, что ей горько и тяжело — а что делать? Надо принять свое новое состояние, смириться, простить себе невольное убийство… Тут справиться можно только самому, помочь никто не может. По крайней мере покончить с собой она больше не пыталась. И про пистолет, который Фил спрятал в диван, не спрашивала.

      А вот Тритон, наоборот, крутился вокруг Клары, тормошил ее. Звал на охоту, когда она отказалась, принес ей свежепойманного голубя. И даже притащил из подвала ведёрко с водой, чтобы она умылась. Кстати, на четверых воды было маловато. Хоть бы дождь прошел поскорее, я уж заранее расставил под водосточными трубами разные банки и кастрюли.

Клара не отказалась от неуклюжих любезностей Тритона — и половину голубя сжевала, скормив остаток Нееде, и умылась, причем куда старательнее, чем сам мальчишка. А вот играть с ним она не стала. Тритон бросал ей мяч, она продолжала сидеть спокойно и равнодушно, не пытаясь ни поймать, ни даже увернуться.

      Вечером Фил с Ритой, как всегда, сели на диван с книгой. Мне было интересно, как поведет себя наша молодежь — Тритон вроде уже привык сидеть с ними, но вчетвером на диване не уместиться, даже если Клара захочет к нам присоединиться.

Она и не захотела. Так и осталась сидеть на крыльце. Тритон звал ее, тянул за руку… А потом, к моему удивлению, сбегал в нашу комнату и схватил одну из книжек, что я купил для него. Уж не знаю, чем он при этом руководствовался, но это оказалась самая первая, с детскими стихами. Уселся рядом с Кларой, открыл книгу и стал объяснять ей, тыча пальцем в картинки:

— Скок-поскок! Это конь, это принцесса! Хорошо!

      Я хотел одернуть мальчишку, сказать, чтобы он не приставал, оставил Клару в покое. Но промолчал — потому что Клара вдруг повторила тихо:

— Скок-поскок, мой конек…

      Помолчал и добавила неожиданно:

— Ты добрый. Спасибо!

      Охотиться она опять не пошла, и опять Тритон принес ей свою добычу. А я в очередной раз заметил, что логово, которое я когда-то выбрал для одного Фила, не очень-то годится для четверых. Крыс в подвале почти не осталось, скоро придется полностью переходить на голубей, а их труднее ловить.

      Потом Тритон увёл Клару к себе, и опять она легла на полу. На этот раз мальчишка отдал ей чуть ли не половину тряпья из ванной, хватило и на подушку, и на подстилку. Нееда поднялся было с ними, немного помурлыкал с каждым по отдельности, а потом спустился на первый этаж и улёгся на привычное место между Филом и Ритой.

      На второй день поначалу все шло, как и накануне — Клара сидела молча, а Тритон суетился вокруг нее. Мальчишке явно нравилась Клара, и это было в каком-то смысле даже забавно — девушка была лет на пять старше его и почти на голову выше.

Клара так же сдержанно приняла от Тритона завтрак, так же равнодушно отвергла предложение поиграть в мяч (а вот Фил и Рита с удовольствием присоединились).

      А потом девушка вдруг окликнула:

— Мосс!

— Я Тритон, — возразил мальчишка. Клара качнула головой:

— Мосс. Дай мне с ним поговорить!

Тритон насупился.

— Он не я! Я не хочу…

— Он не ты, — согласилась Клара, — но вы одно. И теперь тоже одно, только разделенное. Только поговорить!

— Поговорить, не командовать, — хмуро сказал Тритон.

      Клара оглянулась, посмотрела на Фила и Риту.

— Не здесь. Отойдем!

      Они вошли в дом. Разумеется, подслушивать я не стал, даже при том, что точно знал — они меня не заметят. Это было бы недостойное поведение, да к тому же я за время работы хорошо понял, как легко потерять доверие подростков и как трудно его заслужить. Так что о чем они разговаривали, я так и не узнал. Но только вышли они из дома, держась за руки, и лицо у Клары как-то посветлело, что ли…

      Вечером Тритон притащил Клару за руку в нашу комнату, и они вдвоем уселись на пол напротив нас. В итоге мы с Эванс читали «Моби Дик», а Мосс и, наверное, Клара — «Маугли». Нееда ласкался ко всем по очереди, у каждого успевал посидеть на коленях, под конец выбрал Клару, потоптался, потерся об ее руку, свернулся клубочком и задремал. Клара замерла неподвижно, осторожно косясь на котенка, потом очень осторожно погладила его. Я заметил, что ее рука чуть заметно дрожала.

      А на третий день Клара с утра пошла на чердак вместе с Тритоном и благополучно поймала своего первого голубя.

— Еда! — радовался мальчишка. — Хорошо.

