Пожилой эльф, что уже не способен поддерживать свой более молодой внешний облик с помощью данных ему природой сил, стоит перед могилой. Она уже давно не свежа, но воспоминания об очередной встрече со Смертью за свою чересчур долгую жизнь непрошено накатывают, захлестывая картинками из прошлого с головой. На дворе середина лета: теплые стихии благоухают, одаривая мир колоссальным разнообразием трав и растений, эмоции простого люда свежи, как и погода, без единого облачка на небе, а палящее солнце играет с ребятнёй в салочки, подгоняя проживать свою короткую жизнь с улыбкой на лице.

В тот день была такая же расчудесная погода — память не подводит эльфа, несмотря на почтенный возраст.

Вокруг него с сотню таких же безмолвных могил. Некоторые ухоженные, но большинство давно забыты, а деревянные кресты почти сгинули в веках, что проносятся мгновением мимо старейшины небольшой деревни. Каждое человеческое имя, нацарапанное на деревянных изделиях, ему знакомо, но одно, особенно врезавшееся в память, не дает покоя спустя два с половиной столетия после похорон.

— Вот-вот нагрянет его годовщина, — за спиной слышится мужественный голос, басом отдает в тишине вечного упокоения, тревожа подсознание эльфа, которое находилось в совершенно другом мире. — Не ты ли учил нас не привязываться к смертным, Хьюго?

Парадоксально до скрежета в сердце. За время, что он делит крышу над головой с мальцами, еще не успевшими повидать мир толком, эльф стал больше ценить время. Оно несется мимо него драконами, стаями тех, кто покорил небеса, возраст и века, и скоро унесет его с собой, вдоволь дав насладиться жизнью. Возможно, так влияет осознание, что совсем скоро придется прощаться с этим миром, оставить тех, к кому он привязался за несколько столетий. Хьюго привязывался не только к смертным людям за свою жизнь, но все равно терял друзей, идущих с ним бок о бок довольно долгое время. И сейчас рядом с ним стоит сопляк, который повзрослел на его глазах, которого он взрастил собственными руками, сделал из него превосходного воина лишь за два века. Тае учит его жизни, напоминает эльфу о его собственных жизненных устоях, которые не так давно он долбил им в голову, приговаривая, что, в противном случае, они пропадут.

— Я старейшина этой деревни. Как вы ее с Чонгуком назвали в тот раз? Деревня с разбитым фонтаном? — Эльф скрипуче смеется, вспоминая первую неделю их совместного проживания. Ему было непросто приспособиться к еще двум разговаривающим головам, что неугомонно юлили вокруг. — Я обязан помнить каждую жизнь, которая прошла мимо меня. Ведь о каждом человеке этой деревни я заботился, помогал и охранял покой.

Хьюго смотрит на впитавшую в себя жизнь могилу, взглядом сочувственным скользит по имени, которое аккуратно вырезано на дереве. «Юонг Като» — гласит надпись. Имя в купе с печалью врезалось в сердце старейшины. Этот мальчишка привел к нему отчаявшихся Тае и наследника Муэрте. Этот мальчишка был ему, словно внуком. Эльф заменил ему погибших родителей, воспитал, обучил чтению и письму. Единственный осиротевший ребенок их деревни, тот, в ком долголетний мужчина нашел покой и отраду. Хьюго был счастлив на протяжении сорока лет, канувших в лету слишком скоро. Юонг не прожил много, меньше средней человеческой жизни. Хьюго похоронил своего не родного по крови ребенка в возрасте сорока шести лет.

Именно этот человеческий, ничем непримечательный юнец, привел к нему двух точно таких же, оставив после себя приятный шлейф былых воспоминаний. Юонг показал Тае и Чонгуку дорогу к старейшине, подружился с ними, выжег отпечаток своей жизни в сердцах двух скитальцев, и погиб от болезни спустя три десятка лет. Эти года пронеслись мимо них слишком стремительно и скоро, но воспоминания хранятся до сих пор. Даже спустя два века в ушах Хьюго звенит смех белокурого мальчишки с глазами цвета бескрайних небес. Его кудри развиваются по ветру, рядом с ним стоит Тае со своим дражайшим господином, вампир рассказывает о буднях в центральном городе империи, о том, какой шумной, порой, может быть жизнь в дали от их деревни с одиноким разбитым фонтаном.

