Жизнь гуляет меж мирным людом, окольцовывает их тела, собирает воедино, отправляется дальше по тесным улочкам, чтобы продолжать радоваться приятным улыбкам смертных, знающих в маленькой деревни каждый друг друга. Жизнь кипит радушием по отношению ко всем, улыбается в ответ, предстает перед каждым человеком в разном облике: в таком, какой хочет видеть ее очередной обыватель сего мира. Она предстанет перед ним молодой девой, ищущей сокровища все свое непродолжительное время, отведенное одной лишь ей, или старческим мужчиной, который уже нашел то сокровище, благодаря которому умирать уже не столь страшно, как в молодости. Задача Жизни — отводить определенное время тем, кто желает найти смысл в виде сокровища. Не каждый находит, не каждый видит, но каждый проживает жизнь, а после — умирает, подавая руку Смерти.

Тае не желает быть тем, кто потратит эти долгие века впустую. Он не тот, не такой. У него с самого рождения имеется призвание, обязанность, которую он выполняет безупречно, и продолжит в том же духе, чтобы не валяться в ногах Смерти, когда придет его роковой час, и умолять о ее содействии, чтобы она пришла на некоторое мгновение позже, потому что у дурака Тае еще кое-что не выполнено.

Тае не позволит этому случиться.

У Тае есть долг, с которым он родился, высеченным на груди.

Вся его семья недолгими поколениями служила императору Муэрте, а его рождение выпало на одновременное с преемником Гюбо. Тут уже и думать не пришлось, кем Тае и Чонгук станут в будущем. Они начинали дружить с младенчества — вот так немудрёно началась их история, длящаяся по сей день, спустя столько лет. Тае был личным камердинером Гука при жизни его отца. Теперь вампиру предстоит более серьезная работа, чем в особняке, где он по пятам следовал за Чонгуком: следил за его одёжкой, комнатой, питанием и расписанием занятий. Теперь Тае — личное его оружие, сабельный закаленный клинок, режущий все на пути дражайшего господина. Жизнь Тае всегда принадлежала лишь Чонгуку. Еще до его рождения, до самого зачатия Ким Тае была уготовлена судьба, в которой его жизнь принадлежит господину Чону, тому, за кого он должен будет отдать жизнь. И Тае точно отдаст ее без колебаний.

Вампир ступает на порог мясной лавки, взглядом выискивает хозяина, а когда находит, сказать ничего не успевает:

— Добрый день, господин Тае! — мужчина приветливо улыбается ему, почти с распростертыми объятьями бросается к вампиру, размахивая ножом-топориком, предназначенным для мяса, но быстро осекается, поняв, что он грязный, да и пахнет, наверное, незавидно. — Вам, должно быть, как обычно?

— Да, — кратко изрекает, разглядывая оголенные куски мяса вокруг.

— Секунду, я все принесу.

Тае сглатывает, ощущая мучительную жажду, которую не утолял со вчерашнего дня. Его окружает запах свежей крови животных — не самой лучшей на вкус, признаться честно, — но мужчина довольствуется тем, чем приходится. Хозяин лавки с неухоженной на лице щетиной и хмурыми от рождения бровями выносит Тае два горшочка с питательной для него кровью, сообщая, что крышечки плотно закрыты, и он может не переживать за сохранность содержимого. Тае благодарно кивает господину Като, обещает помочь на выходных с поимкой диких животных, и удаляется к лавке с овощами и блестящими на солнце фруктами.

Подопечным старейшины в деревне живется чуточку легче, чем остальным жителям: из уважения к Хьюго, Тае и Чонгука так же особо почитают в здешних краях. Но заниматься трудом на благо деревни — необходимость каждого жителя, поэтому и они не отстают: помогают на полях, при починке какого-либо здания, в любой физической силе они превосходят обычный люд, они трудолюбивы и не конфликты, за что и получили быстрое уважение от народа и их любовь. Поэтому они в любое время могут приходить в лавки за продуктами, где им дают необходимое лишь за помощь.