— Да, это еда, — согласилась Клара. — Люди — не еда.

      После еды она очень тщательно умылась, причесалась нашей единственной расческой, привела в порядок одежду. И пошла на улицу.

— Куда? — Фил поспешил перехватить ее.       Девушка посмотрела с удивлением.

— Искать других. Остановить. Привести сюда. Чтобы не убивали. Ты сам так делаешь!

      Фил так делает?! Кажется, мы с ним были одинаково удивлены.

      Потом я сообразил, что она имеет в виду себя и Тритона. Но это же случайно вышло! Я же не искал их сознательно!

Пока я думал, что сказать, как возразить — Клара спокойно обошла застывшего столбом Фила и пошла себе дальше. И, подумав, я не стал ее задерживать. Что толку? Фил не сможет следить за ней постоянно, днём и ночью, а я не смогу остановить ее, даже если вздумаю контролировать.

      Через несколько часов Клара вернулась. Одна, к моему облегчению. Тритон радостно кинулся ей навстречу.

— Мосс? — уточнила она. Тритон нахмурился, вздохнул и неохотно согласился:

— Пусть Мосс. Поговорите!

      Понемногу Клара как-то оттаивала, что ли, становилась спокойнее и общительнее. Научилась ловить голубей, наблюдала за игрой в мяч. Несколько раз она выходила в город искать товарищей по несчастью и возвращалась ни с чем. И я уже начал надеяться, что моя стая больше расти не будет.

      Надо сказать, что все это время я старался следить за тем, что происходит за пределами нашего логова. Каждый раз, выходя на улицу, я посматривал по сторонам в надежде найти брошенную газету — на скамейках в сквере, а то и прямо в урне, чтобы потом тщательно, от корки до корки, изучить ее.

В газетах писали, что эпидемия псевдобешенства идёт на спад, что количество вновь заболевших уменьшается — возможно, потому, что благодаря жаркой погоде комаров было меньше обычного. Говорили и о том, что разрабатывается вакцина… Новости радовали, вот только нам все это уже не могло помочь.

      А через несколько дней Клара привела Френка. Высмотрела его на улице, когда он шел среди деловитых утренних прохожих, узнала по неподвижному лицу, по тупому, равнодушному взгляду. Вообще надо сказать, что лица у зомби практически лишены мимики. И это объяснимо — ведь эмоции являются функцией души, тело способно разве что на самые простейшие, примитивные чувства. У живого человека лицо постоянно меняется — вспомнил о чем-то неприятном и чуть нахмурился, увидел красивое и едва уловимо улыбнулся… Раньше, при жизни, я этого не замечал, а теперь наловчился, не перепутаю. Ну вот и Клара не перепутала.

      Френк был на вид немногим старше Клары, высокий, с привлекательным, открытым лицом. Он легко шел на контакт, без спора согласился, что люди — не еда, и котята тоже. Умудрился умыться ржавой водой из ведра так, чтобы не забрызгать светлую рубашку с коротким рукавом. Поправил перед зеркалом прическу.

А вот душа Френка никак не хотела общаться, зависнув в стадии отрицания. Напрасно мы с Эванс пытались поговорить, с ней, объяснить и успокоить. Френк, недовольно морщась, отвечал:

— Он не верит. Говорит — неправда. Говорит — бред.

      Когда Тритон, как обычно, достал мяч, Френк не присоединился к игре. Сел на крыльцо рядом с Кларой, стал смотреть — то на игру, то на девушку. И надо сказать, они хорошо выглядели вместе — молодые, высокие, светловолосые…

      Тритон, казалось, не обращал внимания на новичка, играл с обычным азартом. А потом Френк, словно ненароком, положил руку Кларе на колено.

      В тот же миг запущенный что есть силы мяч врезался Френку в лицо. Тот завалился на спину, а Тритон уже оказался рядом, налетел маленьким яростным вихрем, отчаянно молотил руками и ногами. Некоторое время Френк, оглушенный ударом, пытался отбиваться, потом мальчишка прорвался вплотную, вцепился обеими руками в горло. Клара чуть отодвинулась в сторону и теперь сидела рядом все с тем же безразличным видом, словно и не заметила, что волейбол сменился боями без правил.

      Я опомнился, окликнул Фила, и они вместе с Ритой кинулись разнимать драчунов.

— Нельзя! — крикнул Фил, оттаскивая Тритона за плечи. — Нельзя, мы же люди!

— Не убивать, — возразил Тритон, неохотно выпуская жертву. — Не есть. Просто так… Чтобы ее не трогал.

— Все равно, — строго сказал Фил. — Нельзя. Мы люди.

— Ты главный, — вздохнул Тритон. — Как скажешь.