Человеческая жизнь слишком хрупка и коротка. Нужно быть полным идиотом, чтобы привязаться к такому слабому существу. Но Хьюго никогда не отличался особым умом и холодностью собственного сердца. Он был тем самым глупцом, который прозвал смертного ребенка своим внуком. Не родным, не по крови, но одинокий мальчишка, не получивший любви от родителей, коих так скоропостижно одолела смерть, забрался под ребра старейшине. Сам того не осознавая, Юонг заставил окутать себя заботой создание, что никогда своих детей не имело.

Хьюго бóльшую часть своей жизни был одинок, бродил волком по миру, а после закрепился в старенькой деревне, жителям которой стал помогать знаниями целения и магии. Бытие здесь не так уж отличалось от прошлой скитальческой жизни одичалого эльфа, но здесь он нашел отраду в помощи людям. В деревне жило лишь несколько существ, схожих на него: двухвостая девушка кицунэ с пышной рыжей косой за спиной и вечно игривым настроением; мудрый мужчина хэби, щеголяющий со своим лучшим другом и вечным проводником — белой змеей, покорно лежащей на его шее. Тонкий раздвоенный язык часто покидал его уста, выдавая тихие шипящие звуки. Хьюго помнит, что этого хэби человеческие жители совершенно не боялись и, несмотря на его, порой, жуткие шипящие возгласы, только тянулись к существу, знающему гораздо больше обычного человека за счет долгой жизни.

Еще на памяти пожилого эльфа отпечаталось присутствие потустороннего духа, зовущегося юрэй. Существо без тела поселилось в сарае, шалило ночами и пугало жителей своими нечленораздельными завываниями. Когда Хьюго появился в деревне, первой просьбой жителей было угомонить духа, прогнать подальше, чтобы более не беспокоил их. То была сущность женщины, что погибла от рук своего мужа. Эльф не имел способности говорить с умершими, но мог провести обряд для виденья далекого прошлого и обладал знаниями, которые помогли успокоить злого духа и отправить восвояси. Жители не остались в стороне, помогли эльфу набрать нужных трав, что славились чародейскими в узких кругах. Пучок вербены, способной защищать от злых духов, с того самого дня хранилась у жителей еще долгое, очень долгое время. А сарай с юрэй отныне благоухал шалфеем, способным очищать злые помыслы, майораном для семейного счастья. Призраку уж не суждено заиметь счастливый и полный спокойствия брак с любимым, но создать видимость этого в загробной жизни и упокоить — возможность еще была.

У Хьюго много подобных воспоминаний за плечами. То, как его благодарили жители, как подносили почести и благодарили за защиту от зла — эльф все это помнит и забыть уже не сможет никогда. Такие приятные моменты должны до самой смерти теплиться в сердце.

— Ты сделал его жизнь лучше, Хьюго, — на плечо старейшины опускается рука обескровленного тела, в хрипловатом голосе слышится поддержка и неподдельная грусть от предстоящей даты смерти человека, который являлся для Тае другом на протяжении такого короткого времени. — Не вини себя за то, что не смог спасти его от болезни. Ты ведь знаешь, как сильно хрупка человеческая жизнь.

О да, знает, еще как знает. А еще он знает, каким хрупким оказалось его собственное сердце, какими солеными бывают его слезы на вкус, и каким горьким способно быть отчаяние. Хьюго испытал на душе все то человеческое, что было ему недоступно. Он правда думал, что существа, такие, как он, способные жить несколько веков и повидавшие за свою жизнь всё, не умеют горевать так сильно от потери любимого человека. Ведь сколько Хьюго переживал подобное? Несколько десятков раз? Быть может, сотен? Мимо него прошло слишком много жизней, чтобы не привыкнуть к этому чувству желчи внутри. Однако жизнь, чертовка, доказала ему совершенно обратное.