Два тканевых мешка раскачиваются из стороны в сторону пока вампир, двигаясь к дому, открывает горшочек с пропитанием на следующие два дня. По подбородку стекается капля крови, которую Тае проронил из-за неудобства. Настроение в следующую секунду улучшается, вампир приободряется и, завидев уже знакомую крышу за широкими ветвями ели, чуть улыбается. Он слышит как натягивается тетива лука, слышит пронзительный свист стрелы, а на крыше замечает высокую фигуру с небрежно завязанной косой, что колышется при легком дуновении ветра. Чонгук опускает оружие, в изготовлении которого ему помогал деревенский ремесленник, занимающийся созданием луков. В большинстве своем, деревенские мужчины применяли их для охоты на дичь и опасных диких животных, к которым подойти — себе дороже. Такие луки, как правило, быстро выходили из строя. Чонгуку же удалось уговорить молодого рыжего парня сделать ему боевой лук, который прослужит ему дольше и будет куда сильней.

Юноша по имени Ёси с большим желанием взялся за эту трудную работу, на которую потратил около полугода. Ему нравилась работа, коей он занимался и зарабатывал на жизнь, а делать однотипные легкие луки быстро надоедает, поэтому на просьбу Чонгука он лишь удовлетворительно потер ладони друг об друга, довольно буркнул что-то о «наступлении настоящего дела» и принялся объяснять тэнгу, что понадобится для изготовления дальнобойного оружия. Чону пришлось принести юнцу бревна ивы и дуба. Если дуб Чонгук нашел быстро, то за ивой ему пришлось около суток брести на запад, где нашел ее на побережье реки. Тэнгу успокаивал себя тем, что это стоит его трудов.

И он не пожалел. Лук, который ему преподнес Ёси через пять месяцев трудоемкой, но интересной для него работы, превзошел все ожидания молодого бойца. С тех пор его навыки в стрельбе стали лучше, чем у Тае. Но вампир не обижается на своего господина, наоборот, сильно горд им.

— Спускай его на обед, — Хьюго ровняется с Тае. — Ты молоко не забыл купить?

Вампир кивает, шутит, что о таком греховно забыть, и отдает мешок с продуктами старейшине, одним рывком поднимаясь на крышу. Оба слышат возмущения хозяина дома, который приговаривает о скором крушении потолка, если они продолжат скакать по крыше, как сайгаки. Тае взглядом проходится от Чонгука, наконец опустившего лук, до самодельной мишени в виде вырезанных на крепком стволе многовекового дерева крестов вдоль него. Восемь идеальных попаданий из десяти.

— На одно попадание меньше, чем вчера, — констатирует тэнгу, поправляя рукава грязноватой рубахи уже совсем не белоснежного цвета, у которой оторвана нижняя пуговица.

— Тебя это беспокоит? Ведь на прошлой неделе было все десять из десяти. Не забывай, что на стрелу влияет не только хозяин, но и погодные условия.

— Сегодня ветер слабый, он не способен сдуть мои стрелы.

Мужчины вновь без помощи лестницы прыгают на землю, наблюдая за тем, как из трубы начинает валить дым — неплохой способ эльфа согнать шалунов с крыши.

— Ты немного опоздал со своим планом, — усмехается тэнгу, ставит лук у двери и садится за стол, наслаждаясь запахом аппетитной грибной похлебки.

— Не думай, что я перевожу дрова на такую мелочь, как вы. Ешь молча, а то свалишься в голодный обморок С самого утра торчишь наверху, как флюгер! — вновь причитает Хьюго, разливая молоко по кружкам. — Позже вдвоем сходите к колодцу — вода скоро кончится.