***

      Устал. Трудно. Нас так много! Ещё Клара привела… Зачем? Говорит — помочь. Чтобы не убил. Чтобы его не убили. Правильно. Но трудно. Я главный. Должен решать. Должен командовать. Крыс мало. Воды мало. Тритон бил новенького. Правильно. Гудман говорит — нельзя. Мы люди. Правильно. Гудман умный. Помогает. Все равно трудно…

***

      Остаток дня прошел спокойно. Вечером, когда мы читали книги, разбившись попарно, Френк тоже пришел в комнату, со всеми вместе. Устроился на подоконнике, рассеянно смотрел по сторонам, играл с Неедой. И спать улегся тоже в нашей комнате, прямо на полу. Я через Фила пытался выставить его в другое помещение, но он отказался. И у меня сложилось ощущение, что он боится оставаться в одиночестве. Что же, это можно было понять — ведь остальные крокодилы постоянно находились в обществе своих душ. А перепуганная и растерянная душа Френка повторяла одно: «Это неправда, это бред…»

      И снова пошла обычная рутина — охота на крыс и голубей, игра в мяч, игра с Неедой, чтение… Френк влился в наш пока маленький, но растущий коллектив так легко, словно всегда здесь жил. Научился охотиться, при этом, в отличие от остальных, не жрал голубей как есть, целиком, а выщипывал большую часть перьев. Научился умываться ржавой водой из ведра, подолгу причесывался перед облупленный зеркалом — и надо сказать, что не только Тритон, но и сам я, пожалуй, при жизни не выглядели таким аккуратными и ухоженными, как Френк через неделю после смерти.

      А вот достучаться до его души нам с Эванс никак не удавалось. На третий день Френк на наши вопросы стал отвечать коротко:

— Он молчит.

      С Тритоном они еще несколько раз дрались. Я не видел, из-за чего начинались эти драки, но, видимо, так же, как и первая — из-за того, что Френк слишком много внимания обращал на Клару. В последний раз их разняла сама девушка — за шиворот оттащила Тритона, а потом неожиданно врезала Френку под дых со словами:

— Нельзя! Не лезь!

      После чего она повернулась к мальчишке и сказала:

— Ты глупый!

— Я знаю, — легко согласился Тритон. — Я глупый, Мосс умнее. Хочешь поговорить с Моссом?

— Давай, — кивнула Клара и погладила Тритона по щеке. Мальчишка счастливо заулыбался.

      Ещё через пару дней Клара привела к нам очередного зомби. В строгом костюме с галстуком, с благородной сединой на висках… При виде его мы с Филом разом ахнули в изумлении. Вот уж кого я никак не ожидал увидеть, так это господина Свенсона из департамента образования. Буквально пару месяцев назад он был у нас в колледже с проверкой, выяснял, как у нас с воспитательной работой…

      Среди крокодильей стаи новичок выделялся не только костюмом. До сих пор Фил был в стае не только главным, но и старшим по возрасту, и это не было случайностью — ещё при жизни я слышал, что псевдобешенство наиболее ярко проявляется у молодых людей. В молодости мозг пластичен, он может образовывать новые нейронные связи, разные отделы мозга могут брать на себя несвойственные им функции, и все это позволяет после гибели большей части коры все же сформировать на остатках мозга хоть какую-то, пусть совсем примитивную, личность — пожилые же в таких случаях просто умирали, как от инсульта. Свенсону было под пятьдесят, и я бы не удивился, узнав, что он старше всех зомби в городе, а то и в мире.

Кстати, если подумать — ведь возможность образовывать связи в мозгу зависит не только от возраста. Бывают и пожилые люди, способные развиваться, обучаться новому, усваивать знания… Выходит, как раз такие люди находятся в группе риска по «зомбячке». Интересно, проводил ли кто-нибудь подобные исследования?

      Впрочем, у Свенсона, кажется, с обучаемостью было не очень хорошо. Помнится, при жизни он был высокомерным формалистом, разговаривал пафосными фразами и придирался по мелочам. Теперь он молчал. Фил окликал его и по имени, и по фамилии — он оборачивался на звук, и только.

      Напрасно все, и мы, и сами крокодилы пытались его растормошить — реакцией был все тот же равнодушный взгляд. Все по очереди, включая Френка, по несколько раз повторяли первую заповедь стаи: «Люди не еда!», представили ему Нееду, показали, где вода… Я сомневаюсь, понял ли он хоть что-то. Тритон принес ему крысу — Свенсон отказался. Возможно, ещё не успел почувствовать голода.