— Я в порядке, Тае. Просто придался былым воспоминаниям.

— Ты предаешься воспоминаниям каждый год.

Вампир обеспокоенно выдыхает и отводит от могилы взгляд. Как бы Хьюго их не воспитывал, не напоминал о «холодном сердце и холодной голове», пример он подает совершенно противоположный. Все потому что знает, какую цель они преследуют с Чонгуком, к чему они готовятся уже на протяжении двух с половиной веков. Они не будут проживать свою жизнь так, как Хьюго, плывя по течению спокойной реки. Их ждет война, они преследуют сложную миссию, к достижению которой недостаточно лишь хорошо владеть оружием и открыть в себе внутренние силы, сокрытые в них с самого рождения.

Хьюго может себе позволить слабину, ощутить теплоту своего сердца. Для Тае и Гука — это огромная роскошь.

Чонгук расположился на замшелом камне недалеко от домишки, в котором они с Тае живут уже на протяжении двух сотен лет. Небольшой стабильный ремонт проделывается ими каждые лет десять, благодаря коему здание еще держится. Их место обитания видоизменилось точно так же, как и они. Беглецы выросли, дошли до стадии, когда организм замедляет ход своего времени. Теперь им предстоит доживать свое долгое время в молодом теле, не заботиться о ранних морщинах и слабых суставах, мучающих людей уже через несколько десятков лет. Природа существ, живущих бок о бок с хрупкими людьми, специфична и от того удобна. У них есть гораздо больше времени для всего в этом мире. Для того, чтобы по-настоящему познать свое существование, узнать тайны мира. Одного человеческого бытия недостаточно, чтобы узнать о всех тонкостях и наслаждениях жизни.

Чонгук благодарен судьбе-чертовке за столь прекрасный подарок в виде своей сущности, которая может прожить в десять раз дольше слабых людских созданий.

Он восседает на камне, скрестив ноги, медитирует, пытается привести мысли в порядок. Не выходит. Длинные смоляные волосы простираются по оголенной спине, обрамляют могучие плечи мужчины. Алое хаори, поясом прикрепленное к широким порткам, больше напоминающим женскую юбку, спущено с плеч, давая солнцу ласкать кожу карасу тэнгу. Золотого цвета нити вырисовывают бесчисленное количество маков, переливаются под лучами колесницы дня. Чон морщится от внезапной тяжести, внутренне окатившей его. Вокруг прорастает ликорис, когда на мужественном лице выступает испарина, выдает тяжесть бытия, готовность рвать и метать сущности, что не поддается контролю Чонгука.

Даже сидя с закрытыми глазами, перед ним вырисовывается лицо мальчишки со шрамом на лице, ни чуть не уродующее кукольную внешность. Этот образ отпечатался на обратной стороне его век. Вместо ярких переливающихся пятен — образ истинного, которого Чонгук случайно нашел в дремучем лесу на территории своего врага, на территории, что скоро падет под его гнетом мести. Кошмарное осознание сего факта не дает карасу тэнгу сконцентрироваться на медитативных занятиях, благодаря которым он развивает свою внутреннюю мощь, учится чувствовать ее и контролировать. Ради юноши с таким же уродливым дефектом, как у него самого, Чонгук обязан сделать так, чтобы вызволить его из страны врага.

Он слышал имя, которым звал его брат. Юнги. Так зовут смертное слабое существо, из-за которого мужчина отныне должен стать сильней и превозмочь все свои слабости.

Воля ворона, что сидит внутри Чона слишком непоколебима, но вместе с Хьюго они нашли способ как ее обуздать и присвоить к своим рукам хотя бы частично. За все эти десятки долгих лет беглый наследник оттачивал не только свои физические навыки, но и преуспел в боевом искусстве, которым занимался вместе с Тае рука об руку. Теперь же стоило Чонгуку повидать счастливое будущее, что ждет его с тем мальчишкой, он вдарил все свои силы на обуздание внутренней сущности. Только справившись с вороном внутри он станет по-настоящему силен. Ему будет ничто нипочём. Он сможет защитить того, от кого несет странной нечистой силой.