Старейшина садится за стол, в одиночестве отдает короткое время молитве и приступает к еде. Хьюго обычный старейшина деревни, никак не святой, со своими грехами на плечах, от которых никогда не пытался отмыться в храмах, встречающихся ему по пути за долгое путешествие жизни, но он всегда молится перед едой, благодарит Всевышнего за еду, за кров, за сегодняшний прожитый день. Он в его существование верит слабо. Вообще не верит — зачем же лукавить, но желание отвести душу, по винить чутка кого-то в своих неудачах иногда необходимо, да и жить становится немногим легче после такого не многообещающего ритуала.

⛩️

Чонгук цепляет алюминиевое ведро за крепкий крючок, опускает ворот колодца с помощью ручной клади на девять метров, дожидаясь пока емкость наполнится природной водой, и поднимает. Тае стоит рядом с еще двумя ведрами, изучает взглядом хмурые брови мужчины, с которым, кажется, потерял всякий контакт. Они почти не общаются с того самого момента как тэнгу вернулся из Логрэда. Вампир представить не может, что у него на уме. Благо, Хьюго не тверд на язык, его удалось разболтать под предлогом заботы и переживаний о Чонгуке. Тае знал об истинном своего господина, о его возможных переживаниях на этот счет, но не о том, что этот «смертный» является Сэцунаем, тем, кто обречен с самого рождения на гибель. Теперь, когда ему известна эта информация, вампир словно споткнулся. Это тот самый случай, когда желаешь забыть полученную информацию, потому что нечто подобное он предпочел бы услышать лично от Чонгука или не слышать вообще.

Теперь же, когда прошлого не миновать и сожалеть о выуживании сведений от Хьюго поздно, Тае не знает, как начать разговор с Чоном. Бессмертный прекрасно понимает, почему Гук отмалчивается, утопает в своих мыслях и не желает даже обсуждать планы по возвращению Муэрте: мужчина колеблется, не знает, как поступить лучше, а появление истинного в виде Сецуная в конец запутало тэнгу. Прошло уже порядком времени, Чонгук продолжает молчать и игнорировать все расспросы Тае, переводя тему на тренировки и философские размышления о течении времени. И вот, снова. Вампир подает своему господину следующее ведро, как он выдает:

— Ты никогда не ловил себя на мысли, что два столетия канули в лету, пока мы находились здесь? — вот так внезапно, как это бывает всегда, без всяких подведений диалога на подобные мысли. Чонгук сам себе на уме последний месяц. — Мы словно во временной капсуле — мы здесь выросли, но в деревне совершенно ничего не поменялось.

— Мы похоронили много смертных. И одним из них был Юонг. Неужели для тебя это — «ничего»?

— За исключением этого, конечно! — тэнгу поднимает второе ведро, наполненное водой, снимает его с крючка и ставит на небольшую скамью рядом. — В Логрэде я здорово ощутил это время, которое прошло мимо нас. Я бродил среди людей и существ, вслушивался в их диалоги и, представляешь, Тае, я мало что мог понять! Они обсуждали какие-то авто…автомобили, вот! — вампир впервые за долгое время наблюдает у наследника империи такой яркий заинтересованный взгляд — не скупой на эмоции, как то бывает обычно. — Это, знаешь… — мужчина замолкает на пару секунд, не зная, как древнему другу объяснить о таком чуде современности двадцатого века. — такие повозки на четырех колесах, в которой человеку остается лишь управлять круглой штукой перед ними — ее они называют рулем.

Вампиру сложно представить такое изобретение. Он, конечно, мог предположить, что они будут, как дикари, стоит им выбраться в центральные города — времени было упущено слишком много, а они проживают совсем не в том месте, в котором возможно идти в ногу со временем.

— Думаю, у тебя появится такая повозка сразу, как только ты вернешься на престол.

Чонгук мрачнеет в мгновение ока от слов друга.