      Потом как-то вышло, что все разошлись по своим делам. Клара разговаривала с Моссом, обсуждали какую-то музыкальную группу. Название группы, как и имена исполнителей, были мне абсолютно незнакомы. Френк меланхолично «чеканил» мяч об асфальт. Мы с Эванс обсуждали, что нам делать дальше. Как ни крути, а надолго оставаться здесь невозможно. То, что воды мало и крысы заканчиваются — это полбеды. За водой можно по ночам ходить с ведром к фонтану, и для охоты можно по ночам перебираться в другие места, в подвалы и на чердаки других домов. Но нас становилось слишком много, и это было попросту опасно. И для людей, и для нас. Одному можно скрываться от людей, незаметно выходить на прогулку, потихоньку играть с Неедой. Но шестеро — это гораздо заметнее, чем один. Кто-нибудь может увидеть, как крокодилы входят и выходят в заброшенный дом, может услышать стук мяча, смех Тритона и возгласы Френка… Надо было искать новое место. Желательно на окраине, а может, даже и за городом. Вот только ничего толкового на ум не приходило.

Потом я вспомнил про новенького и обнаружил, что во дворе его уже нет. Стал искать и увидел, что Свенсон стоит в пустой комнате перед окном, выходящим в переулок, и смотрит на редких прохожих. И его взгляд мне очень не понравился.

Я поспешил поделиться своей тревогой с остальными. Эванс отнеслась спокойно:

— Фил тоже иногда злится. Привыкнет!

А вот Клара забеспокоилась:

— Он странный. Я посмотрю!

      В вечерних сумерках мы с Ритой, как и прежде, выходили гулять. Шли, как всегда, куда глаза глядят. Прохожих на улице практически не было. Их и днем-то немного, а сейчас, вечером…

      Из-за угла нам навстречу вышел человек. И застыл, уставившись на Риту. На его лице сменялись изумление, недоверие, радость, недоумение и гнев.

Рита тоже застыла, глядя на него. Ну и Фил, разумеется, остановился. Немая сцена. Раньше говорили — тихий ангел пролетел.

— Рита, что это значит?! — к незнакомцу, кажется, вернулся дар речи. — Я с ума схожу, ищу тебя везде, всех знакомых переполошил, полицию на уши поставил, а ты… Ты, оказывается… А я думал, с тобой беда, может, ты погибла…

— Да, — вклинилась Рита в этот поток слов. Он словно поперхнулся.

— Что?!

— Да. Погибла. Болела. Зомбячка. Потом умерла. Это тело, — она ударила себя кулаком в грудь, — только тело.

Он не поверил, конечно. И я его не виню. Кто бы тут поверил!

— Что это значит?! Ты шутишь, Рита? Специально меня пугаешь, да?

— Нет, — вмешался я. — Правда. Я тоже. Тело. Зомби.

— Не бойся, — поспешила добавить Рита. — Человек не еда. Я знаю. Крысы еда. Голуби. Кролики. Человек нет. Не бойся.

— Это правда? Серьезно? — он разглядывал Риту, и я понимал, что он видит. Лицо со следами крови и ржавчины, грязная футболка, кроссовки на размер больше, спутанные грязные волосы…

— Да. Так вышло. Мне жаль.

Он вдруг шагнул вперёд.

— Но если ты владеешь собой, если ты не убиваешь людей… Пойдем домой! Будешь жить дома, я тебя не выдам. Я тебе сырое мясо покупать буду. Если хочешь, могу даже живых крыс в зоомагазине. Если тебе так вкуснее. Пойдем!

Он протянул Рите руку.

      Она молчала, словно колебалась.

А чего тут медлить? Жить в квартире, в безопасности. Каждый день мыться под душем. Нормально питаться. Конечно, она согласится.

— Гудман? — она повернулась ко мне. Словно совета ждала.

— Эванс, решай сама. Смотри как лучше. Тебе.

      Я порадовался, что в голосе Фила не слышны боль и горечь. Я не хотел давить на жалость.

Она ещё помолчал. И сказала:

— Нет.

      Кажется, я и незнакомец (очевидно, ее муж) удивились одинаково. Она вздохнула. И пояснила:

— Тебе обуза. Ему помощь. Тебе со мной хуже. Трудно. Прятать. Кормить. Бояться. Ему со мной лучше. Разговаривать. Быть. Помогать. Прости. Так лучше.

Он тоже помолчал. И, кажется в глазах у него блеснули слезы.

— Ладно, как хочешь. Как тебе лучше. Но если тебе нужна будет помощь… Приходи ко мне, я буду ждать. Я всегда буду тебя ждать!

Он сделал движение, будто хотел обнять Риту. Та попятилась.

— Нет! Не надо. Опасно.

Он криво, горько усмехнулся. И неожиданно повернулся ко мне:

— Береги ее, ладно? И если что-нибудь нужно будет… Ну, что говорить… Рита!

— Прости, — повторила она. — Прощай!