Чонгук видел собственными глазами в моментах будущего, что пролетело в его сознании, то, как юноша, о котором тэнгу не знает почти ничего, кроме самых очевидных фактов, улыбался ему, держал за руки и лепетал о любви. В недалеком будущем это кукольное создание говорило, что любит его.

Чон чувствует жжение в груди, чувствует силу, что печется в нем, как она пытается изничтожить его с этого света, не поддается ему и заставляет прилагать еще больше усилий, после которых отвергнутый народом наследник вряд ли встанет с кровати. Ликорис окутывает своим алым цветением всю окружность, ползет дальше, отпугивая мелких животных, обитающих с ними по соседству. Еще немного, еще чуть-чуть… Он обязан добиться хоть каких-то результатов за этот год. Пока что мужчина может лишь обращаться в ворона, что не мало помогло ему в исследовании Логрэда.

Как только ему дались хоть какие-то плоды тренировок и укрощения силы карасу тэнгу, он тут же использовал ее для себя: научился летать; находиться в птичьем теле столько, сколько ему необходимо; пересек границу, где впервые увидел владения одного из врагов. Данте обязательно падет от его руки за то, что разрушил его семью, не оставил выбора, кроме как бежать из собственного государства на окраину, на которую даже не распространялась власть отца. По рассказам Хьюго, к ним очень редко наведывались подчиненные войска Гюбо для сбора дани. В первую очередь, по просьбе самого Хьюго, что лично просил старого друга не трогать их деревню, ведь что с них взять?

Чонгук впервые оказался за владениями Муэрте. Как и ожидалось, в теле птицы ему было проще простого отыскать центральный город Логрэда, где и пребывал Данте. Оценка владений, местности, военной силы, что охраняет центральный город и страну на границах — мужчину одолевает осознание о мгновенном проигрыше битвы, которая не успеет даже начаться, если он войдет и громогласно объявит войну на словах. Его тут же порубают на мелкие кусочки ничтожного мяса и скормят псам. Он уже решил, что будет действовать куда хитрее и быстрее, но этот план пока будет лишь выдерживать в своей голове.

Тэнгу оказался в том безлюдном, на первый взгляд, лесу, когда возвращался в Муэрте. Он желал отдохнуть после долгого перелета, а лес — единственное хорошее место, где есть возможность не привлекать внимание лишних глаз. Кто его знает, может, их с Тае до сих пор ищут, поэтому даже в форме ворона мужчина был крайне осторожен в своих разведывательный похождениях. Увидеть двух мальчишек, резвящихся в такой глуши было для Чонгука более, чем неожиданным. Он видел деревню неподалеку, но и предположить не мог, что найдутся мелкие безумцы, которые не побоятся сунуться в столь жуткое для людей место, наподобие этого.

Ворон, наблюдая за ребятней, вспоминал их с Тае беззаботные годы, время, когда и они так же могли веселиться, мало о чем думать. Беспокойство обходило юные сердца стороной. Ведь что может случиться, когда они самые родные дети для великого императора Муэрте? Рядом с Гюбо они чувствовали себя по-настоящему защищенными, когда были младше. Но до деревенских мальчишек дела никому нет — кто сможет их спасти от стаи волчар, что наведались с голодными желудками, почуяв добычу? Чонгук наблюдал за этим событием бесстрастным взглядом пока в его сердце не ёкнула оставшаяся людская доброта. Увидеть на месте братьев себя с Тае — тот еще толчок, чтобы прямо с ветки ринуться на защиту незнакомых ему детей.