Несомненно он желает вернуть свое законное место, ведь месть выжгла на его сердце особое место для своего существования, лишь она все эти годы питала тэнгу жизнью, обеспечивала жизненной целью, стала неотъемлемой для Гука частью его самого. Но в последнее время ему приходится разрываться на две стороны: та, которая свершит месть; и другая — которая упечет Юнги под свое крыло, обеспечит безопасностью и защитит, обойдя войну стороной ради него. Но Чонгуку не выполнить своего второго желания, если он развяжет бойню с такими крупными странами в лице Логрэда и Клеона. Юнги не будет в безопасности рядом с ним, Чонгук не сможет избавить его от недуга, которым он страдает.

И тэнгу уже было сделал свой выбор в пользу мальчика, который нуждается в его защите больше всего, но страх совершить великую ошибку съедает существо, наполняет тело тысячей сомнений, а своим выбором Чонгук страшится даже поделиться с самым близким другом.

Он размышлял за это время не только о течении жизни, но и об истинности, способной затмить разум и трезвый взгляд на ситуацию настолько, что остается лишь идти на поводу у нее. Чон не понимает, когда стал так слаб перед мальчишкой, которого увидел единожды. Всего один взгляд, одно чертово прикосновение — конец, а дальше лишь беспроглядная мгла, бездна, и из нее не выбраться. Гук готов было погибнуть, остаться в мыслях о юноше, который, возможно, даже не нуждается в нем, живет спокойно со своим младшим братишкой и не думает совершенно ни о чем. И на моменте, подобно этому, Чонгук ясно вспоминает:

«— Я люблю тебя, слышишь, Гу-гу? Всегда буду любить своего Гу-гуки»

Тэнгу гибнет. Он правда скоро бесследно исчезнет или потеряет собственный разум, перестанет говорить, слышать, ощущать.

Сейчас ему как никогда нужна помощь и поддержка. Его голове нужна отрезвляющая пощечина, а сердцу — необходимая стужа, состоящая из зримой порции равнодушия.

— Что, если я не захочу возвращать себе свое законное место?

У тэнгу голос вздрагивает — и когда он успел стать таким трепетным? У вампира же вздрагивает душа. Тае рот открывает, желая произнести кучу вопросов, оспорить такое решение своего господина, но по прошествии нескольких секунд продолжает молчать, закрыв уста. Он, как рыба, выброшенная на сушу, не способен набрать воздуха в легкие, хоть он ему и не нужен вовсе, сейчас, кажется, просто необходим. Тае бессмертен, но вот-вот точно умрет на месте.

— Что ты такое говоришь? — выдает наконец.

Чонгук сам не знает, как ему такое в голову пришло. Но мысль жить себе спокойно в глуши с любимым человеком под боком звучит вполне себе неплохо. И не нужны ему никакие автомобили, никакая власть, никакая месть. Ничего ему не надо, если он сможет помочь Юнги избежать смерти теми силами и знаниями, которые есть у него сейчас. Истинность стала для Чонгука настоящим злом, ядом, убивающим главную цель, что вела его на протяжении двух веков сквозь тернии. Но куда тогда канет все то, к чему он стремился эти года? Зачем выжимал наизнанку весь свой организм, выжимал внутренности, как половую тряпку, лишь бы стать сильнее?

Истинность занимает в их мире далеко не последнее место. Люди и существа, которым удалось обрести судьбоносную пару, уже не будут видеть горя одиночества. Воспоминания, что проносятся в сознании в момент обретения истинного, движут внутренними частицами души, заставляют мозг плыть, и вспоминать, вспоминать, вспоминать, гибнуть в мыслях и мечтаниях.

— А что плохого в том, чтобы быть счастливым без всякой мести? У меня появилась сейчас такая возможность, Тае. Не будет ли глупостью упустить ее?

Вампир понимает, что движет подобными рассуждениями Чонгука. Привязанность к человеку появилась буквально из ниоткуда, а желание защитить дорогое сердцу стало главным инстинктом. Тэнгу превратился в животное, способное рассуждать на уровне инстинктов. Но Тае хорошо видит то, как Чон колеблется в неуверенности.

Еще бы он не колебался!

Цель, над которой они так кропотливо работали, тренировались ради нее, становились сильнее, осталось сделать лишь первые шаги — и она достигнута, меркнет перед глазами, кажется уже не такой уж и важной.

Тае понимает Чонгука, как никто другой.

Но совсем не потому что встретил дорогого сердцу человека, а потому что страшно.

Вампир не знает, что их ждет впереди. Он не может видеть будущее, но с каждым годом ему становится все страшней и страшней. Что, если их убьют? Если он не сможет защитить Чонгука? значит, все было зря. Вся их жизнь и достижения сгинут в черной бездне. Он не сможет пережить смерти своего господина, ради которого живет. Страх полнейшего провала заполоняет сердце молодого вампира, совсем скоро в этой мгле не будет даже единого места для слабого лучика света в виде надежды.

— Глупостью будет отбросить все, к чему мы так долго и упорно стремились. Чонгук, как же ты не понимаешь, — да, Тае страшно. Страшно до дрожащих коленей и взгляда, упертого в промерзшую землю, который не поднять и не взглянуть вперед, туда, где возможно их ожидает лучшее будущее. Но в отличие от своего господина он не утерял воспоминания о произошедшем. Они не стали для него со временем пустым звоном. — то, что у нас отобрали: наши семьи, радость в глазах, место в этом мире… Чонгук, ты потерял свой глаз в борьбе за собственную жизнь, которую так же хотели отобрать у тебя! Неужели все это для тебя стало чем-то справедливым?

Вампир не в состоянии довести свои мысли до окончания. Он только и способен сейчас бурчать что-то малосвязанное, но точно имеющее в их жизнях важный смысл. Господи, они же столько пережили за те несколько дней, когда случился мятеж! Когда правители других стран вторглись в их закрытую империю, освободили простой люд и подарили им спокойную жизнь, они вынуждены были скрываться в бегах. Пусть Гюбо и был диктатором, не скрывающим это, Тае правда находил его волю до ужаса сильной и восхищался им, тем, что он из тех, кто способен защитить своего сына. Он бы точно справился, если бы не вторжение Данте и Микэла на их земли. Что пожилой тэнгу мог сделать против таких сильных противников?

Тэнгу руку прикладывает к месту на лице, что закрыто уже не износившейся марлей, а кожаной повязкой, с которой он расстается только на ночь для комфортного сна. Потеря глаза всегда служила ему напоминанием о судной ночи над семьей Чон, но сейчас Чонгук словно ничего не ощущает от минувших воспоминаний, наплывающих на его размягченный от мыслей о спокойном будущем мозг.

— Так может… это просто судьба так горько расположилась? — тэнгу садится на каменный колодец, не смея взглянуть на потерянного Тае.

— Судьба? — вампир усмехается. Он почти смеется, неудержимо, истерично, так, как никогда не смеялся. Тае смеется так же безумно, как народ Муэрте, что дорвался до тел семьи диктаторского правителя. — Судьба, говоришь.

Вампир бьет своего дражайшего господина наотмашь, прямо по лицу, совершенно не беспокоясь о последствиях, о том, что по собственным моральным устоям никогда бы так не поступил, будь между ними совсем иная ситуация. Мужчина перед ним валится на землю, приподнимается мгновенно, ошарашенно смотря на Тае, от которого — чего-чего, — а вот такого точно не ожидал. На широкоскулом лице наследника виднеется четкая ссадина от рассчитанного удара. Не туго заплетенная коса, которую Чонгук переделывал перед выходом за водой, растрепана, а глаз тэнгу ошеломленно уставился на друга в немом ожидании перед следующими его действиями. Тае хватает мужчину за грудки, не заботясь о том, что ему точно так же может прилететь в ответ, да и зная Чонгука, удар будет в стократ могущественней. Он опускается на колени, пачкает портки в грязи, опускаясь на бедра своего господина.

— Тае, ты…

— Заткнись, — отчеканивает, не имея никаких сил на споры в правильности выбора Чона. Ему надо собраться с мыслями после столь импульсивного действия, о котором уже начинает жалеть. — ради всего Божественного, заткнись! Умолкни на несколько секунд!