И сейчас, когда это все остается лишь в недавнем прошлом, Чон задумывается о том, как бы сильно он жалел, если б не спас их. Хотя, в таком случае, он и не узнал бы об истинности с одним из юнцов, вряд ли его голову должны были начать одолевать такие мысли после пары растерзанных трупов перед его взором. Он начинает злиться сам на себя лишь от одной мысли о смерти человеческого ребенка.

«— Я люблю тебя, слышишь, Гу-гу? Всегда буду любить своего Гу-гуки» — пляшут в воспоминаниях от прикосновения единственные слова, которые он слышал от отпечатка истинности в его памяти.

И на лице тэнгу появляется мечтательная улыбка. Он все сидит на камне, что окружил кровяной ликорис, на лице и шее виднеются прорастающие из-под кожи перья, выдающие его настоящую сущность. Такую жуткую картину можно увидеть лишь во время медитации Чонгука, когда он учится принимать «себя» настоящего, корпит над сущностью, которую он обязательно удушит в своих руках, подчинит своей воле, не позволит более думать кому-то, что но слаб, что не в состоянии справиться с государством, по праву принадлежащее ему.

Чон ойкает от удара по голове, прикладывает руку к затылку и с недовольным шиком поворачивается в сторону нарушителя его дражайшего покоя. Мужчине уж не трудно догадаться, кто не страшится его вспыльчивого характера, и способен так беспечно отлупить его палкой средь белого дня. Он созерцает недовольство на лице эльфа. И без слов понятно, чем же так недоволен их наставник. Глубокие складки нашли свою возрастную обитель на лбу старика, морщин на его лике за время пребывания юнцов в его обществе стало гораздо больше. За два века, что подвели его к большей старости, он утерял всякое желание и силы поддерживать обманчивую молодость.

— Снова ты за свое? Ты глупец, Чонгук, раз позволяешь чувствам управлять собой.

Вновь на своем стоит, думается тэнгу. Он выдыхает, прикрывает глаза и берет себя под контроль, успокаивается. Цветы рассыпались одним духом, мелкие лепестки развеиваются на ветру, исчезая в бесконтрольном пространстве. Сзади слышится шорох — Тае вернулся следом за старейшиной.

— Не будь столь черствым, старик. Не ты ли только что ходил на кладбище к своему не родимому сыну?

— Я уже говорил, что в силу своего возраста могу себе это позволить. А вас ждет…

-… гибель из-за мягкосердечности, — заканчивает Чонгук. Они с Тае слышали это уж с сотню раз. Стоило Хьюго увидеть необычное поведение карасу тэнгу во время тренировок, он сразу сделал вывод, что нечто страшное произошло во время его вылазки в Логрэд. — Но разве не есть хорошо, что я обрел еще одну цель, помимо мести? Цель, связанная с человеком, в которого я влюбился за считанные секунды. Да, это все из-за наваждения истинности, но разве любовь по определению своему — не светлое чувство, Хьюго?

Чон не стал утаивать произошедшего после прямого вопроса — так и выдал о существовании истинного за стенами Муэрте. Рассказал о прикосновении, о видении счастливого будущего с этим мальчиком, что пронеслось у него в голове, словно былыми воспоминаниями. Чонгук поделился своим счастьем со стариком, с горящими очами поведывал про человеческого мальчика со шрамом, о его красивейшей паре глаз, коей, слава Господу, удалось уцелеть, в отличие от чонгуковой. И о странном запахе, что сопровождал его, тоже рассказал.

Мудрый эльф не знал, радоваться ему за подопечного или же сожалеть за обретение родственной души. Мальчишка является человеком, по словам Чона. Так же его преследует неизвестный запах, который нельзя сравнить с чем-то определенным. Аномалия в семействе, где присутствовало колдовство — это сложно с чем-то спутать, да и случай далеко не редкий, поэтому слова о том, что истинный тэнгу человек — можно оспорить. Эфирные частицы магии окутали тело мальца, сочатся из него и, вероятно, не дают спокойно жить, нарушая процессы организма. Хьюго поджимает губы, смотрит в немигающие очи Чонгука. Он так и не говорил с ним об этом, не рассказывал о том, что, возможно, мужчине стоит переживать совсем не о краткосрочной человеческой жизни, длящейся меньше сотни лет, а о кое-чем похуже. Рано или поздно Чонгук узнает об этом: сам, когда будет уже поздно, или сейчас, когда его решение может повлиять на судьбу мальчика.