И калека послушно молчит. Взгляд вновь приобретает очертания равнодушия. Да, рана ноет, так отрезвляюще приятно ноет, что Гук пальцами мажет по ссадине, надавливает, пачкая руки в собственной крови, лишь бы стало еще чуточку больней и он почувствовал себя лучше: в своем теле; со своими целями, с теми, к которым бежал так надрывно. Все это время Чонгук был не в себе. Точно не в себе. Он был в теле того некто, кто способен только на одно, в том, кто слаб, чтобы выполнить все и сразу, не заботясь о препятствиях на своем пути.

Почему в его голове появились мысли, что он что-то там не сможет? Что для того, чтобы быть счастливым и помочь Юнги, ему обязательно надо отставить месть от своих планов. Шестеренки принялись за работу в чонгуковой голове. Взгляд одного глаза становится шире и шире от осознания, что он совсем не бессилен перед какой-то там судьбой. Юнги будет угрожать опасность рядом с ним? Чонгук укроет его под сотней замков, даст охрану из тысячной армии, чтобы до него и пальцем никто не дотронулся.

Юнги погибнет потому что в его теле бушуют эфирные частицы? Чонгук найдет выход и из этой ситуации. Надо будет — весь свет исколесит в поисках того, кто знает лекарство от такого недуга. Хьюго говорил, что это явление не редкое, значит, точно есть способ избавиться от этого, ведь кто-то должен был изучить особенности обреченных Сэцунаев.

Тэнгу лишь сейчас понял, что все в его руках. Он выиграет войну, вернет себе государство, отомстит тем, кто причинил ему такую чудовищную боль, и тогда он сможет себе позволить быть по-настоящему счастливым: жить на опушке леса своей империи с истинным под боком и ни о чем не беспокоиться.

— Чонгук, — выдыхает вампир, расцепляя пальцы на испачканной ткани. — я поклялся защищать тебя. Я все еще принадлежу тебе. И я буду защищать тебя от тебя самого, если понадобится. Понимаешь?

Наследник точно пропал бы в одиночестве. Если бы не было Тае рядом — он бы погиб по собственной глупости, пропал, исчез в путах разума, не имея сил выбраться из них без помощи верного друга, товарища, того, с кем он вырос. Они вместе через огонь и воду, через тернии и все сложнейшие препятствия пройдут. Да, определенно: пока они вместе и держатся друг за друга, им все не почем.

— Понимаю, — тэнгу кивает, улыбается своему неизменному клинку, Вечному Стражнику в ночи. — Прости, что заставил волноваться и перейти к таким чрезвычайным мерам.

Чонгук снова с трезвой головой поднимается со скверны, что почти одолела его.

Чонгук готов брать все в свои руки.

Он перережет глотку судьбе, которая так скоропостижно закрутила его в танце безумия.

⛩️

Бархатное платье цвета киновари скрывает тело юной девы. Свободный покрой, кружева в виде золотых цветов, названия которых слишком мудреные, чтобы забивать ими голову занятой девушки. Камердинер аккуратно крепит воротник на заклепках и белоснежные манжеты на запястья, закрывающие чистейшими кружевами половину ладони. Тонкий шлейф, не так уж сильно мешающийся в носке, следует по пятам за обворожительной сиреной. Коварность проглядывает в ее золотых очах, заставляя страшиться простой люд в немом велении.

Камердинер ступает тенью за своей госпожой, что медленно спускается к завтраку. Он пройдет в гордом одиночестве — за последние два века не поменялось совершенно ничего, в том числе и общность девы, жившей в заточении продолжительное время. В дали от глаз посторонних сирена научилась проводить время сама с собой, не сходить с ума от голоса в голове, находить отраду души в развлечениях с моряками, которым так не повезло проплывать мимо небольшого полуострова с замком Синей Волны на окраине. Многие путешественники попадали в лапы демонического существа, завлекались на голос, пение, ложившееся медом на душу, а после пропадали в гипнозе и вечном сне.

Дева, всю сознательную жизнь скрывающая свое уродство в виде птичьих ног под длинными подолами платьев, садится на широкий стол, предназначенный для нескольких десятков гостей. По середине ваза со свежим букетом лилий из сада, а прямо перед ней ставится несколько тарелок. Слуги, поклонившись, молча покидают златоглазую демоницу, не желая даже краем уха услышать ее приятнейшее пение, ведь тогда последствия будут необратимы для их жизни.

— Госпожа Чон, генералиссимус настаивает на встрече с Вами после завтрака, — камердинер, нашедший свое место позади императрицы, ненавязчиво напоминает ей о государственных делах.

— Пригласи его за стол, пусть накроют и для него. Надеюсь, у него сегодня по истине хорошие новости для меня, — волосы, цвета вороного крыла, доставшиеся ей от отца, буйными кудрями ложатся на плечи. Девушка откидывает их назад и взглядом цепляется за мужчину, который проходит в трапезную и почтительно отдает ей поклон, присаживаясь за стол после приглашения. — Вы порадуете меня сегодня, Такэда?

— Мы нашли их. На востоке, в забытой деревне.

Усатый человеческий мужчина, облаченный в синий мундир, состоящий из куртки на крючках со стоячим коротким воротником, берет в руки вилку с ножом. Серые шаровары заправлены в высокие сапоги, а на голове располагается фуражка, которую генералиссимус опустил себе на колени для разделения трапезы с дражайшей императрицей. Его эмоции не выражают совершенно ничего, хоть он и выполнил главный указ. Императрица Муэрте столь долгое время рыскала по всей территории в поисках своего сводного братишки, с которым ей даже не удалось познакомиться нормально при жизни матери и Гюбо!

У Таларисс вилка выпадает из рук. Ошеломление и шок переливается в восторг, в неспокойной птицей забившееся сердце. Дева почти задыхается, не в силах удержать смех, что так напористо рвется из груди. Слуги закопошились вокруг, меняя столовый прибор своей госпоже, и в другом случае она бы разозлилась, но сейчас сирене нет никакого дела до всего вокруг. Родинка под левым глазом приподнимается от широченной улыбки на лице юной девы.

— «Их»? Значит, Чонгук не один?

У императрицы пропал всякий интерес ко вкусной еде перед ней, она смотрит лишь на усатого генералиссимуса, который возглавляет ее армию. Мужчина является человеком в преклонном возрасте, значит, скоро умрет, и девушке не дает покоя сей факт, ведь Такэда всю свою сознательную жизнь служил ей верой и правдой, был особенным для нее, а теперь достиг успеха в ее главной задаче всей жизни — отыскать отпрыска Гюбо, живым или мертвым. Пока Чон Чонгук жив, ей не быть первой и единственной наследницей престола.

— Он живет вместе с эльфом. За ним по пятам следует вампир. По справкам двухсотлетней давности можно предположить, что вампир — его слуга из семейства Ким, которое ранее поколениями служило императорам Муэрте.

Девушка ставит локти на стол, складывает пальцы и кладет на них подбородок. Давно она не была в таком приподнятом настроении, как сегодня. На протяжении двух веков поисковой отряд самураев искал любые зацепки о жизни или смерти Чон Чонгука, первого наследника Муэрте, родного сына Чон Гюбо, который потерпел величайший крах просто потому, что недооценивал силы девушки, своей не родной дочери. Под изучение попадались любые человеческие кости, любые зацепки были для Таларисс на вес золота.

И вот, этот день свершился. Тэнгу, который приходится ей сводным братом, нашелся. Он на ее ладони — сжать — и не будет более никакого Чон Чонгука, сына бывшего императора Муэрте.

— Привести его ко мне живым. Не могу не оказать теплый прием любимому братишке перед его смертью.