— Во-первых, я говорил это к тому, что твоя сила может выйти из-под контроля, благодаря твоим «чувствам», — начинает эльф, язвительно заканчивая причину своих нравоучений. — а во-вторых, пройдем в дом. Надо поговорить.

— У меня тренировка.

— Тренировка подождет, Чонгук. Хватит с тебя на сегодня, ты уже вымотался. Пощади свое здоровье и отдохни.

Хьюго просит Тае сходить к колодцу за водой, а сам тянет тэнгу за рукав хаори, чтобы никуда не улизнул прямо из-под носа. Хоть Чонгук и возмужал за эти века, но порой ведет себя хуже ребенка, убегая из дома без всякого предупреждения. И все же эльф до ужаса рад, что после себя Юонг оставил ему таких славных мальцов.

Старик усаживается с Чоном за стол, продолжает держать его, но теперь уже за руку, аккуратно поглаживая измотанное дитя. Лишь сейчас он показывает уставший потухший взгляд, и Хьюго до скрежета в зубах хочется снова отругать его за неразумную трату сил на сокрушение над своей сущностью. Сколько ему не объясняй, что изнуряющими тренировками многого не добьешься — тэнгу это, как об стену горох, и оправдание: «ну я же благодаря им овладел перевоплощением!». Так-то оно так, но… На этом моменте у Хьюго всегда пропадает желание спорить с подопечным. Черт его знает, на что этот молодняк нынче способен!

— Не смотри на меня так, — просит мужчина, цокая языком и отводя взгляд. Старейшина испускает приглушенный смешок, разглядывает на руке юнца почти затянувшуюся рану, которую ему вчера Тае подарил в ближнем бою на кунаях. — Так что случилось? Видимо, ты хочешь, чтобы он прошел только между нами.

Чонгук косится в сторону двери, в которую по возвращению должен войти Тае.

— Не обязательно, но сомневаюсь, что ты готов обсуждать своего истинного в большой компании, — мужчина напрягается. Вопрос о Юнги должен был быть давно закрыт, однако, серьезное выражение лица Хьюго не позволяет ему думать о том, что тот вновь хочет поездить ему по мозгам со своей личной философией о слабости человеческой и о злой любви-чертовке. — Заметил ли ты, что твой человек слаб здоровьем, Чонгук? Может ты заметил какие-нибудь необычные симптомы при нем? Что-нибудь помимо запаха.

— Ничего.

Ответ поступает сразу же. Если бы Юнги показался ему человеком, выбивающимся из общества чем-то странным, той же чрезмерной болезненностью, Чонгук бы в первую очередь сказал Хьюго об этом. Но не было ничего, чем чонгуково сердце могло быть обеспокоено. Он выжидающе смотрит на эльфа, когда же он выдаст всю суть своего вопроса и разговора, наблюдает за надломленными хмурыми бровями, видит, что старик беспокоится, метается в незнании, как же преподнести ему информацию, о которой сейчас Гук может лишь догадываться.

— Тот запах, что преследует Юнги, ты почувствовал неспроста, — Хьюго складывает руки в замок, не поднимая взгляда с обновленного обеденного стола посреди небольшой каморки. — Я могу ошибаться, так как не видел твоего Юнги лично, не знаком с ним и…

— Переходи к сути, — тэнгу устало потирает переносицу, он не обладал никаким терпением, когда при таких напряженных диалогах Хьюго имел привычку затягивать все. — ему что-то угрожает? Он болен? Что с Юнги?

— Скорее, это он угрожает тем, кто его окружает, — вздыхает эльф и продолжает, не смея более томить: — Возможно, в его роду были могущественные колдуны. Запах преследует смертных не просто так — это остатки эфирных частиц следуют за ним, что передались от его предков или намеренно были в него вложены после рождения. Эти частицы пока живут в нем, распространяются и делают для себя комфортное место пребывания из его тела. Таких людей называют Сэцунай.

— Ты говорил об этом когда-то, — припоминает тэнгу, а старший согласно кивает. Он часто рассказывал молодым все интересности и важности их непростого мира, доставал даже толстенные книги, которые хранились в погребе на полках, и продолжал их обучение в роли учителя не только по боевым искусствам. В голову детей тоже было важно что-то вложить. — но я ничего не помню о том, что Сэцунаи опасны.

— На первых порах они и не опасны: ни для себя, ни для окружающих. Как ты и сказал, пока нет никаких предпосылок, судить рано. Из всего имеющегося нам известно лишь про запах. Но Сэцунаи отличаются от колдунов чрезмерно слабым здоровьем. Они являются магическим вытягивающим существом для всех остальных, способны как впитывать магию в себя, так и отдавать, управлять ей по своему желанию. Но человеческое тело не способно выдержать подобное испытание. Органы смертных не предназначены для такого, поэтому, как правило, Сэцунаи живут гораздо меньше людей.

Обо всем остальном Чонгук запомнил из книги, благодаря тому не задает множества лишних вопросов. Он знает, почему Юнги может быть опасен для окружающих: бесконтрольно впитав в себя силу под волной сильных эмоций, он может перестать себя контролировать, превратиться в злобного мононокэ, страшно подумать, на что способного.

Тэнгу не слышит звука захлопнувшейся двери: Хьюго вышел на улицу, оставил подопечного в одиночестве для трезвых раздумий, он продолжает сидеть за столом, буравить взглядом потертости на дубовой поверхности. Чонгук злится сам на себя, но не знает, за что. Потому что оказался не способным помочь человеку, судьбой ему предназначенному, в проблеме, о котором сам смертный еще не в курсе? Потому что слаб, опять же, настолько, что в данный, пусть и ранний период, не может отвести его к лучшим лекарям империи, ведь сейчас он никто и звать его никак? Чонгук не способен даже пытаться бороться с проблемой, которая одолела его любимого.

Чонгук — никто, даже спустя два века своей жизни.

Чонгук не в состоянии вернуть себе свой титул императора.

Чонгук точно такое же ничтожество, что и в тот злосчастный день, когда упал прямо перед ногами родной матери.

Мама была права: он ни на что не угоден.

Желание стать сильнее, чтобы вернуть себе империю, стало блекнуть прямо перед глазами после встречи с истинным, с человеком, которого подготовила ему судьба, с человеком, который полюбит его внутреннее кровожадное существо, и примет, несмотря на все совершенные и будущие грехи. Хьюго важной информацией перечеркнул все светлые мысли в голове мужчины, радующие его на протяжении столь краткого времени, сделал так, чтобы тот вновь скрылся в самокопании от всех глаз людских. Несомненно, его слова были важны, лучше узнать такое заранее, расставить все свои внутренние приоритеты и понять, как стоит действовать дальше.

Возможно их с Юнги не ждет такое светлое будущее, какое Чон себе успел навыдумывать. В первую очередь, Чонгук должен сделать так, чтобы малец смог хотя бы выжить, найти компромисс со своими частицами, бушующими внутри него, излечиться от смертоносной болезни.

Но как?

Как сделать так, чтобы незнакомый ему ребенок выжил, находясь бок о бок с ним, с тем, который пойдет против двух крупнейших стран неизбежной кровожадной войной?

Осознание, что Чонгук в первую очередь предоставляет опасность для своего истинного, тяжелой горой ложится на его плечи.

Тэнгу не сможет взять на себя ответственность за жизнь такой крохи, которого в любых обстоятельствах ждет скоропостижная смерть: от чонгуковой беспечности, либо от собственных эфирных частиц.

Никакая сила и мощь ему не поможет в этом.